CC BY
153
УДК: 058.244 (323.325)
СОЦИАЛЬНАЯ ГРУППА «КУЛАКИ» КАК ОБЪЕКТ НАУЧНОГО АНАЛИЗА*
Г.Ф. ДОБРОНОЖЕНКО
Сыктывкарский государственный университет, г. Сыктывкар g dobronozhenko@mail.ru
В докладе (на примере группы «кулаки») проанализированы объективистская и конструктивистская методология исследования социального неравенства в постреволюционной деревне в отечественной историографии. Обоснован авторский подход к исследованию темы в рамках «структуралистско-конструктивистской» концептуальной модели, которая позволяет раскрыть определяющую роль государства в структурировании нового социального пространства России/СССР. Показан механизм властного конструирования группы «кулаки» и сделан вывод о необходимости отказаться от определения терминов «кулак» и «сельские эксплуататоры» как синонимов. «Кулаки» - это социальная группа крестьян, подвергавшаяся дискриминации и репрессиям по социально-политическим мотивам. В нее входили разные социально-экономические группы сельского населения (в том числе и сельские эксплуататоры).
Ключевые слова: крестьянство, сельские эксплуататоры, кулаки, объективистская и конструктивистская методология, структуралистско-конструктивистский анализ
G.F.DOBRONOZHENKO. SOCIAL GROUP OF “KULAKS” AS AN OBJECT OF SCIENTIFIC ANALYSIS
(On a group of “kulaks”, as an example) the objectivistic and constructivist methodology of studying the social inequality in post-revolutionary village in domestic historiography is analyzed. The author’s approach to studying the theme within the frames of “structuralistic-constructivist” conceptual model which allows to disclose the determining role of the state in structurization of new social space of Russia/the USSR is substantiated. The mechanism of dictatorial construction of a group of “kulaks” is shown and the conclusion on the necessity to refuse from definition of terms of “kulak” and “rural exploiters” as synonyms is made. “Kulaks” is a social group of peasants which were exposed to discrimination and reprisals on sociopolitical motives. It included different social and economic groups of agricultural population (including rural exploiters).
Key words: peasantry, rural exploiters, kulaks, objectivistic and constructivist methodology, structuralistic-constructivist analysis
В советской науке в основе исследования социального неравенства лежала объективистская методология, получившая название «ленинская методология классового анализа».
Социальные группы - бедняки, середняки и кулаки - трактовались как теоретические слепки реальных социальных классов, как они понимались в большевистской идеологии 1920-1930-х гг.
Напомним схему, известную всем, кто приобщился к системе советского образования: крестьянство было разделено (или находилось в процессе разделения) на классы: «кулаки» эксплуатировали «бедняков», а «середняки» занимали промежуточную социальную территорию между двумя полюсами.
* Доклад представлен на расширенном заседании Президиума Коми НЦ УрО РАН, посвященном Дню науки 8 февраля 2012 г.
С 1930-х гг. в советской литературе термины «кулак», «сельская (крестьянская) буржуазия» и «сельский эксплуататор» трактовались как синонимы. Класс «кулачество» - это объективно существующий в постреволюционной деревне социальноэкономический слой «капиталистических предпринимателей в земледелии, живущий за счет капитала, накопленного на эксплуатации трудящегося крестьянства» [1, с. 262; 2, с. 207]. «Кулачество» определяется на основе сочетания двух признаков: зажиточность и эксплуатация бедноты (применение наемного труда, ростовщичество, содержание торгово-промышленных заведений и др.).
Характеристика класса («социально-экономической категории») «кулаки», репрессированной в 1930-е гг., тесно связана с признанием факта «механического зачисления в разряд кулаков» и раскулачивания «не только кулаков, но и середняков и
даже бедняков», в результате чего «в ряде районов процент раскулаченных вырос до 15, а лишение избирательных прав - до 15-20%» [3, с. 62-63; 4 с. 219-220].
Таким образом, в советской историографии признавалось, что социальные границы группы крестьян, репрессированной за «классовый» статус «кулак», превышали реальную численность сельских эксплуататоров.
