CC BY
98
Кузнецов И.М. Мигранты в мегаполисе и провинции: вариативность реализации интеграционного потенциала // Россия реформирующаяся. Ежегодник / Отв. Ред. М.К. Горшков. - Вып.7. - М.: Институт социологии РАН, 2008. С. 273-288.
Сведения об авторе
Змеева Ольга Васильевна,
кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра гуманитарных проблем Баренц региона Кольского научного центра РАН.
Zmeyeva Olga Vasiliyevna,
PhD (History), Senior Research Fellow of the Barents Centre of the Humanities of the Kola Science Centre, RAS.
УДК 81'27-054.73(=511.11):316.52(470.21)
Е.В. Бусырева
СОХРАННОСТЬ РОДНОГО ЯЗЫКА В ПЕРЕСЕЛЕНЧЕСКИХ СЕМЬЯХ С ФИНСКИМИ КОРНЯМИ
Аннотация
В статье рассматривается проблема сохранности титульного языка в семьях с финскими корнями. Статья основана на двадцати четырех интервью, полученных у информантов, которые проживают в Мурманской области. В статье представлен процесс утраты финского языка в переселенческих семьях, а также анализируются причины потери знаний титульного языка.
Ключевые слова:
титульный язык, переселенческие семьи, финны-ингерманландцы, дисперсное расселение, языковая идентичность, гетероэтнические семьи, двуязычие.
E. Busyreva
THE PRESERVATION OF THE NATIVE LANGUAGE IN MIGRANT FAMILIES WITH FINNISH ROOTS
Abstract
The article considers the problem of safety of the titular language in families with Finnish roots. The article is based on a twenty-four interviews, obtained from informants who live in the Murmansk region. The article presents the process of the loss of the Finnish language in migrant families, and considers the reasons for the loss of knowledge of the titular language.
Key words:
the titular language, migrant families, Inkeri Finns, dispersed settlement, language identity, geteroethnic families, bilingualism
Немаловажную роль в том, что на рубеже XX-XXI вв. у российских семей с финской родословной вырос интерес к своим корням и появилась потребность в знании родного языка, сыграло Постановление Верховного Совета РФ № 5291-1 «О реабилитации
85
российских финнов» от 29 июня 1993 г. Реабилитация финнов не могла не стимулировать интерес к материнской культуре, в том числе и к языку. Объектом настоящего исследования являются представители семей с финской родословной, проживающие на территории Мурманской области. Предмет исследования - владение финским языком в этих семьях. В задачи входило определить степень сохранности финского языка, проследить языковой процесс на микроуровне (семей и индивидов) в связи с этнической идентификацией. Основным материалом послужили интервью, полученные у двадцати четырех информантов. В работе с информантами использован, в первую очередь, биографический метод. При сопоставлении данных использовался сравнительный анализ.
Самое весомое обоснование этнической идентичности дается через значимость языка для культуры народа, без которого невозможно развивать высокую культуру [Дробижева, 2006: 21]. Национальный язык выполняет не только коммуникативную функцию, но и функцию символа этнического единства [Кожанов, Яловицына, 1998: 165]. Доминирующая роль языка как этноконсолидирующего (равно как и этнодивергентного) фактора едва ли может быть оспорена, хотя в отдельных случаях его место занимает конфессия [Анфертьев, 1993: 63]. Язык воспринимается значительной частью населения как важнейший этнодифференцирующий признак и главный идентификационный маркер. Вместе с тем многие исследователи считают, что признание языка важнейшим культурным маркером на деле есть лишь глубоко укоренившийся культурный стереотип [Шабаев, 2009: 95]. Некоторые из информантов (например, информант 81, сын которой считает себя финном), высказываясь о своих детях, говорили: «да какие они финны, они и языка-то не знают». Аналогичное суждение у информанта 1 о своей двоюродной сестре, у которой отец - финн, а мать - русская:
Она русская была. Она по-русски говорила.
Для этих информантов именно знание родного языка является главным признаком этнической идентификации. Под языковой идентичностью понимаются представления и оценки, относящиеся к родному языку, а также языковая идентификация, происходящая на основании знания языка и речевых ситуаций, тогда как под этнической идентичностью подразумевается чувство принадлежности к той или иной этнической группе и отождествление себя как члена этой группы [Исканиус, 2002: 314]. Социолингвистические исследования народов Севера убедительно продемонстрировали, что утрата языка далеко не всегда сопровождается утратой групповой идентичности, языковые общности по-разному соотносятся с территориальными границами и идентифицируются по другим культурным признакам [Вахтин, Головко, Швайтцер, 2004: 76, 82, 213-214]. Н.Н. Чебоксаров именно культурную специфику (а не язык) считал основным признаком всякого этноса, позволяющим отличить его о других этносов [Чебоксаров, Чебоксарова, 1985: 11].
