CC BY
133
ЛИНГВОКУЛЬТУРОЛОГИЯ И МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ
УДК 81'25
Яровенко Д.С.
Перевод пьесы Э. Ростана «La Princesse Lointaine» («Принцесса Греза») Т.Л. Щепкиной-Куперник: русское прочтение
В статье рассматривается начальный этап переводческой деятельности Т.Л. Щепкиной-Куперник, осуществившей первый перевод пьесы «Принцесса Греза» (1895) французского драматурга Э. Ростана. Специфика перевода, способствовавшего успеху произведения, выявляется в ходе сопоставительного анализа французского и русского текстов.
The article is devoted to the initial phase of the translational activity of T.L. Shchepkina-Kupernik, who has carried out the first translation of the play «La Princesse Lointaine» (1895) by a French playwright E. Rostand. The specificity of the translation, promoted the work success, is revealed in the course of comparative analysis of the French and Russian texts.
Ключевые слова: пьеса «Принцесса Греза» («La Princesse Lointaine»); перевод; символистский миф; восточная экзотика; стансы; Прекрасная Дама; поэзия трубадуров; Суворинский театр.
Key words: play «The Princess of Dream» («La Princesse Lointaine»); translation; symbolist myth; oriental exoticism; stanzas; Beautiful Lady; troubadour poetry; Suvorinsky Theatre.
К работе над произведением Э. Ростана «La Princesse Lointaine» («Принцесса Греза», 1895) начинающая писательница Т.Л. Щепкина-Куперник приступила, уже осуществив перевод предыдущей пьесы драматурга «Les Romanesques» («Романтики», 1894). Как и первая, она явилась примером удачного сотрудничества лично знакомых друг с другом автора и переводчика (подтверждением чего служит фантастический успех «Принцессы Грезы» после первой же ее постановки [5, с. 114] в Петербурге в Театре Литературно-художественного общества (Суворинский театр) в 1896 году).
В основе сюжета пьесы «La Princesse Lointaine» лежит средневековая легенда о любви поэта Джауфре Рюделя к прекрасной восточной принцессе Мелисинде. Однако легендарный сюжет, лежащий в основе пьесы, значительно усложнен автором. Перед нами не просто описание волнующей
© Яровенко Д.С., 2014
встречи Мелисинды и поэта Джауфре (или Жофруа у Ростана), который узнал о принцессе из рассказов паломников и избрал ее своей Прекрасной Дамой. Драматург ввел еще одного героя - известного трубадура Бертрана де Борна, создав тем самым сложный любовный треугольник. По сути, главным действующим лицом становится не мечтательный, страдающий Рюдель, а посланный передать принцессе его песни Бертран, унаследовавший от своего реально существовавшего прототипа отвагу и боевой дух.
Смелый и преданный Рюделю, Бертран преодолевает все препятствия, борется с многочисленной стражей, достигает покоев принцессы и поражает ее пылкое, чувствительное сердце проявленной отвагой, прекрасно исполненными песнями и внешней красотой. И юная принцесса, никогда не видевшая своего почитателя, ошибочно влюбляется в Бертрана. Рюдель, отправившийся в далекое плавание ради нее, остается, будучи при смерти, на корабле в порту Триполи. Мелисинда уговаривает Бертрана, также поглощенного вспыхнувшим чувством, остаться во дворце и забыть обо всем, что происходит за его стенами. Однако в сердце юноши идет борьба. Внезапное прозрение поражает и Мелисинду: она с ужасом понимает, что хотела променять возвышенную, одухотворенную любовь Жофруа Рюделя на простое, очень «приземленное» в ее понимании, человеческое счастье. Таким образом, драматическую остроту приобретает в пьесе проблема выбора, поставленная перед всеми главными героями: принцессой Мелисиндой, поэтом Жофруа Рюделем и трубадуром Бертраном де Борном. Это выбор между честью и долгом, любовью и божественным призванием.
История любви трубадура нашла поклонников и в далекой от восточных красот России. Но стоит напомнить, что интерес к восточной экзотике уже был подогрет появлением исторического романа французского писателя Г. Флобера «Саламбо» (1857-1862) (первый русский перевод был опубликован в журнале «Отечественные записки» в 1862 году). Это произведение стало популярным среди многих писателей Серебряного века - Андрея Белого, А. Куприна, который создал в 1908 году повесть «Суламифь», также стилизовавшего события далекого прошлого.
