CC BY
23очередь - звучащего, риторически ориентированного слова, жеста. В то же время, по-видимому, можно говорить о сложившихся жанровых традициях и канонах (они в силу своей, пусть даже опосредованной и относительной, клишированности выполняют демонстративно “театрализующую” функцию). Все это позволяет осмыслить отдельные проявления театральности как антиномической структуры - и разрушающейся и созидающейся в одно и то же время: разрушающей старые каноны и созидающей новые в угадываемых рамках нового эстетического зрения.
Модус театральности (в силу той роли, которую во французской литературе ряда эпох играл классицизм, риторическая традиция, и их принципиальной укорененности в литературе не только XVIII в.) присущ в той или иной специфике различным жанрам французской романистики конца столетия. Другой вопрос, что воспринималось или не воспринималось как театральность и какой смысл вкладывался в это понятие на рубеже XVIII и XIX вв. Речь идет о
театральности как категории эстетической, которая обладает лишь относительной самостоятельностью, функционирует в пространстве взаимодействия художественной реальности текста и его восприятия.
Признаки, входящие в представления о театральности, трансформировались в различных типах и направлениях в процессе развития драматургической и театральной культуры23, в том числе в XIX - XX вв., находя воплощение в совокупности разнообразных стилевых и жанровых элементов, обладающих модусом массовости.
Уже XVIII в. принес “Полю и Виржи-нии” огромный успех у читателей, женщин, которые чаще всего становились переводчиками романа24. XIX столетие впишет произведение Бернардена де Сен-Пьера в окрашенную массовыми сентиментально-романтическими стереотипами традицию восприятия. Ламартин, Бальзак, Флобер в лице своих героинь отдадут пристрастную дань “Полю и Виржини” (“Гра-циэлла”, 1849; “Сельский врач”, 1833; “Мадам Бовари”, 185 6)25.
«СОН УПОИТЕЛЬНЫМ...» (О ТВОРЧЕСТВЕ ЭДМОНА РОСТАНА)
Тимашева О.В.
Одно упоминание имени Эдмона Ростана рождает мысль о блеске театральной сцены начала XX столетия. Современник Артюра Шницлера и Сэма Бе-нелли, Поля Клоделя и Альфреда Жарри, Эдмон Ростан - одно из ярких имен предпо-
читаемых публикой драматургов. Постановки его пьес прославлены великолепными актерами и режиссерами: Кокленом и Муне-Сюлли, Сарой Бернар и Люсьеном Гитри. Почти все, что написано драматургом, попало на театральные подмостки, но особенную
23 См.: Утехин И. Театральность как инстинкт: семиотика поведения в трудах Н.Н. Евреинова // Театр. 2001. № 2, 3.
24 Paul et Virginie (Document electronique) / http://www.bibliopolis.fr
25 http://www.alalettre.com/bernardin-links.htm
© Тимашева O.B., 2006
славу и успех принесли ему пьесы “Сирано де Бержерак” и “Орленок”, занимавшие в театральной жизни Франции рубежа веков значительное место. Написанные и поставленные в романтической традиции, эти пьесы не диссонировали с привычной для Парижа бурной театральной патетикой. В опере ставили “Дона Карлоса” Верди и “Лоэнгрина” Вагнера, “Манон” Мас-сне, “Самсона и Далилу” Сен-Санса, в оперетте шла “Дочь мадам Анго” Шарля Никонта и “Мадмуазель Нитуш” Эрве, из молодых композиторов уже выступили со своими произведениями Дебюсси (“Пел-леас и Мелисанда”) и Дюкас (“Ариана и Синяя борода”). На фоне такого репертуара совсем не кажется удивительным обращение молодого драматурга к сюжетам национальной истории и их поэтическая трактовка. Пьесы в стихах для опьяненного романтикой Парижа отнюдь не уникальны. В стихах пишут авторы пьес для бульвара - Ришпен и Викторен Сарду.