В Финляндии вплоть до середины XIX в. финский язык считался пригодным только для низших сословий. Господствующим языком был шведский. Не было финских школ. Цензурным уставом 1850 г. запрещалось издание книг на финском языке, кроме церковных и хозяйственных [Карху, 2004: 54-55]. Однако грамотность финских крестьян, причем не только формальную - умение читать и писать, но и используемую в повседневной крестьянской жизни, подчеркивают в своих этнографических очерках такие авторы конца XIX в., как Е. Водовозова и другие [Лескинен, 2004: 181]. Причина такой ситуации заключается в том, что лютеранская церковь способствовала распространению культуры и грамотности. Все молодые люди для того, чтобы пройти обряд конфирмации, а затем получить благословение пастора на брак, должны были знать основные молитвы и уметь читать [Заднепровская, 2002: 531]. В лютеранской финской церкви существует закон, согласно которому жениться может только тот, кто был у причастия, а к причастию допускаются только грамотные [Архимандрит Августин, 2002: 253]. Высокий процент
1 Указаны номера информантов по списку, представленному в конце статьи
86
грамотности среди финских колонистов в конце XIX - начале ХХ вв. отмечали как чиновники, так и ученые, посещавшие Западный Мурман [Путеводитель по Северу России, 1898: 103; Воленс, 1926: 14]. В тех местах, где не было возможности посещать школу, детей обучали финской грамоте их матери [Путеводитель по Северу России, 1898: 103].
С 1929 г. на Кольский Север стали высылать раскулаченных ингерманландцев (ингерманландские финны - самая крупная финноязычная группа России [Такала, 2010: 25]). В связи с этим обстоятельством в Хибиногорске для детей из ссыльных ингерманландских семей была создана в начале 1930-х годов семилетняя школа с преподаванием полного цикла предметов на финском языке, и для нее нашлись неплохие учителя [Карху, 1999: 163]. Учителя-финны, в основном, работали в финской неполной средней школе № 1 [Казакова, 2012: 116]. То, что финская национальная школа была создана для детей из ссыльных семей, можно расценивать как акт великодушия со стороны властей [Карху, 1999: 210]. Также финские школы были и на Западном Мурмане, и в Княжой Губе (местах компактного проживания финнов). В 1937 г. были закрыты все финские школы на Кольском полуострове, в Карелии и Ингерманландии [Там же: 210]. Ухудшение советско-финляндских отношений в конце 1930-х годов привело к полному запрету финского языка (приказ № 352 от 29 июня 1938 года НКП АКССР) [Судьбы финно-угров, 2006: 38]. Государством проводилась политика подавления финского языка.
Вплоть до конца 1920-х гг. основная часть финского населения называла финский язык своим родным (среди мужчин - 97,5%, среди женщин - 98%) (данные по Ленинградской области) [Заднепровская, 2002: 530]. Согласно Всесоюзной переписи населения 1939 г., из 143437 финнов СССР для 124088 финский язык являлся родным; 97,9% финнов в возрасте от 9 до 49 лет были грамотными. В РСФСР проживало 139066 (0,1%) финнов, то есть практически всё финское население СССР. В Мурманской области проживало 4317 (1,5%) финнов [Всесоюзная перепись населения 1939 г., 1992: 59, 80-83]. По тем временам это был высокий процент грамотности. Крутой перелом произошел в 1930-1950-х гг., когда всё финское население вынужденно перешло на русский язык. В это время говорить по-фински в общественных местах просто боялись:
Не очень-то разрешалось. Даже в шестидесятых годах, были здесь бабушки <...>. И одна здоровается сердито: «Нечего, давай, по-русски говори». Боялись, потому что прохожие идут, услышат. Нельзя (4, 1936 г.р.).
Следствием такой политики государства и непрестижности финского языка по сравнению с русским стало то, что согласно данным переписи 2002 г. владеют финским языком 40,8 % финнов [Этнокультурное развитие, 2012: 157]. Если сравнить данные переписей за послевоенный период, то динамика выглядит как процесс массового перехода с титульного языка на русский. Процесс перехода с финского на русский язык происходит в городах значительно быстрее, чем в сельской местности. Высоким является показатель двуязычия среди финнов [Всесоюзная перепись населения 1970 г.: 210]. В данных переписи за 2002 г. вообще отсутствует графа «считают родным языком финский». Зато появилась строка «финны-ингерманландцы» [Национальный состав и владение языками, 2004: 53] (см. Приложение).
В настоящее время из опрошенных нами двадцати четырех информантов свободно владеют финским языком только четверо информантов старше 60 лет из моноэтнических ингерманландских (1, 2) и финно-карельских (6, 22) семей. Эти информанты с детства общались с родителями на финском языке. Кроме того, двое из них (1 и 6) успели поучиться в финской школе:
Четыре класса я проучился в финской школе. С мамой говорил по-фински. Она по-русски понимала всё, но говорить ей было тяжело. Папа во время Первой мировой войны попал в плен в Германию. И оттуда, благодаря тому, что Красный Крест тогда был уже, то организовывал переписку. И папа стал писать письма. Мама читать не умела. Она бегала к подругам, показывала. Ей
87
неудобно было. Там отец писал, конечно, о своих чувствах и т.д. И она сама стала учить. Приходила женщина, которая знала, и мама просила её показать. И она очень быстро научилась читать и писать. Сперва по-фински, а потом и по-русски. Сама совершенно (1, 1922 г.р.)
Информант 1, несмотря на то что очень много лет прожил в русскоязычном окружении, родной язык не забыл и мог использовать его в профессиональной деятельности:
Я несколько раз бывал в Финляндии, делал там выставки. Ездил один сам. Вполне управлялся.
