CC BY
96
УДК 81.47
Е. Ф. Нечаева
СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ ОТРАЖЕНИЯ «Я-КОНЦЕПТА» В ДИХОТОМИИ «ОБЛАДАНИЕ - БЫТИЕ» (НА МАТЕРИАЛЕ ФРАНЦУЗСКОГО, АНГЛИЙСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ)
Статья посвящена одному из самых глубоких и малоизученных концептов: «Я-концепту», отражению личностного начала в языке. Прослеживается четкая взаимосвязь между «Я-концептом» и дихотомией «обладание - бытие». Дается сопоставительный анализ некоторых аспектов отражения «Я-концепта» в дихотомии «обладание - бытие» во французском и русском языках в рамках лингвокультуроведческого подхода.
Лингвистика сегодняшнего времени все больше уходит от изучения языка как системы к изучению языка как формы отражения окружающей человека действительности и самого себя, как средству получения знания об этой действительности и самом человеке. Изучением человека и его взаимодействия с окружающим миром занимается лингвокультурология - наука, отвечающая современным требованиям лингвистики и культурологии (Н. Д. Арутюнова, Е. В. Бабаева, В. В. Воробьев, В. И. Карасик, Н. Ф. Кра-савский, Е. С. Кубрякова, В. А. Маслова, Г. Г. Слышкин, Ю. С. Степанов,
В. Н. Телия, Н. И. Толстой и др.). В настоящее время лингвокультурология переживает период расцвета. Это связано с процессами мировой глобализации и необходимостью межкультурной коммуникации, с одной стороны, и с потребностью сохранения национальных достояний отдельных культур - с другой. Наибольший интерес сегодня вызывают исследования, являющиеся междисциплинарными. Это вызвано новейшими тенденциями по интеграции различных областей знаний. Многомерное пространство языка и культуры, в котором живет современный человек, делает наиболее актуальным интегрирующий подход, объединяющий различные картины мира, результатом чего должно стать энциклопедическое знание. В этом смысле особую значимость имеют исследования в области сопоставительного языкознания, дающие возможность изучения реалий одного языка в сравнении с другими, что дает более полное представление о картине мира. В самом определении понятия «лингвокультура», данном Т. Н. Снитко в монографии «Предельные понятия в западной и восточных культурах» и представляющемся нам наиболее верным, заложена необходимость сопоставительного подхода при анализе языков и культур: «Лингвокультуру мы определяем как особый тип взаимосвязи языка и культуры, проявляющийся как в сфере языка, так и в сфере культуры и подлежащий выявлению в сопоставлении с другим типом взаимосвязи языка и культуры, то есть в сравнении с другой лингвокультурой» [1, с. 9]. Лингвокультурология сегодняшнего дня связана с когнитивной лингвистикой. Важнейшей задачей когнитивной лингвистики является выявление взаимозависимости структур языка и когнитивных структур, т.е. связь языка и мышления человека. Это привлекает лингвистов и языковедов всего мира. Многие ученые подчеркивают, что становление когнитивного направления проходит в среде неизменно вечных проблем, попытка решения которых связана с желанием понять, «как человек интерпретирует мир и себя» [2, с. 9]. В связи с
этим приоритет отдается антропоцентризму. Данная тенденция предполагает обращение к анализу семантических и понятийных категорий эгоцентрической направленности, изучение роли человеческого фактора в языке. Язык рассматривается как основная общественно значимая форма отражения окружающей человека действительности и самого себя, т.е. как форма хранения знаний об этой действительности, а также как средство получения нового знания. Антропоцентризм определяет сосредоточенность исследователей на человеке, его познавательной деятельности, включающей в себя процессы концептуализации и категоризации окружающего мира. В лингвистике основной единицей, которая вмещает в себя два понятия «язык» и «культура», является культурный концепт (от латинского conceptus - понятие). С точки зрения философии, «концепт» - это формулировка, умственный образ, общая мысль, понятие; в логической семантике - смысл имени [3, с. 203]. Толковый словарь русского языка дает определение концепту как «общему понятию, общему представлению» [4, с. 1343]. В лингвистике Н. Д. Арутюнова говорит о концепте как о понятии практической (обыденной) философии, являющемся результатом взаимодействия ряда факторов: фольклор, национальная традиция, религия, идеология, жизненный опыт, образы искусства, ощущения и система ценностей. Концепты образуют «своего рода культурный слой, посредничающий между человеком и миром» [5, с. 3]. В психологии концепт трактуется как некое мысленное образование, выполняющее заместительную функцию. Любой человек является концептоносителем, имея собственный культурный опыт, культурную индивидуальность. Речевая деятельность индивида определяется концептосферой языка и национальной концептосфе-рой. На уровне речи жизненная ситуация и контекст позволяют человеку осознать, какое из значений слова замещает собой концепт. Эта заместительная функция концепта снимает различия в понимании значения слова. Кон-цептосфера является основным источником формирования концептов, «сферой мысли» [6, с. 67], которая во многом определяет менталитет народа. Например, А. Вежбицкая справедливо замечает, что наличие в «русской кон-цептосфере концепта «судьба» определяет ряд ментальных стереотипов русского сознания, объясняющих непредусмотрительность и надежду «на авось» в поведении русских людей [7, с. 502]. Можно добавить по аналогии, что некоторое свойственное русскому характеру недовольство настоящим, чрезмерные надежды на будущее связаны с понятием «счастье» в русском языке, в отличие, например, от французского, где «счастье» (bonheur) - просто «добрый час».