Эмоциональность и импульсивность, яркая виртуозность и постоянная приподнятость характеризуют стиль “прекрасной эпохи”, обозначенный критиками как “неоромантизм”. В развитии действия многих пьес, отражающих и прославляющих это время, преобладают контрасты и антитезы, возвышенные чувства и поэзия, возникает внушающий доверие истинный герой - сильная личность, призванная сыграть необходимую обществу дидактическую роль. Богатство красок, яркие необычные постановки, пристрастие к эффектам украшают и приукрашивают жизнь одной из самых притягательных столиц мира, жители которой отнюдь не всегда чувствуют себя счастливыми, но в
театре им натурализм и фотографичность, безусловно, чужды.
Прославленный как вдохновенный и лиричный поэт Эдмон Ростан родился 1 апреля 1868 г. в колоритном южном городе Марселе в семье экономиста, действительного члена Академии морали и политики Эжена Ростана. Среди предков его матери Анжель Гайе были корсары, но также действительный член Французской академии в эпоху Шатобриана - аббат Бартелеми. Заметная в городе семья принимает в своем доме известных поэтов и музыкантов, композиторов и исполнителей. Отец Ростана переводит Катулла, а сестра великолепно играет Моцарта. К обеду часто приходит выдающийся поэт Прованса Фредерик Мистраль. В музыкальных салонах и залах Марселя, по утверждению Берлиоза, значительно раньше, чем в Париже звучит романтическая музыка Бетховена, которой восхищается просвещенная публика.
Читая лицейские сочинения Эдмона, преподаватель литературы в марсельском лицее повторяет не раз: “Вы станете новым Альфонсом Доде”. Литературный дар Ростана отмечает и преподаватель Парижского коллежа, в котором продолжает свои занятия Рене Думик, выходец из Марселя, писатель с завидной репутацией, редактор популярного политического журнала и автор знаменитой “Истории французской литературы”.
Отец Ростана хочет, чтобы сын его по окончании коллежа занялся дипломатией, но тот начинает литературную карьеру. Поэзия захватывает Ростана целиком. Опубликовав в 1890 г. первую свою поэму “Безделье”, молодой литератор начинает сочинять водевили. За “Красной перчаткой”
следуют “Два Пьеро” (другое название “Пьеро плачущий и Пьеро смеющийся”). Написанные в приближении к итальянской “комедии масок”, эти водевили искрятся смехом и наполнены демократическими настроениями. Потом молодой автор создает пьесу “Романтики” (1894), которая имела большой успех на сцене “Комеди Франсез”. Режиссер Антуан отметил необычную фантазию поэта, достойную, с его точки зрения, пера Шекспира как автора “Виндзорских проказниц”. За “Романтиками” следует “Принцесса Греза” (1895) - лирическая драма, навеянная судьбой рыцарского поэта знатного происхождения Джауфре Рю-деля, совершившего в 1147 г. паломничество на Святую землю и умершего в Триполи на руках у принцессы, о которой он мечтал, никогда не видя ее. “При ней все женщины ревнивы и все мужчины неверны”, - напишет поэт, представляя свою героиню. Мечта влюбленного рыцаря - прекрасная дама - воистину была хороша. Ей удается увлечь и друга влюбленного поэта, и даже матросов, спутников Рюделя, еще недавно грубых и жестоких пиратов. Как романтик Ростан подходит к миру с точки зрения красоты, в которой “снимается” обыденный мир и примиряются противоположности чувственного и нравственного, реального и идеального. Человек существует в расколотом состоянии, как бы разделенном на две половинки, одна из которых, по мысли Гегеля, равна Богу, вторая ведет жизнь обывателя. Романтизм Эдмона Ростана включает успешное освоение платонической идеи и рыцарского мистицизма, высокий нравственный идеал. Писатель преподносит современникам уроки выходящей из моды строгой этики, воспевая страдание, прине-162
сенное на алтарь любви и дружбы. Испытывает эти страдания в его пьесах обычно истинный герой, сильная личность, прошедшая через войны, самые тяжелые невзгоды и испытания, личность, которая, как никакая другая, достойна любви. Только такая жизненная позиция красива и этична.
