CC BY
26
РО! 10.34216/1998-0817-2019-25-4-151-155 УДК 821.161.1.09"19"
Нгуен Тхи Хоан
Ивановский государственный университет nguyenthihoan19111989@gmail.com
Ермилова Галина Георгиевна
доктор филологических наук Ивановский государственный университет ermilova-galina@mail.ru
СНЫ РАСКОЛЬНИКОВА В ПЕРЕВОДЕ НА ВЬЕТНАМСКИЙ ЯЗЫК
В данной статье анализируются переводы на вьетнамский язык сновидений героя романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» Родиона Раскольникова. Именно они обладают повышенной семантической насыщенностью и объясняют причину, толкнувшую героя на ужасное уголовное преступление. Для анализа привлечены три имеющихся во Вьетнаме перевода романа. В результате предварительно проделанной сплошной текстовой выборки и последующего анализа оригинального и переводных текстов мы пришли к выводу о том, что наибольшие трудности переводчики испытали при передаче реалий религиозно-бытовой жизни русского человека серединыХ1Х века и онтологической проблематики романа. Предлагаются некоторые конкретные уточнения в уже имеющиеся переводы.
Ключевые слова: Достоевский, «Преступление и наказание», сон, перевод, межкультурная коммуникация, христианская культура, религия, онтология.
Первый перевод романа «Преступление и наказание» на вьетнамский язык был осуществлен в 1960 г. автором Као Суан Хао (Cao Xuan Hao), но он не был разрешён к публикации [9, с. 310]. В это время Достоевского c осторожностью публиковали и в Советском Союзе. Вьетнамские издатели, основываясь на мнении М. Горького и других советских критиков, боялись, что вьетнамская молодежь будет подражать Рас-кольникову. Во Вьетнаме роман «Преступление и наказание» появился впервые в 1972 году. Автор этого перевода - Чыонг Динь Кы (Truong Binh Cu) [15]. В 1973 году произведение перевел Лу Куок Шинь (Ly Quoc Sinh) [8]. В 1982-1983 гг. появился запрещенный в 1960 году перевод Као Суан Хао [7]. Мы анализируем переводы 1972, 1973, 1982-1983 гг.
В статье впервые осуществлен детальный анализ имеющихся во Вьетнаме переводов двух смыс-лообразующих фрагментов романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» с последующим аналитическим комментарием и практическими рекомендациями. Проблема межкультурной, межнациональной коммуникации - одна из актуальных не только в филологии, но и во всех гуманитарных сферах.
Во Вьетнаме лишь несколько авторов (Нго Тхи Куен, Фам Тхи Фыонг) писали о переводе романа на вьетнамский язык, однако никто из них не коснулся снов Раскольникова, являющихся излюбленным приемом Достоевского для передачи психологического состояния главного героя романа «Преступление и наказание».
Передача мастерства Ф.М. Достоевского-психолога вызывает серьезные затруднения у переводчиков [4, с. 69-79]. Но и едва ли не большая трудность возникает при передаче метафизической реальности, просвечивающей за знаками реальности физической и воплощающейся в евангельском и иконографическом «тексте» романа. Еще в 1911 г.
Вяч. Иванов писал о трех планах изображения человеческой жизни в романах Достоевского: эмпирическом, психологическом, высшем метафизическом: «Вся трагедия обоих низших планов нужна Достоевскому для сообщения и выявления этой верховной, или глубинной, трагедии конечного самоопределения человека, его основного выбора между бытием в Боге и бегством от Бога к небытию. Внешняя жизнь и треволнения души нужны Достоевскому только, чтобы подслушать через них одно, окончательное слово личности: "Да будет воля Твоя", или же: "Моя да будет, противная Твоей"» [6, с. 182].
В этой статье мы анализируем два первых сновидения Раскольникова (сон из детства и «египетская греза»), увиденных героем перед совершенным им убийством; сравниваем три имеющихся вьетнамских перевода романа с оригиналом, с последующим нашим комментарием.
Многофункциональность снов в структуре романа Достоевского давно отмечена в научной литературе. Обращалось внимание на психологическую функцию снов, на возможность с помощью них проникнуть в под- и бессознательную сферу психики героев, иначе говоря, на открывающуюся через сны возможность самопознания героя. Так, Раскольников, пробудившись от первого своего сна, с ужасом вынужден был идентифицировать себя с Миколкой, на которого он - герой сна - бросился с кулаками, защищая несчастную «клячу». Он осознает своё внутреннее с ним родство - в заявленном обоими акте своеволия. Этот же сон позволяет нам понять, с чего началось падение Раскольниква. Ответ герой дал Соне в последнее свидании перед объявлением себя убийцей. А суть его - в ошибке сердца, в его озлоблении («Да я озлился и не захотел. Именно озлился (это слово хорошее!). Я тогда, как паук, к себе в угол забился» [2, с. 320]. И тут же добавил: «И всё такие у меня были сны, странные, разные сны, нечего говорить какие!»
