CC BY
109
все историки русского средневековья старые и новые. Больше того: самым внимательнейшим образом прочитав две первых части «Истории казачества», мы не нашли ни одного неизвестного ранее факта.
Но если так, зачем же ломиться в открытую дверь, с видом первооткрывателя преподносить вещи давно известные в науке, пожалуй, даже банальные? Погоня за сенсационностью, популярностью? Думается, что нет. Скорее всего А. А. Гордеев опять-таки впал, как принято говорить у юристов, в добросовестное заблуждение. На такую мысль наводит, в частности, странный, на первый взгляд, список литературы, который составил А. А. Гордеев к первой части своей книги. В этом списке, например, отсутствуют какие бы то ни было упоминания о работах по истории казачества М. Грушевского, М. Хорошихина, А. Ригельмана, А. Савельева и многих других. Работы Г. Ф. Миллера, составившие целую эпоху в российской, исторической науке вообще, историографии казачества, в частности, тоже не упоминаются. А. А. Гордеев, видимо, просто не знает их, их идеи, подходы, используемый ими фактический материал.
^«Оригинальность», «смелость» и «новизна» при ближайшем рассмотрении оказываются просто обычным незнанием. «Оригинальная» концепция происхождения казачества из осколков Золотой орды оборачивается слабо аргументированной и явно непрофессиональной теорией. Конечно, такую теорию можно выдвигать и отстаивать. (Какую же теорию вообще, в принципе, нельзя выдвигать и отстаивать?)
И все же «есть мера вещей». Во всяком случае, должна быть. Римляне — народ, отличавшийся, как известно, чрезвычайно высокой политической культурой и довольно большой терпимостью по части научных доктрин,— считали, тем не менее, необходимым оговаривать: «есть границы, за пределами, которых не может быть истины»2.
Думаю, что в данном случае они абсолютно правы. Думаю, что действительно не стоит эти границы переходить. Да еще с такой вот легкостью.
Худобородов А. Л.
СОРАТНИК СТАЛИНА ВСПОМИНАЕТ... (о книге Феликса
Чуева «СТО СОРОК БЕСЕД С МОЛОТОВЫМ»)
В последние годы в исторической науке и публицистике резко возрос интерес к персоналиям, к созданию исторических и политических портретов государственных деятелей прошлого. И это, конечно, правильно, так как позволяет преодолеть обезличивание истории. Среди персоналий особо выделяются книги и статьи об окружении Сталина, о тех, кто стоял в центре политической борьбы и у руля государственной власти в СССР в 20-е — 50-е годы. Эти работы позволяют полнее представить политическую кухню сталинского режима, механизм формирования внутренней и внешней политики в тот период. Появился в последнее время и ряд статей о В. М. Мо-лотове, в основном публицистического характера.1 На их фоне особой полнотой и богатством фактического материала о взглядах и облике второго лица в Советском государстве в 30-е — 40-е годы отличается дневник
2 Est modus in rebus, sunt certi denique fines, quos ultra citraque nequit consister« verum.
1 См.: Амлинский В. Тень: Мысли и впечатления о соратнике Сталина, пережившем своего вождя и свое время //Литературная газета. 1988, 7 сентября.— С. 12; Медведев Р. Они окружали Сталина. Об одном московском долгожителе// Юность.— 1989.— № 3.— С. 69—81 и др.
журналиста Феликса Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым», вышедший в свет в московском издательстве «ТЕР РА» в 1991 году.'
Книга представляет собой собранные по отдельным темам и обработанные Ф. Чуевым записи 139 бесед с В. М. Молотовым за 15 лет (70-е — 80-е годы). Конечно, это не мемуары В. М. Молотова, и о полной достоверности его взглядов и оценок говорить трудно, в самом подборе, обработке и группировке записей бесед неизбежно присутствует определенный субъективизм Феликса Чуева, его личные симпатии и антипатии. И все же книга представляет собой значительный интерес. Нужно отметить, что Вячеслав Михайлович Молотов — личность по-своему незаурядная. За свои 96 прожитых лет он был не просто очевидцем, но и активным участником многих политических событий в нашей стране и на международной арене. Он участвовал в подпольной большевистской работе до февраля 1917 года, был секретарем ЦК РКП (б) в 20-е годы, главой советского правительства в 30-е годы, наркомом (министром) иностранных дел СССР в 40-е и 50-е годы. В. М. Молотов дает любопытную оценку многим событиям. Особый интерес представляют оценки В. И. Ленина, старой большевистской гвардии И. В. Сталина и его окружения.