Множество диалогов о красоте и добре услышала публика, пришедшая на представление “Принцессы Грезы” в Париже. Публика бешено аплодировала пьесе, а потом злословила о ней, как, например, в своем “Дневнике” Жюль Ренар: “Написав “Романтиков”, Ростан отделал себе чудесную туалетную комнату, ванную и возле ванной -биде. Его свояченица, входя, говорит ему: “Добрый день, дорогой мэтр!...” Но тот же Жюль Ренар, демократически настроенный драматург, напишет: “Ростан ничего нового не внес после Банвиля и Готье. Разве что его искусство никогда не быть скучным”.
Но разве это мало: после эстетиков и парнасцев, сторонников “искусства для искусства”, вдруг обрести умение не быть скучным для современников! На постановках пьесы “Принцесса Греза” в России (в Москве и Петербурге) публика также отчаянно хлопала, приняв очень близко к сердцу романтическую историю чистой любви в средневековой легенде. Думается, нравились публике начала XX в. и матросы, перешедшие на сторону высокого чувства. Стал популярен вальс “Принцесса Греза”, одноименные духи и шоколад, не говоря о почтовой бумаге с цитатами из пьесы. В книжных магазинах немыслимо было найти хоть один экземпляр ростановского произведения.
Роль принцессы Грезы впервые была сыграна Сарой Бернар (псевдоним Розины
Бернар), выдающейся и совершенно исключительной сильной и волевой женщиной, эксцентричной, но талантливой, позволявшей себе поразительные поступки. Сара Бернар оставила интереснейшие мемуары и письма. Вот что она записывает: «Прослушав пьесу “Принцесса Греза”, прочитанную самим автором, я воскликнула: “Вот наконец пьеса, которую я ждала всю жизнь. В ней есть поэтичность Виктора Гюго и очарование символизма”». Актриса сразу же согласилась не только сыграть главную роль, но и поставить пьесу в своем театре, думая, однако, что “не заработает ни су, но какое это великолепие”. Пьеса была хорошо принята публикой и критикой, однако доходов не принесла - одни убытки.
Специально для Сары Бернар, думая о ее доброте и щедрости, поэт пишет “Самаритянку” (1897). Пьеса нравится серьезным авторам вроде Жюля Ренара, но совсем не находит такого же отклика у публики, на который труппа и автор надеялись. В эпоху конфликтов государства с церковью и ее отделения, забвения веры и попыток ее возрождения, казалось, не может быть ничего необходимее и нужнее. Готовясь к созданию роли и постановке пьесы, актриса заставила художника сделать сто пятьдесят эскизов костюма самаритянки. На премьере “Самаритянки” публика, по отзывам прессы, “вибрировала в течение трех часов от просветляющего ее религиозного волнения”. Однако вскоре интерес к этому произведению утих, и вновь истинное волнение и переживание в зале начались на представлении “Сирано де Бержерака”, который принес его автору деньги и славу.
Эдмон Ростан заинтересовался Сирано де Бержераком задолго до того, как у него
родился замысел пьесы. Один из лицейских товарищей будущего писателя прочел однажды в классе с кафедры главу из “Гротесков” Теофиля Готье. Представляя поэтов эпохи Людовика XIII, Готье занимается сравнительным изучением их носов (“носо-логией”, как он выражается). Именно эта глава восхитила Эдмона Ростана, у которого был довольно крупный нос, выделявшийся, с его точки зрения, на фоне всех прочих крупных носов его однокашников. Рассказ о поэтах-“уродах” всех забавлял, и лицеисты потом много говорили о том, что невозможно сделать героем пьесы человека с очень крупным носом. Герой-любовник и любовный конфликт тут невозможны. Однако Ростану с годами удалось это сделать, великолепно обыграв “уродство” (слишком большой нос). “Уродство” обратилось добродетелью, подвигом любви и веры. Самоотверженный влюбленный по-рыцарски щедр, учтив и скромен. Обращаясь к Роксане изустно или эпистолярно, он пылок и красноречив, использует богатейший словарь ученой и поэтической речи, скрепленный логосом, покоряющим любимую, вызывающим ее искреннее восхищение.
