CC BY
91
СОЦИАЛИЗАЦИЯ СМЕРТИ: СОЦИАЛИЗАЦИЯ БЕССМЕРТИЯ
И.Н. ЛАВРИКОВА,
кандидат философских наук, доцент кафедры социально-гуманитарных дисциплин
Тверского филиала Московского университета МВД РФ
E-mail: ilavrikova@rambler.ru.
Аннотация. Человек боится прихода своей смерти и именно поэтому лелеет мечту «жить вечно».
Почему он боится смерти? Однозначные ответы исключаются, но кое-что можно предположить: страшит неизвестность; смерть сопряжена с горем от потери близкого и незаменимого человека; человек тревожится за судьбу тех, кто от него зависит (материально, физически, духовно). Да, жизнь, безусловно, трудна, но она дарует и радости, что одновременно усугубляет тяжесть расставанья с нею; тяготит ощущение «недореализованности», «недосказанности», присущее натурам деятельным, творческим... Таким образом, желание понять, что такое смерть, вполне объяснимо.
Усиливающийся интерес к проблемам танатологии в настоящее время, что это: ожидание перемен на стыке не только веков, но и тысячелетий? Реальная угроза вымирания человечества, когда иллюзии уже невозможны? А если мы еще хоть чуть-чуть и суеверны, то нам не безразличны предсказания апокалипсиса, как в варианте Священного писания, так и Нострадамуса... По той или иной причине, но у человечества осталось слишком мало времени: желание уберечь себя от смерти стало оправданно конкретным.
Ключевые слова: танатология, страх смерти, долголетие, бессмертие, человеческое бытие, смысл жизни, ценности человеческого существования.
SOCIALIZATION OF DEATH: SOCIALIZATION OF IMMORTALITY
I.N. LAVRIKOVA,
the candidate of philosophical sciences, the senior lecturer of faculty of socially-humanitarian disciplines of the Tver branch of the Moscow university of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation
Annotation. The person is afraid of arrival of the death and for this reason cherishs dream «to live eternally».
Why he is afraid of death? Unequivocal answers are excluded, but something can be assumed: frightens uncertainty; the death is interfaced with sorrow from loss of the close and irreplaceable person; the person is anxious for destiny of those who depends on it (financially, physically, spiritually). Yes, the life, certainly, is difficult, but it grants also pleasures, that simultaneously aggravates weight of taking leave with it; weighs sensation the «innuendoes», inherent in natures active, creative... So, desire to understand, that such death, quite explainably.
An amplifying interest to problems of thanatology now, that it: expectation of changes on a joint not only centuries, but also millennia? Real threat of extinction of mankind when illusions are already impossible? And if we still though slightly also are superstitious, to us predictions of an apocalypse, as in a variant of the Scriptus, and Nostradamus are not indifferent... For this or that reason, but the mankind still had not enough time: the desire to save from death became defensible concrete.
Key words: thanatology, fear of death, longevity, immortality, human life, meaning of the life, values of human existence.
Достоин ли человек жизни вечной?..
Человек боится прихода своей смерти и именно поэтому лелеет мечту «жить вечно».
Почему он боится смерти? Однозначные ответы исключаются, но кое-что можно предположить: страшит неизвестность; смерть сопряжена с
горем от потери близкого и незаменимого человека (время лечит, но отголоски боли остаются, давая о себе знать); человек тревожится за судьбу тех, кто от него зависит (материально, физически, духовно). Да, жизнь, безусловно, трудна, но она дарует и радости, что одновременно усугубля-
ет тяжесть расставанья с нею; тяготит ощущение «недореализованности», «недосказанности», присущее натурам деятельным, творческим... Таким образом, желание понять, что такое смерть, вполне объяснимо.
Попробуем еще раз, в ином ракурсе, объяснить усиливающийся интерес к проблемам танатологии в настоящее время. Действительно, что это: ожидание перемен на стыке не только веков, но и тысячелетий? Реальная угроза вымирания человечества, когда иллюзии уже невозможны? А если мы еще хоть чуть-чуть и суеверны, то нам не безразличны предсказания апокалипсиса, как в варианте Священного писания, так и Нострадамуса... По той или иной причине, но у человечества осталось слишком мало времени: желание уберечь себя от смерти стало оправданно конкретным.