Обобщенное представление о В. М. Молотове, которое создается после прочтения книги — это тип политического деятеля, называемого «вечно вчерашним», который ничему не научился у истории и который ничего не забыл. Очевиден крах многих политических и жизненных установок В. М. Молотова, воплощенных в сталинской модели социализма, однако он не в состоянии критически оценить свою прошлую деятельность и с позиции реализма взглянуть на сегодняшний день (имеются в виду 70-е — 80-е годы). Особенно это характерно для подходов В. М. Молотова к международной жизни, к взаимоотношениям двух общественно-политических систем на мировой арене. Здесь у него проявляется яростный курс конфронтации со странами Запада, соответствующий атмосфере «холодной войны» и гипертрофированного классового подхода во внешней политике.
Так, в 1975 году В. М. Молотов заявил: «Создается впечатление, что мы укрепили мир,— ничего мы не укрепили. Ничего не укрепили. Можно ли так с империализмом, чтобы он остался при себе, а мы при себе? Но, позвольте, тогда для чего мы живем? А если для свержения империализма, то как можно мирно сосуществовать без свержения? Так мы отказываемся от свержения? Нет, не отказываемся. Как же можно совместить мирное сосуществование и свержение империализма?...
...Перспектива может быть только одна, если идти вперед,— только на международную революцию, ничего другого нет более благонадежного.
Мы должны беречь мир, но, если мы, кроме того, что мы боремся за мир, и оттягиваем войну, если мы еще верим, что так можно прийти к коммунизму, так это же обман с точки зрения марксизма, это и самообман, и обман народа...
Мы за мирное сосуществование, если его понимать в том смысле, что мы за мир. Мы всячески должны стоять за мир, мы — самая миролюбивая страна,— постольку, поскольку это не мешает дальнейшему усилению роста социализма, роста освободительного движения. И мирного коммунизма — это само собой. Если мы не будем бороться за коммунизм, за мировой коммунизм, тогда у нас не будет и социализма. И поскольку это не мешает постепенному углублению ямы под капитализмом — об этом мы прямо не говорим, но сохраняем мир для свержения империализма.
А фактически, когда Хрущев пошел на это, тут, конечно, есть шкурниче-
2 Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева; Послесловие С. Кулешова.— М.: ТЕРРА, 1991,— С. 623.
ство самое настоящее. Ведь запугивая атомной войной, мы будем помогать атомной войне».3 Характерен и такой диалог между Ф. Чуевым и В. М. Молотовым в 1983 году, касающийся судьбы социализма в Венгрии и СССР. Феликс Чуев отмечает:
« — Я недавно был в Венгрии, мы говорили, что у них в коммунизм никто не верит.
— Венгры? Мещане они глубокие, мещане. У русского же есть какое-то внутреннее чутье, ему нравится размах, уж если драться, так по-настоящему, социализм — так в мировом масштабе... Особая миссия... В данном случае, да.
— Как Достоевский говорил, народ богоносец.
— Богоносец, да. У него свое... Все-таки решились, не боялись трудностей, открыли дорогу и другим народам... Вот рядом живут разные народы, дышат по-разному. Для одних социализм — великая цель, для других — приемлемо и не слишком беспокоит».4
Наиболее ярко тип, «вечно вчерашнего» политика в облике В. М. Молото-ва проявляется в книге в специальном разделе «Что такое социализм». Здесь налицо махровый догматизм и консерватизм Молотова во взглядах на социалистическое общество. Уже в условиях 70-х — 80-х годов он продолжает настаивать на необходимости в СССР пролетарской диктатуры, ликвидации товарно-денежных отношений, решительного преобразования колхозной собственности в государственную. При этом в оправдание таких взглядов догматически используются ленинские оценки социализма, данные им в годы гражданской войны и в дооктябрьский период. В обобщенном виде свое понимание социализма В. М. Молотов сформулировал так в 1983 году: «В политике — не народное государство, в экономике — не оставлять деньги, 4 а свергнуть гнет денег, в идеологии — научный коммунизм Маркса-Энгельса. 1 А у нас партия всего народа. Это абсурд»5.
Перед взором читателя на страницах книги В. М. Молотов предстает прежде всего как ближайший соратник Сталина, ярый защитник всех основных направлений внутренней и внешней политики сталинского руководства. Интересны в этом плане оценки Молотовым личности Сталина, его взаимоотношений с ним.
