CC BY
31
зину белых грибов. Да каких — все боровые, крепкие, просто загляденье! Это был шок. Мы с С. Рябинкиным тщетно допытывались весь вечер: где, откуда? Но В. А. не сознавался, молчал и только ухмылялся.
На следующее утро мы с Сергеем предприняли попытку отыскать это ме-
сто самостоятельно — оно явно было где-то недалеко. Увы, безуспешно. Пришлось опять довольствоваться всё теми же красноголовиками и волнушками, которые уже не воспринимались как полноценные грибы. Чтобы утешиться, мы аттестовали достижение В. А. как «случайность». Однако он снова возвратился с полной корзиной белых грибов!
Следующие несколько дней пришлось посвятить работе — ведь грибам необходимо было дать время вырасти. Мы разбирали и упаковывали коллекции и полевое снаряжение, и все это время Владимир Афанасьевич молчал, как партизан. Поэтому мы с Сергеем решили установить за ним слежку. Изобразили кипучую деятельность в лагере и терпеливо дожидались, когда В. А. возьмет корзинку, наденет свой неизменный плащ прорезиненной подкладкой наружу и повесит на спину рюкзак, чтобы направиться в свой «тайник». Мы отстали от него метров на две-сти-триста и стали красться следом.
Увы, старый полевой волк Молин без труда обнаружил слежку. Он зашел в лес, который мы к тому времени уже изучили как свои пять пальцев, и с невозмутимым видом стал собирать красноголовики. Этим он усыпил нашу бдительность: увлекшись процессом сбора красноголовиков, мы приглядывали за ним уже в полглаза. Ему того только и надобно было. Вдруг, раз — и нет Молина! Пропал. Скрылся.
А вечером в лагере привычная картина — полная корзина одних белых. Лишь на следующее утро, сжалившись над нами, Владимир Афанасьевич сам повел нас в «секретный бор». Там уж мы отвели душу.
Позднее, когда мы обнаружили поляну с рыжиками, В. А. повадился ходить туда не только с утра, но и в вечернее время после работы. Остальные в это время обычно занимались хозяйственными делами, которых в поле всегда достаточно. Как-то раз Владимир Афанасьевич ушел, но вернулся необычно рано, без грибов и весьма взволнованный. Долго молчал, сушил портянки. Позже выяснилось, что он нос к носу встретился с молодым медведем. Кто кого напугал, у кого первого не выдержали нервы — история умалчивает. Судя по оставшимся на дороге следам, улепетывали они в противоположные стороны.
К. г-м. н. С. Лыюров
СОБАКИТЫ—ЭТО ВОВСЕ НЕ СМЕШНО*
Шеф ушел «гулять» с Эйнштейном под палящим солнцем по жильному полю, а я вдыхал прелести пыльных ящиков в прохладных ещё сумерках камнехранилища. Огромный ангар из рассохшихся и подгнивших досок светился щелями. Потревоженная пыль вставала плотными яркими столбами как прожекторные лучи. Только после получасовой адаптации можно было различать содержимое ящиков. Минут через десять-пятнадцать неожиданно явился Николай Иванович. Как выяснилось позже, он поставил теодолит на возвышение у самой ближней к поселку жилы, якобы для производства топо-геодезических работ, и при необходимости мог видеть, работаем ли мы в камне хранилище. Я думаю, что и за шефом он присматривал иногда в свой «телескоп». От неожиданности (хотя
* Продолжение. Начало в № 1, 2006 г.
шеф предупреждал меня об этой возможности!) я засуетился. Движения моих членов не подчинялись никакой разумной логике. Николай Иванович сидел на ящиках и насмешливо наблюдал. Наконец он не выдержал и стал объяснять, как отбираются пробы из керна скважин, как составляются сборные пробы по длинным интервалам опробования и так далее. Все это я знал, но, помня наказ шефа, смиренно слушал, а в конце поблагодарил и засобирался домой «посоветоваться с Юрием Васильевичем о порядке отбора проб». Не мог же я искать среди керна кусочки с лишайником при Николае Ивановиче.
Шеф пришел поздно, даже очень поздно. На руках у него сидел лупоглазый облезлый котенок подросткового возраста. Он громко мурлыкал и никак не хотел слезать с рук. Показав глазами на Эйнштейна, который или спал, или притворялся, Юрий Васильевич нарочито громко сказал:
— Коля! Ты просил меня рассказать о звездах. Сейчас как раз замечательно вызвездило, к тому же на небе почти полный парад планет. Покажу тебе все, кроме Меркурия, который уже скрылся, а также Урана, Нептуна и Плутона, которые без оптики не видны.