Отношения между культурными концептами и их значениями достаточно сложны, поэтому когнитивная лингвистика и лингвокультурология уделяют особое внимание изучению соотношения языкового значения и культурного смысла.
Можно сказать, что сегодня выделилось два основных подхода к изучению концептов: когнитивный (Н. Д. Арутюнова, А. П. Бабушкин, Е. С. Кубрякова, Д. С. Лихачев, З. Д. Попова, И. А. Стернин) и лингвокультурологический (С. Г. Воркачев, В. И. Карасик, Н. А. Красавский, Ю. С. Степанов).
Когнитивный подход включает в число концептов лексемы, значения которых составляют содержание национального языкового сознания и формируют наивную картину мира носителей языка. Согласно такому подходу,
концептами могут считаться любые лингвистические единицы, в значении которых просматривается способ семантического представления. Лингвокультурологический подход относит к числу концептов семантические образования, отмеченные лингвокультурной спецификой, отражающие менталитет языковой личности определенной этнокультуры. Лингвисты сходятся во мнении, что концепты являются единицами сознания, отражающими человеческий опыт информационной структуры.
На фоне многочисленных антропологических исследований в лингвистической науке сегодняшнего времени представляется недостаточно изученным концепт, который является основополагающим для осознания человеческой личности. Речь идет о «Я-концепте», об осознании личностного начала в языке и понимании себя в картине мира. О. В. Кашкина в статье, посвященной этой проблеме, объясняет малоизученность «Я-концепта» в лингвистике его особым статусом в концептологии: «Большинство исследователей подчеркивают качественное отличие Я-концепта от других когнитивных конструкторов, поскольку люди имеют о собственной личности более дифференцированное и многообразное знание, чем о любых иных информационных сферах» [8]. В связи с этим нам представляется интересным проанализировать некоторые аспекты отражения «Я-концепта» во французском, английском и русском языках в дихотомии «обладание - бытие».
Дихотомия «обладание - бытие» является основой многих философских учений и предметов философских споров с древнейших времен. О соотнесении «обладаемого», «блага» и существующего - «бытия» говорится в трудах Аристотеля, который писал о существовании всех конечных и преходящих вещей как движения от бытия в возможности посредством категории обладания к бытию в действительности. В отечественной философии наиболее ярко эта тема представлена в трудах Н. Бердяева и С. Франка. Говоря о предмете знания как предмете обладания, С. Л. Франк отмечал, что «каждая личность есть часть бытия вместе со всеми предметами. Поскольку субъект и объект принадлежат к одному и тому же абсолютному бытию, становится возможным непосредственное знание. Знанию необходимо предшествует то первичное отношение потенциального обладания предметом, вне которого познавание и знание столь же немыслимы, как невозможно сознательное осуществление какой-либо цели без предвосхищения этой цели или как невозможна никакая деятельность над предметом, которого нет у нас под руками. Мы стараемся показать, что это исконное обладание предметом, предшествующее всякому обращению сознания на предмет, возможно лишь при условии, если субъект и объект знания укоренены в абсолютном бытии, как непосредственно и неотъемлемо присутствующем у нас и в нас первичном единстве, на почве которого впервые возможна раздвоенность между познающим сознанием и его предметом» [9, с. 137].