Желание бессмертия (прежде всего индивидуального) слишком велико: в сущности, весь процесс человеческой жизни на Земле подчинен ему. Стремление это так велико, что человек жаждет увековечиться «наверняка» еще при жизни... В какой-то мере это удается — социально. Но, к сожалению, кроме мощной сети архивов (книжных и электронных), музеев (как для старых, так и для новых, сиюминутных «приобретений» человеческих!), мы ничего придумать не можем.
Такое решение проблемы смерти (бессмертия), однако, человечество уже не устраивает: сегодня речь идет о бессмертии как о явлении, исключающем смерть. С нашей точки зрения, выяснение природы смерти ориентировано на реализацию вечной мечты человечества — жить вечно не только социально, но и биологически. Допускаем ли мы существование бессмертной души или объясняем все человеческое бытие и его проявления с помощью естественных причин, в любом случае — ученые пытаются добиться продления сроков телесной жизни человека. Естественно, что подобное решение не одномоментно, но полученные результаты свидетельствуют о стремлении науки эти проблемы решать (человек уже научился трансплантировать органы и создавать протезы механические и из природного, в том числе человеческого, материала и, наконец, первые попытки клонирования).
В таком контексте уместно вспомнить философские идеи К.Э. Циолковского, стремившегося разработать конкретную программу для осуществления индивидуального человеческого бессмертия во времени и пространстве. По К.Э. Циолковскому, человек, эволюционно перейдя в лучистую форму высокого уровня, становится бессмертным. Познавая самого себя как материальную систему, он будет развивать свой разум и на этой основе научится создавать его искусственные модели, с течением времени все более близкие к оригиналу. Двигаясь по этому пути самосовершенствования, человек на определенном этапе своего развития придет к выводу, что разница
в интеллектуальных способностях модели и оригинала пренебрежимо мала, и тогда он сбросит с себя «белковую одежду» и продолжит бытие в новой, небелковой форме. Это позволит ему беспрепятственно покинуть Землю с ее тепличными условиями и расселиться в космосе. Перейдя к существованию в небелковых формах, человек приблизится к реализации идеи бессмертия1...
Так достижима ли вечная жизнь для одного человека или сообщества индивидов? Ведь возможно же быть сытым, когда рядом живет голодный? Возможно ли быть богатым, когда рядом влачит жалкое существование бедный? Наверное, в определенной мере, долголетие (как искусственное продление жизни), а затем, возможно, и бессмертие достижимо при «мощном» финансировании и в «благополучной» стране. Примем эти условия за исходные... и допустим, что эксперимент (пока только эксперимент!) удался: удалось бессмертие одного или сообщества индивидов.
Идея сама по себе не нова: попытка описать ощущения человека, которому представилась возможность неоднократно провожать в бездну «Ничто» несколько поколений соплеменников, уже предпринималась и неоднократно литераторами. При такой постановке проблемы интересовало бы другое: в чем будет заключаться (и будет ли он существовать вообще) смысл жизни вечноживущего человека? Да и является ли вечноживущее существо человеком2?
Думаю, что свидетельством, одновременно и следствием, нашей «неготовности» жить вечно служит возможность как минимум трех, но глобальных катастроф: экологической, военной и духовной. Неужели опыт предков, буквально «вымостивших» своими телами наше будущее, так бесполезен? К сожалению, только перед лицом трагической тайны смерти человечество ощущает свое единство. Как бы это не было парадоксально, но не является ли смерть в данном случае тем средством, которое «отрезвит» наши головы, заставляя иначе, по-человечески, гуманно относиться друг к другу при жизни? Она жестоко доказывает, что каждый человек ценен, и заменить его невозможно... Быть может, именно ощущение конечности, зыбкости жизни и придает ей смысл, делая человека «челом века», а не ошибкой эволюции?
Итак, феномен смерти не может быть чем-то узконациональным, внутригосударственным, он не имеет границ, потому что мы все — люди, а, следовательно, — смертны.
Проанализируем отношение к смерти в современной России, предварительно исследовав некоторые интерпретации смерти, разработанные в русской философии.