Многие дети до школы не знали русского языка, так как в семьях говорили по-фински. Например, информанты 3, 4, 5, 6, мама 9, 20. Для финских детей, которые не владели русским языком, переход на обучение на незнакомый язык был весьма болезненным. Для одной из информантов это совпало по времени с арестом ее отца:
Когда финские школы закрыли, пришлось заново идти в первый класс в русскую школу. До этого я не знала русского языка (6, 1927 г.р.)
До этого информант три класса отучилась в финской школе в Княжой Губе. Другой информант (1) оказался в более благоприятных условиях, поскольку их семья жила недалеко от Ленинграда, он общался с русскими детьми и знал русский язык. Многие финны, жившие в Петербурге и пригороде, согласно переписи населения 1869 г., хорошо владели русским языком [Энгман, 2008: 299]. Знал русский язык и отец данного информанта.
В семье информанта 2 (1946 г.р.) все говорили по-фински. У родителей была библиотека на финском языке. Отец был образованным человеком, в годы «Зимней» и Великой Отечественной войн работал переводчиком. Финскому языку информанта учила бабушка, которая была хранительницей финских традиций в семье. После смерти родителей и бабушки эту функцию взял на себя старший брат. Когда братья и сестры собирались вместе, он не разрешал им говорить по-русски.
Информанта 22 (1935 г.р.) финскому языку учила мама (заслуженная учительница Карелии):
Я финский язык впитал с молоком матери. И с бабушкой по-фински говорил.
Его приглашали переводчиком в отдел культуры г. Кировска, а также на различные международные мероприятия, поскольку он мог свободно вести синхронный перевод во время заседания [Казаков, 2013: 33]. Дети информанта знают только карельский язык, поскольку обычно ездили на каникулы в Калевалу.
Информант 3 (1932 г.р.) происходит из моноэтнической ингерманландской семьи, в детстве она знала финский язык. Сейчас родной язык совсем забыла:
Когда умерла бабушка, папина мама, остальные не стали разговаривать. А мне так радостно было. Может, меня тогда дразнить не будут.
Информант 4 (1936 г.р.) в детстве осталась круглой сиротой и была лишена возможности общаться на родном языке. Сейчас совсем немного понимает по-фински. А письма, которые ей пишут по-фински родственники из Финляндии, пересылает троюродной сестре в Петрозаводск, чтобы та перевела:
Я говорила по-фински до одиннадцати лет. Я помню, что когда попала в детский дом в Мончегорске, мне задавали вопросы, и я машинально отвечала по-фински. Потом до меня доходило, а что же я говорю? Потом переходила на русский. И всё. За пять лет я всё забыла.
Родители информанта 5 (1948 г.р.) жили в ингерманландской деревне, учились в финской школе. До поступления в школу информант русского языка не знала, так как в семье говорили по-фински, а в детский сад девочка не ходила:
Между собой общались по-фински, уклад был финский. Родители и русский язык знали, хоть и говорили с акцентом, но понимали. В семье говорили по-фински. Когда я пошла в школу, я ни слова не знала по-русски. А за пятьдесят с
88
чем-то лет переучили так, что я и язык забыла, и даже акцента нет. Хотя, когда я бываю в Финляндии, то понимаю язык на бытовом уровне. В паспорте у мены всегда стояла национальность «финка». Сейчас все стали русскими.
Информант 20 (1931 г.р.) происходит из ингерманландской семьи. Раньше знала финский язык, теперь, лишившись общения, его забыла:
Сейчас очень мало слов знаю. Пока тетка жива была, я ездила к ней. Мы по-фински говорили. А как она умерла - всё. С кем тут говорить. Теперь забыла. Стала ездить к сестре. Мы с ней по-русски говорили.
Таким образом, по мере потери старших финноязычных родственников информант стала забывать родной язык и превратилась в «полуязычную» (как иногда обозначают данный феномен социолингвисты [Вахтин, 2001: 253]). Своих сыновей финскому языку она не учила. Старший сын сейчас учит финский язык, поскольку хочет переехать на постоянное место жительства в Финляндию. Со слов невестки, он хорошо говорит по-фински. В данном случае очевидна мотивация в изучении материнского языка и, соответственно, его инструментальная функция.
Информант 7 (1927 г.р.) происходит из финно-карельской семьи, в которой говорили по-фински:
Мама тоже хорошо говорила по-фински.
Карельский язык весьма незначительно отличался от восточно-финских диалектов [Хакамиэс, 2002]. Е.Ю. Дубровская отмечает, что вся Архангельская Карелия и часть олонецких карелов Повенецкого уезда говорит на хорошем финском языке благодаря постоянным контактам с Финляндией. Язык этих карелов близок к литературному финскому [Дубровская, 2002: 47]. Отец информанта, по-видимому, был из «красных финнов», член партии, в Гражданскую войну был в отряде Тойво Антикайнена. В Карелии республиканское правительство, состоявшее до репрессий 1930-х годов в основном из так называемых красных финнов (революционеров, эмигрировавших из Финляндии после поражения там революционного движения), стояло на позициях внедрения в школах преподавания на финском языке [Судьбы финно-угров, 2006: 38]. Отец окончил в Ленинграде советские инструкторские курсы высшего командного состава Рабочекрестьянской Красной Армии. По другим источникам [Книга памяти финнам, 2010: 249], отец был столяром, возможно, перед арестом он поменял род деятельности. Такие случаи сознательного понижения социального статуса в целях самосохранения были типичны, например, они отмечаются в семьях информантов 10 и 21. Отец информанта 7 был репрессирован. Его арест в биографии и памяти дочери связан одновременно и с «арестом» финской книги, в которой было написано об отце, и с исключением из финской школы:
У меня было много-много финских книг. Вот. Одна книга была у нас дома «Они защищали Родину». Вот там фотография нашего отца была. И когда отца забрали, и книгу эту забрали. Я эту книгу уже читать умела по-фински, мне восемь лет было.