© Нгуен Тхи Хоан, Ермилова Г.Г., 2019
Вестник КГУ .J № 4. 2019
151
Сны организуют внутреннее строение сюжета, а именно путь духовного падения Раскольни-кова (его отпадение от Отца Небесного и от отца земного), но и его духовного прозрения. Сны Рас-кольникова - открывающийся ему путь в мир духовных реальностей. «Египетская греза» - видение прошлого райского состояния человечества. Оба этих сновидения пронизаны евангельской и иконографической символикой, что, несомненно, составляет самую главную трудность в передаче этих смыслов на вьетнамском языке. Вьетнамский читатель далек от христианской религии и сопутствующей ей христианской культуры. А кроме того, в египетском сновидении Раскольникова находит отражение народная вера в существование рая на земле, его не только духовной, но и вполне материальной воплощенности. Так, например, в «Послании Василия Новгородского Феодору Тверскому о рае» утверждается как фактически достоверное свидетельство Моислава-новгродца и его сына Иакова о том, что они видели земной рай воочию. Свое послание Василий завершает утверждением: «А что, брат, говоришь: "Рай духовный", то так, брат, и есть духовный и будет. Но и тот рай, что посажен, - не погиб, и ныне существует» [3, с. 196]. В интеллектуальных грезах Раскольникова есть глубокая «почвенная» укорененность. От подобных народнопоэтических религиозных верований был недалек и сам автор «Преступления и наказания»: грезу о естественном рае естественных добрых людей он пронес через все творчество, неслучайно появление в ряде его произведений райских видений («Бесы», «Подросток», «Сон смешного человека») [5, с. 193-215].
Оба сновидения свидетельствуют о двойственности, расколотости души Раскольникова: он одномоментно переживает два несовместимых духовных состояния - падение и восстановление. Выход из него намечен на последних страницах романа, когда герою открылась «необозримая степь», где жили «другие люди, совсем не похожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его» [2, с. 421]. Это, по сути дела, возврат к «египетской грезе», с привнесением в библейский «колорит» колорита «местного».
Мы провели построчный перевод обоих фрагментов, в этой статье мы обращаем внимание на наиболее сложные для переводчиков проблемы.
Первому сну Раскольникова предпосланы авторские слова: «В болезненном состоянии сны отличаются часто необыкновенною выпуклостию, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью» [2, с. 45].
Во всех трех переводах пропущено слово «вы-пуклостию», слово «болезненный» переведено как «патологический». Во вьетнамском словаре слово «benh hoап» имеет три значения: «болезненный»,
«ненормальный по психологии / патологический» и «похотливый», но чаще используется два последних значения. У читателя может невольно сложиться впечатление о похотливости Раскольникова и сближение его на этой почве со Свидригайловым, между которыми действительно есть осознаваемая ими обоими близость, но только не на почве физиологической похотливости.
Все переводчики отметили семилетний возраст Раскольникова, героя сна. Символика чисел в произведениях Достоевского, в частности в «Преступлении и наказании», восходит к фольклорной и библейской числовой символике. Теологи называют число 7 «истинно святым числом», так как в нем соединяются число «три», символизирующее божественное совершенство, и число «четыре», число мирового порядка; следовательно, само число «семь» является символом «союза» Бога с человеком, символом общения между Богом и его творением. Но, кажется, эта отмеченность переводчиками «пограничного», «порогового» возраста героя имеет чисто формальное упоминание, крайне слабо актуализирующее тот перелом, который произошел в душе ребенка, когда им была утрачена сердечная связь с Животворящим Источником. Именно с этого момента герой постоянно оказывается «на пороге», который он не может не переступить.
Храм и кабак - сквозные символические образы не только в первом сне, но и во всем романе. Духовное падение Раскольникова начинается с утраты им образа Храма, его замещения кабаком, а восстановление - с припоминания утраченного. Характерно и то, что в памяти Раскольникова первым предстал «большой кабак», а только после него «каменная церковь с зеленым куполом»: «Он любил эту церковь и старинные в ней образа, большею частью без окладов, и старого священника с дрожащею головой» [2, с. 46]. Перевод этого места вызвал самые серьезные затруднения у переводчиков. В первом и втором переводах прилагательное «старинный» заменено прилагательным «старый», что не совсем удачно: утрачивается представление о священности церковной традиции, Церковного Предания, чрезвычайно важного именно для Православия.