Прежде всего, обратимся к русским масонам. Основной вклад «вольных каменщиков» (Макария, Л. Давыдовского, Н. Новикова) в отечественную антропологию заключается в создании установки
на самопознание, интроспекцию. Особенно изящно удалось ее выразить Ф. Поспелову в «Рондо»3:
Знать самого себя, о смертный! научися,
Природу и творца познать потом потщися.
Фалес, премудрый муж, премудрость столь любя,
Разумно говорит: знай самого себя.
Знать самого себя — претрудная наука!
Для воли и страстей несносна эта мука!
Добро всегда творить, пороки истребя,
Владеть собою есть — знать самого себя.
(«Вечерняя заря», 1782, ч.Ш).
Эти философы не обошли и проблему человеческой смерти. По Макарию, человек — «микрокосм», удивительное сопряжение субстанций вещественной и духовной. «Образ Божий» он усматривает в добродетелях, полагая, что он дан человеку изначально, т.е. может быть потерян и обретен, но не есть «вышеестественное дарование». А.Л. Давыдовский в основании человеческого существа видит тетраду — дух, разум, волю и тело, а образ и подобие Божие соотносит с двумя ее составляющими — волей и разумом.
Н. Новиков понимает человека как конечную цель всего мироздания, на первый взгляд, проявляя полное единомыслие с И. Кантом, для которого человек есть самоцель. Но Кант развивал эту идею, чтобы полностью исключить возможность отношения к человеческой личности как средству для каких бы то ни было внешних целей. Новиков же, напротив, настаивает на том, что достоинство человека оказывается еще выше, если рассматривать его как средство осуществления в мире всеобщего блага4.
Макарий, Л. Давыдовский, Н. Новиков утверждали бессмертие души, впрочем, как и более поздние русские мыслители, например: В. Золотницкий, известный аргументацией в пользу бессмертия души5, или Д. Аничков, который занимался бессмертием души еще на студенческой скамье6.
Новыми и смелыми выводами в своих размышлениях о судьбе и предназначении человека известен еще один русский философ, творчество которого занимает достойное место в религиозной антропологии XVIII в.
Своей масштабностью, своеобразным кругом источников, самобытным языком выделяется сочинение А.Н. Радищева «О человеке, его смерти и бессмертии».
Свой трактат А.Н. Радищев строит как спор тех, кто утверждает полное и окончательное разрушение человека после смерти, незыблемость природных законов, и тех, кто верит в возможность бессмертия. Развернув самые убедительные доказательства в пользу первых, он оставляет за собой право принять вторую сторону. Как ни основательны доводы, развеивающие «пустую мечту, что ты есть удел бо-
жества», но душа, нравственное чувство и глубокая убежденность в безграничности возможностей человека не могут их принять.
Оригинальность Радищева в постановке традиционного метафизического вопроса о бессмертии души в том, что он видит возможную будущую, посмертную, бессмертную жизнь человека как форму бытия в новых материальных законах и формах, деятельно творимых самим человеком. Человека ждет бесконечная творческая, созидательная жизнь, а вовсе не некий сладкий сон души или ее блаженное парение. Он подчеркивает, что «мы обрящем корень будущея нашея жизни» в «способности совершенствования в человеке», той способности, которой, по горячему убеждению Радищева, «предела и конца означить невозможно». Он подвигает человека на самые предельные дерзания: «Блаженство твое, совершенствование твое есть цель твоя... Ты будущее твое определяешь настоящим, и верь, скажу паки, верь, вечность не есть мечта»7.
Через сто лет после Радищева другой русский мыслитель попытался разработать программу преображения природного человечества в богоподобное состояние. Речь идет о Н.Ф. Федорове.
Признавая внутреннюю направленность природной эволюции ко все большему усложнению, Н.Ф. Федоров сделал решительный шаг, утверждая: в процессе познания и трудовой деятельности человечество способно, овладев стихийными, слепыми силами вне и внутри себя, выйти в космос для его активного освоения, обрести новый статус бытия, победить смерть и воскресить умерших («научное», «имманентное» воскрешение). Достижение высшего идеала одухотворения мира связывается Н.Ф. Федоровым с последовательным решением цепочки задач регуляции природы: управлением «метеорическими» космическими явлениями, превращением стихийно-разрушительного хода природных сил в сознательно направленный; созданием нового типа организации общества — «психократии» — на основе сыновнего, родственного сознания; работой над преодолением смерти, преобразованием физической природы человека; бесконечным творчеством бессмертной жизни во Вселенной. Для исполнения этой грандиозной цели русский мыслитель призывает ко всеобщему познанию, опыту и труду в пределах реального мира, причем он уверен, что эти пределы будут постепенно расширяться.