Информант смогла окончить только два класса финской школы:
Когда отца забрали, нас из школы выгнали. Мы утром пришли в школу, а нас в школу не пустили даже. Сказали, дети врага народа не будут учиться в школе. Директор школы был финн. Его расстреляли около школы прямо при всех детях. Дети видели это всё. Вот.
Живя всю жизнь среди русских, она перешла на русский язык:
Я могу разговаривать. Если три-четыре дня - то я вспомню. Когда разговаривают финны, то я понимаю. Но мне трудно говорить. Когда я приезжаю в Карелию, они лепечут, а я говорю: «Вы хоть при мне говорите по-русски, я вас понимаю, а ответить вам не могу». Иногда могу ответить, а иногда и не могу ответить <...>. Финны в Карелии поженились на карельских
89
девках. Они уже и по-фински не разговаривают, всё по-карельски да по-русски в основном.
До сих пор она говорит по-русски с лёгким акцентом. Русскому языку ее учил муж: Теперь по-человечески разговариваю... Но иногда «он» и «она» путаю».
Интересна оговорка (может быть, ироничная) информанта: «по-человечески», то есть по-русски. Создается впечатление, что к родному языку она относится как к языку «второго сорта».
Информант 18 (1956 г.р.) из финно-карельской семьи:
Отец в совершенстве знал финский. А дома у нас говорили по-карельски. Я свободно говорю по-карельски и южных финнов понимаю. Я в школу пошла -русского языка не знала. Меня специально незадолго до школы отдали в садик, чтоб я хотя бы немного русский выучила.
Дочь информанта также утверждает:
Я южных финнов понимаю. А северных финнов совсем не понимаю.
Некоторые информанты посещали курсы по изучению финского языка. Такие курсы были организованы при Хибинском обществе российско-финляндской дружбы «Соседи - Naapurit», и занятия вела двоюродная сестра информанта 8 [Казаков, 2013: 14]. Из информантов эти курсы посещали 2, 9, 10, 13. Членами этого общества, помимо выше перечисленных, были отец информанта 24, информант 15 и ее мать, 22. Недавно членом этого общества стал информант 23 (1980 г.р.). Он вспоминает свое детство:
Бабушка с подружками соберутся и чешут по-фински. Чего они там говорят? Потом меня стали приучать, когда я маленьким был.
- Ну и как, успешно?
- Не очень.
Потом информант 23 изучал финский язык в Йоэнсуу:
Там университет и при нем были курсы. Ну и я так неплохо понимал. Но потом прошло..., сколько?... больше 10 лет и стал забывать без практики. Ну, так, отдельные слова, фразы.
Информант 8 (1950 г.р.) не знает финского языка, только отдельные слова:
Нас финскому и не учили даже, потому как финнов притесняли хорошо. Поэтому отец и не хотел, чтобы мы знали, нас от этого оберегали.
Подобная ситуация сложилась и в семье информанта 24 (1951 г.р.). Она и ее брат финский язык не знают:
Папа боялся нас учить.
Сам отец (1913 г.р.) свободно разговаривал и читал по-фински. Он окончил финскую школу, а его мать была учительницей.
Информант 9 (1955 г.р.), родственница информанта 6, говорит, что не знает финского языка. Но, по моим наблюдениям, справку, полученную из архива Финляндии, отчасти переводила сама.
Информант 12 (1959 г.р.) происходит из финно-русской семьи, родился в Эстонии и до поступления в институт жил там:
Я хорошо знал эстонский, финский не выучил, хотя в принципе они родственные.
Отец информанта финский язык знает, с 1993 г. живет в Хельсинки.
Информант 13 (1947 г.р.) из русско-финской семьи:
Мама говорила на чистейшем финском языке. Когда она приезжала в Финляндию, она ничем не отличалась от местных финнов.
- А Вы сами владеете финским языком?
- Я раньше ходила на курсы финского языка. Но, можно сказать, что языка я не знаю. Когда я приезжаю в Рованиеми к сестре, и мы с ней идём в магазин, она мне говорит, чтобы я молчала, потому что многие финны неприязненно относятся к русским.
90
У информанта 14 (1958 г.р.), родственницы информантов 3 и 13, финка только бабушка:
Когда семью сослали в Хибины, из них никто не знал русского языка, поэтому работали уборщицами. Даже мама до трех лет говорила только по-фински.
Информант 14 от бабушки запомнила с детства лишь несколько фраз по-фински.
У информанта 16 (1981 г.р.) финном был дедушка. Финский язык не знает:
Только карельский чуть-чуть, в школе учила.
А отец информант 16 не знает ни финского, ни карельского языка, поскольку в семье по настоянию деда финская тема была под запретом.
Информант 19 (1953 г.р.) из финно-русской семьи. Отец из-за репрессий против финнов (тем более что он из семьи колонистов) не учил своих детей родному языку:
Он даже детей не научил финскому языку. Я не знаю финский язык. Вот сын мой знает, он учил финский язык, ездил туда учиться.