Когда мы вышли, он заговорщически добавил:
— Надо будет попросить у Николая Ивановича теодолит, якобы для астрономических наблюдений. Мне не нравится под объективом его инструмента справлять малую нужду, что я делаю по детскому обыкновению с высоких точек местности. Итак, докладывай, — перешел он на серьезный тон.
Я рассказал. И факты, и свою панику, и волнения.
— Ну, что ж, во-первых, нас подозревают вполне определенно. Но они ещё не знают, что мы это достоверно знаем. Во-вторых, вероятно, что Николай Иванович исполнял роль не только
г® ^е&кМис, март, 2006 г., № 3
геодезиста, но и геолога, а возможно, и коллектора в этой замечательной экспедиции. Надо будет сравнить подлинный почерк Николая Ивановича с почерком в журнале описания керна. В-третьих, если замешан главк, они срочно вызовут кого-нибудь из начальства. Решать нашу судьбу, — добавил шеф, усмехнувшись.
— А у Вас как дела?
— Замечательные результаты. Эйнштейн не долго держался против моей логики. Он не подозревал, что я досконально знаю всю технологическую це-
почку обработки этих, с позволения сказать, сортов кварца. Крупный, «первый» сорт в Москве, т. е. в Лыткарино дробится до размеров «второго» сорта, обкалывается и соединяется со вторым сортом для получения в дальнейшем крупки. По прибытии в столицу нашей Родины сорта меняются местами. Эта комбинация в торговле известна и называется пересортицей.
— Какой же смысл в такой комбинации?
— Очень даже большой. Экспедиция мало продает предприятию крупного якобы «первого», дорогого сорта и много — якобы «второго». И сдает государству заниженную выручку. Предприятие же покупает много первого сорта (бывшего до прибытия вторым!) и мало второго. Для этого государство вынуждено выделить своему предприятию много денег для покупки. Двойная разница делится между аферистами. Гениальная адаптация пересортицы к горно-обогатительному делу!
— И Вы это сказали Моисею?
— Ни в коем случае. Но он в растерянности. Сославшись на боль в желуд-
ке (у него там растут доброкачественные, как он сказал, полипы) он убежал в поселок, а я пошел на карьер. Там обуривали шпурами очередной уступ карьера. А потом я пошел в магазин, узнать, хорошо ли берут уксус. Продавщицей оказалась симпатичная молодая женщина. Холостячка. Часа полтора, до самого закрытия магазина, я её охмурял. Накупил угощений, бутылку вина и напросился в гости. Видя обилие пакетов с яствами, она не устояла. Впрочем, она не устояла бы и без пакетов. Дома разговорились. Я поспрашивал
о торговле, о товарах и об уксусе. Она сказала, что уксус у неё идет очень даже хорошо, но прибыли от него мало, так как он дешёв.
— Причем тут уксус?
— Коля! В уксусе растворяются рыжие пленочки гидроокислов железа. Смочишь ватку уксусом и стирай пленочки с первого сорта. Да и со второго. Вместо обкалывания, которое обнажает новые прожилки.
— А продавщица что говорит?
— Берут, говорит, вымачивать сайгачье мясо для шашлыка. Сайгачий промысел здесь весьма процветает.
Мы надолго замолчали. Я боролся с соблазном упрекнуть его в легкомысленном поведении, а он трепал и тискал котеночка, который сидел у него за пазухой. Первым не выдержал шеф.
— Как пришел к ней, так эта симпатичная тварь запрыгнула мне на руки и никак не хотела слезать. Не продавщица, разумеется, а котеночек. Впрочем (шеф любил это слово), продавщица — тоже. Пришлось экспроприировать его (не её) «в знак вечной к ней любви».
— А как же...
— Ундина? Коля, мои действия
были вызваны производственной необходимостью. И они подпадают под данную тобой клятву. Идем спать.
Мы повернули назад к дому.
— Завтра и после, пока не скажу, в камнехранилище не ходи. Возьмешь этюдник и будешь делать наброски на том плёсе, который я покажу.
***
Плес мне понравился, только его надо было разгрузить от деталей, генерализовать картину, как говорил шеф. Дома я предполагал вписать в пейзаж лодку с дедом и внуком. Принялся за эскизы. К полудню меня разморило солнышко, и я прилег на бережок под широким зонтом, прихватить который из дома посоветовал шеф. Проснулся от того, что тень от зонта ушла далеко в сторону и меня стало припекать. Над водой раздавались негромкие голоса. Один был мне не знаком, а другой принадлежал Николаю Ивановичу. Говорили метрах в двадцати за опушкой камышей.
— На охоте, конечно, всякое случается, но его на сайгачью охоту не заманишь. Не такой человек, — говорил один.
— Зато версия будет вполне правдоподобная, — возражал другой.
