CC BY
37
Труды Карельского научного центра РАН № 4. 2012. С. 50-56
УДК 398.221:398.324:398.4
СОПЕРНИЧЕСТВО РЕК КАК ИМПУЛЬС К ПРЕОБРАЗОВАНИЮ ЛАНДШАФТА И СОЦИУМА (ПО МАТЕРИАЛАМ ЭТИОЛОГИЧЕСКИХ МИФОВ)
Н. А. Криничная
Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН
В статье рассматриваются образы персонифицированных рек, состязающихся между собой в беге-течении. Движением, осмысляемым как основной признак реки, обусловлено развертывание ее во времени и пространстве. Обилие жизненной силы, исходящее от главенствующей реки, благотворно воздействует на социум и мироздание. Коллизии, связанные с рекой-дорогой-судьбой, в данных этиологических мифах служат объяснением происхождения характерных признаков речного ландшафта: русла рек, порогов, притоков, рукавов, очертаний берегов.
Ключевые слова: этиологический миф, персонификация реки, состязание, движение, жизненная сила, преобразование, ландшафт, социум, мироздание.
N. A. Krinichnaya. RIVALRY BETWEEN RIVERS AS AN IMPETUS FOR TRANSFORMATION OF THE LANDSCAPE AND THE SOCIETY (BASED ON ETIOLOGICAL MYTHS)
The paper deals with the images of personified rivers which compete in running/flowing. The movement, perceived as the river’s principal attribute, is responsible for its spread in time and space. The affluent vital force emanating from the dominant river is beneficial for the universe. In those etiological worlds the collisions related to the river/road/fate account for the genesis of the distinctive features of the river landscape: the channel, rapids, tributaries, branches, configuration of the banks.
Key words: etiological world, personification of a river, competition, movement, vital force, landscape, transformation of the universe.
Ведь они (воды) двинулись вперед числом тридцать семь. Впереди струящихся вод, превосходя их силой, течет Синдху. <...>Ты, устремляешься прямо вниз по поверхности земли,
В ряду нарративов, повествующих о происхождении явлений природы, особое место занимает сюжет о возникновении рек и соперничестве между ними, имеющий многочисленные варианты и версии. В данных этиологических
Когда ты правишь во главе этих движущихся рек.
Ригведа. X. 75. 1-2
мифах речь идет о реках Суне и Шуе, Свири и Волхове, Вазузе и Волге, Волге и Каме, Доне и Шате, Днепре и Десне, Днепре и Соже, о Днепре, Волге и Западной Двине и др. Этиологические мифы, связанные с символическим
0
переосмыслением главных рек того или иного региона, принадлежат соответственно к различным локальным традициям.
Названный сюжет ранее не был объектом специального изучения. До него, так сказать, еще не дошел черед. Кроме того, исследователей могла настораживать некоторая литературность его изложения. Однако наличие вариантов данного сюжета, причем в ряде случаев паспортизованных, равно как и их типология, позволяет отнести рассматриваемые нарра-ти вы к про из ве де ни ям фольк ло ра. Об этом же подчас свидетельствуют и заметки собирателя: в публикуемых рассказах сохранены «те самые выражения, в каких они были переданы» рассказчиком [Минорский, 1875. С. 522]. И - самое главное - фольклорное происхождение этих произведений подтверждается текстологическим анализом.
Как и многие этиологические мифы, рас-смат ри вае мые на ми нар ра ти вы от кры ва ют-ся семантической формулой: «Реки эти были прежде людьми» [Терещенко, 1848. С. 43-44]. Названия рек могут варьироваться, но смысл этой формулы остается неизменным. Устойчив он и в былинах: «От Настасьюшки протекала Настасья-река <...>, // ОтДунаюшки протекала Дунай-река» [Рыбников, 1989. С. 392]. В другой эпической песне от «тихого Дона сударя Ивановича» протекла Дон-река [Рыбников, 1990. С. 89]. В песенном тексте как более кано ни че ском ар хаи че ские мо ти вы со хра ня ют ся лучше, чем в прозе.