Рассказывая историю Сирано де Бержерака, Эдмон Ростан следует фактологии и, конечно, правильно воссоздает образ этого, не похожего на других, писателя XVII столетия. Автор пьесы сам, прежде всего, покорен Сирано и потому пытается передать свое восхищение его образом равнодушным и скучающим современникам. Драматург верен тем смелым мыслям и идеям, которыми дышат тексты настоящего Сирано де Бержерака. Его приводит в истинный восторг то, что этот поэт был, с одной стороны, гуляка и любитель выпить, а с другой -
сильный и смелый парень, который мог сразиться один с десятком вооруженных мужчин, чуть ли не с целым взводом, и все это для того, чтобы защитить себя от насмешек над “уродливым” носом. Добавим также, что Эдмон Ростан детально изучил диссертацию о Сирано профессора Пьера Брэне из Монпелье и новое издание произведений писателя, подготовленное библиофилом Якобом в 1858 г. Именно так родилась эта пьеса, пронизанная глубоким уважением к истории. Однако все это помножено на чувствительность и несравненный дар драматурга. По поводу сюжета пьесы актер Кок-лен, первый исполнитель роли Сирано, скажет: “Это бесподобно. В этой пьесе максимум театра”. На экземпляре пьесы, подаренной ему автором, написано: “Я хотел посвятить эту пьесу душе Сирано, но так как она возродилась в Вас, Коклен, я посвящаю ее Вам”.
В апреле 1898 г. Эдмон Ростан женится на мадмуазель Розмонде Жерар. Свидетелем на их свадьбе был знаменитый Жюль Массне, автор “Манон” и “Верте-ра”. Знакомая Леконта де Лилля, тонкая и грациозная блондинка Розмонда Жерар красива и умна, очаровательна и ветрена. Она пишет немножко наивные кокетливые стихи, порой подчеркнуто аффектированные. В единственном ее прозаическом произведении “Жизнь мадам де Жан-лис” речь идет о творческой продуктивности писательницы, умевшей быть пылко влюбленной. Воображение Розмонды подогревал, наверное, и тот факт, что она была родственницей мадам де Жанлис1.
Жизнь жены Ростана делится на два периода - парижский и баскский, соответствующие творческому развитию самого поэта. Познав славу и успех в столице, Ростан удаляется от светской жизни в богатое уединенное имение Арнага, где рождаются его дети Морис и Жан, унаследовавшие от родителей как литературные способности, так и многочисленные другие таланты. Морис станет поэтом, писателем, драматургом. Жан - генетиком, эн-томологом-натуралистом.
Знаменитая пьеса Ростана “Орленок” посвящена сыну Морису, названному так в честь своего героического предка Мориса Жерара, маршала Франции. Воистину прав Жорж Дюамель, автор большого семейного цикла “Хроника семьи Паскье”, утверждая вслед за Золя и некоторыми другими его последователями, что хорошие гены творят чудеса. Дух семьи, трудолюбие, точность, настойчивость повторяются в потомках и дают миру и обществу полезных людей.
Впрочем, когда речь идет о семьях, стоящих у власти, дело обстоит значительно сложнее. Дух монархии не мог не проникнуть в сознание корсиканца Наполеона. Создав империю, он не гнушается ничем, многое приносит в жертву, но не забывает о личной жизни, имея множество романов с интересными женщинами. Однако официальной его супругой становится австрийка Мария-Луиза. От брака с нею у Наполеона родится сын. В 1814 г., когда власть Наполеона пошатнулась, Мария-Луиза увозит мальчика в Австрию к деду, императору Фердинанду. Во время знаменитых “Ста дней” сына Марии-Луизы
1 Мадам де Жанлис (1746 - 1830) - графиня де Сент-Обен, воспитательница Луи-Филиппа. Опубликовала множество эссе и исторических романов.
называют Наполеоном II, хотя он был лишь герцогом Рейхштадтским, внуком Фридриха II. Друг семьи маршал Мармон, политик и дипломат, пробудил в юноше сознание потомка Наполеона Великого, особое ощущение славы его отца. Но править юноше было не суждено. Он умирает от туберкулеза совсем юным, в возрасте двадцати одного года. Его хоронят на родине матери. Интересная деталь: прах герцога Рейхштадт-ского возвращен во Францию Гитлером в 1940 г. Останки герцога захоронили рядом с прахом его отца в Доме инвалидов.