В искусстве конца XIX - начала XX века получило распространение художественное направление «модерн» (фр. moderne), или, иначе, «ар-нуво» (фр. art nouveau). Источником вдохновения для представителей данного стиля явилось открывшееся для европейцев во второй половине XIX века искусство Японии, а также древних цивилизаций (в частности, Древнего Египта). Мастера модерна (А. Муха, создавший в конце 1890-х годов декорации для спектаклей с участием С. Бернар в театре «Ренессанс», в том числе для спектакля по пьесе Э. Ростана «Самаритянка», Г. Климт, М.А. Врубель и др.) тяготели к растительным
орнаментам, необычным сочетаниям цветов, плавным, изогнутым линиям, отказываясь от углов и резких переходов. Кроме того, в России уже были хорошо известны стихотворения французского поэта кубинского происхождения Жозе-Мариа де Эредиа (1842-1905), подлинный успех к которому пришел после появления его сборника «Трофеи» (1893), состоявшего из 118 сонетов, разделенных по тематическому принципу: «Греция и Сицилия», «Рим и варвары», «Средние века и Возрождение». Благодаря ярким описаниям местного колорита, изяществу поэтического языка эта книга стала необыкновенно популярна и любима современниками. Доказательством интереса и любви у русского читателя может явиться число переводов произведений этого поэта. Начиная с конца XIX века и до середины 1930-х годов, его переводили В. Брюсов, М. Волошин, Н. Гумилев, Б. Лившиц, М. Лозинский и другие. Таким образом, появление «Принцессы Грезы» на русской почве совпало с пробудившимся в России интересом к провосточной культуре и литературе.
К переводу пьесы Т.Л. Щепкина-Куперник приступила по просьбе близкой подруги, актрисы Л.Б. Яворской, желавшей сыграть главную женскую роль. Работа заняла около двух месяцев и шла довольно успешно. Однако, по воспоминаниям Щепкиной-Куперник, обычно чуткий на талантливые произведения директор театра А.С. Суворин решительно не принимал пьесу, а постановку хотел поручить режиссеру Е.П. Карпову, привыкшему работать с произведениями А.Н. Островского и А.А. Потехина. Поэтому ставить пьесу фактически пришлось Щепкиной-Куперник и Яворской. Но удивляло желание помочь и энтузиазм самих актеров, костюмеров, портних, декораторов, рабочих. Платья для актрисы были сшиты в той же парижской мастерской, где их заказывала исполнительница роли Мелисинды на французской сцене Сара Бернар. Для создания дворца принцессы в восточном стиле привезли вазы, подушки, статуэтки, куски парчи из дома самой Яворской. Красные розы и белые лилии к январской премьере доставили друзья. Соблюдение исторической верности было невозможно, но самое главное - красота и сказочность - таким образом были достигнуты.
Недоброжелатели упрекали актрису и переводчицу во всевозможных погрешностях - нарушение исторической правды, вольности перевода - и не верили в удачу постановки. Сам Суворин, изредка заходя на репетиции, говорил: «Какой-то дурак едет к какой-то дуре на каком-то дурацком корабле, а эти девчонки воображают, что Петербург от этого с ума от восторга сойдет!..» [5, с. 114].
Представление состоялось 4 января 1896 года. И, как ни странно, Петербург действительно «сошел с ума»: «дурацкий» корабль понравился. Публика была в восхищении, преобладало даже радостное возбуждение.
Из театра выходили, повторяя стансы Рюделя «Любовь - это сон упоительный» (только Мережковские ехидно назвали их «стихами для шарманки» [5, с. 118]).
Сама переводчица так вспоминала о том, что происходило после премьеры спектакля: «Появились вальсы “Принцесса Греза”, духи
“Принцесса Греза”, шоколад “Принцесса Греза”, почтовая бумага с цитатами из “Принцессы Грезы”. Издание пьесы разошлось так быстро, что вскоре в газетах стали появляться объявления: “Доставившему экземпляр “Принцессы Грезы” будет предложено такое-то вознаграждение”. Я получала письма с благодарностью» [5, с. 114].
Некий критик, подписавшийся П.П., после спектакля в театре Суворина, отмечая хорошую игру Яворской, так писал о переводе Щепкиной-Куперник: «Написана пьеса увлекательными стихами, с такою искренностью и теплотою чувства, которая невольно захватывает душу. Передать эти качества в переводе представляет задачу чрезвычайно трудную, едва ли даже достижимую в совершенстве. С этою оговоркою, перевод г-жи Щепкиной-Куперник нельзя не признать очень хорошим, так как ей удалось сохранить почти всю теплоту оригинала, а порою почти достигнуть и красот последнего» [1, с. 77].