Характер дискуссий о социальной структуре крестьянства, развернувшихся в новейшей историографии на рубеже 1980-1990-х гг., был сформулирован В.П. Даниловым: «что представлял собой бедняк, середняк и кулак в советской деревне: были ли они реальными социальными фигурами, или же мы имеем дело всего-навсего с идеологическими персонажами, мифами?» [5, с. 31]. В этой формулировке обозначены два подхода к анализу социального неравенства в постреволюционной деревне: объективистский (структуралистский) и субъективистский (который принято называть сегодня конструктивистским).
Сторонниками объективистского подхода является подавляющее большинство наиболее авторитетных аграрников поколения «шестидесятников», публикации которых определяют методологическую направленность исследований и в новейшей историографии. Несомненна огромная заслуга В.П. Данилова, Н.А. Ивницкого, И.Е. Зеленина, Н.М. Гущина во введении в научный оборот огромного эмпирического материала, который в 1990-е гг. перевернул представления соотечественников на историю российского крестьянства.
Историки «объективисты» отказались от использования понятия «класс» в роли аналитической категории. Однако проблема социальной идентичности в нэповской деревне по-прежнему анализируется на основе экономических признаков (размер имущества и величина дохода) и отношений эксплуатации-зависимости, т.е. с точки зрения марксистского классового анализа, предметом которого являются социально-экономические группы, связанные между собой социальными отношениями, занимающие разное место в общественном разделении труда.
«Объективисты» придерживаются мнения о дифференциации крестьянства в 1920-е гг. на «социально различающиеся слои, среди которых были и эксплуатируемые, и эксплуатирующие»; «наличие в крестьянстве формирующегося эксплуататорского слоя - кулачества - факты истории», «кулак, середняк и батрак были реальными, а не мифическими фигурами» [5, с. 33; 6, с. 11-12, 49.].
«Кулачество как социально-имущественная группа крестьян» в результате массового раскулачивания прекратила свое существование к лету 1930 г.; «реально функционирующих кулацких эксплуататорских хозяйств в деревне уже не было». В современной литературе высказывается точка зрения (все более популярная в последние годы), что сельская буржуазия была экспроприирована до официального провозглашения политики «ликвидации кулачества как класса». «Крестьянские хозяй-
ства, имеющие социально-экономические признаки предпринимательства, были экспроприированы в ходе налоговых и заготовительных кампаний 19281929 гг.»; «После осени 1929 г. не осталось хозяйств, имевших кулацкие признаки - фактическое раскулачивание уже состоялось» [7, с. 2].
Из приведенных утверждений следует, что кулаков (сельских эксплуататоров) уже в деревне нет, а миллионы экспроприированных, расстрелянных, высланных на Север в 1930-е гг. за социальную принадлежность к кулакам есть.
Кого же репрессировали за социальный статус «кулак» в 1930-е гг.? Историки «объективисты» признают, что основным признаком кулака в 1930-е гг. был политический - отношение к власти: «кулаком становился тот, кто не хотел вступать в колхоз». «Кулаком» клеймили «зажиточных, середняков и даже бедняков» (как видим утверждение, ставшее аксиомой уже в советской литературе, разница -лишь в оценке масштабов раскулачивания).
С 1930 г. для историков «объективистов» «кулак становится «не реальным социальным персонажем, а мифической фигурой» [8, с. 189; 9, с. 30; 10, с. 121].
Покажем основные противоречия объективистской концепции:
1. Социальную идентичность крестьянства в 1920-е гг. историки «объективисты» анализируют на основе объективных, социально-экономических критериев*, а в 1930-е гг. - на основе субъективных, социально-политических критериев.
2. Термином «кулак» называются две разные по своему социальному составу группы: в 1920-е гг. кулаки - это сельские эксплуататоры, а в 1930-е гг. -трудовые крестьяне (зажиточные, середняки и бедняки).
3. Противоречие между общепризнанным определением «кулак - это сельский эксплуататор» и утверждением о раскулачивании крестьян, принадлежащих к разным социальным группам, сторонники объективистского подхода пытаются разрешить изменением терминологии.
Исследователи берут термины «кулак» и «раскулаченные» в кавычки [11, с. 31; 12, с. 9]. Иногда в работах историков, признающих существование эксплуататорских хозяйств, кавычки появляются уже при анализе социального неравенства в деревне в годы военного коммунизма и нэпа [11, с. 17-18, 30, 32, 35].
