CC BY
50
P.Jl. Смулаковская, 2005
СОДЕРЖАНИЕ ЛЕКСЕМ «ДВОР» И «АРБАГСТВО»
В ТВОРЧЕСТВЕ Б. ОКУДЖАВЫ И РЕАЛИЗАЦИЯ ОППОЗИЦИИ СВОИ (СВОЙ) - ЧУЖИЕ (ЧУЖОЙ)
Р.Л. Смулаковская
Известно, что оппозиция «свой — чужой» относится к основным семантическим противопоставлениям, имеющим для народов мира практически универсальный характер Членение универсума на «свой» и «чужой» мир имеет множественную интерпретацию, реализующуюся в оппозициях типа «мы — они», «этот — тот», «здесь — там», «близкое — далекое» и других. Более того, формируется противопоставление на аксиологической основе в виде оппозиции «хороший — плохой», «с резко отрицательной оценкой всего того, что принадлежит “чужому” миру»2. Существенно, что «некоторые черты в творчестве больших писателей и художников можно было бы понять как порою бессознательное обращение к изначальному фонду и его возрождение (иногда сознательно подкрепленное обращением к фольклорной традиции)»3. Нам представляется, что поэзия Булата Окуджавы дает возможность выявить современное наполнение этой универсальной оппозиции.
Цикл московских песен, как называл их сам Булат Окуджава, складывался на протяжении всей жизни поэта: «Мне давно хотелось написать песню о Москве, городе, который я так люблю. Но не похожую на гимн, а какую-то интимную, выразить мою любовь. Вот так я думал, мечтал, мечтал... — и получился такой вот цикл московских песен»4. Пространство, обозначенное именем «Москва», для поэта «свой» мир — «мир уникальных, индивидуальных, определенных в своей конкретности и известных в своей определенности для субъекта сознания и речи дискретных объектов, называемых собственными именами»5. Действительно, «свое» пространство хорошо освоено, структурировано, представляет собой топонимически очерченный локус. Городское пространство создается микротопонимами, в одной только песне «Часовые любви» их шесть: Смоленская, Никитские (ворота), Петровка, Волхонка, Неглинная, Арбат (25). В других текстах оно дополняется Тверской, Таганкой, Филями. Два @ последних названия связаны с именем Вла-
димира Высоцкого и использованы в посвященной ему песне «Как наш двор ни обижали...»: «Ведьмы воспели королей,/от Таганки до Филей — / пусть они теперь поэту воздадут по чину!» (171). Несомненно, Высоцкий входил в круг тех, кого называют «своими», так же, как Юра, Фазиль, Белла, как и те неназванные (мальчики, девочки) и названные (Ленька Королев), объединенные двором. Лексема двор — одна из ключевых не только в песенном дискурсе Окуджавы, но и в реализации оппозиции «свои — чужие» на уровне обыденного сознания. Это различие «вполне определенно известно в нашем быту уже мальчишкам одного подъезда, одного дома, одного двора с несколькими домами, одной улицы с несколькими дворами и выражается в верности “своим”, драками с “чужими”...»6. Содержание, которым наполняется это слово в песенном идиолекте поэта, определяется не словарной дефиницией, а общностью когнитивной базы носителей той или иной культуры. Для Б. Окуджавы и его сверстников двор — это прежде всего единство людей, своих, связанных близкими отношениями. Двор — это социум, пространство, способное к защите членов этого социума, как дом. Н.В. Уфимцева замечает, что «в понятие “дома” для русского входит и двор»7. Об этом свидетельствуют и высказывания современных дизайнеров, утверждающих, что «двор — это промежуточная ткань, связующая интимную жизнь жилища с общественной жизнью улицы, площади. <...> Когда жизнь улицы становится до дна официальной, когда пластика публичного поведения такова, что по улице идут, как по канату, — бдительно сохраняя равновесие и не делая резких движений, — то раскованный жест остается только жилищу»8.
Интересно, что в большинстве случаев слою «двор» используется в форме единственного числа, которая, по мысли А. Пеньковс-кого, плохо согласуется с категорией «чуждости», но маркирует «свой» мир, «в котором и нарицательные имена ведут себя как
собственные»9. Однако есть два случая употребления формы множественного числа, которые заслуживают внимания.
1. «Ах, война, что ж ты сделала, подлая: / стали тихими наши дворы, /наши мальчики головы подняли, / повзрослели они до поры, / на пороге едва помаячили, / и ушли, за солдатом солдат... /До свидания, мальчики!Мальчики, / постарайтесь вернуться назад» (44). Форма множественного числа в «своем» мире используется в значении неоднородного множества; действительно, дворы разные, но в данном случае они объединены — не столько местоимением «наши», сколько общей судьбой. В этом тексте представлена (во второй строфе повторена) архетипическая ситуация, столь характерная для фольклора (мифа): «свои» (мальчики из нашего двора) уходят из «своего» пространства, от «своих» в пространство «чужое» (война), враждебное. Обозначена граница между качественно различными мирами — «порог» и место-имение 3-го лица, единичное в тексте, организованном на основе 2-го лица, и поэтому усиливающее семантику отстранения, взгляда со стороны, как и номинация «солдат». Очень важна последняя строка, где «вернуться назад» означает возвратиться в «свое» пространство, защищенное и защищающее. Эта строка повторяется трижды в данном стихотворении. Есть у нее и продолжение в поздней песне «Первое послевоенное танго»: «Поплачьте, девочки мои,
о том, что вспомнилось: / не уходите со двора, нет счастья в этом!» (193).