Судьба герцога Рейхштадтского перекликается с судьбой его почти современника, короля Баварии Людвига Виттельсбаха, утонувшего вместе со своим врачом в сорок лет недалеко от одного из многочисленных построенных им замков. Политические ходы и смелые шаги молодого монарха стоили Виттельсбаху жизни. На тему судьбы Людвига, его ужасающего одиночества Лукино Висконти создал фильм “Людвиг”, прекрасно передающий смутную атмосферу эпохи.
История жизни герцога Рейхштадтского блестяще интерпретирована в пьесе Эдмона Ростана “Орленок”. Размышляя о Наполеоне II, Ростан читает книгу А. Вельсин-жера “Король Римский”, посещает те места в Австрии, которые связаны с жизнью его героя, но основной материал он черпает из художественных произведений, трактующих наполеоновскую легенду.
Фигура Наполеона, всегда важная для Франции, в “прекрасную эпоху” появляется вновь, выступает на первый план. Монархисты всех мастей: орлеанисты, бонапартисты, легитимисты в 80-е гг. XIX в., во времена министра обороны Буланже, надеются продвинуть монархическую идею,
увязать ее с “демократизмом” Наполеона, имеющим в стране почти прежнюю популярность. Ведь захватническая политика Наполеона всегда трактовалась здесь как альтруистическая. И не только в специальной литературе. В восторженных тонах о Наполеоне говорится и в произведениях М. Барреса, П. Адана, Ш. Гранмужена, В. Сарду.
Созданный Эдмоном Ростаном “Орленок” оказывается в ряду этих произведений, хотя автор пьесы пытается отгородиться от такой ее трактовки: “Бог видит, что я не ставлю целью / Ни обличать, ни защищаться тонко, / Я лишь хочу поведать вам / Историю несчастного ребенка”.
Помимо славы Наполеона, пьеса “Орленок” говорила и о бесславном конце императора, и о несчастной судьбе его детей. Тем не менее Наполеон предстает в этом произведении как смелый, решительный, гениальный, непогрешимый правитель мира. Точно также изображаются и его героические деяния, описание которых дополняет исторические труды и учебники.
Пьесе предшествует эпиграф - слова Генриха Гейне: “Нельзя себе вообразить впечатление, произведенное смертью молодого Наполеона. Я видел, как плакали даже юные республиканцы”. Сын императо-ра-завоевателя не может быть назван иначе, как Орленок, хотя порою его сравнивают с белой чайкой, что наводит на мысль о “бродячей символике” начала века. Лебеди, чайки, их белизна перекликается с белизной лилий, которые, по мысли Меттерниха, одного из главных героев этой пьесы, “не должны краснеть”. Именно Меттерних воплощает в пьесе идею о реставрации монархии, которой приходится делать слишком много уступок республиканцам.
Сюжет “Орленка” был слишком долгим для сценического произведения. В названиях актов пьесы (“Крылья крепнут”, “Крылья встрепенулись”, “Крылья распускаются”, “Крылья помяты”, “Крылья надломлены”, “Крылья сложены”) - полет так и не набравшего силу орла.
Роль Орленка в одноименной драме Ростана на сцене своего театра вновь сыграла Сара Бернар. Она уже не раз исполняла мужские роли, ей удались Гамлет и Ло-рензаччо. Переодевание в мужские костюмы имело большой успех у обывателей, но травестия для Бернар имела особый смысл. Она не изображала обманы в пикантных ситуациях, она просто играла женственных, избалованных, заласканных мужчин. Орленок у нее скорее Андрогин, эротический идол модерна, часто встречающийся на полотнах Одри Бердслея.