Сын иногда ездит в Финляндию на заработки. Мать информанта 19, русская, знала финский язык, потому что жила в финноязычном окружении, и ходила в финскую школу. Получается, что родители знали финский язык, а их дети нет.
Что касается информантов 11, 17, 21 и 24, то шансов сохранить знание финского языка у них было мало. Во-первых, матери у всех русские (у информанта 24 - белоруска), и в семьях говорили только по-русски. Это косвенно указывает на то, что культурное влияние матерей в семьях преобладает. Во-вторых, семьи жили в русскоязычном окружении. Однако определяющим фактором знания или незнания финского языка оказывается личная заинтересованность в своих финских корнях. Подтверждением является то, что информант 10, у которой мать русская и которая воспитывалась на русской культуре, достаточно хорошо владеет финским языком.
Особо хочется сказать об ингерманландцах. Язык ингерманландских финнов относится к группе юго-восточных диалектов финского языка [Заднепровская, 2002: 530]. Финское население Ленинградской области в силу исторических обстоятельств веками жило в изоляции от своих финских соплеменников, и его речь в меньшей степени подверглась нивелирующему воздействию финского литературного языка, чем народная речь на территории Финляндии. Поэтому в ней до сих пор сохранилось немало архаичных элементов [Коломайнен, 2010: 11]:
Моя двоюродная сестра <филолог, живет в Финляндии - Е. Б.> говорит, что мы, финны-ингерманландцы, больше сохранили свои имена, фамилии финские, чем финны, которые живут в Финляндии. У них нет такой финской чистоты, как у нас (5).
Интересен тот факт, что выходцы из России, проживающие в Финляндии, стараются привить своим детям знание русского языка:
До трех лет они не отпускают внуков в садик, говорят с ними по-русски. Родной язык у них русский, чтобы они не потеряли русские корни (5).
Известно, что язык является одним из основных этностратифицирующих признаков. Для того чтобы отделить себя от другой группы, говорящей на том же языке, члены этнической, субэтнической или локальной группы подчеркивают реально существующие в языке отличительные черты, то есть показывают разницу между территориальными вариантами языка [Вахтин, Головко, Швайтцер, 2004: 205]. Иногда интервью начиналось со слов: «Мы - ингерманландцы» (5). Бывают случаи, когда ингерманландцы говорят: «Мы не финны, мы - ингерманландцы». Когда в 2010 г. проводилась перепись, некоторые из опрошенных идентифицировали себя не как финны, а как ингерманландцы. Эти сведения получены от переписчиков. Из тринадцати наших информантов, которые имеют ингерманландские корни, двенадцать знают об этом и не отделяют себя от финнов. Только информант 3 не знает о своих ингерманландских корнях.
91
В биэтнических семьях общение происходит на русском языке. Поэтому использование русского языка стало нормой для всех информантов. Замещение во внутрисемейном общении финского языка русским, ухудшение знания финского языка связаны с широким развитием национально-смешанной брачности [Кожанов, Яловицына, 1998: 161]. У всех опрошенных информантов супруги (если таковые имеются) не финны. Более молодое поколение живет в отрыве от финской языковой среды при тесном взаимодействии с русскоязычным окружением. Однако в национально смешанных семьях знание детьми титульного языка зависит от культурных установок и поведения родителя-финна, особенно если мать финской национальности, поскольку мать в значительно большей степени, чем отец, общается с ребенком с самого раннего возраста. Для сравнения: информант 22 из биэтнической семьи, мать - финка, информант 22 свободно владеет финским языком. Информант 15 также из биэтнической семьи, мать - финка, однако информант 15 материнского языка не знает. Причины такой ситуации, по всей видимости, заключаются в том, что, во-первых, у информанта 22 отец карел, а у информанта 15 - русский. Карелы и финны - этнически родственные народы. Во-вторых, информант 22 жил в карелоязычной среде, а информант 15 в русскоязычном окружении. В-третьих, у информанта 22 была бабушка-финка, которая также общалась с ним по-фински. В-четвертых, у информанта 22 мама была учительницей, и нельзя отрицать культурный фактор.
Таким образом, происходит языковая ассимиляция, то есть смена родного языка через двуязычие. Выбор двух языков фиксирует противоречие между реальностью и идеалом: по национальности родной язык - финский, а по общению - русский. В условиях репрессий, запретов и русификации молодые поколения быстро забывали родной язык [Карху, 1999: 153]. В результате типичной стала картина: если родители дома часто говорят по-фински, дети понимают, но сами не говорят, а внуки уже не понимают по-фински. М. Сводеш в своей статье «Социологические заметки об упадке языков» указывал, что переход с одного языка на другой зависит от возраста и культурного статуса [Вахтин, 2001: 195]. Лица старшего поколения в большей степени привержены
титульному языку. Если в семье есть бабушка, говорящая по-фински, то внуки тоже будут (в разной степени) знать язык (информанты 2, 6, 22, 23). В настоящее время национальный язык сохраняется как домашний лишь у некоторых представителей старшего поколения.