Под влиянием идей Н.Ф. Федорова в России началось становление космического, «ноосферного» философского направления, которое развивалось К.Э. Циолковским, В.И. Вернадским, А.Л. Чижевским, В.Ф. Купревичем и другими отечественными мыслителями. В нашем веке это привело к обоснованию специфических представлений о месте и роли человечества в общем космическом эволюционном процессе. Согласно этим представлениям человечество сознательно направляет развитие мира в том направлении, которое диктует ему разум и
нравственное чувство; человечество берет штурвал эволюции в свои руки.
Обратимся теперь к иному подходу к танатологическим вопросам, сформировавшемуся в отечественной философии.
Л.П. Карсавин, основываясь на концепции всеединства и следуя в этом отношении за Вл. Соловьевым8, в «Поэме о смерти» провозглашает, обращаясь к Всевышнему: «... умерший не расстается с родной землею. ... Он бестелесен, безвиден, бессилен. Живет ли он? — Нет, живут лишь люди, а не призраки. Мертв ли? — Только для живых его нет, и мучительно он хочет жить. ... Умирание — распадение. Окончательная смерть — полный распад. Но дело-то в том, что мы все только распадаемся, только умираем, а не распались и не умерли... Смерть не конец жизни, а — начало бесконечной адской муки. В смерти все умершее оживает, но как бы только для того, чтобы не исчезало мое сознание, чтобы всецело и подлинно переживал я вечное умирание в бесконечном умирании мира»9.
Эти слова зовут к милосердию и памяти, чести и совести, любви и мудрости перед лицом смерти. Ведь она соединяет прошлое с настоящим, снимая всякое представление о времени. Но она обращает нас и к сегодняшним делам и размышлениям, включая те, которые связаны с ней самой. Учение Л.П. Карсавина самим своим существованием опровергает мнение, что «русский человек стремится к бессмертию тела и, что ради этого Россия создала Мавзолей»10. Подчеркну, что современники Карсавина считали это учение достаточно смелым, поскольку в нем предпринята попытка обсудить влияние государственного устройства на личность, человеческую индивидуальность.
Трудом Л.П. Карсавина мы заканчиваем анализ творческого наследия, столь характерного (до известных революционных событий) для отечественной философской мысли, поскольку затем значительный период в нашей стране основой господствовавшей идеологии была марксистско-ленинская философия, которая в трактовке смерти весьма далека от идей, рассмотренных выше. Ф.А. Степун, оценивая влияние этой идеологии, писал: «...Россия обрела как бы двойное лицо, которое, с одной стороны, пробуждает великие надежды, с другой — внушает страх и беспокойство»11.
В марксистской философии проблемы смерти (как онтологической проблемы) не существует, поскольку трансцендентное бытие не мыслится, поэтому, как отмечает П.П. Гайденко в энциклопедической статье о смерти12, «...конечность индивида рассматривается как диалектический момент существования человечества, восходящего в своем поступательном развитии к более совершенным общественным формам выявления «сущностных сил» человека». И далее: «Смерть кажется суровой победой рода над определенным индивидом и как будто противоречит их единству; но определенный
индивид есть лишь некое определенное родовое существо и как таковое смертен»13.
Трагизм смерти в данном случае снимается тем, что индивид, являясь носителем всеобщего, остается жить в роде. Попытки связать бытие личности с миром божественным, трансцендентным по отношению к личности, философия объясняет отрывом индивида от общественного целого и заменой реального общественно-родового смысла бытия смыслом иллюзорным. Таким образом, согласно марксизму, человек и после смерти остается жить в результатах своего творчества, что и составляет «его действительное бессмертие»14.