2. «Живописцы, окуните ваши кисти / в суету дворов арбатских и в зарю...» Последние две строки: «Ничего, что мы чужие. Вы рисуйте!/ Я потом, что непонятно, объясню» (99). Множественное число здесь может быть обусловлено чужой точкой зрения, при этом прилагательное «чужие» лишено пейоративной оценки, реализуя значение «посторонний», а не «чуждый». Сама идея множественности, неуникальности снимается определением «арбатский», которое вполне можно посчитать аналогом постоянного эпитета. Мифологизируется не просто двор, но двор арбатский, заметим, что прилагательное может отсутствовать, но смысл его аккумулируется существительным и не пропадает.
Нет сомнений, что Арбат для истинных знатоков и ценителей творчества Б. Окуджавы превратился в прецедентный феномен, хранящий в свернутом виде информацию, доступную только «своим», это пароль-идентификатор. Исследователи отмечают, что образ Арбата составил особый «текст» в культуре города
1960—1980-х годов, «район Арбата стал маркированным, то есть отличным от других районов города и окруженным особой духовной аурой»10.
Арбат для Окуджавы больше, чем просто микротопоним. Арбат и арбатский двор в своем единстве приобретают свойства культурного концепта, объединенного именем «Ар-батство»: «Арбатство, растворенное в крови, / неистребимо, как сама природа»(187). Ядро этого концепта связано с такими понятиями, как «Совесть, Благородство и Достоинство». В одном из стихотворений, написанных в конце 1980-х годов и посвященных Б. Ахмадулиной, поэт раскрыл содержание слова «достоинство»: « Чувство собственного достоинства— это просто портрет любви. /Ялюблю вас, мои товарищи, — боль и нежность в моей крови. / Что
б там тьма и зло ни пророчили, кроме этого ничего / не придумало человечество для спасения своего»11. Атрибуты, определяющие концепт, — это духовное единство, то есть братство, душевная теплота, любовь. Связь окказионализма «арбатство» со словом «братство» очевидна не только на фонетическом и словообразовательном уровнях, но и на семантическом: «содружество (высок.); союз»12.
Многослойность содержания слова-концепта «арбатство» реализована в песне «Пускай моя любовь, как мир, стара...». Основу текста составляет языковая игра, своеобразное «коммуникативное многоголосье», благодаря которому происходит семантический взрыв, процесс деавтоматизации восприятия. Б. Окуджава использует прием контаминации значений двух омонимов в сочетании с па-ронимической аттракцией. Ключевыми оказываются два омонима: «двор»1 с пространственным значением и «двор»2 с актуализированным компонентом «привилегированное сословие». «Я — дворянин с арбатского двора, / своим двором введенный во дворянство. // За праведность и преданность двору / пожалован я кровью голубою» (187). Однако такое разделение достаточно условно, смысл диффузен и осложнен тем содержанием лексемы «двор», о котором мы уже вели речь и которое актуализируется сочетаниями «свой двор» и «арбатский двор». Сословные привилегии — это привилегии братства и дружества, сошедшиеся в арбатстве. Заметим, что «двор» через паронимическую аттракцию сближен семантически с такими словоформами в тексте, как «доверялся», «добра», «растворенное», несущими положительную оценку. Знаменательна последняя строфа: «Когда кирка, буль-
48
Р.Л. Смулаковская. Содержание лексем «двор» и «арбатство» в творчестве Б. Окуджавы
дозер и топор / сподобятся к Арбату подобраться / и правнуки забудут слово «двор» — /согрей нас всех и собери, арбатство» (187). Исчезает Арбат как «свое» конкретное внешнее пространство, оно становится иным, «чужим», но сохраняется как «свое» пространство метафизическое, внутреннее, поименованное арбатством. Идентификация «свой/свое» в стихах Б. Окуджавы, относящихся к началу 1990-х годов, также связана с Арбатом. Приведем лишь два примера: 1. «Американская фантазия»: «Да, этот тип в моем обличье, он так беспомощен по-птичьи, / так по-арбатски бестолков. // Он раб минувших сантиментов... »13.
2. «Звезда Голливуда»: «И вот она в городе, где проживают колибри / и Господа славят, где домики к скалам прилипли, / а рядом течет по-арбатски знакомо Ферфакс...»14. Можно вполне согласиться с утверждением, что «эпопея Арбата, его цивилизация, его миф и его судьба представляют собой концентрированное выражение интеллигентского этапа русской истории и русской духовности»15.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М., 1988. С. 15.
2 Пеньковский А.Б. О семантической категории «чуждости» в русском языке // Проблемы структурной лингвистики 1985—1987. М., 1989. С. 54.
3 Иванов В.В., Топоров В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы: (Древний период). М., 1965. С. 238.
4 Песни Булата Окуджавы. М., 1989. С. 27. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте статьи с указанием в скобках номера страницы.
5 Пеньковский А. Б. Указ. соч. С. 57—58.
6 Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. М., 1997. С. 472.
7 Уфимцева Н.В. Русские: опыт еще одного самопознания // Этнокультурная специфика языкового сознания: Сб. ст. М., 1996. С. 146.
8 Юсфин И. Среда для человека или человек для среды? // Искусство Ленинграда. 1989. № 5. С. 85.
9 Пеньковский АБ. Указ. соч. С. 58.
10 Кнабе Г.С. Арбатская цивилизация и арбатский миф // Москва и московский текст русской культуры: Сб. ст. М., 1998. С. 138.
11 Окуджава Б. Милости судьбы: Новая книга стихотворений. М., 1993. С. 85.
12 Ожегов С.И. Словарь русского языка 16-е изд М., 1984. С. 52.
13 Окуджава Б. Указ. соч. С. 40.
14 Там же. С. 69.
15 Кнабе Г.С. Указ. соч. С. 147.