Мифологизированные реки персонифицированы, олицетворены, одухотворены. Будучи близ ле жа щи ми, они к то му же не ред ко име ют общие истоки, описание которых в достаточной сте пе ни ра цио на ли зи ро ва но: «Обе они (реки Суна и Шуя. - Н. К.) вытекают где-то на шведской границе из одних и тех же колодцев-родников» [Ковальский, 1901. С. 2]. Причем «шведская граница» служит рационализи-ро ван ным вы ра же ни ем ми фи че ской гра ни цы между мирами, а «колодцы-родники» осмысляются как вход - выход из инобытия. В соб-ст вен но ми фо ло ги че ской вер сии ре ки могли б вытекать, к примеру, из-под дуба сырого, из-под ясеня черного, из-под белого горючего камешка, как это имеет место в былинах [Рыбников, 1990. С. 520]. Общность же истоков-родников проявляется в кровнородственных отношениях: «Реки Суна и Шуя - родные сестры» [Ковальский, 1901. С. 2]. По другим вариантам, это два брата - сыновья одного отца или одних и тех же отца-матери, которые также изображаются персонифицированными водоемами: «У Ивана-озера было два сына: Шат и Дон, по-
чему последний и называется в песнях Ивановичем» [Зеленецкий, 1852. С. 298]. Такими же изображаются «речные» братья - сыновья одного отца и в поговорке: «Два брата родные, и оба Ивановичи, да один Дон, а другой Шат (т. е. один дельный, другой шатун. Реки Дон и Шат обе текут из Иван-озера)» [Даль, 1957. С. 725]. Или: «Был жил слепой старик Двина. У него было два сына: старший - Сож, младший -Днепр» [Боричевский, 1844. С. 183-185]. В иных случаях мифологизированные реки, две сестры и брат (Волга, Западная Двина и Днепр), - сироты. Впрочем, это могут быть и совершенно чужие друг другу реки (например, Волхов и Свирь) [Барсов, 1894. С. 181].
Воз ник но ве ние рек в рас смат ри вае мых нарративах осмысляется как перевоплощение в них людей или мифических существ. Так, например, Днепр в олонецких былинах является в виде женщины под именем Непры Короле-вичны. Непра-река протекла из крови этой героини и Дона Ивановича. Согласно древним пред став ле ни ям, все но вое воз ни ка ет из че гото одушевленного. Однако такое перевоплощение может произойти лишь при определенных условиях. Важнейшей предпосылкой к превращению человеческого естества в природное явление служит сон. Уснула, прежде чем прийти в движение, например, Суна, которую, согласно народной этимологии, звали прежде не Суна, а Сон-река. Уснула и сестра ее Шуя [Ковальский, 1901. С. 2]. Мифологема перевоплощения во время сна в дошедших до нас этиологических мифах отчасти уже разрушена. И все же сон как таковой полностью не утрачивает значения перехода, которым стимулируется превращение человеческого естества в природное. Особенно это заметно в былине, где состояние перехода, вызванного сном, подкрепляется переживанием перехода, обусловленного свадебным обрядом. Так, Садко, который засыпает на брачном ложе в подводном царстве, просыпается на берегу реки, но руки, которыми он обнимал морскую царевну, оказываются в воде:
И отвели Садка купца богатого,
Со своёй ли со невёстой нареченою,
И повалился спать Садко купец богатыя,
И охапил Садко купец богатыи Он тую ли невёсту нареченую.
И увидал Садко купец богатыи,
И увидел он тут, что я в воды лежу,
В воды лежу я на берегу да во своёй реки.
[Гильфердинг, 1950. С. 658].
Как пишет В. Я. Пропп, в лице дочерей морского царя персонифицированы реки, в лице же его «невёсты» - родная новгородская река
0
Вол хов, ко то рая и дос та ви ла ге роя в Нов го род [Пропп, 1958. С. 107]. Предполагается, что душа во время сна либо обряда перехода (в данном случае - свадьбы), переживая лиминаль-ное («пороговое») состояние, может покинуть свою телесную оболочку и обрести себе другую [Криничная, 2010. С. 118-128] - на этот раз облик водной стихии.