* Отметим, что любой «объективный» критерий объективен лишь в той мере, в какой реально существуют используемые критерии (например, размер имущества, уровень доходов и пр.), которые поддаются измерению и объективному сравнению. Однако отбор объективных критериев всегда носит субъективный характер. Так, в первой половине 1920-х гг. ученые-марксисты и политики пытались определять кулака на основе одного из натуральных показателей (размер посева, количество скота, стоимость средств производства, совокупный доход), которые давали прекрасную возможность манипулирования объективными критериями в угоду политических пристрастий. В результате данные о количестве кулаков в деревне колебались от 1% (по мнению «правых») до 910%, а иногда и 18% (по утверждению «левых» коммунистов).
В последние годы используется вместо термина «кулак» (по мнению историков, «относительно нейтральный») термин «зажиточный» (или «так называемые зажиточные», «богато-зажиточные хозяйства»); встречается в исследованиях и предельно туманный термин «верхушка» [13, с. 147, 163, 178]. Нормативно-правовые документы, регламентирующие порядок проведения политики «ликвидация кулачества как класса» оцениваются как «специальные постановления о проведении репрессий против зажиточной части деревни» [14, с. 129]. Однако термин «зажиточные» противоречит характеристике исследователями социального облика крестьян, идентифицируемых властью как «кулаки» («зажиточные, середняки и даже бедняки»).
Таким образом, противоречие между новым знанием о масштабах репрессий в деревне и объективистской концепцией и пытаются (не осознанно!) разрешить историки, используя новую терминологию. «Состояние терминологической неопределенности, -как справедливо замечает С.А. Красильников, - есть отражение неопределенности концептуальной» [12, с. 27]. Современное состояние с используемой системой терминов и понятий свидетельствует, что произошло накопление критической массы нового эмпирического материала, когда требуется переосмысление объективистского подхода.
В поисках выхода из методологического тупика некоторые исследователи в 1990-е гг. отказываются от объективистской (по сути национальной научной традиции) и переходят, по их мнению, на альтернативную конструктивистскую методологию.
По утверждению «конструктивистов», сельские эксплуататоры были репрессированы (раскулачены) 1918-1919 гг. В 1920-е гг. никакой сельской буржуазии не существовало, крупное кулацкое производство отсутствовало и «увидеть в деревне класс кулаков можно только при очень большом желании и богатом воображении» [15, с. 170; 16, с. 9; 17, с. 67-68; 18, с. 194; 19, с. 154; 20, с. 149].
«Конструктивисты», отрицающие «классовый» характер дифференциации, применяют градационный (одномерно стратификационный) подход: социальные группы различаются на основе экономических признаков: размер имущества и доход. Выделяются высшие, средние и низшие слои-страты (зажиточные, середняки, бедняки).
«Кулаки» - это только идеологический персонаж, миф, созданный в большевистской идеологии, в реальной жизни кулака (сельского эксплуататора) не было.
Иными словами, согласно представлениям «конструктивистов», кулак является идеологической конструкцией (идеологемой, т.е. «вербально закрепленным идеологическим предписанием»), которая не имеет объективных социальных корней.
В период проведения политики «ликвидация кулачества как класса» репрессии были направлены против широких слоев крестьянства и основным критерием отнесения крестьян к кулакам (помимо имущественного) был политический («отношение к власти»).
Следовательно, при всех различиях в оценках социального неравенства в 1920-е гг., позиции сторонников двух методологических подходов, оцениваемые ими как противоположные и несовместимые, сходятся при трактовке социальной группы крестьян, репрессированной за социальный статус «кулак» в 1930-е гг.
И объективисты» и «конструктивисты» анализируют социальную идентичность крестьян на основе одних и тех же критериев. В 1920-е гг. - на социально-экономической (объективной) оси идентичности, в 1930-е гг. - на социально-политической (субъективной) оси идентичности.
Авторская оценка положений исследований «конструктивистов» состоит в следующем.
1. Простая схема одномерной стратификации «конструктивистов» на основе лишь экономических признаков вызывает очень большие сомнения в ее адекватности социальной реальности 1920-х гг.