В.Ф. Сержантов эту концепцию называет истинно человеческой интенцией бессмертия. По его мнению, она «отправляется не от эгоистических тенденций в природе человека, а напротив, полагает их подчиненными истинно человеческим функциям (потребностям), сугубо человеческим сущностным силам, т.е. истории преобразования мира, истории создания истинно человеческого мира, бесконечному процессу познания человеком мира и самого себя, потребностям, противостоящим эгоизму в виде всеобъемлющей социабельности, солидарности, братства и любви»15. В этом же произведении («Человек, его природа и смысл бытия») В.Ф. Сержантов выделяет основные черты указанной концепции, вот одна из них:
«.. .Новая концепция бессмертия является не иллюзорно, а реально, точнее, реалистически оптимистичной. Однако таковой она является не сама по себе, а при определенной внутренней установке ее интериоризации (усвоения). Это означает, кроме всего прочего, создание такой личности, основной эмоционально-эстетический строй которой не противоречил бы характеру социабельной интенции бессмертия, а был бы ее выражением»16.
Почему, казалось бы, хорошо продуманная, оптимистичная теория оказалась утопичной, что отчетливо видно на примере России?
Как пишет А.В. Демичев, «...некроцентрист-ская традиция в своей кульминации воплотилась в большевистско-коммунистическое государство-кладбище, музей-некрополь, отделенную от мира оградой («железным занавесом») социально-политическую территорию жизни, которой распоряжается Смерть, зону работы Смерти (Deathhat work), Deathнейленд, где здравицы жизни звучали на фоне невидимой, но хорошо отлаженной практики умерщвления миллионов»17.
П.С. Гуревич, исходя из анализа феномена веры, объясняет утопизм марксистской идеологии следующим образом: «Само собой понятно, что желание марксистских идеологов, вывести «нового человека» через механику социальных проектов отражает извращенное представление о человеческой природе.
Человек отнюдь не слепок с общественных отношений. Он загадочен, уникален. Вера — одно из
проявлений этой тайны. Она обычно соотносится с религией. Но осеняет веру не только крест, но весь глубинный человеческий мир»18.
Сказанное наводит на мысль о существовании немаловажного аспекта «социализации смерти» (именно социализации!): когда мы говорим о смерти, то мы говорим и о власти, и о политике, и об идеологии. Понятие «социализации смерти» включает в себя все эти три понятия, более того — они неразрывны, высшая ступень в этой условной иерархии принадлежит смерти. Согласно вышепредложенно-му определению, «социализация смерти» включает в себя и реализацию знаний о смерти, главным образом, в «обставлении» акта смерти, что может выступать одним из важнейших средств для осуществления власти (экономической, политической, семейной и др.). Каким образом? Механизмы подобного «обставления» («подачи») акта смерти зависят от степени доступности (доступность вполне можно считать одной из характеристик власти) к имеющимся знаниям о смерти (включая знания о средствах для совершения смерти). Все это находит выражение в поддержании и культивировании, как минимум, «нужного» (угодного данной власти) страха и тщательно продуманной веровательной установки (не обязательно религиозной), в смысле центральной идеи, мысли, тенденции, «разворачиваемой» в данном обществе. Соотнесенность веры во что и страха перед чем со смертью становится самым точным определителем желаний властей в получении «возможного» от человека, пока он жив.
В свете вышесказанного идеологический заказ со стороны власти, ее «неравнодушие» к феномену смерти можно объяснить, прежде всего, тем, что: во-первых, смерть сама становится властью, создавая тотально неразрешимые проблемы (продление жизни — «Да!», но не исключение смерти из круговорота жизни вообще).
Отсюда — помпезные похороны власть имевших — как попытка возвыситься (даже во «всенивелирую-щем» акте смерти) над безвластным большинством; во-вторых, спекуляция тотальной «неразрешимостью» позволяет власти воспитывать через отношение к смерти такое отношение к человеческой жизни, которое выгодно ей (то есть власти).
Как писал Э. Кенетти: «Власть — это то, что паразитирует и разбухает на смерти»19, но смерть сильнее власти: меняются политики и правительства, рушатся идеологии, а смерть остается.