По некоторым вариантам рассматриваемого мифа, сестры - будущие реки не просто засыпают, но засыпают как мертвые, или засыпают мертвым сном, что, по сути, служит метафорой их смерти. Поскольку сон уже сам по себе приравнивается в народных верованиях к временной смерти, то мертвый сон осмысляется как смерть: «Сон смерти брат. Уснул - помер. Спит человек - не живой. Сонный, что мертвый. Уснешь, что умрешь» [Даль, 1957. С. 518]. Перевоплощение же людей в реки, обусловленное гибелью героев, наглядно изображается в былине о Дунае:
Где пала Дунаева головушка,
Протекала речка Дунай река,
А где пала Настасьина головушка,
Протекала речка Настасья река.
[Гильфердинг, 1950. С. 191].
Ослабленной формой подобной мотивировки перевоплощения является смертельная опасность, исходящая от антагониста. Так, в сказ ке ца рев на, спа са ясь от по го ни, «обо ро тила» себя и мужа в реку и дерево, стоящее у той реки [Афанасьев-2, 1957. С. 181].
Если изначально сон/смерть служит выражением пред-бытия рек, то в позднейшей традиции это лишь предпосылка к перемене в их существовании. В своем архаическом виде по доб ная ми фо ло ге ма со хра не на бы ли ной. В поздних же по времени записи этиологических рас ска зах она уже транс фор ми ро ва на. Те перь реки впадают в сон, потому что в пути они устали. Или же сон/смерть оказывается промежуточным звеном между различными этапами их жизненного цикла. Данная мифологема нередко завуалирована, обытовлена, а то и вовсе отсутствует. Пробуждение же символизирует начало жизни либо возвращение к ней, возрождение, обновление. Пробуждение рек пред став ле но как старт, с ко то ро го на чи на ет ся их стремительный бег - состязание за право быть первой и старшей. [Не случайно в «Риг-веде» (X. 75. 9) движение Синдху (віп^и букв. «река») - пот рг. реки Инд с притоками сравнивается с состязанием колесниц на ристалище. - Елизаренкова, 1999. С. 211, 477, 555]. Иными словами, покой сменяется движением, а с движения начинается жизнь: «Ночью встала Вазу-
за потихоньку, убежала от Волги, выбрала себе дорогу и прямее и ближе и потекла. Проснувшись, Волга пошла ни тихо, ни скоро, а как следует» [Афанасьев-1, 1957. С. 139]. Характерно, что движение, связанное с рождением/пробуждением, начинается именно ночью, ассоциируемой с тьмой как проявлением хаоса. Мотив движения сохраняется даже в тех мифах (например, о Свири и Волхове), где мотивы сна и пробуждения отсутствуют. Соответственно ре ка, ко то рая вы шла в путь од но вре мен но с соперницей или даже позже ее, но пришла к на зна чен но му мес ту пер вой, и бы ла при зна на лучшей и старшей.
Дви же ние - ос нов ной при знак ре ки и по язы ко вым ма те риа лам. Не слу чай но в русском языке словом, родственным лексеме река, служит глагол «ринуться», в древнеиндийском - та ко вы ми яв ля ют ся сло ва со зна че ни-ем «двигается, начинает течь» и отглагольные существительные «ток, бег» [Фасмер, 1987. С. 464]. (Кстати, в древнеиндийском языке с по ня ти ем «течь, стру ить ся» свя за но и по ня-тие «вода» [Белецкий, 1955. С. 20].) В качестве бе гу ще го ми фи че ско го су ще ст ва, ко то рое не имеет ни рук, ни ног, ни тела, ни костей и не оставляет за собой следов, изображена река в загадках: «Течет, течет - не вытечет, бежит, бежит - не выбежит»; «Ходит без ног, рукава без рук, уста без речи»; «Кружится, вертится, только берега держится» и др. [Митрофанова, 1968. С. 29]. Как видим, река не только устрем-ля ет ся впе ред, но и со вер ша ет кру го вые движения. Вращение же само по себе, круговращение, движение по кругу, по словам Г Вирта, яв ля ет ся «эти че ским Ос но ва ни ем Все лен ной всего бытия» [Вирт, 1997. С. 177].