Причин утраты знаний родного языка много, они обусловлены территориальнопоселенческими, институциональными, политико-идеологическими, демографическими, индивидуально-биографическими и другими факторами, к которым можно отнести:
- дисперсное расселение;
- русскоязычное окружение, культурное давление СМИ;
- воспитание в детском доме среди русского окружения;
- обучение в русской школе; русский язык был языком школьного обучения, поэтому многие в быту переходили на него [Шлыгина, 1997: 53];
- репрессии против финнов, боязнь говорить на родном языке, родители старались оберегать своих детей и говорили с ними по-русски;
- межэтнические браки;
- низкий престиж языка; финских детей дразнили, если они говорили по-фински. Финский язык не имел сколько-нибудь высокого статуса, и многие хотели скрыть или, по крайней мере, не подчеркивать, что они финны. Не хотели, чтобы на них указывали, как на «чухну» [Энгман, 2008: 301]. Как мы видим, языковой сдвиг (утрата титульного языка [Вахтин, 2001: 14]) происходит из-за негативного отношения к финскому языку, когда возникает сомнение в целесообразности сохранять ему верность.
У большинства информантов старшего поколения, по их ретроспективным оценкам, было желание не выделяться среди русского окружения, быть как все, стереть свои отличия, речевой акцент. Был стимул учить русский язык, переход на него мотивировался государственным статусом русского языка, стремлением получить
92
хорошее образование и обеспечить свою карьеру. Язык большинства - это еще и официальный общегосударственный язык, средство интеграции граждан. Культурная интеграция, в том числе языковая ассимиляция, есть важный этап социализации финнов и их детей. Это не исключает личной «культурной инициативы» потомков финских семей в сохранении и изучении языка. Так, старшая дочь информанта 6, несмотря на то, что по происхождению является финкой лишь «на 25%», владеет финским языком на бытовом уровне, у нее явно присутствует потребность в причастности к финской культуре (в недавнем прошлом она посещала курсы финского языка), часто ездит в Финляндию. Кроме того, в детстве общалась с бабушкой по-фински.
Таким образом, сохранность родного языка в переселенческих семьях с финскими корнями зависит в первую очередь от субъективного фактора: личной заинтересованности представителей этих семей. Знание финского языка не является определяющим признаком этнической принадлежности. С одной стороны, из одиннадцати информантов, которые в той или иной степени владеют финским языком, финнами себя считают только шестеро (1, 2, 5, 6, 7, 18). С другой стороны, семь информантов, которые идентифицируют себя как финны, не знают (или забыли) финский язык (3, 4, 8, 12, 16, 20, 21). Сказанное подтверждает, что язык и этническая самоидентификация далеко не всегда совпадают. Подводя итоги, можно утверждать, что основной причиной, по которой люди перестают говорить на титульном языке, является то, что они перестают испытывать в нем потребность.
Влияние русского языка на языки не титульных народов (в том числе на финский) - закономерное следствие и часть процесса культурной конвергенции. На сохранность родного языка большое влияние имеет рост числа смешанных браков. В рассматриваемый период языковая политика была направлена на расшатывание традиционной культуры и «забывание» материнских языков в пользу государственного с тем, чтобы «выплавить» новую историческую общность людей - советский народ [Вахтин, 1993: 78-79]. Естественным было стремление слиться с титульным народом, выдать себя за представителя той национальности, которая занимала в иерархии место над собственной этнической группой. Нежелание говорить по-фински являлось определенным выражением процесса интеграции [Энгман, 2008: 303]. Происходит утрата языка (финского) с заменой его на язык большинства (русского). Рассеянные по всей стране финны неизбежно будут терять и дальше язык и культуру, забывать обычаи [Гильди, 1996: 257], поскольку дисперсное расселение, проживание в иной языковой среде отрицательно влияет на сохранность любого языка. Сохранность и жизнеспособность финноязычной культуры при постоянном уменьшении финского населения (и за счет эмиграции, и в результате аккультурации) вызывает серьезные сомнения [Такала, 2010: 41]. Наблюдается обрусение финнов. Даже те информанты, которые знают финский язык, всё же основным для себя языком считают русский.
Конечно, трудно судить о степени владения финским языком опрошенных, когда сам интервьюер им не владеет. Поэтому приходится доверять сведениям, полученным у информантов. Не исключено, что самооценка самих информантов субъективна. По крайней мере, в процессе работы создалось впечатление, что некоторые из них занижали свои познания. Если это так, мотивы здесь, скорее всего, «охранительные». В любом случае, наше исследование нельзя считать завершенным.
Информанты:
1 (М., 1922 г.р.), 2 (Ж., 1946 г.р.), 3 (Ж., 1932 г.р.), 4 (Ж., 1936 г.р.), 5 (Ж., 1948 г.р.), 20 (Ж., 1931 г.р.) из моноэтнических семей финнов-ингерманландцев.
Остальные информанты из гетероэтнических семей: 6 (Ж., 1927 г.р.), 7 (Ж., 1927 г.р.), 8 (Ж., 1950 г.р.), 9 (Ж., 1955 г.р.), 10 (Ж., 1945 г.р.), 11 (Ж., 1943 г.р.), 12 (м., 1959 г.р.), 13 (Ж., 1947 г.р.), 14 (Ж., 1958 г.р.), 15 (Ж., 1951 г.р.), 16 (Ж., 1981 г.р.), 17 (м., 1984
93
г.р.), 18 (Ж., 1956 г.р.), 19 (Ж., 1953 г.р.), 21 (М., 1964 г.р.), 22 (М., 1935 г.р.), 23 (М., 1980 г.р.), 24 (Ж., 1951 г.р.)