При проведении некоторого сопоставительного анализа языковых средств выражения понятий «обладание» и «бытие» во французском, английском и русском языках посредством семантического анализа основных грамматических категорий обладания и бытия можно проследить степень выражения личностного начала в языке, отражения «Я-концепта». «Я-концепт», или «Я-образ», - термин, принятый в психологии, восприятие своего «я» в картине мира, неразрывно связан с понятиями «субъект», «личность», а также с соотнесением основных грамматических категорий «avoir /
to have / иметь» и «etre / to be / быть», определяющих ментальное пространство «обладания» и «бытия». Всем преподавателям-практикам, особенно русского языка как иностранного, хорошо известна первая реакция англоязычных и франкоязычных студентов на русскую конструкцию типа «у меня есть карандаш»:
- Как? Карандаш есть, а меня нет? Где же я?
Основной глагол, определяющий пространство «бытия», - глагол «être / to be» - «быть» в современных русских конструкциях, выражающих настоящее время, опускается, а при объяснении английских или французских грамматических конструкций именуется «глаголом-связкой». То, что соотносится с концептом «обладание», переходит в концепт «бытие»: «У меня есть машина»; «У нас есть дом» и т.д.
Давая подробный анализ семантических полей глаголов «иметь» и «быть» в русском языке, Н. В. Друзева отмечает, что «в русском языке никогда не было форм перфекта с глаголом «иметь», тогда как частотность употребления этого глагола в романских и германских языках объясняется наличием форм перфекта и тем фактом, что любое указание на владение чем-либо требует обращения к этому глаголу, в то время как в русском языке и здесь употребляется глагол «быть» [10, с. 285]. В результате «обладание» мыслится в романских и германских языках как активное действие, а в русском - как нечто происходящее помимо воли человека, отнюдь не как проявление собственной активности. Последнее стало поводом к утверждению, что основной религиозной и мировоззренческой идей русского народа стала идея страдания, которая нашла отражение в языке: конструкция У него есть нечто, выражающая идею обладания, предполагает, что активным является именно предмет, а его владелец - лишь страдательное лицо [11, с. 5]. На это же указывает Ю. А. Рылов, проводя сопоставительный анализ русских и итальянских конструкций, выражающих идею обладания: «Тот факт, что обладание чем-то в одних языках (в том числе итальянском) выражается прямопереходной моделью с глаголом типа иметь, а в русском языке по линии глагола быть с неагентивным субъектом в предложной форме, как бы отстраненным от объекта обладания, представленного в предложении в виде грамматического подлежащего, не может не свидетельствовать об особом - «легком» -отношении русских к собственности» [12, с. 51]. На наш взгляд, такое положение вещей может действительно быть причиной легкого отношения к собственности, либо, наоборот, снижение личностного начала, отражение чего мы четко видим в этой конструкции, может объяснять излишнее возвышение материальных ценностей. С точки зрения языка, интересен тот факт, что концепт обладания в русском языке, скорее, подразумевается, чем говорится, как в значении «субъект и его собственность», так и в выражении квалификатив-ного признака. Рассмотрим такой пример: У Маши были красивые волосы. Волосы у Маши были красивые. Анализируя аналогичный пример, Н. Д. Арутюнова отмечает, что в первом случае глагол «быть» имеет смысловое бытийное значение, а во втором - связочное [5, с. 56; 12, с. 51]. Но, если мы возьмем тот же пример в настоящем времени: У Маши красивые волосы или Волосы у Маши красивые, мы видим, что и в первом, и во втором случае (не важно, речь идет о наличии или одновременно и о характеристике признака субъекта) глагол быть опускается, т.е. объект обладания теряет категорию бытийности. В русском языке мы видим явное снижение личностного начала,
предание понятию «обладание» оттенка некоторой «запретности», некоего табу. Что же касается французского языка, который по праву называют «образцовым иметь - языком» [10, с. 254], в нем концепт «обладание» является наиглавнейшим и подразумевает «бытие» через «обладание».