— Не скажи. В кузове на ходу бросает и попасть в голову с полутора метров не так-то просто. Это тебе не в плотную массу сайгаков, несущихся параллельным курсом, стрелять. Следственный эксперимент тут же обнаружит несостоятельность версии.
— А отпалка?
— Отпалка — это хорошо. Только не сама отпалка. После отпалки надо насторожить груду камней, а в нужный момент подтолкнуть её. Как? Вынуть один-единственный камешек — и вся груда рухнет.
— Вот ты и гляди на этот камешек в свою трубу, пока он не вывалится, а я не пойду.
— Пойдёшь, если жизнь дорога. Не слышал, процесс был в Средней Азии? Дельцы вроде нас, организовали подпольный цех в трикотажной фабрике. В Совмине и в Госплане были у них свои люди. А что вышло? Десятерым — расстрел за подрыв экономических устоев государства, а еще двум-трем десяткам — от пятнадцати до двадцати лет. Так что как миленький пойдешь. Бегом побежишь.
— Когда прилетит гроссмейстер?
— Сообщил по рации, что завтра или послезавтра.
Роковой карьер
— Вот он и пусть утверждает план.
Голоса постепенно затихли. Я подождал еще с полчаса и понесся домой доложить шефу ситуацию.
На удивление, он отнесся к этому очень спокойно, а в конце сказал страшные слова.
— Коля, неужели ты думаешь, что я не разрабатываю версии собственного устранения? И как их предотвратить, но прежде дать возможность заговорщикам поконкретнее проявиться. Видишь ли, лишайники на образцах, отсутствие цилиндрических поверхностей и т. д. и т. п. — аргумент для нас, но не для суда.
На следующий день прилетел Гроссмейстер. Им оказался один из главных руководителей главка — из первой тройки. Разговор, который он имел с Юрием Васильевичем, стал впоследствии известен всем, с точностью до отдельных реплик. Можно предположить, что его подслушивали из-за всех фанерных перегородок, которыми обычно делят камеральные помещения геологических экспедиций и партий.
— Юрий Васильевич, к сожалению, Вам придётся прервать работу, которую Вы здесь ведете, ради более важной и срочной.
— Слушаю Вас.
— Надо срочно лететь в Якутию, в Хатыми.
— К чему такая срочность?
— Министерство потребовало пересчета запасов и их переутверждения в Государственной комиссии по запасам. Речь идет о пьезокварце, о стратегическом сырье. Международная обстановка очень сложна. Искусственный пьезокварц себя не оправдал.
— А как же государственные пре-
мии за разработку синтеза пьезокварца и разворачивание его производства?
— У нас акты испытаний из Министерства обороны. Они пока не обнадеживают. Нужны независимые источники кварца.
— Но там, в Хатыми, есть специалисты, которые занимались подсчетом. Им легче пересчитать еще раз с учетом новых данных.
— Дело, Юрий Васильевич, гораздо сложнее: запасы «висят», а добычи нет. Пересчет по прежней методике ничего не изменит. Ваша методика как раз и учитывает этот эффект.
— Моя методика не утверждена в главке, применять её в качестве официальной нельзя. Вы же и были главным её противником.
— Вы ошибаетесь, Юрий Васильевич. Я протестовал против поспешного утверждения. Могу Вас обрадовать. Методика утверждена, пока в качестве временной. Ею никто, кроме Вас, не владеет, так что лететь придется туда Вам.
— Я поеду туда только по командировке, подписанной директором института.
При упоминании директора института Гроссмейстер рассвирепел и раскричался.
— Да я Вам сию минуту выдам письменное предписание ехать.
— Не можете. Вы можете приказывать директору, но не мне. Вассал моего вассала — не мой вассал. Святое правило. Тем более в ситуации, когда главк с директором конфликтуют. Вы выдайте распоряжение директору, он издаст приказ о моем командировании с определенным заданием, и я поеду хоть в Якутию, хоть на Луну.
Видя такое упорство и зная, что он неправ, Гроссмейстер подъехал с другой стороны.
— Ну, хорошо. У меня к Вам личная просьба. Проведите всестороннее сравнение моей и Вашей методики на том же каменном материале, что был использован мной. На одном и том же. Не надо, прошу Вас, никаких новых образцов и проб. Только то, что использовал я. И это надо сделать срочно. Оставьте на потом Ваши обширные планы.
— Это я сделаю с удовольствием. Более того, я это и делаю, для этого и приехал.
В заключение Гроссмейстер доверительно сообщил Юрию Васильевичу: «В главке собираются предложить Вам ответственную должность».