Основным эмпирическим материалом, на котором выстраивается система аргументов «конструктивистов», - высказывания крестьян или местных работников, в которых они отрицают существование в нэповской деревне эксплуататоров (буржуев).
Читатель не встретит в публикациях «конструктивистов» ссылок на локальные монографические исследования (микрообследования) нэповской деревни, анализа исследований ученых немарксистской экономической школы 1920-х гг., когда аграрная наука еще не превратилась в идеологическую отрасль, обслуживающую мифотворчество власти. Неудобным стало вспоминать в последние годы труды экономистов организационно-производственной школы (А.В. Чаянова, А.Н. Челинцева,
Н.П. Макарова), которые, обосновывая многофакторную схему дифференциации крестьянства, признавали существование в нэповской деревне отношений эксплуатации-зависимости. «Простое обывательское наблюдение жизни деревни, - пишет А.В. Чаянов, - устанавливает нам наличие в ней "капиталистической эксплуатации", и мы полагаем, что процесс пролетаризации деревни, с одной стороны, и некоторое развитие элементов капиталистической формы крестьянства - с другой, несомненно, имеет место». Основным признаком кулацкого хозяйства, отличающего его от полутрудового крепкого зажиточного хозяйства, является, по его утверждению, «наличность в хозяйстве наемного труда, привлекаемого не в помощь своему, а как база для получения нетрудовых доходов, а также наличие кабальных аренд и ростовщического кредита» [21, с. 417, 426].
2. Для исследований историков «конструктивистов» характерно отсутствие методологической оформленности. Методология исследования не только не сформулирована, она пока даже не осознана, что приводит к множеству противоречий между эмпирическим материалом и выводами, которые приводят «конструктивисты», и их теоретическими схемами (так «конструктивисты» заняты поиском «объективных критериев» идентификации не существующих, по их мнению, кулаков) [17, с. 67-68; 20, с. 168-178]. Поэтому точнее говорить о «конструк-
тивизме» не как о новой методологии исследования, а как дискурсивной новации в ответ на методологический тупик «объективизма».
Два методологических подхода к анализу социального неравенства в постреволюционной деревне, применяемых в новейшей отечественной историографии, названы в докладе объективистским и конструктивистским.
В социальной науке диалектика действия и структуры формулировалась в разных терминах: материализм - идеализм, объективизм - субъективизм, структурализм - конструктивизм. Для всей истории общественной мысли характерно стремление к утверждению в качестве "истины" лишь одной стороны (объективной или субъективной), в то время как обе парадигмы отражают вполне реальные механизмы функционирования социальных структур.
В 70-е гг. ХХ в. в социальной теории наметилась тенденция к диалектическому снятию противоположных подходов, преодоления пропасти субъект/объектных воззрений на социальный мир. В основе нового методологического подхода, названного П.Бурдье «структуралистский конструктивизм» или «конструктивистский структурализм», лежит стремление «преодолеть искусственную оппозицию, установившуюся между структурами и представлениями» [22, с. 183-185; 23, с. 63-64].
Новая концепция развивает классическую структуралистскую традицию. Особенность структуралистско-конструктивистского анализа - в смещении акцента исследования с описания социального неравенства и социальных структур, механизма их функционирования, на процесс их конструирования [24, с. 19].
В социальную теорию было введено понятие «теоретически сконструированный класс» («класс на бумаге», «класс как воля и представление»), который рассматривается не как «реальный класс», а как «возможный класс».
Определяющую роль в превращении «класса на бумаге» в реальный класс играет властная номинация элементов социальной структуры (публичное и официальное название соответствующих отношений).
В современной кратологии («науке о власти») одной из основных особенностей власти признается способность властной номинации конструировать социальный мир и создавать новые социальные структуры. Власть «является источником (если не всех, то большинства) социальных преобразований, осознанного проектирования и корректировки общественных отношений». Властная номинация обладает способностью «образовывать группы»: «либо уже сложившиеся группы, которые нужно заставить признать, либо группы, которые нужно формировать» [25, с. 92; .26, с. 155-156; 27, с. 43-52].