Список литературы
Анфертьев А.Н. Пролегомены к изучению этнической истории // Этносы и этнические процессы. Памяти Р. Ф. Итса. М.: Восточная литература, 1993. С. 62-69.
Архимандрит Августин (Никитин). Карельские и финские переводы богослужебных книг (страницы истории). Финно-угры и соседи: проблемы этнокультурного взаимодействия в Балтийском и Баренцевом регионах / Сборник научных статей. СПб: АРТ_ЛЮКС, 2002. С. 250-262.
Вахтин Н.Б. Коренное население Крайнего Севера Российской Федерации. СПб. -Париж: Издательство Европейского Дома, 1993. 96 с.
Вахтин Н.Б. Языки народов Севера в ХХ в. Очерки языкового сдвига. СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. 338 с.
Вахтин Н.Б., Головко Е.В., Швайтцер П. Русские старожилы Сибири: Социальные и символические аспекты самосознания. М.: Новое издательство, 2004. 292 с.
Воленс Н.В. Колонисты Мурмана и их хозяйство: Материалы статистикоэкономического исследования 1921-1922 гг. / Труды НИИ по изучению Севера. М., 1926. 112 с.
Всесоюзная перепись населения 1939 года: Основные итоги / Под ред. Ю.А. Полякова. М.: Наука, 1992. 256 с.
Всесоюзная перепись населения 1970 года. Сборник статей под ред. Г.М.Максимова. М.: Статистика, 1976. 286 с.
Гильди Л.А. Расстрелы, ссылки, мученья. СПб., Б. и., 1996. 311 с.
Дробижева Л.М. Государственная и этническая идентичность: выбор и
подвижность // Гражданские, этнические и религиозные идентичности в современной России. М.: Издательство института социологии РАН, 2006. С.10-21.
Дубровская Е.Ю. Финны и карелы на страницах финляндской русскоязычной периодики начала ХХ в. Финно-угры и соседи: проблемы этнокультурного взаимодействия в Балтийском и Баренцевом регионах / Сборник научных статей. СПб: АРТ ЛЮКС, 2002. С.44-54.
Заднепровская А.Ю. Ингерманландские финны // Многонациональный Петербург: История. Религия. Народы / Науч. ред. И.И. Шангина. СПб: Искусство-СПб, 2002. С.528-542.
Исканиус С. Языковая идентичность русскоязычной молодежи - иммигрантов в Финляндии // Антропология. Фольклористика. Лингвистика: Сборник статей. СПб.: Изд-во ИДПО «Европейский ун-т в Санкт-Петербурге», 2002. Вып.2. С.314-328.
Итоги всесоюзной переписи населения 1970 года. Том IV: Национальный состав населения СССР, союзных и автономных республик, краев, областей и национальных округов. М.: Статистика, 1973. 648 с.
Казаков Л. Соседи - Naapurit (общество дружбы двух народов). Апатиты: Издательство КНЦ РАН, 2013. 101 с.
Казакова К.С. Становление и развитие системы школьного образования на Кольском Севере в 1930-е годы // Труды КНЦ РАН (Гуманитарные исследования) / ред.
В.П.Петров, И.А.Разумова. Апатиты: Изд-во КНЦ РАН, 2012. С.111-121 .
Карху Э.Г. Малые народы в потоке истории. Исследования и воспоминания. Петрозаводск: изд-во ПетрГУ, 1999. 255 с.
Карху Э.Г. Финско-русские литературные связи XIX-XX веков // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России: Сборник научных статей / Под науч. ред. А.Н. Цамутали, О.П. Илюха, Г.М. Коваленко. Великий Новгород: НовГУ им.Ярослава Мудрого, 2004. С.43-88.
94
Книга памяти финнам, репрессированным за национальную принадлежность в СССР. Т.1. /сост. Гильди Л.А., Браудзе М.М. СПб: ООО «Гиоль», 2010. 655 с.
Кожанов А.А., Яловицына С.Э. Этносоциологическое обследование финского населения Карелии: основные задачи и первые результаты // Финны в России: история, культура, судьбы. Петрозаводск: Издательство ПетрГУ, 1998. С.129-174.
Коломайнен Р.П. Российские финны: меньше, чем субэтнос и больше, чем диаспора // Российские финны: вчера, сегодня, завтра. Сборник статей, посвященный 20-летию Ингерманландского союза финнов Карелии / Науч. ред. Е.И. Клементьев. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2010. С.8-13.
Лескинен М.В. Образ финна в российских популярных этнографических очерках последней трети XIX в. // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России: Сборник научных статей / Под науч. ред. А.Н. Цамутали, О.П. Илюха, Г.М. Коваленко. Великий Новгород: НовГУ им.Ярослава Мудрого, 2004. С.154-191.
Национальный состав и владение языками, гражданство / Итоги Всероссийской переписи населения 2002 г.: В 14 т. Федер. служба гос. статистики. Т. 4. Кн. 1. М.: ИИЦ «Статистика России», 2004. 946 с.
Путеводитель по Северу России (Архангельск. Белое море. Соловецкий монастырь. Мурманский берег. Новая Земля. Печора) / Составлен Д.Н. Островским. СПб: Издание Товарищества Архангельско-Мурманского пароходства, 1898. 146 с.
Судьбы финно-угров и политика. Экспертная записка ИЭА РАН на запрос Комитета по международным делам Госдумы РФ // Этнографическое обозрение. М., 2006. № 1. С.4-38.