Т.Л. Щепкиной-Куперник удалось приблизить текст произведения к российским культурно-ментальным особенностям, сделать восточную экзотику разворачивающегося в пьесе действия созвучной духовным запросам современников и обеспечить тем самым ее гармоничное вхождение в отечественный литературный контекст.
Так, название произведения в оригинале звучало как «La Princesse Lointaine» (буквально «Далекая Принцесса», аналогично оно переводится и на английский язык: «The Princess Far-Away»). Придуманное Щепкиной-Куперник название «Принцесса Греза» сразу изменило общую тональность пьесы. «Далекая принцесса» - это пусть и недоступная в данный момент для поэта возлюбленная, но тем не менее реально существующая и достижимая. Кроме того, данный эпитет очень конкретен, в русском языке - это всего лишь определение расстояния. А наименование «Принцесса Греза» привнесло в пьесу больше сказочности, восторженности и романтической недостижимости. Что такое греза для поэта? Вдохновенная мечта, сновидение, божественное откровение, фантазия, только случайно получившая реальные очертания, полудевушка-полудух, витающая высоко над землей, где-то в заоблачных далях, где она светит, как звезда, озаряя жизненный путь поэта и наполняя его существование возвышенным смыслом (так Принцесса Греза представлена и на знаменитом полотне М.А. Врубеля). Следовательно, Рюдель изначально влюбился не в девушку, а в «дорогую, неясную, далекую мечту» [4, с. 50] о ней. Преображенная Мелисинда,
прощаясь с умирающим на ее руках поэтом, уже и сама воспринимает себя в ином, поэтическом свете:
Я для тебя останусь только грезой,
И я всегда явлюсь твоим глазам,
Как будто бы с небес к тебе слетая,
Сиянием без тени залитая,
Как в первый раз, как в первый раз, всегда [4, с. 149].
В результате понимание любовного чувства в русской версии произведения многократно углубляется и осложняется дополнительными смысловыми коннотациями. На протяжении пьесы Щепкина-Куперник старательно усиливает сказочность героини, ее духовное совершенство, предназначение в жизни поэта, акцентируя «нематериальные» атрибуты принцессы, которой отрадно представлять себя «мечтой поэта», «сказочной царевной» [4, с. 69], а не просто «самой дорогой из всех дорогих» [Здесь и далее перевод мой. - Д.Я.] («la plus chere des cheres» [6, с. 33]). «Вещественные» характеристики: глаза («mes yeux»), лоб («mon front»), и прочие «вещи, которые заставят мечтать молодых людей» («des choses qui feront rever les jeunes hommes...» [6, с. 33]) заменены на более поэтичные «блеск наряда», «звук голоса» и «выраженье взгляда». В результате во французском тексте складывался абсолютно «телесный», «земной» образ Мелисинды, по-девичьи мечтающей о поклонниках и гордящейся любовью поэта, а в русском варианте фигурировала душа любви, мечта о ней, которую невозможно отобразить портретно.
Своеобразным лейтмотивом, квинтэссенцией смысловой нагрузки произведения явились упоминаемые стансы Жофруа Рюделя. Поскольку они несколько раз повторяются в самом произведении и являются средоточием его основной идеи, их вольная «трактовка» Т.Л. Щепкиной-Куперник оказалась достаточно рискованным шагом. Именно этот фрагмент пьесы представлял для нее при работе самую большую и, пожалуй, единственную трудность, что она и зафиксировала в книге воспоминаний: «A у меня, как на беду, еще не ладилось со “стансами” Рюделя. Я их перевела дословно и размером подлинника, но получалось необычайно прозаично - я же чувствовала, что от этих стансов зависит все, в них был лейтмотив пьесы... Билась я, билась и, наконец, вдруг как-то ночью проснулась - и у меня в голове спелись стансы. Совсем не так, как первоначально. Я утром же полетела в типографию, рассыпали набор страницы и заменили прежние стансы этими. Потом - в театр, к суфлеру. Все на меня ворчали, что надо переучивать, но я стояла на своем. И стансы пошли в новом виде» [5, с. 116]. Таким образом, еще недостаточно осознавая требования, предъявляемые к художественному переводу, двадцатилетняя Щепкина-Куперник, действуя часто интуитивно, пришла к необходимости обнаружения базовой, идейной «точки» произведения, выделения из него некого смыслового «концентрата». Стансы Рюделя,
247
начинающиеся словами «C’est chose bien commune», после «пересказа» Щепкиной-Куперник стали известным стихотворением «Любовь - это сон упоительный»:
Joffroy Жофруа
C'est chose bien commune Любовь - это сон упоительный,
Это дело действительно обыкновенное Свет жизни, источник живительный.