Властная номинация способна создавать новые социальные структуры, даже если она носит сугубо субъективный характер и имеет под собой в качестве основания лишь фальсификацию (намеренную или ненамеренную). И чем больше и неограниченнее власть государства, тем значительнее роль его номинации. «При этом, - пишет россий-
ский социолог В. Ильин, - совершенно не имеет значения соответствие этой [идеологической - ГД] картины реальности, поскольку химеры, существующие в сознании диктатора, превращаются в реальные социальные структуры» [24, с. 142].
Теоретически сконструированный класс превращается в реальную социальную общность в результате политической работы (государства, политических структур), «нацеленной на производство социальных классов». Особенность классов «в марксовом смысле» состоит в том, что их надо еще создавать, «строить с помощью политической работы, которая может быть тем более успешной, чем более она вооружена теорией и, следовательно, более способна оказать эффект теории» [22, с. 190, 204].
Марксизм - это социальный проект (модель) конструирования нового коммунистического общества. Коммунизм для марксистов - это продукт сознательной человеческой деятельности, которая предполагает предварительную "постройку" его в голове (наличие идеальной модели, плана организации этого общества), а затем построение нового общества, соответствующего этой модели.
Ленин выступает с собственным планом построения социализма. Социальная теория большевиков, используемая как инструмент борьбы за власть и ее удержание, направленная на формирование новой социальной структуры советского общества, была, по сути, теорией социальной инженерии.
Типичный пример конструирования новой социальной группы - класс «колхозное крестьянство». Марксистская теория предусматривала неизбежность после установления диктатуры пролетариата ликвидации частной собственности на землю и организацию крупного коллективного производства. Класс «колхозное крестьянство» был сконструирован в марксистской идеологии, в годы коллективизации создавался административно-политическими средствами на основе планов и директив. В результате был ликвидирован класс крестьян-единоличников и создан новый класс «колхозное крестьянство».
Необходимо понимать буквально классические для советской литературы названия монографий «Формирование классовой структуры советского общества», «Формирование советского колхозного крестьянства» и т.д. (заменим лишь термин «формирование» на более современный термин «конструирование» и все станет на свои места).
Структуралистско-конструктивистская методология позволяет раскрыть определяющую роль государства в конструировании нового социального пространства России/СССР в условиях уничтожения дореволюционного классового общества, и раскрыть механизм превращения идеологического проекта в реальную социальную структуру.
Сформулируем основные уровни (фазы) механизма властного конструирования группы «кулаки», который применим с большими или меньшими коррективами к широкому спектру проблем истории социального неравенства в России/СССР.
В основе конструирования нового социального пространства лежала государственная идеология («взгляд на мир с точки зрения правящей эли-
ты»). На политико-идеологическом уровне, исходя из определенных в программно-политических документах целей («построение социализма»), власть проводила номинацию реальных и мнимых социальных общностей: «одни группы признаются в качестве передовых, прогрессивных, в качестве опоры государства, другие определяются как враждебные или потенциально враждебные». Политикоидеологическое конструирование и властная номинация в постреволюционной России были неразрывно связаны с целенаправленным применением терминов-идеологем, которые стали одним из важнейших инструментов манипулирования общественным сознанием. Большевики, исходя из принципов идеологии и политической целесообразности, разделили крестьянство на "союзников" и "врагов", и приписали им определенные социальные и политические характеристики. Создание теоретических моделей классов «союзников» и «врагов» перерастает в идеологическую работу вокруг этих категорий, конструированием их положительного или негативного имиджа.
«Кулаки» - это социально-политическая группа крестьян, сконструированная по идейнополитическим критериям для устранения потенциальных и реальных противников политики власти в деревне.
На институционально-правовом уровне создаются социально-правовые модели групп. В законах и подзаконных актах определяются социальные границы группы (признаки кулацких хозяйств) и механизм отбора крестьян, попадающих в эту часть социального пространства, конструируется социальный статус группы (дискриминационные и репрессивные меры в отношении крестьян, идентифицируемых как кулаки).
Социально-правовые группы превращаются в реальные социальные группы в результате практической деятельности властных структур. В процессе формирования новых социальных групп власть использует множество различных механизмов.