«Сталин очень талантливый, очень инициативный. И лучше его никого не было. А мы были молокососы. Я старой революционной школы, своим умом пришел к большевизму. Вот он на меня опирался в значительной мере,6— заметил В. М. Молотов в 1971 году. И хотя Молотов был «человеком № 2» в руководстве государством в 30 е — 40-е годы, он всегда подчеркивал дистанцию, разделяющую его и Сталина. Любопытен в этом отношении следующий диалог между Феликсом Чуевым и В. М. Молотовым:
«— Вы говорили, что между Вами и Сталиным огромное расстояние, целая лестница.
— Конечно.
— Он ведь старше вас на десять лет...
— Не только старше. Его роль другая была. У Сталина великая роль, необычная. Он руководил, он был вождем. Сначала боролся со своим культом, а потом понравилось немножко...
Нельзя меня равнять со Сталиным. Ни один человек после Ленина, не только я, ни Калинин, ни Дзержинский и прочие, "не сделали и десятой доли того, что Сталин. Это факт. Я критикую в некоторых вопросах Сталина,
' Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым.— С. 497, 498.
4 Там же, — С. 90.
4 Гам же.— С. 513.
ь Там же,- С. 260.
1 1 Зек. 4772
81
довольно крупных, теоретического характера, а как политический деятель он выполнил такую роль, которую никто не мог взвалить на свои плечи».7
Наконец, полной апологетикой Сталина (а заодно и оправдание собственных ошибок и просчетов, совершенных под его руководством) проникнуты следующие слова В. М. Молотова: «Чем больше нападают на него, тем выше он поднимается, Сталин. Идет борьба. Огромное в Сталине не видят. Более последовательного, более талантливого, более великого человека, чем Сталин, после Ленина не было и нет! Никто лучше после смерти Ленина не разобрался в ситуации. Я всегда был такого мнения и всегда так говорил... Свою роль Сталин выполнил — исключительно важную. Очень трудную.
Ну, допустим, он ошибался, но назовите такого, который меньше ошибался. Есть исторические события, люди участвовали, кто занимал более правильную позицию? Он единственный справился с теми задачами, которые стояли тогда, при всех недостатках, которые были у тогдашнего руководства.
Я считаю, в том замечательном, что сделал Сталин, не разобрались, а в том неправильном, что у него есть,— на это напирают. Они хотят не того, чтобы ошибки Сталина исправить, а при помощи этих ошибок испортить всю линию партии.
А я, несмотря на ошибки Сталина, признаю его великим человеком, незаменимым! В свое время не было ему другого равного человека!»8
Такое восторженное отношение В. М. Молотова к Сталину сохранилось несмотря на то, что сам Молотов и его семь я пострадали в годы сталинского режима: в конце 40-х годов Молотов был освобожден от руководства министерством иностранных дел, а его жена П. С. Жемчужина тогда же была необоснованно репрессирована и несколько лет провела в тюрьме. Хотя формально и в эти годы Молотов считался вторым человеком в государстве после Сталина.
Сам В. М. Молотов вспоминал об этом так в 1975 году: «В 1953 году Сталин меня уже к себе не приглашал не только на узкие заседания, но и в товарищескую среду — где-нибудь так вечер провести, в кино пойти — меня перестали приглашать. Имейте в виду, что в последние годы Сталин ко мне отрицательно относился. Я считаю, что это было неправильно. Пускай разберутся в этом деле хорошенько. Я-то своего мнения о Сталине не менял, но тут какие-то влияния на него, видимо, были».9 Чуть раньше, касаясь этого периода, Молотов отмечал: «Конечно, Сталин взял на себя такой груз, что в последние годы очень переутомился. Почти не лечился — на это тоже были свои основания, врагов у него было предостаточно. А если еще кто-нибудь подливал масла в огонь... Думаю, что поживи он еще годик-другой, и я мог бы не уцелеть, но несмотря на это, я его считал и считаю выполнившим такие колоссальные и трудные задачи, которые не мог бы выполнить ни один из нас, ни один из тех, кто был тогда в партии.»10 На примере жены Молотова Полины Семеновны Жемчужиной в книге показана психология и мировосприятие тех людей, которые, став жертвами сталинских репрессий, тем не менее до конца жизни сохранили веру в Сталина, его непогрешимость."