Мо ти ви ров ки дви же ния рек мо гут быть разные. И важ ней шей из них яв ля ет ся со пер ни че-ство: «кто из них умнее, сильнее и достойнее большего почета». И потому скорость их течения-бега стимулирована желанием каждой из них пре взой ти дру гую. Дви же ние ре ки, ко то рая обгоняет соперницу, превосходя ее по силе, осу ще ст в ля ет ся с ми ни маль ной за тра той вре-ме ни для пре одо ле ния мак си маль но боль шо го пространства. И потому вышедшая позже река чаще обгоняет свою соперницу, тайком убежавшую от нее раньше.
Дру гой мо ти ви ров кой бы ст ро го бе га ре ки служит погоня. Так, река Свирь, явившись на свет «ма лень ким зай чи ком», спа са ет ся от преследующего ее волка [Минорский, 1875. С. 522]. (Это редкий случай, когда река имеет изначально не ан тро по морф ный, а зоо морф ный об лик, который предшествует антропоморфному в качестве более архаичного.)
©
Те че ние ре ки уже са мо по се бе сим во ли зи ру-ет время. Время, со своей стороны, устойчиво свя за но с по ня ти ем «те че ние», ос мыс ля ясь тем самым как динамичное время: ср. с выражением «много воды утекло». И потому преодоление пространства нередко выражено посредством темпоральных категорий. Так, река Свирь, родившись ночью (а с ночью связаны представления о се ве ре) и ори ен ти ру ясь по ме ся цу, на прав-ляет свой бег на полдень, т. е. на юг. По другой версии, она «всё берет на полдень да на полночь» [Минорский, 1875. С. 522; Барсов, 1894. С. 180-181], иными словами, растекается в разные стороны, вверх и вниз. В этом плане река Свирь уподобляется реке Нилу, которая, согласно Геродоту (2.28), течет и на север, и на юг
Посредством заклинания, вкрапленного в кан ву как этио ло ги че ско го ми фа, так и бы лины, ре ка мо жет стать веч но те ку щей: «Бо га тей и тучней до конца веков!» [Боричевский, 1844. С. 183]. Или: «Тут протеки, матушка Дунай-ре-ка // От ныне и до века» [Гильфердинг, 1950. С. 421]. Этот образ, по словам В. Я. Проппа, есть не только образ времени, но и бессмертия [Пропп, 1958. С. 154]. Не случайно и в «Ригве-де» ре ки не од но крат но на зы ва ют ся бес смертными (I. 62. 10).
Вслед за дви же ни ем глав ной ре ки ре гио на, символически переосмысленной, в этиологи-че ских ми фах раз во ра чи ва ет ся и про стран ст во. Не случайно, согласно поговорке, «без реки нет земли». Реки бегут от своих истоков до самого устья - моря/озера, в которое и впадают. Они пе ре се ка ют про стран ст во с се ве ра на юг, преодолевают, казалось бы, непреодолимые преграды. Так, например, река Днепр прорезает высокие горы, пробирается сквозь дремучие леса, продвигаясь по тучным лугам. Перевоссоздавая мироздание, разливаясь широко и глубоко, она «протекает города, омывает села без счету» [Боричевский, 1844. С. 183]. Река, которая течет от верховья (верхний мир) до низовья (нижний мир) через пространство, населенное людьми (сред ний мир), ос мыс ля ет ся как кос ми че ская река, выступающая в качестве некоего «стержня» Вселенной, мирового пути. Ее составной, ви ди мой, ча стью ли бо ее зем ным во пло ще ни ем является мифологизированная реальная главная река данного региона [Топоров, 1982. С. 374]. Представленная в горизонтальной плоскости вертикальная модель Вселенной, по сути, эквивалентна ее трехъярусной модели. Напомним, что в древнеиндийском эпосе река Ганга (олицетворение реки Ганг) нисходит с небес на землю (Махабхарата. III; Рамаяна. I. 44-45). Причем в «Ригведе» (Х.75) реки изображаются как женские божества.