Вечером, лежа с котенком на груди, шеф сказал:
— Коля, с первой попытки им не удалось удалить нас отсюда, но максимум через неделю меня отсюда отзовут, и в тот же день, в тот же час разрушат дворец собакитов и разравняют бульдозером весь этот лжекерн. А также имитируют устья несуществующих скважин. Да, этот план лучше, чем мое физическое устранение. Гроссмейстер мудр, недаром носит это прозвище. А каков гусь! Даже должность мне в главке придумал.
Гроссмейстер улетел. На следующий день провели отпалку обширной площади откоса карьера. Придя в камералку, участковый геолог, как бы между прочим, сказал, что обнажился замечательный разрез жилы, и что он запретил рабочим любые работы, пока жила не будет осмотрена и задокументирована приезжими москвичами. Я копировал на светостоле кое-какие разрезы и не заметил, как исчез Юрий Васильевич. Спустя часа два раздался страшный гром, перешедший в рев и вибрацию, как будто небо разрывалось на куски. Никто из местных не обратил на это особого внимания: запуск ракеты, Байконур-то рядом, только за запретной зоной. Однако спустя несколько минут с улицы послышался шум толпы. Кто-то закричал, что на карьере страшный обвал и что кого-то задавило.
Я понесся вслед за другими. Над обвалом еще вилась пыль. Из-под глыб неестественно торчала нога в отрико-ненном ботинке. Сердце у меня провалилось куда-то в пятки: это был его ботинок. Мужчины покрепче, из рабочих, стали осторожно разбирать завал. Кар-
Бурение шпуров для отпалки уступа карьера
тина была ужасной. Послали за фельдшером и участковым милиционером. Наблюдавшие перекидывались репликами.
— Надо же! От вибрации обвалилось.
— Какая там вибрация, я собственными ушами слышал сдвоенный взрыв. Будто сдетонировали заряды.
— От вибрации и сдетонировали.
— От взрыва десятка зарядов в шпурах при отпалке не сдетонировали, а от вибрации, видите ли, сдетонировали. Я вам как старый взрывник говорю, что такого не бывает.
— А может еще остались не сработавшие заряды.
От этих слов народ слегка попятился назад. Вдруг на груди у Юрия Васильевича что-то зашевелилось, и из-за пазухи вылез, волоча заднюю ножку, окровавленный котенок. Я взял его на руки. Меж-
ду тем пришел милиционер-казах и попросил остаться только свидетелей, кто видел обвал или прибыл на место завала первым, а остальным — расходиться по домам. Дома я отмыл от крови котенка. Оказалось, что у него сломана только лапка, и я наложил на неё шину. Во время этой процедуры он исцарапал и искусал мне все руки. Но согревшись под настольной лампой, успокоился.
Эпилог
Хоронили Юрия Васильевича со всеми возможными пышностями. Прибывший из главка представитель, Гроссмейстер, отметил высокий профессионализм погибшего, оригинальность его подхода к поставленным главком задачам. Особенно упирал на то, что погиб он как герой, с геологическим молотком, как со знаменем в руках на поле битвы. В заключение он патетически
воскликнул «шеШе й та11ео!» (был год очередного Геологического конгресса, и его девиз был у всех на слуху).
Рядом со мной со слезами на глазах и с котёнком в руках стояла Она, разом превратившаяся из загадочной, романтической, божественной Ундины в простую Валентину Владимировну.
Стол с бумагами Юрия Васильевича опечатали, но прежде представитель главка тщательно их просмотрел и, говорили, что-то изъял.
В далекой казахской степи мощный бульдозер на всякий случай сравнивал с землей «дворец» собакитов под наблюдением Николая Ивановича, а меньше чем через год, без видимых причин, после сайгачьей охоты с представителями главка и последовавшей за ней пьянкой, неожиданно скончался и сам Николай Иванович.
Д. г.-м. н. Ю. Ткачев
21 марта 2006 года в возрасте 45 лет после тяжелой продолжительной болезни скончалась старший научный сотрудник Института геологии, кандидат геологоминералогических наук
Черевко Надежда Кимовна
Коллектив Института геологии выражает искреннее соболезнование родным и близким
Инстит геологии с прискорбием сообщает, что 2 7марта 2006 г. на 70-м году жизни после тяжелой болезни скончался старший научный сотрудник кандидат геоло-го-минералогических наук
Всеволод Георгиевич Оловянишников
Выражаем глубкое соболезнование коллегам, родным и близким
Ответственные за выпуск
И. С. Астахова, С. И. Плоскова
Компьютерная верстка
Р. А. Шуктомов
Подписано в печать 06.04.2006
Тираж 300
(ІІТеОіІріС/іМ
Редакция: 167982, Сыктывкар, Первомайская, 54
Тел.: (8212) 24-56-98 Факс: (8212) 24-53-46 Е-шаіі: geoprint@geo.komisc.ru
Заказ 570