В качестве ближайшего соратника Сталина В. М. Молотов на страницах книги дает явно тенденциозную, необъективную, с наклеиванием политических ярлыков оценку деятельности Н. И. Бухарина, А. И. Рыкова, Н. Н. Крестинского, Я. .Э. Рудзутака и других видных деятелей нашей страны, осмелившихся иметь собственный взгляд на события, расходивший-
- 7 Там же.— С. 261.
8 Там же.— С. 263. См. также С. 73, 242.
7 Там же.— С. 465.
10 Там же — С. 279.
'' См.: Там же — С. 473—474.
ся со сталинским. Отсюда и решительное оправдание массовых репрессий и кровавого террора конца 30-х годов, от которых пострадали в конечном счете миллионы советских людей. Характерна в этом отношении следующая фраза В. М. Молотова: «Сталин, по-моему, вел очень правильную линию: пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны... Я считаю, что эта полоса террора была необходимая, без ошибок ее провести было невозможно. Продолжать споры во время войны... Если бы мы проявили мягкотелость...
Власов — это мелочь по сравнению с тем, что могло быть. Много было людей, шатающихся в политическом отношении».12
В русле сталинизма подходит В. М. Молотов и к такой стороне советской дипломатии, как отношения с соседними социалистическими странами. Ни о каком суверенитете и самостоятельности этих стран речь и не идет. Характерна следующая реплика В. М. Молотова, касающаяся его работы в Монголии в качестве посла СССР в конце 50-х годов: «Помню Чайбалсана. Малокультурный, но преданный СССР человек. После его смерти надо было кого-то назначать. Предлагали Дамбу. Посмотрел я на этого Дамбу и решил назначить Цеденбала. Он к нам хорошо относится.»13
Справедливости ради надо признать, что в книге В. М. Молотов предстает не только консерватором и сталинистом, но нередко и проницательным аналитиком, трезвым политиком, не лишенным чувства юмора. В этом плане особый интерес представляют материалы о встречах В. М. Молотова с премьер-министром Великобритании У. Черчиллем, американскими президентами Ф. Рузвельтом и Г. Трумэном в годы второй мировой войны. Являясь непосредственным участником переговоров с лидерами государств — участников антигитлеровской коалиции, Молотов сообщает такие подробности и факты из дипломатической истории минувшей войны, которые не найти ни в каких других источниках.
Например, Молотов подчеркивает очень сложный характер переговоров с английской стороной о советских послевоенных границах, в том числе вопрос о вхождении Прибалтики в состав СССР. В книге об этом сказано так: «Мы настаивали на документе о наших послевоенных границах. Деталей не помню, а сущность помню, конечно. Мы настаивали все время, я напирал на это, Сталин в 1941 году, потом я прилетел с проектом в 1942-м... Черчилль: «Это мы никак не можем». <
Я так и вертелся, туда-сюда. Послал Сталину телеграмму. Отвечает: согласись без этого. Я — вперед. Все упиралось в признание за нами Прибалтики. Они не соглашались. А когда мы от этого отошли,— конечно, это было необходимо в тот момент,— они удивились, Черчилль был поражен. Иден обрадовался очень, что мы пошли навстречу.
Когда Иден приезжал, Сталин все время ему на самолюбие бил, что тот сам, без консультации, не может решить этот вопрос».14
В книге показана последовательность советской внешней политики в борьбе за открытие второго фронта в Европе. При этом Молотов вспоминает свою поездку в США в 1942 году и переговоры с Рузвельтом: «Я считал нашей громадной победой мою поездку в 1942 году и ее результаты, потому что мы ведь узнали, что они не могут пойти на это,15 а заставили их на это согласиться и подписать. Сталин давал еще указания, чтобы мы требовали от них оттянуть 30—40 дивизий на себя. И когда я к Рузвельту приехал и сказал, в душе подивился тому, что он ответил:
12 Там же,—С. 416—417.
13 Там же,—С. 115. См. также —С. 89—90, 94—95.
Там же — С. 69—70.
15 Молотов имеет в виду открытие второго фронта.