De soupirer pour une В ней муки, восторг, в ней весна;
Вздыхать по какой-нибудь Блаженства и горя полна,
Blonde, chataine ou brune
Блондинке, шатенке или брюнетке Maitresse,
Возлюбленной,
Lorsque brune, chataine,
Поскольку брюнетку, шатенку Ou blonde, on l'a sans peine.
Или блондинку находишь без труда,
- Moi, j'aime la lointaine А я люблю далекую Princesse!
Принцессу!
C'est chose bien peu belle
Это дело действительно малоприятное
D'etre longtemps fidele,
Быть долго преданным,
Lorsqu'on peut baiser d'Elle Когда можно целовать Ее La traine,
Шлейф,
Lorsque parfois on presse Иногда пожимать Une main, qui se laisse...
Руку, которая поддается...
Moi, j'aime la Princesse А я люблю Принцессу Lointaine!
Далекую!
Car c'est chose supreme Потому что это дело высшее D'aimer sans qu'on vous aime,
Любить, хотя не любят вас,
D'aimer toujours, quand meme,
Любить всегда, все-таки Sans cesse,
Беспрестанно,
D'une amour incertaine,
Любовью неясной,
Plus noble d'etre vaine...
И слезы И грезы Так дивно дарит нам она.
Но чужды мне девы прекрасные, Объятья безумные, властные,
И шелковых кос аромат,
И очи, что жгут и томят,
И лепет,
И трепет,
И уст упоительный яд.
Люблю я любовью безбрежною, Нежною,
Как смерть безнадежною; Люблю мою грезу прекрасную, Принцессу мою светлоокую, Мечту дорогую, неясную, Далекую.
Из царства видений слетая, Лазурным огнем залитая, Нисходит на землю она,
Вся сказочной тайны полна,
И слезы И грезы Так дивно дарит мне она.
Люблю - и ответа не жду я, Люблю - и не жду поцелуя.
И сладкой Загадкой Теперь моя жизнь объята. Люблю я любовью безбрежною, Нежною,
Как смерть безнадежною; Люблю мою грезу прекрасную, Принцессу мою светлоокую, Мечту дорогую, неясную, Далекую!.. [4, с. 50]
Более возвышенной оттого, что она тщетна...
Et j'aime la lointaine
И я люблю далекую Princesse!
Принцессу!
Car c'est chose divine
Потому что это дело божественное
D'aimer lorsqu'on devine,
Любить, когда угадывают,
Reve, invente, imagine Мечтают, придумывают, воображают A peine...
Лишь...
Le seul reve interesse,
Единственная мечта занимает,
Vivre sans reve, qu'est-ce?
А жить без мечты, что это?
Et j'aime la Princesse И я люблю Принцессу Lointaine ! [6, с. 19]
Далекую!
Отличия двух отрывков заключаются не только в изменении строфики, которую с долей условности все-таки можно считать «стансами», если понимать их как стихотворение, составленное из композиционно обособленных и не допускающих смысловых переносов строф. Ростан использует четыре восьмистишия с обрывающейся строкой после первого трехстишия и повторяющимися в каждой строфе двумя последними стихами, в переводе же нет четкого деления на октавы, допущен логический перенос, а прерывистые строки возникают после каждого четверостишия. Повторы слов в переводе «слезы» - «грезы», «лепет» - «трепет», использование таких рифм, как «безбрежною», «нежною», «безнадежною», придают особую мелодичность этому отрывку. Это был как раз тот случай, о котором будто бы, по свидетельству современников, говорил Чехов: «У нее [Т.Л. Щепкиной-Куперник. - Д.Я.] только 25 слов. Упоенье, моленье, трепет, лепет, слезы, грезы. И она с этими словами пишет чудные стихи» [3, с. 482]. В русском тексте кульминацией отрывка становится воспевание Любви, являющейся «упоительным сном», то есть не чем-то «вещественным», чем можно обладать, не чем-то конкретным, что можно объяснить вздохами и томлениями по «брюнетке, шатенке или блондинке», как это представлено в оригинале, а чем-то находящимся за гранью человеческого представления. В данном случае переводческая смелость Т.Л. Щепкиной-Куперник, выразившаяся в изменении смысла и нарушении синтаксического строя оригинала, ярче выявила и усилила заключенные в
образах героев переживания и придала облику героини более возвышенные черты.