Почему так происходит? Потому что смерть все-таки остается вне власти. Безусловно, у власть имущих велик соблазн ее «обуздать»: ее постоянство и верность своему действу (заметьте: беспрекословному) завораживает. Смерть выступает примером того, как надо властвовать. Но, стремясь «дотянуться» до ее способности «вершить конец жизни», препровождая в «нежизнь» (в неизведанное, недоступное!), власть увлекается... Подобное дано только тем (тому?), кто (что?) не живет, то есть «не
включен» в жизнь по природе своей... За подобную забывчивость расплачивается личной смертью не только властитель, но и, к сожалению, сообщество, подчиненное его власти. Полагаю, что в этом — корень множества проблем социального устройства. «Memento mori», — восклицали древние и были правы: облеченность властью обязывает это помнить всегда.
Публикации об уровне смертности в современной России свидетельствуют: «кризис жизни» в нашей стране скрыть невозможно — время на «обдумывание» прошло, пожинаем плоды БеаЛнейленда. К числу прочих «достижений» можно добавить еще одно — «мы научились хоронить»20. Наше государство превращается в государство с «мощной и разветвленной похоронной индустрией»: смертность стремительно растет, а продолжительность жизни падает. К слову, сами похоронные акты различны. Похороны одних превращаются в «политическое шоу, предвыборный спектакль, смотр финансового могущества, все более смахивающий на смотр боевой техники, ...другие не удостаиваются даже скромного захоронения»21.
Размах на фронте «скорбных дел» настолько велик, что мы не замечаем, как у человека (еще живого!) хоронится последнее — надежда, т.е. то, что «просто обязано жить и развиваться «22.
Опросы общественного мнения свидетельствуют либо о состоянии безысходности, либо о безразличии к будущему.
В связи с этим интересным выяснить, как современная молодежь, «фильтруя» воздействие общества, мужая в «России перемен», относится к смерти, опосредованно выражая свое отношение к жизни. В мае 1997 г. нами был проведен анонимный опрос (к подобным исследованиям мы больше не возвращались; очень сложно психологически) среди студентов Тверского государственного университета по тестам У. Шибла23, опубликованным в сборнике И.Т. Фролова «О человеке и гуманизме: работы разных лет»24. В этом сборнике мы познакомились с результатами опроса студенчества, проведенного зарубежными исследователями в своей среде приблизительно двадцать пять лет назад, что, к сожалению, не позволило проследить динамику развития отношения к смерти среди наших соотечественников (в доступной литературе опросы подобного рода в России не встречались).
Статистика смертей отражает реальное положение дел в любой сфере, связанной с человеческой жизнью. Результаты социологического опроса убеждают в том, что наиболее точное отношение к жизни у молодого россиянина я можно выяснить только заставляя его задуматься о смысле смерти. Более того, эти результаты явным образом отражают отношение к жизни, по крайней мере, в конкретной студенческой среде. По ряду аспектов итоги оказались неожиданными...
В ходе опроса были получены следующие результаты.
1. Если учесть, что в опросе принимало участие студенчество в возрасте 18-22 лет, то не трудно подсчитать, что половину своей жизни они прожили в условиях «доперестроечного» Советского Союза и впитали «с молоком матери» азы коммунистической идеологии «советского» образца, исключающей не только феномен религиозной веры, но и вообще возможность трансцендентального бытия.
Позволим себе отступление: задумывались ли мы, что есть для России мавзолей с телом Ленина?.. Символом чего он является? Допускаем вариант ответа — это символ преклонения перед гением Ленина. А если глубже? Проведенные исследования заставили взглянуть на это иначе: подобное преклонение нарушило все традиционные обряды погребения25.
Вопреки господству в нашей стране до недавнего времени атеистических установок:
а) более 80 % опрошенных студентов верят, что у них есть душа;
б) большинство верит (после смерти) именно в ее (души) бессмертие;
в) ответы на некоторые вопросы содержат религиозные мотивировки.
2. К сожалению, четверть опрошенных оценивает акт смерти как позитивный, избавляющий от проблем: для человека — это избавление от «физических и душевных мук», для человеческого сообщества — «экономия природных ресурсов» (в данном случае приводим лишь типичные варианты ответов).
3. Приблизительно пятая часть опрошенных студентов высказала склонность решать возникающие проблемы самым легким способом: «уйти из жизни».
4. «Государственная» установка «на бессмертие тела» ожесточила — больше трети респондентов считают, что жизнь умирающего поддерживать не надо, тем более, если он: «болен СПИДом», «не гений» и т.п.; хотя сама поддержка (при условии ее осуществления) «не должна зависеть от платежеспособности умирающего».