В России Эдмону Ростану очень повезло. Его перевела, практически сразу после успеха пьес на родине, Т.Л. Щепкина-Ку-перник, оставившая после смерти не только переводы, но и знаменитые мемуары “Театр в моей жизни” (1947), в которых она записывает: “Я говорила уже, что в Париже познакомилась с Эдмоном Ростаном. Он произвел на меня неожиданное впечатление. Я привыкла к русским литераторам. Как он не похож был на них! ... Он был баловнем судьбы. Этим и объясняется, конечно, безмятежность его музы, которая, выражаясь языком романтических поэтов, никогда не являлась ему в лохмотьях нищеты, с трагедией голода и мрачным огнем в глазах”. Его муза была такая же хорошенькая, балованная женщина, как его золотоволосая Розмонда. В пропитанные духом народничества и наступающими революциями 166
времена начала века, как и в последующие сталинские, когда были непосредственно созданы мемуары, Т.Л. Щепкина-Куперник обращает внимание на удачливость Ростана и богатство. “Счастье в любви, счастье в литературе, избрание в Академию в тридцать семь лет... Пьесы его переводились на все языки и ставились на всех сценах Европы. Я переводила их для русского театра. Мне нравились его красивые стихи и доставляло удовольствие пересказывать их по-русски, но они никогда не волновали меня, не давали того холодка в спине, который бывает, когда читаешь по-настоящему вдохновенные стихи”. С этим утверждением переводчицы, сделанным в советское время, трудно согласиться. Никогда бы она, вольная пташка в “прекрасную эпоху”, не обратилась бы к Ростану, если бы его стихи по-настоящему, как всю парижскую публику, не взволновали.
В “Мемуарах” Щепкина-Куперник, будучи человеком своего времени, не может отойти от канона большевистских представлений об искусстве, от театрально декларируемой помпезной бедности советского времени с ее духом всеобщей скромности, призванной оттенить величие одного человека. Впрочем, это мемуары, а в самих переводах пьес Ростана, сделанных при жизни драматурга, она другая. Она очень глубоко его чувствует. Не случайно Ростан выучил для нее одну русскую фразу из ее перевода и каждый раз повторял ее при встрече: “Любовь - это сон упоительный”.
Вслед за Т.Л. Щепкиной-Куперник к Ростану обратился русский драматург В.А. Соловьев. Он превосходно перевел “Сирано де Бержерака”. Сегодня его перевод кажется не менее интересным, чем сделанный
Щепкиной-Куперник, столь же возвышенный, но более рациональный, приближенный к нашему времени. Вот как у Соловьева звучит эпитафия Сирано де Бержерака:
Прохожий, стой! Здесь похоронен тот,
Кто прожил жизнь вне всех житейских
правил.
Он музыкантом был, но не оставил нот.
Он был философом, но книг он не составил.
Он астрономом был, но где-то в небе
звездном
Затерян навсегда его ученый след.
Он был поэтом, но поэм не создал!
Однако жизнь свою он прожил как поэт.
Ростан часто повторял: “Надо жить и умножать себя”. Это значило жить неуспокоенной лихорадочной жизнью, впитывать все, что предлагает грешный Париж. Дитя своего века, Ростан умер, ощутив болезненные психические сдвиги, довольно молодым, в 1918 г. Аскеты и трезвенники сказали бы: “Не перенес излишеств”, а Оскар Уайльд добавил: “За неимением другого, пришлось жить излишествами”.
СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК
ТРИЛОГИЯ Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО “ХРИСТОС И АНТИХРИСТ”: АСПЕКТЫ РУССКИХ РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКИХ ИСКАНИЙ
Севрюгина Е.В.
Одному из наиболее видных писате-лей-символистов, русскому мыслителю и теоретику литературы Д.С. Мережковскому суждено было родиться в эпоху необычайного культурного синтеза, когда любое значимое явление неизменно рождалось из трех составляющих: философии, религии и искусства. В начале XX столетия, которое органично продолжило традиции века девятнадцатого, каждый поэт и каждый писатель был одновременно философом, подчас даже апологетом новой веры.
По мысли Н.А. Бердяева, высказанной им в работе “Русская идея. Судьбы Рос-
сии”, “только в начале XIX века и были оценены результаты русской мысли XIX века, и подведены итоги... Появились люди двоящихся мыслей. Таков, прежде всего, Д. Мережковский”1. Действительно, никому так, как Мережковскому, не удалось в начале двадцатого столетия вобрать в себя все ключевые философские идеи века прошлого и нынешнего и показать предельное столкновение основополагающих мировоззренческих понятий, вечный поиск истины, рождаемой в муках. Главную тему своего творчества писатель определил сам: Христос и Антихрист. Говоря о специфике
1 Бердяев Н.А. Русская идея. Судьба России. М., 2000. С. 190. © Севрюгина Е.В., 2006
ш