В выражении ощущений во французском языке почти повсеместно используется глагол «avoir», т.е. концепт «обладание» в дихотомии «обладание -бытие», что подчеркивает превосходство субъекта над силами природы и обстоятельствами. Сравним:
Французский язык Английский язык Русский язык
J’ai chaud I am hot Мне жарко
J’ai froid I am cold Мне холодно
J’ai peur I am frightened Мне страшно
J’ai honte I am ashamed Мне стыдно
Понятие глагола-связки, как мы видим, остается в рамках функционального, структурного восприятия языка, тогда как лингвокультурологический анализ подразумевает осмысление любой грамматической категории. Очевидно, что в идиоматических выражениях, отличающихся очень высокой степенью частотности, типа: avoir peur, avoir raison, avoir honte, avoir honneur, avoir faim, avoir soif, avoir tort, avoir la possibilité и связанных с ними фразеологизмах сохраняется первоначальное значение глагола «иметь», и дихотомия «иметь - быть» очень четко прослеживается. В конце XVII в. некоторые из этих идиоматических выражений перешли в русский язык из французского языка: иметь совесть, иметь стыд, иметь вид, иметь успех, иметь значение и т.д. В русском языке они также встречаются достаточно часто, но несравнимо реже, чем во французском, причем используются преимущественно в форме инфинитива или императива: имейте совесть, имейте стыд, он хочет иметь возможность. Практически все они могут быть заменены синонимичными конструкциями, свойственными русскому языку с использованием падежной формы и глагола «быть»: «У тебя совесть есть?», «У нас есть возможность» и т.д. Единственное идиоматическое выражение, которое «устояло» под «натиском» синтетизма русского языка, причем не только в форме настоящего времени, но и в форме прошедшего, - это «иметь честь»: Я имею честь пригласить Вас. Он имел честь познакомиться и т.д.
Что касается форм перфекта во французском языке, то можно сказать, что вся система сложных времен и их согласования построена по принципу отношения к «личностному», «субъектному» началу и дихотомии «обладание -бытие». Вспомогательный глагол в периферийном значении не уходит из концептуального поля обладания или бытия. Рассмотрим правила употребления вспомогательных глаголов «avoir / иметь» и «être / быть» в формах прошедших времен французского языка. Нормы их употребления сильно эволюционировали с XVII в. до нашего времени, все больше и больше подчиняясь «субъектному» началу и дихотомии «иметь - быть». По сути, вся грамматическая категории перфекта относится к концепту «обладание», т.к. это то, чем мы располагаем, и принцип выбора вспомогательного глагола зависит от принадлежности к понятиям «бытие» и «обладание». Принцип спряжения с глаголом «être / быть» в качестве вспомогательного и согласования с «participe passé» основан исключительно на понятии субъектности и
уважении к пространству другого субъекта. Во французском языке с глаголом «быть» спрягаются все глаголы, неразрывно связанные с субъектом, исключая возможность употребления прямого дополнения. При этом participe passé согласуется в роде и числе с подлежащим. Глаголы, спрягающиеся с avoir в качестве вспомогательного не согласуются в роде и числе с подлежащим, потому что они меньше затрагивают его «субъектное» начало и подразумевают употребление прямого дополнения. Если же прямое дополнение ставится перед глаголом, то «participe passé» согласуется с ним, а не с подлежащим в роде и числе, потому что акцент ставится на прямом дополнении. Сравним:
Французский язык Английский язык Русский язык
Je suis tombé I have fallen down Я упал
Elle est resteé She has stayed Она осталась
Vous êtes parties You have left Вы уехали
Elle etait venue She has come Она давно пришла
J’ai bu une tasse de café I have had a cup of coffee Я выпил чашку кофе
La fille qu’ il a vue The girl he has seen Девушка, которую он увидел
Если проанализировать приведенные конструкции с точки зрения когнитивного и гендерного подходов, то мы видим, что в русском языке «субъект-ность» подчеркивается согласованием в роде и числе во всех случаях с подлежащим, а во французском языке ощущается особенное «уважение» к пространству другого субъекта, что выражено в конструкции: «La fille qu’il a vue / Девушка, которую он увидел(а)» - в русском предложении род соотносится с подлежащим, а во французском - с прямым дополнением «La fille» (девушка), потому что акцент стоит на прямом дополнении. Что касается сопоставления французского и английского языков, то здесь разница видна в употреблении глаголов «avoir / to have» и «être / to be» в качестве вспомогательных. «J’ai bu une tasse de café» Во французском глагол «boire / пить» спрягается с «avoir» потому, что это действие касается как «меня», так и «чашки кофе». Причем, если «чашка кофе» стоит впереди, то согласование причастия значимого глагола будет происходить с «ней», а не со «мной»: «La tasse de café que j’ai bue». «Je suis tombé». Во французском глагол «быть» в качестве вспомогательного «Я есть упавший» подчеркивает, что действие касается только меня, таким образом, только «я - концепт» и только личностное пространство моего «бытия» страдает. Мы четко видим, что в плане дихотомии «обладание - бытие» французский язык, будучи, действительно, «образцовым иметь - языком» [10, с. 206], сосредотачивает свое внимание именно на пространстве бытия субъекта, экзистенции. Обладание существует ради бытия. Особенно ярко это прослеживается на анализе употребления притяжательных местоимений (языкового средства выражения поссессивности, т.е. концепта обладания). Сравним:
Французский язык Английский язык Русский язык
Je bois mon café (Я пью мой кофе) I drink (have) coffee Я пью кофе
Je prends ma douche I have a shower Я принимаю душ
Je veux me faire couper mes cheveux Я хочу мне постричь мои волосы) I want to have my hair cut Я хочу постричь волосы
Окончание табл.