Такала И.Р. Финский язык в Карелии: история и судьба // Российские финны: вчера, сегодня, завтра. Сборник статей, посвященный 20-летию Ингерманландского союза финнов Карелии / Науч. ред. Е.И. Клементьев. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2010. С.24-41.
Хакамиэс П. Восток и Запад - отражение границы в этнических взаимоотношениях в Восточной Финляндии // Народные культуры Русского Севера: Материалы российскофинского симпозиума (3-4 июня 2001 года) / Отв. ред. Н.В. Дранникова. Архангельск: Поморский государственный университет, 2002. 163 с.
Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы, расы, культуры. М.: Наука, 1985.
271 с.
Шабаев Ю.П., Шилов Н.В., Денисенко В.Н. Язык и этничность: дискуссия о языковой политике в регионах проживания финно-угров // Этнографическое обозрение. М., 2009. № 2. 92-105 с.
Шлыгина Н.В. Ингерманландия: проблемы этнографического изучения //
Этнографическое обозрение. М., 1997. № 3. 45-56 с.
Энгман М. Финляндцы в Петербурге. СПб: Европейский Дом, 2008. 470 с. Этнокультурное развитие национальных меньшинств на Северо-Западе России, в северных странах и странах Балтии. Петрозаводск, Карельский научный центр РАН, 2012. 164 с.
Приложение
Итоги всесоюзной переписи населения 1970 г.
[Итоги всесоюзной переписи..., 1973: 11-56]
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ НАСЕЛЕНИЯ СССР ПО НА] ЦИОНАЛЬНОСТИ И ЯЗЫКУ
Число лиц данной национальности из них считают родным языком язык своей национальности
1959 г. 1970 г. 1959 г. 1970 г.
финны 92717 84750 59,5% 47%
95
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ФИННОВ СССР ПО ЯЗЫКУ
Всего финнов В том числе считают родным языком
финский русский другие языки
Оба пола 84750 43208 36016 5526
мужчины 35576 16417 16838 2321
женщины 49174 26791 19178 3205
Городское население 51252 23536 24978 2738
Сельское население 33498 19672 11038 2788
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ФИННОВ РСФСР ПО ЯЗЫКУ
Всего финнов В том числе считают родным языком
финский русский другие языки
Оба пола 62307 32253 29858 196
мужчины 26416 12283 14050 83
женщины 35891 19970 15808 113
Г ородское население 37176 17103 19966 107
Сельское население 25131 15150 9892 89
Итоги Всероссийской переписи населения 2002 г.
[Национальный состав и владение языками ..., 2004: 24, 53]
СОСТАВ ФИННОВ РФ
Городское и сельское население Городское население Сельское население
Числен- ность из них владеют русским языком Числен- ность из них владеют русским языком Числен- ность из них владеют русским языком
Финны 34050 33931 23484 23391 10566 10540
Финны- ингерманландцы 314 314 274 274 40 40
СОСТАВ ФИННОВ ПО СУБЪЕКТАМ РФ
Регион Численность из них владеют русским языком
Мурманская область: Финны, 426 424
Финны- ингерманланды 3 3
Сведения об авторе Бусырева Елена Владиславовна,
96
соискатель ученой степени кандидата исторических наук, м.н.с. Центра гуманитарных проблем Баренц-региона КНЦ РАН
Busyreva Elena Vladislavovna,
degree-seeking student, junior research fellow of Barents Centre of Humanities of the Kola Science Centre, RAS
УДК 623.827-058.66(470.21):316.52 И.А. Разумова
К ИСТОРИИ ОДНОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ ТРАГЕДИИ: ЛИТЕРАТУРНЫЕ ИСТОЧНИКИ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ1
Аннотация
В статье рассматриваются особенности освещения, осмысления и символизации трагического исторического события в текстах разных авторов. Речь идет о коллективной гибели моряков атомной подводной лодки «Курск» в 2000 г. Авторы источников представляют разные общественные инстанции. Значения, которыми наделяется событие, симптоматичны для времени, страны, состояния ее культуры, социального самочувствия определенных общественных групп и их представителей.
Ключевые слова:
интерпретация, дискурс, коллективная гибель, профессия группы риска.
I.A. Razumova
THE HISTORY OF ONE NATIONAL TRAGEDY: LITERARY SOURCES AND INTERPRETATIONS
Abstract
The article considers the peculiarities of lighting, reflection and symbolization tragic historical events in texts by different authors. We are talking about the collective death of seafarers nuclear submarine "Kursk" in 2000. The authors of the sources represent different public authorities. Values, which is vested in the event, symptomatic for time, country and culture, social well-being of certain social groups and their representatives.
Key words:
Interpretation, discourse, collective death, occupation risk.
Коллективная гибель людей - всегда событие высокой социальной значимости. Тем более если оно напрямую связано с интересами государства, включено в орбиту политики и имеет международный резонанс. Сам характер события предоставляет неограниченные (теоретически) возможности для его сверхсимволизации, разнообразных интерпретаций и использования различными политическими силами, институтами, идеологами и т.д. К таким событиям, безусловно, относится гибель 118 моряков
1 Статья выполнена по материалам исследований, проведенных при финансовой поддержке Программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Традиции и инновации в истории и культуре» по проекту «Погребально - мемориальная культура «советских» городов в XX - начале XXI вв.».
97