Сначала запускается в действие механизм стигматизации (социального клеймения) - приписывания крестьян к социальной группе. Выявляя «замаскированную» идентичность, «классовое (политическое) лицо», власть давала целевую интерпретацию фактов и поступков крестьянина. Количество крестьян, получивших клеймо «кулак», в каждый исторический отрезок определялся политической целесообразностью. В период проведения политики «ликвидации кулачества как класса» (1930-1932 гг.), власть расширяла объем этой социальной группы за счет включения в нее все большего числа крестьян, объявленных «врагами Советской власти». Социальные границы группы поддерживались до 1936 г., пока большевистские теоретики не пришли к выводу «об окончательном уничтожении на территории СССР последнего эксплуататорского класса -кулачества».
В борьбе с «классовым врагом» активно применялся и механизм сознательного углубления расколов внутри крестьянства и создание так называемого «классового конфликта», при этом использо-
вались ранее сложившиеся в деревне противоречия между богатыми и бедными.
И наконец, важнейшим механизмом социальной политики большевиков являются ликвидация социальной группы, названной «враждебной» (кулаки), и повышение политико-административными средствами социального статуса группы, воспринимаемой властью как «лояльная» (бедняки).
Таким образом, теоретические конструкции («классы на бумаге»), определенные в программнополитических документах в виде представлений о том, что из себя представляют социальные группы, превращаются в объективные социальные конструкции, когда они становятся руководством к действию государственных органов. Политико-идеологическое структурирование в результате соответствующей целенаправленной социальной политики государства неизбежно порождает новую социальную структуру общества.
Уровни (фазы) процесса социального конструирования, которые мы выделили, расположены не в историческом, а в логическом порядке. Иначе говоря, в реальной истории они могут располагаться и в ином порядке, или отдельные уровни пропускаются. Так в годы военного коммунизма, большевики, объявив всех крестьян, выступающих против новой власти «врагами» («кулаками»), перешли к политике массовых репрессий, не определив на институционально-правовом уровне признаки идентификации и правовой статус кулаков.
Выводы
Авторская концептуальная модель исследования социальной группы «кулаки» основывается на следующих ключевых положениях.
1. Не вызывает сомнения, что в периоды открытого противостояния власти и крестьянства (в годы военного коммунизма и коллективизации) количество крестьян, получивших клеймо «кулак», значительно превышало официальную статистику сельских эксплуататоров.
Сравним следующий ряд статистических сведений. По данным ЦСУ СССР, в ноябре 1929 г. к сельским эксплуататорам в СССР было отнесено 2,3%, РСФСР 2,2 % крестьянских хозяйств (в зерновых районах - от 1,2 до 2,5 %). Контрольные задания, определенные в нормативных документах, предусматривали ликвидировать в основных зерновых районах только к лету 1930 г. до 5% кулацких хозяйств. При всех различиях в оценках исследователями численности репрессированных в конце 1920-х - первой половине 1930-х гг. за социальный статус «кулак» (от 4-6 до 12-16% всех крестьянских хозяйств), несомненно, что контрольные задания были выполнены.
Следовательно, социальные рамки группы «кулаки» как объекта репрессивной политики советского государства были значительно шире социальных рамок официально декларируемой социальной категории «кулаки» как «сельские эксплуататоры». Под лозунгом борьбы с сельской буржуазией власть вела борьбу с другой социальной группой и по качественным, и по количественным критериям.
2. Необходимо отказаться от определения терминов «кулак» и «сельские эксплуататоры» как синонимов и рассматривать проблему «кулаки» в другом исследовательском поле.
«Кулаки» - это социальная группа крестьян, подвергавшаяся дискриминации и репрессиям по социально-политическим мотивам. В нее входили разные социально-экономические группы сельского населения (в том числе и сельские эксплуататоры).
В социальных исследованиях постреволюци-онного крестьянства следует различать два разных объекта и предмета исследования. Если объект исследования «сельские эксплуататоры», то предмет - анализ социального облика сельских эксплуататоров на социально-экономической оси социального неравенства. Если объект исследования «кулаки», то предмет - механизм социального конструирования на социально-политической оси социального неравенства.
Литература
1. Великая Октябрьская социалистическая революция. Энциклопедия. 3-е изд., доп. М., 1987. 639 с.