5. Ситуация в стране породила неверие во всесилие науки, следовательно, и медицины.
6. Молодежь достаточно жестоко «расправляется» с «опасными» (имеются ввиду тяжело — или неизлечимо больные) или «негениальными» элементами общества, защищаясь таким образом от опасностей, порожденных самим обществом.
Безусловно, подобные опросы необходимы как возможность переосмыслить смерть, задуматься о конечности жизни, а, следовательно, иначе к жизни отнестись. Для старшего поколения — это прогноз недалекого будущего, пока неутешительного. Молодежь выглядит растерянной перед наступающими переменами, впрочем, и «заброшенной». Реально понимая угрозы для своей телесной жизни (эпидемия СПИДа, общий упадок морали, рас-
цвет сексуальной распущенности и т.п.), молодежь пытается защититься от них, но как сберечь душу? Здесь имеет место растерянность, ощущается дефицит психологической поддержки, хотя многие студенты высказывают готовность к открытому обсуждению наиболее «животрепещущих» проблем в отношениях между полами, в вопросах веры, о смысле жизни и смерти. Деньги — это сила в земной жизни, но, оказывается, не только они дают «устойчивость». Радует, что студенты неравнодушны, «не отравлены» идеологическим шаблоном, хотя в обществе, превозносящем успех и материальное благосостояние, в обществе, где «неизбежности» — старость и смерть — это поражение, социальная незащищенность, унижение, вместо заслуженного уважения и покоя в конце жизненного пути, во многом разобраться трудно. Наша задача — им в этом помочь.
Таким образом, принимая во внимание уровень современных танатологических исследований, полагаем, что общество бессильно в достижении реального человеческого бессмертия, о котором мечтается. Наука позволяет себе лишь скромные попытки в продлении сроков жизни конкретного индивида, что дорого и требует выполнения массы условий для достижения успешного результата. В конечном счете, на данном этапе речь идет о продлении сроков жизни тела, благодаря чему человек в течение «отвоеванного у смерти времени» будет продолжать вести полноценный, а не растительный образ жизни.
Естественно, что человеческое общество, являясь совокупностью смертных единиц, вырабатывает арсенал средств для «борьбы» со смертью как клинической, так и биологической. Кроме того, в силу общественного же существования каждая подобная попытка влечет за собой ряд социальных проблем.
Действительно, необходимость продления сроков жизни конкретного человека «выводит» на ценностный аспект смерти, а, следовательно, жизни. История богата примерами: какой была цена человеческой жизни в период сталинских репрессий? А сейчас? В России и в других странах?
Полагаю, что для России на данном этапе решение проблемы можно сфокусировать в одной фразе, являющейся заключительным звеном в цепочке наших размышлений о путях социализации смерти: «хотя бы реальную жизнь не укорачивать»... Логика рассуждений такова: в непостижимости смерти кроется некий смысл. Возможно, именно это свидетельствует об абсолютной ценности человеческой жизни. Изучение природы смерти объясняется желанием «бороться с ней, покорять и победить ее», что приводит, в конечном счете, к попыткам отодвинуть ее нежеланное (нежелательное, неожиданное, нежданное, непредсказуемое, спонтанное) приближение. С учетом вышесказанного, один из путей социализации смерти видится в более реальном и научно подкрепленном действии: не «отодвинуть смерть», а «продлить жизнь». По на-
шему мнению, возражений не последует: законы жизни нам гораздо более известны и доступны для изучения. Из этого вытекает следующее звено в цепочке размышлений: «имеющуюся жизнь не укорачивать». В результате получается триада-трансформация: отодвинуть смерть — продлить жизнь — жизнь не укорачивать.
Для нас объяснимо стремление человеческого сообщества в большей степени разрабатывать теории и методы создания «запасных деталей» для тела — речь идет о трансплантации и клонировании, достижениях в области реаниматологии, — нежели предупредить причины, увеличивающие смертность и ускоряющие ее приближение. В масштабах земного шара это будет, безусловно, дешевле, кроме того, принесет скорый (уже в течение человеческой жизни!) доход конкретным лицам.