Т.Л. Щепкина-Куперник вспоминает, что актер, игравший роль Рюде-ля, начал читать эти строки в полной тишине под аккомпанемент арфы, на которой исполнялся «Каскад» («Murmure de la cascade» Op. 29) А.Г. Цабеля, «удивительно подошедший к ритму стансов» [5, с. 117], и после того как «оборвались звуки арфы» [5, с. 117], сдержанная петербургская публика разразилась громом оваций.
Когда позже Л.Б. Яворская и Т.Л. Щепкина-Куперник посетили Ростанов, собравшееся общество стало просить актрису почитать что-нибудь из русской «Принцессы Грезы». Несмотря на то, что никто не знал русского языка, автор настаивал, ибо хотел знать, как звучат его стихи по-русски. Услышав, как гармонично и красиво звучит русская речь, он потребовал, чтобы его научили говорить «Любовь - это сон упоительный». И, как писала в своих воспоминаниях переводчица, после этого Ростан всегда приветствовал ее этой фразой, «которую очень забавно произносил» [5, с. 103].
Призывом к духовному возрождению является заключительная реплика принцессы Мелисинды, отказывающейся от своих богатств и почестей в пользу иных, высших ценностей: «Воскресла я душою обновленной // И поняла, что значит красота!» [4, с. 152]. Благодаря присутствию данной метафоры в переводе высказывание принцессы приобретает более сложные коннотации, тогда как во французском тексте она всего лишь узнает, что «наконец есть самое главное» («je connais enfin quel est l’essentiel» [6, с. 98]).
М. Г орький в «Нижегородском листке» за июль 1896 года удивительно точно угадал истинный импульс пьесы «Принцесса Греза»: «В ней много интересных лиц, красивых деталей; она проста, трогательна, и каждое слово ее полно чистого и сильного идеализма, - в наше скучное, нищее духом время она является призывом к возрождению, симптомом новых запросов духа, жаждой его к вере. Эта пьеса - иллюстрация силы идеи и картина стремления к идеалу» [2, с. 246]. И действительно, героиня решает провести оставшуюся жизнь в уединении и молитве, а матросов с корабля Рюделя (бывших воров и бандитов) вдохновляет на борьбу за святой Крест.
Таким образом, главной героине пьесы «Принцесса Греза» удалось превратиться из пассивного предмета обожания поэта в Прекрасную Даму, побуждающую к духовным подвигам, внутреннему преображению и развитию. Благодаря переводу Щепкиной-Куперник в России обозначился интерес к теме Прекрасной Дамы и поклонявшегося ей «издалека» рыцаря-поэта. Самым ярким средоточием и раскрытием идей, заложенных в пьесе, явилось творчество таких поэтов-символистов, как А.А. Блок и Ф.К. Сологуб. Данные интенции, воплотившись в их произведениях, стали
частью художественного миросозерцания писателей, одновременно обусловив принципы их собственного жизнетворчества.
Таким образом, смысловые нюансы, возникшие в результате «прочтения» пьесы Т.Л. Щепкиной-Куперник (вольного с точки зрения соответствия переводного текста оригиналу), позволили создать полноценное произведение, которое вошло на равных правах в сокровищницу русского языка, обогатило русскую культуру и создало предпосылки для формирования национального варианта символистского мифа о Поэте и Прекрасной Даме.
Список литературы
1. Б. п. (рецензия на спектакль «Принцесса Греза») // Театрал. Иллюстрированный журнал. - М., 1896. - № 54.
2. Горький М. М. Врубель и «Принцесса Греза» // Несобранные литературнокритические статьи. - М., 1941.
3. Рейфилд Д. Жизнь Антона Чехова. - М., 2005.
4. Ростан Э. Сирано де Бержерак: Пьесы. - М., 2007.
5. Щепкина-Куперник Т.Л. Театр в моей жизни. - М.; Л., 1948.
6. Rostand Edmond La Princesse Lointaine. - Paris, 1898.