2. Краткий политический словарь. 2-е изд., доп. М., 1980. 491 с.
3. История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 4. Кн. 2. М., 1971.
4. Вылцан МА., Данилов В.П., Кабанов В.В., Мошков ЮА Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. М., 1982. 399 с.
5. Коллективизация: истоки, сущность, последствия. Беседа за «круглым столом» // История СССР. 1989. № 3. С. 33.
6. Данилов В.П., Ивницкий НА. О деревне накануне и в ходе коллективизации // Документы свидетельствуют / Под ред. В.П. Данилова, Н.А. Ивницкого. М., 1989. 525 с.
7. Данилов В.П., Красильникова С.А. Вместо предисловия // Спецпереселенцы в Западной Сибири. 1930 - весна 1931 г. / Сост. С.А.Кра-сильникова, В.Л.Кузнецова, Т.Н. Осташко и др. Новосибирск: Наука, 1992. С. 9 (См. также: Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 1: Этапы и методы ликвидации крестьянских хозяйств. 1930-1940 гг. Хроникально-документальный сборник. Новосибирск, 2000. С. 12; Ильиных В.А. Налоговоподатное обложение сибирской деревни. Конец 1920-х - начало 1950-х гг. Новосибирск, 2004. С. 19, 44).
8. Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1996. 285 с.
9. Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопросы истории. 1994. № 10.
10. Современные концепции аграрного развития. Теоретический семинар // Отечественная история. 1995. № 3.
11. Гущин Н.Я. «Раскулачивание» в Сибири (1928-1934 гг.): методы, социально-экономические и демографические последствия. Новосибирск, 1996. 157 с.
12. Красильников С. Серп и молох: Крестьянская ссылка в Западной Сибири в 1930-е годы. М., 2003. 285 с.
13. См. например: Зажиточное крестьянство России в исторической ретроспективе. (Землевладение, землепользование, производство, менталитет). XXVII сессия симпозиума по аграрной истории Восточной Европы: Тезисы докладов и сообщений. М., 2000.
14. Ивницкий Н.А. Репрессивная политика советской власти в деревне (1928-1933 гг.). М., 2000. 350 с.
15. Соловьев Э.Ю. Правовой нигилизм и гуманистический смысл права // Квинтэссенция: Философский альманах. М., 1990. Т. 1. 446 с.
16. Рянский Л.М., Бочаров А.Н., Травина А.С. Курская деревня в 1920-1930-х гг. Коллективизация. Курск, 1993. 50 с.
17. Загорский П.В. Социально-политическая история Центрально-Черноземной области. 1928-1934 гг. Воронеж, 1995.
18. Таранин А.Б., Угроватов А.П. Дума о кулаке. Кулачество в общественном сознании и политике 20-х гг. // ЭКО. 1997. № 1.
19. Куренышев АА. Крестьянство России в период войны и революции 1917-1920 гг. (историографические аспекты) // Вопросы истории. 1999. № 4-5.
20. Климин И.И. Российское крестьянство в годы новой экономической политики (19211927 гг.). Часть 1. СПб., 2007. 428 с.
21. Чаянов А.В. Крестьянское хозяйство: Избранные труды. М., 1989. С. 417, 426. (См. также: Чаянов А.В. О дифференциации крестьянских хозяйств // Пути сельского хозяйства. 1927. № 5. С. 113-115; Челинцев А.Н. К вопросу о дифференциации крестьянства // Там же. № 4. С. 114-115; 24. Макаров Н.П. Дифференциация крестьянского хозяйства // Там же. С. 103-111).
22. Бурдье П. Начала. Сhоses <3]^. М., 1994. 288 с.
23. Бурдье П. Социология политики. М., 1993. 336 с.
24. Ильин В.И. Социальное неравенство. М., 2000. 280 с.
25. Соловьев А.И. Политология: Политическая теория, политические технологии. М., 2000. 559 с.
26. Здравомыслов А.Г. Социология конфликта: Россия на путях преодоления кризиса. М.,
1995. 317 с.
27. Здравомыслов А.Г. Рациональность и властные отношения // Вопросы социологии.
1996. Вып. 6. Тематический выпуск «Рациональность и власть».