Приведя себя в действие, в состояние движения, мифологизированная река осуществ-ля ет идею тво ре ния, воз ник но ве ния, из ме нения: «Дви же ние, ре аль ное и ме та фо ри че ское, актуализирует модель мира, обеспечивает ее функ цио ни ро ва ние во вре ме ни и в про стран ст-ве» [Невская и др., 1998. С. 442].
Характер и качество творения зависят от особенностей демиурга, роль которого в нашем случае исполняют реки. Так, например, спо кой ное те че ние рек-сес тер Су ны и Шуи, которые на каком-то этапе прокладывают себе дорогу-судьбу, находясь рядом и неразлучно, сменяется их раздельным и бурным (особенно со сто ро ны Шуи) те че ни ем. Так или ина че кол ли зия про ти во стоя ния со пер ни чаю щих рек оказывается сюжетообразующей. Творение ми ро зда ния, со глас но этио ло ги че ским ми фам, обусловлено борьбой противоположностей. Ее характер определяют бинарные оппозиции, или дуальные модели: простодушие - хитрость, доверчивость - коварство, верность - измена и т. д. Иначе говоря, и в данном случае сотворением мироздания управляют положительное и отрицательное начала, достигшие своей поляризации. При этом реки-демиурги изображаются, подобно людям, со своей судьбой, нравом, настроением, чувствами. У персонифицированных рек возникают житейские коллизии, сходные с человеческими. Эти обстоятельства сказываются на характере их самосозидания: на быстроте течения, на поворотах-излучинах, на очер та ни ях бе ре гов и рус ла, на осо бен но-стях при бреж но го ланд шаф та, на воз ник но ве-нии притоков, рукавов, порогов и т. п. Усиление той или иной части оппозиции влечет за собой изменение речного пейзажа в ту либо другую сторону.
Стихийное течение рек осмысляется в этиологических мифах как осознанное движение, подчиненное практическому смыслу, подкрепленному эмоциями.
Река Волхов, струящаяся впереди Свири и превосходящая ее по силе, соответственно и прибегает к финишу первой - «раньше Свири тремя часами и тремя минутами» [Барсов, 1894. С. 181]. В гневе на свою соперницу Волхов рвет землю, сдвигает камни, пробивается сквозь горы, как бы создавая/перевоссоздавая мир. Од на ко про яв ле ние мо гу ще ст вен ной си лы не всегда дает ожидаемый результат. Так, например, река Суна в погоне за своей сестрой-бег-лянкой, чтобы не сворачивать в сторону, столь неистово рвала гранитные скалы, что создала на своем пути водопады Гирвас, Порпороги Ки-вач. В конце концов она была до того измучена, что отказалась от надежды отыскать свою сест-
©
ру Шую [Ковальский, 1901. С. 2]. Согласно другому мифу, даже выбор более прямой и более короткой дороги, которую тайком захватила река Вазуза, не приносит ей ожидаемой победы над Волгой [Афанасьев-1, 1957. С. 139]. То же, по дру гой вер сии, про ис хо дит и с Вол гой, Западной Двиной - сестрами Днепра. Оставшись сиротами, претерпевая нужду и лишения, они за ду ма ли пой ти по бе лу све ту в по ис ках лучшей доли - найти такие места, где можно было б вольготно разлиться большими реками. Но сестры, когда брат уснул, захватили, нарушив уговор, самые лучшие, отлогие местности. Про снув шись, раз гне ван ный Днепр по нес ся в по го ню за ни ми «ши ро ким по то ком по рвам и буеракам». Испуганные сестры уступили ему до ро гу.