Ма parole (Мое слово) My word Честное слово
Il va garder ses dindons (Он едет пасти своих индюков) - Он едет жить в деревню
Tu n’a pas ta langue dans ta poche (У тебя нет твоего языка в твоем кармане) You are never lost for words Ты за словом в карман не полезешь
Il parle dans sa barbe (Он говорит со своей бородой) He talks through his hat Он говорит невнятно
Ne mets pas ton doigt dans ton nez Don’t pick your nose Не ковыряй в носу
Мы видим, что в русском языке категория «притяжательности» выражается только тогда, когда речь идет о принадлежности предмета какому-то определенному лицу, в английском языке «possessive pronouns» употребляются чаще, но это подчинено строгой логике, во французском же языке существует четкое разделение категорий «adjectifs possessifs / притяжательные прилагательные» и «pronoms possessifs / притяжательные местоимения». Притяжательные прилагательные употребляются очень часто и, порой, отходят от обозначения «принадлежности», переходя из концепта «обладание» в концепт «бытие», появляется оттенок «наслаждения» своим жизненным пространством, откуда у французов знаменитое «savoir vivre / умение жить» или «savourer la vie / смаковать жизнь». Например, в таких предложениях, как «Je bois mon café / Я пью мой кофе» или «Je prends ma douche / Я принимаю мой душ», акцент ставится не на категории принадлежности, т.е. на обладании, а на процессе, на собственных ощущениях, т.е. на концепте бытия.
Итак, очевидно, что для французского языкового сознания основополагающим является именно «Я-концепт», что находит свое отражение во всей французской литературе, особенно наиболее «французских» течениях символизма, экзистенциализма и т.д. Это связано, безусловно, с тем, что «избыток» субъектного, личностного начала в человеке, с одной стороны, приводит к некоторому самолюбованию и чрезмерному восхищению другим субъектом, с другой стороны - к идее одиночества, эгоцентризма, отчужденности, так ярко выраженных французскими писателями XX в., начиная от Пруста «Эпос субъективного», через A. Камю (особенно в хрестоматийном романе «Посторонний») и до наших дней. Скажем, в творчестве еще очень молодой, но чрезвычайно популярной в последнее время французской писательницы Анн Гавальда, один из сборников новелл которой называется «Je voudrais que quelqu’un m’attende quelque part» («Я хотела бы, чтобы кто-нибудь меня где-нибудь ждал»).
Рассмотрим несколько характерных примеров из французской литературы: Je t’aime, o ma tres belle, o ma charmante Que de fois...
Tes debauches sans soif et tes amours sans ame,
Ton gout de l’infini,
Qui partout, dans le mal, se proclame.
Tes bombes, tes poignards, tes victories, tes fetes,
Tes faubourgs melanciliques Tes hotels garnis,
Tes jardins pleins de soupirs et d’intrigues,
Tes temples vomissant la priere et musique,
Tes desespoirs d’enfant, tes jeux de vieille folle.
Charles Baudelaire, Gallimard,
J’ai trop de moi (слишком много «я»)
Le MOI est haissable (Я - ненавистно)
Pascal
Наиболее объективное представление о культуре и языке той или иной нации можно получить лишь путем объединения «взгляда со стороны», поскольку невозможно бывает «расшифровать» семантику грамматики собственного языка и внутреннего анализа, проводимого носителями языка.
Хотелось бы привести пример, интересный с этой точки зрения, как самими французами ощущается смысл «Я-концепта», его значимость для французского языкового сознания:
Lui - Je peux faire une remarque?
Elle - Mais, bien sur, mon cheri.