11»
83
«Законное, правильное требование»... Он без всяких поправок согласился с моим коммюнике, ню второй фронт будет открыт в 1942 году. Но это в глазах своего народа тоже позор, ведь большинство-то в народе честные люди, и, когда от имени государства обещают открывать второй фронт, а потом явно делают другое, люди видят, что таким руководителям верить нельзя. А нам это разочарование в империалистах выгодно. Это все нужно учесть. Я, например, не сомневался, а тем более Сталин никакого доверия к ним не имел. Да, конечно. Но мы их упрекали».1Ь
На страницах книги перед читателем предстают некоторые черты Г. Трумэна как человека и политика. Молотов, например, так описывает свои первые встречи с Трумэном как президентом США в 1945 году: «Умер Рузвельт. Первая встреча с Трумэном. Он начинает со мной таким приказным тоном говорить! А перед этим у меня в Москве был разговор с Гарриманом и английским послом Керром по польскому вопросу — как формировать правительство. Мы за то, чтоб формировал его Польский национальный комитет, а они нам всячески Миколайчика этого подсовывают. И Трумэн: «Что же вы ставите так вопрос, что с вами нельзя согласиться, ведь это недопустимо!» Я думаю, что за президент? Говорю: «В таком тоне я не могу с вами разговаривать.» Он осекся немного, осекся. Туповатый, по-моему. И очень антисоветски настроенный. Поэтому и начал в таком тоне, хотел показать свое «я», как говорится. Пришлось говорить с нами более солидно и спокойно».17
С интересом читаются в книге критические оценки Молотовым освоения целины в 50-е годы18 и внедрения хозрасчета в работу союзных министерств в 70-е годы.19 Довольно убедительно звучат следующие слова Молотова о политике Н. С. Хрущева по освоению целинных и залежных земель: «Целину начали осваивать преждевременно. Безусловно, это была нелепость. В таком размере — авантюра. Я никогда не был против освоения целины, хотя Хрущев меня обвинил главным противником целины. Но я с самого начала был сторонником освоения целины в ограниченных масштабах, а не в таких громадных, которые нас заставили огромные средства вложить, нести колоссальные расходы вместо того, чтобы в обжитых районах поднимать то, что уже готово. А ведь иначе нельзя. Вот у тебя миллион рублей, больше нет, так отдать их на целину или в уже обжитые районы, где возможности имеются? Я предлагал вложить эти деньги в «наше Нечерноземье, а целину поднимать постепенно. Разбросали средства — и этим немножко, и тем, а хлеб хранить негде, он гниет, дорог нет, вывезти нельзя...
Я говорю на заседании Политбюро: «Слушайте, вот мы получили данные ЦСУ об урожае в тех районах, которые вы называете целиной,— два-три центнера. А в засушливых районах средние данные за пять — десять лет — пять — шесть центнеров, маленький урожай, но на всем готовеньком. Если мы вместо двадцати миллионов гектаров осилим десять миллионов, но районы более надежные в смысле урожая и более посильные нам по масштабам, то мы получим...
Хрущев сразу: «О, ты против целины!» — «Да позволь, почему против целины, но надо ж рассчитать все-таки, как же можно государственные дела так делать?»
А Хрущев нашел идею и несется, как саврас без узды!...
Я сопротивлялся такому большому освоению целины. Я и теперь считаю это неправильным. Я предлагал осуществить это в половином размере. Не
Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым — С. 66—67.
17 Там же — С. 80—81.
18 См. Там же,— С. 346—347.
19 Там же — С. 346—347.
хватит людей, не хватит машин — мы это сделаем за счет других областей».20
В качестве недостатка книги нужно отметить следующее. Составитель, автор дневника Феликс Чуев иногда приводит на страницах книги такие высказывания гостей Молотова, которые делались в узком кругу и совершенно не предназначались для печати. Например, по такому деликатному вопросу, как история взаимоотношений народов Польши и Советского Союза.
Особняком, не вписывающимся в замысел автора книги, стоит послесловие С. В. Кулешова: «Он законов ищет в беззаконьи». И хотя автор послесловия — профессиональный историк, оно написано в публицистическом, а нередко и просто в развязном тоне. Оно не делает чести ни его автору, ни издателям книги.
В целом же книга Феликса Чуева о Молотове — это один из ценных документов, в котором читатель почерпнет массу интересного фактического материала об истории нашего общества, особенно книга позволяет почувствовать колорит и атмосферу эпохи 20-х — 50-х годов. Охотников соглашаться с Молотовым или Чуевым будет, конечно, немного. Но во всяком случае историк, да и любой человек, интересующийся отечественной историей книгой этой заинтересуется.
20 Там же — С. 346, 347.