Кроме того, течение рек, по этиологическим мифам, может зависеть от удела, который выпадает на долю каждой из них. Например, старый слепой отец (слепота - знак хтонического существа) наделяет одну из дочерей, Волгу, красивыми местами, селениями и городами. Дру гой же до че ри, Со же, он да ет «луч шие места». В удел не по кор но му сы ну Днеп ру дос та ет-ся то, что осталось - мхи и болота. Прослышав об этом, Днепр решает исправить положение в свою пользу. Он бежит что есть мочи, разрывая горы, изгибаясь коленами. В результате Днепр захватывает земли, предназначенные для его сестры Сожи. И той пришлось довольствоваться мха ми и бо ло та ми, от ко то рых от ка зал ся брат [Максимов, 1903. С. 238-239]. По другой версии, слепой старик Двина благословил сво его сы на Днеп ра за его кро тость раз лить ся «рекою широкою и глубокою» «по тучным лугам и дремучим лесам» через города и села до синего моря. И теперь уже Сож (он «был буйного нрава, таскался по лесам, горам и полям») пом чал ся в по го ню за бра том «скры ты ми путями, непроходимыми темными лесами». Он размывал болота, прорезал овраги, вырывал, подобно буре, дубы с корнями [Боричевский, 1844. С. 183-185]. И хотя его попытка опередить Днепр оказалась тщетной, все же ему уда лось про явить се бя в ка че ст ве де ми ур га: его буйный нрав сказался на характере ландшафта.
На этот раз распределение местностей, где предстоит протекать главным рекам региона, обусловлено в мифах социальными отношения ми. Раз дел иму ще ст ва, в ка че ст ве ко то ро го здесь представлены просторы земли, играет в мироустройстве не последнюю роль. Лучшие уделы в основном достаются рекам, в которых больше движения, а значит, и жизненной силы, способной благотворно воздействовать на ок-
ружающее пространство и социум. Ведь изначально река, которая выиграла первенство, не про сто про те ка ет по «луч шим» зем лям. В си лу своей мощи она сама наделяет богатством людей, источает обилие на земли, где она пробегает. Характерно, что в «Ригведе» река Синдху (Инд), распространяя свои воды по просторам и пространствам, служит средоточием/источником всяческих благ:
Синдху, богатая прекрасными конями, прекрасными колесницами, прекрасными одеждами.
Полная золота, прекрасно созданная, богатая наградами;
Богата шерстью (эта) юница, богата (растением) силама...
Ригведа. X. 75. 8.
В этиологических мифах объясняется также из ме не ние ре кой сво его ос нов но го на прав ле-ния. Так, например, река Свирь, которая «явилась на свет маленьким зайчиком», спасаясь от преследования волков, «бросилась вправо и ушла в Нево-озеро», тогда как намеревалась донести свои воды в Ильмень-озеро [Барсов, 1894. С. 180-181]. (Кстати, в былинах Ильмень-озеро может отождествляться с морским царем либо олицетворяться в образе доброго молодца - брата Волги [Афанасьев, 1994. С. 229].)
Ре ки ме ня ют на прав ле ние сво его дви же ния и по иным причинам. В одном из этиологических мифов сестры, Волга и Двина, испугавшись гнева догоняющего их брата, Днепра, раз-бе жа лись в раз ные сто ро ны. По это му у Днеп ра много рукавов и порогов. Подобный мотив типичен и для эпических песен, где он, однако, име ет дру гую мо ти ви ров ку и раз вяз ку:
И с-под эвтого с-под местечка Протекали две реченьки быстрыих,
И на две струечки оны расходилися,
И още оны вместо сходилися
[Рыбников, 1989. С. 143].
Или:
Одна в сторону река, друга в другую,
И в одно место оны стекалися
[Рыбников, 1989. С. 430].
Отдаленно это напоминает древнегреческий миф, где Алфей, бог одноименной реки, или охотник, обернувшись рекой, соединяет свои воды с источником, в который превратилась нимфа или охотница Аретуса (Овидий. Метаморфозы. V. 572-642; Павсаний. Описание Эллады. У.7,2).