Lui - Cette theiere n’ a pas etre la
Elle - C’est «ma» theiere et c’est «sa» place
Lui - C’est «ta» theiere et je suis a «ma» place!
Elle - Tu es a «ta» place «chez moi»!
Lui - Je suis «chez moi» a «ma» place «chez toi» (Я «у меня», на «моем» месте «у тебя» дома!)
«Chers amies, vieux camarades», Avant-scene theatre, 1995
«Я-концепт» во французском языковом сознании неразрывно связан с концептом «identite natinale / national identity».
Приведем пример юмористической фразы, возможной для понимания, на мой взгляд, только для французского языкового сознания из новеллы Анн Гавальда «Permission». Молодая девушка объясняется с полицейским, пожурившим ее за неаккуратно выброшенную обертку на улице, и мысленно представляет себе, что она хочет ему сказать:
- Je travaille pour la PAIX-MOI, Monsieur!
(Я работаю ради «мира-Я», Месье!)
- Je me suis leve a quatre heure pour la FRANCE-MOI.
(Я встал в четыре утра ради «Франции-Я», Мадам!)
В заключении хотелось бы отметить, что «Я-концепт», ощущение себя в языковом пространстве и в восприятии картины мира является основополагающим при рассмотрении основ природы культуры того или иного народа. Завершая некоторый сопоставительный анализ «Я-концепта» во французском и русском языковом сознании, мы видим, что во французском он несколько гипертрофирован, а в русском - нивелирован на уровне грамматического строя. Нельзя не согласиться с А. Вежбицкой (1996), полагающей, что такие доминанты поведения в русской культуре, как неконтролируемость чувств, некон-тролируемость судьбы, заложены в русской грамматике и определяют мировоззрение. А. Вежбицкая видит отражение этого в «запутанной» системе русских падежей, и это, безусловно, правильно. Однако можно предположить, что объяснение богатства лексики и фразеологии в русском языке, как и истоки загадочности русской души, бесконечного глубинного поиска себя, своего места в пространстве и смысла жизни, что так ярко отражено в великой русской литературе, с точки зрения семантики грамматики, лежат, в том числе, и в плоскости соотнесения категорий «бытия» и «обладания» и подавления субъектно-
го, личностного начала в виду пациентивного принципа построения грамматических конструкций.
Список литературы
1. Снитко, Т. Н. Предельные понятия в западной и восточной лингвокультурах : монография / Т. Н. Снитко. - Пятигорск, 1999. - 156 с.
2. Кузнецов, А. М. Когнитология , антропоцентризм, языковая картина мира и проблемы исследования лексической семантики / А. М. Кузнецов // Этнокультурная специфика речевой деятельности. - М. : РАН ИННОН, 2000. - С. 8-22.
3. Фразеологический словарь русского языка / под ред. А. И. Молоткова. - М., 1991. - 560 с.
4. Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова. - М., 1938. - 1951 с.
5. Арутюнова Н. Д. Национальное сознание, язык, стиль / Н. Д. Арутюнова // Тезисы международных конференций. - М. : Изд-во МГУ, 1995. - 40 с.
6. Попова, З. Д. Очерки по когнетивной лингвистике / З. Д. Попова, И. А. Стернин. - Воронеж : Истоки, 2001. - 191 с.
7. Вежбицкая, А. Семантические универсалии и описание языков / А. Вежбиц-кая. - М. : Языки русской культуры, 1999. - 777 с.
8. Кашкина, О. В. Я-концепт сквозь призму самооценочных высказываний / О. В. Кашкина // Вестник Воронежского государственного у-та. - 2004. - № 1. -
С. 47-54. - (Лингвистика и международная коммуникация).
9. Толковый словарь русского языка / под ред. Д. Н. Ушакова. - М., 1938. - 1951 с.
10. Друзева, Н. В. Фундаментальные глаголы бытия и обладания, функциональный и когнитивный аспекты : дис. ... д-ра филол. наук / Н. В. Друзева. - Саратов, 2006. - 289 с.
11. Правосуд, О. А. Бытийные предложения с глаголом «быть» и «иметь» в лин-гофилософском аспекте / О. А. Правосуд // Тезисы докладов II Междунар. научно-практ. конф. - Бийск, 2004. - 15 с.
12. Рылов, Ю. А. Аспекты языковой картины мира: итальянский и русский языки / Ю. А. Рылов. - М. : Гнозис, 2006. - С. 50-51.