Однако статистика смертности неумолимо свидетельствует: причины болезней, приводящих к смерти, все больше приобретают социальный характер. В настоящее время причинами смерти человека становятся причины, самим человеком порожденные. Понятно, что в первую очередь мы имеем в виду людей, умирающих в трудоспособном возрасте, но и сам среднестатистический срок человеческой жизни, даже в относительно благополучных странах, далек от сроков жизни, предзаданных природой. Чудес не происходит: человек хочет жить долго, однако дается это, к сожалению, не каждому.
История самых различных обществ показывает неутомимое стремление властей превратить человека в винтик, а не наоборот. Хоть это и звучит цинично, винтик удобнее и безотказнее, человек же со своими капризами и эмоциями непредсказуем26. Сложившаяся ситуация по смертности свидетельствует о необходимости пересмотра подхода в задаче продления сроков жизни, и, как представляется, его надо начинать, прежде всего, с пересмотра отношения к человеку. Безусловно, придется отказаться от обезличивания человека, представления его в виде «винтика» в огромном общественном организме, когда конкретно-человеческое решается легко: «нет человека — нет проблемы». Пока в России это не получается: страдают, прежде всего, напрямую связанные с обслуживанием человеческой телесности — врачи и человеческой души — педагоги. Последствия сказываются уже и незамедлительно, к сожалению.
1 Циолковский К.Э. Научная этика. Калуга, 1930.
2 Интересная разработка этой проблемы предложена в: Уильямс Б. Случай Макропулоса: размышления о скуке бессмертия // Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 420—442.
3 Цит. по: Гаврюшин Н.К. Самопознание как таинство. Заметки о русской религиозной антропологии // Вопросы философии. 1996. № 5.
4 Там же. С. 140-162.
5 Там же. Известно его эссе «О исполнении своего назначения или о последовании Богу», приложенное к одному из двух изданий «Рассуждения о бессмертии души».
6 Там же. См.: Аничков Д. Рассуждение о бессмертии души человеческой // Полезное увеселение. 1761, июль. № 4. С. 25-37.
7 Радищев А.Н. О человеке, о его смертности и бессмертии // Радищев А.Н. Избранные философские и общественно-политические произведения. М., 1952. С. 418.
8 Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. Т. 1 / Сост. и вступ. ст. С.С. Хоружего. М.: «Ренессанс», 1992.
9 Там же. С. 244-257.
10 Карасев Л.В. Русская идея (символика и смысл) // Вопросы философии. 1992. № 8. С. 92-104.
11 Степун Ф.А. Дух, лицо и стиль русской культуры [предисловие к публикации Р.Е. Гергеля] // Вопросы философии. 1997. № 1. С. 165.
12 Гайденко П. Смерть // Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л.Ф. Ильчев, П.Н. Федосеев, С.М. Ковалев, В.Г. Панов. М.: Советская энциклопедия. 1983. С. 618.
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.42. С. 119.
14 Гайденко П. Смерть // Философский энциклопедический словарь / Гл. редакция: Л.Ф. Ильчев, П.Н. Федосеев, С.М. Ковалев, В.Г. Панов. М.: Советская энциклопедия. 1983. С. 618.
15 Сержантов В.Ф. Человек, его природа и смысл бытия. Л.: Издательство Ленинградского университета. 1990. С. 344-345.
16 Сержантов В.Ф. Человек, его природа и смысл бытия. Л.: Издательство Ленинградского университета.
1990. С. 346.
17 Демичев А. Дискурсы смерти. Введение в философскую танатологию. СПб.: «Инапресс», 1997. С. 38.
18 Гуревич П.С. Крест и вера // Наука и религия. 1990. № 8. С. 5.
19 Цит по.: Матяш Д.В. Танатология: социокультурный контекст: Автореф. дис... канд. филос. наук. Ростов-на-Дону, 1997. С. 14.
20 Киреев Р. Мы научились хоронить // Труд. М., 1998, 2 сентября.
21 Там же.
22 Там же.
23 Schibles W. Death. An interdisciplinary Analysis. Wisconsin, 1974.
24 Фролов И.Т. О человеке и гуманизме. Работы разных лет. М.: Политиздат, 1989. С. 542-543.
25 Энциклопедия обрядов и обычаев. СПб.: «Респекс», 1996. С. 456-493.
26 Регельсон Л. Время диалога // Наука и религия.
1991. № 7.