Сознательными действиями олицетворенных рек объясняется и происхождение их при-
©
токов. По словам рассказчиков, река Вазуза, украдкой убежавшая от Волги, чтобы захватить первенство, изрядно напугалась, когда ее догнала разгневанная соперница. В страхе она назвалась меньшой сестрой и просила Волгу донести ее на руках к Хвалынскому (Каспийскому) морю [Афанасьев-1, 1957. С. 139]. Как утрату рекой самостоятельного русла объясняют рассказчики происхождение данного притока Волги. То же известно о реке Десне, которая вынуждена была примкнуть устьем к быстрому Днепру, поскольку тот, опередив ее, впал в море. Долго сопротивлялась слиянию своих вод с водами Волги и река Кама.
Аналогичный мотив связан и с Сожем: в погоне за своим младшим братом, Днепром, он ныряет под землю, чтобы сократить себе путь. Сож рассчитывал, опередив брата, выскочить наверх, ему наперерез. Однако намерениям Сожа не суждено было осуществиться: вынырнув из-под земли, он «со всего размаху впал в днепровские воды» [Боричевский, 1844. С. 185]. Его постигла та же участь, что и Вазузу. Сож также остался без собственного русла. Несколько иное произошло с Доном. Нырнув в синее море да выскочив слишком рано, он так там и остался [Зеленецкий, 1852. С. 298]. И потому Дон не продолжает своего течения на другом берегу моря (как будто у него не было возможности попытаться вынырнуть в нужном месте во второй раз). И в том и в другом случае виноват был ворон, который, перелетев на другую сторону реки/моря, должен был каркнуть и таким способом дать знак, когда нырнувшей реке следует подниматься из воды. Но ворон в силу тех или иных обстоятельств каркнул слишком рано - и обе реки, выскочив на поверхность, остались там, куда они нырнули. В образе ворона - помощника мифологизированной реки проявляется одна из разновидностей зооморфного творца мира, равно как и самой реки.
Развязка коллизии, основанной на состязании рек, может быть различной. Побежденная река признает первенство победившей. Причем, по одной версии, она назвалась младшей сестрой реки, выигравшей состязание. Подругой версии, обе реки побратались между собой и стали жить в согласии. И та и другая коллизия символизирует значение данной реки в определенном регионе. Лишь в редких этиологических мифах реки разлучаются навсегда, и каждая их них живет в дальнейшем своей самостоятельной жизнью.
Та ким об ра зом, рас смат ри вае мые этио ло ги-ческие мифы объясняют происхождение сакра-лизованных особенностей речного ландшафта. Его определяют течение реки, направление движения, очертания русла и берегов, наличие
при то ков, ру ка вов, по ро гов. В этих нар ра ти вах заключены мифопоэтические представления о дороге-судьбе реки от истоков - рождения до устья - завершения жизненного пути. Однако, по сколь ку в ка че ст ве пе ре ход ных об ря дов смерть отождествляется со свадьбой, мотив впадения реки в море может осмысляться и как свадьба: «Шат шатался с глупу да упал в Упу, а Дон покатился в поле да женился на море» [Зеленецкий, 1852. С. 292].
В характерных признаках рек и прибрежного ландшафта первобытное сознание усматривало следы осознанной и одновременно стихийной деятельности персонифицированных и одухотворенных рек, в значительной мере взявших на себя функции демиурга. И потому ди на ми че ская кар ти на са мо оп ре де ле ния рек осмысляется как неотъемлемая составляющая кос мо ге не за.
Мы же видим здесь истоки олицетворения, ко то рое, раз вив шись в по эти че ский троп, да ло мощ ный им пульс для соз да ния об раза жи вой ре ки, столь проч но во шед ше го в ли те ра тур ное твор че ст во:
Расступись, о старец-море,
Дай приют моей волне!
Погулял я на просторе,
Отдох нуть по ра бы мне.
[М. Ю. Лермонтов. Дары Терека].
Литература
Афанасьев А. Н. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3-х т. М.: ГИХЛ, 1957. Т. 1. 515 с.; Т. 2. 510 с.
Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3-х т. М.: Индрик, 1994. Т. 2. 784 с.
Барсов Е. В. Об олонецких древностях // Олонецкий сборник: Материалы для истории, географии, статистики и этнографии Олонецкого края. Петрозаводск, 1894. Вып. 3. С.170-186.
Белецкий А. А. Задачи дальнейшего сравнительно-исторического изучения языков // Вопросы языкознания. 1955. № 2. С.3-27.
Боричевский И. П. Народные славянские рассказы, изданные И. П. Боричевским. СПб.: Тип. Мор. корп., 1844. 247 с.
Вирт Г. Священный год//Конец света: Эсхатология и традиция / Сост. А. Дугин. М.: Арктогея, 1997. 402 с.
Гильфердинг А. Ф. Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года: В 3-х т. Изд. 4-е. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950. Т. 2. 811 с.
Даль В. Пословицы русского народа: Сб. В. Даля. М.: ГИХЛ, 1957. 991 с.
Елизаренкова Т. Я. Ригведа. Мандалы !Х-Х / Изд. подгот. Т. Я. Елизаренкова. М.: Наука, 1999. 559 с.
Зеленецкий А. Г. Народные рассказы и поверья в Чернском уезде // Тульские губернские ведомости.
©
1852. № 26. Часть неофициальная. С. 292-296; № 27. С. 298-302.
К [овальский] И. Н. Кивач // Олонецкие губернские ведомости. 1901. № 95. Часть неофициальная. С. 2-3.
Криничная Н. А. Мифологема перевоплощения персонажей в карельских эпических песнях: предпосылки, ситуации, образы // «Калевала» в контексте региональной и мировой культуры: Материалы международной научной конференции, посвященной 160-летию полного издания «Калевалы». Петрозаводск: КарНЦ РАН, 2010. С. 118-128.
Максимов С. В. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб.: Т-во Голике и Вильборг, 1903. 526 с. (Эт-ногр. бюро князя В. Н. Тенишева).
Минорский П. Река Свирь и ее значение в Олонецком крае // Олонецкие губернские ведомости. 1875. № 47. Часть неофициальная. С. 521-523.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ:
Криничная Неонила Артемовна
главный научный сотрудник, д. филол. н.
Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН ул. Пушкинская, 11, Петрозаводск,
Республика Карелия, Россия, 185910 эл. почта: vmp@sampo.ru тел.: (8142) 562742
Митрофанова В. В. Загадки / Изд. подгот. В.В.Мит-рофанова. Л.: Наука, 1968. 255 с.
Невская Л. Г., Николаева Т. М., Седакова И. А., Цивьян Т. В. Концепт пути в фольклорной модели мира (от Балтии до Балкан) // Славянское языкознание. XII Междунар. съезд славистов. Докл. российской делегации. М.: Наука, 1998. С. 442-459.
Пропп В. Я. Русский героический эпос. Изд. 2-е. М.: ГИХЛ, 1958. 603 с.
Рыбников П. Н. Песни, собранные П. Н. Рыбниковым: В 3-х т. Петрозаводск: Карелия, 1989. Т. 1. 527 с.; 1990 Т. 2. 640 с.
Терещенко А. В. Быт русского народа: В7ч. СПб.: Тип. военно-учеб. заведений, 1848. Ч. 5. 181 с.
Топоров В. Н. Река//Мифы народов мира: В 2-хт. М.: Совет. энциклопедия, 1982. Т. 2. С. 374-376.
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4-х т. / Пер. с нем. Изд. 2-е. М.: Прогресс, 1987. Т.Ш. 832 с.
Krinichnaya, Neonila
Institute of Language, Literature and History, Karelian Research
Centre, Russian Academy of Science
11 Pushkinskaya St., 185910 Petrozavodsk, Karelia, Russia
e-mail: vmp@sampo.ru
tel.: (8142) 562742