И совсем неудачен перевод слова «образа» словами «статуя» и «статуя Святой Матери». К этой ошибке приводит непонимание реалий церковного устройства православной России. Православные верят в Бога-Троицу, в Отца, Сына, и Святого Духа. Православная Церковь видит в образе зримое выражение православной веры. Слово «образ» значит икона, изображение, портрет. И это относится, прежде всего, к образу Иисуса Христа (первая икона «Спас Нерукотворный», по Церковному Преданию и как явствует из названия, создана не человеком, а самим Богом) и, конечно же,
152
Вестник КГУ ^ № 4. 2019
к образу Пресвятой Богородицы. Мы полагаем, что замена «образа» на «статую Святой Матери» происходит от религиозного вьетнамского влияния. Вера в Богиню-мать «Thánh Mau» весьма характерна для традиционных вьетнамских религий, как и поклонение умершим предкам. Ясно, что авторы реалии вьетнамской жизни переносят на реалии русской (особенно православной) жизни.
Все три переводчика заменяют слово «оклад» в оригинале на слово «рамка», что выглядит особенно абсурдно. Мы предлагаем перевести это предложение следующим образом: «Chang yeu mén ngoi nhá tha náy vá cá nhüng búc tirona thánh co kính má trong so dó phan lón deu khong duoc phú láp ma váng».
Но, однако же, есть, правда не сущностные, а скорее периферийные, возможности успешной коммуникации переводчиков с вьетнамскими читателями. Думается, причины регулярных приходов маленького мальчика и его отца на церковное кладбище, где захоронены его бабушка и шестимесячный брат, которого он не знал и не мог помнить, но над «могилкой» которого он каждый раз «религиозно и почтительно крестился» [2, с. 46], понятны каждой религиозной душе. Вера в жизнь «после смерти», поклонение душам умерших предков -древнейшая традиция, свойственная не только христианству, но и исторически предшествовавшему ему язычеству, впрочем, как и неоязычеству.
Ни один из старинных образов, приснившихся Раскольникову, не персонифицирован. И лишь икона Казанской Божией Матери, перед которой молилась Авдотья Романовна Раскольникова, сестра Родиона, перед тем, как дать ответ на предложение г. Лужина выйти за него замуж, названа в романе [4, c. 35]. По счастливой случайности один из наиболее почитаемых православных храмов во Вьетнаме - храм Казанской иконы Божией Матери.
Рассмотрим другой пример: «При этом всегда они брали с собой кутью на белом блюде, в салфетке, а кутья была сахарная из рису и изюму, вдавленного в рис крестом» [4, c. 46].
Кутья - это крутая сладкая каша (из риса, пшеницы) с мёдом или изюмом, которую подают на поминках. В переводах слово «кутья» переводится как «подношение» и «пирог из рисовой муки». Это не совсем точно. Мы предлагаем слово «кутья» оставить в переводе: «Váo nhüng dip ay, bao gia ho cüng mang theo cháo däc dung trong chiéc día máu träng, dät tren chiéc khan an, cháo duoc nau tu gao, duang vá nho kho, nho kho duoc xép tren láp gao thánh hinh cay thánh giá».
«Египетская греза» переведена достаточно удачно. Здесь важна цветовая, отсылающая к иконографии символика. Все переводчики отметили «голубой» цвет воды: символ неба, имеющий отношение к Божественной реальности. В первом и третьем переводах совершенно точно актуализирован золо-
той цвет песка (во втором переводе он переведен как «желтый»). В «Преступлении и наказании» доминирует желтый цвет - символ болезненности, духовной порчи. Но в «египетской грезе» единственный раз в тексте романа просиял иконографический ас-сист - лучи и блики, исполненные золотом, символизирующие присутствие Божественного света.
Обратим внимание на некоторые неточности и прямые ошибки в передаче на вьетнамский язык некоторых бытовых деталей первого сна.
В Миколкиной телеге сидит толстая румяная баба «в кумачах, в кичке с бисером, на ногах коты, щелкает орешки и посмеивается» [2, с. 47].
«Кумач», «кичка» и «коты» - это старинная русская праздничная одежда. «Кумач» - хлопчатобумажная ткань ярко-красного цвета, «кичка» -старинный русский праздничный головной убор замужней женщины, а «коты» - тёплая, преимущественно женская, обувь. Самый точный - последний первод, но и он не передает колорит праздничного одеяния русской мещанки. А ведь время действия первого сна - или родительская суббота перед Троицей, особенно торжественные послепасхальные дни, посвященные исключительно поминанию умерших родственников и близких [10, с. 109 и 12, с. 54], или Радоница (Радоница (Радуница) - «так называется поминовение усопших, творимое в понедельник, а в иных местах во вторник Фоминой седмицы, т. е. первой после пасхальной; творится это поминовение с тем благочестивым намерением, чтобы, по совершении светлого семидневного торжества в честь Воскресшего из мертвых, разделить великую радость Пасхи с умершими в надежде блаженного воскресения, радость коего возвестил и Сам Господь наш, сошедъ во ад проповедовать победу над смертью. <...> Этот праздник был известен еще в дохристианском периоде истории русского народа: рад-уница, рад-оница, рад-овница (одного корня со славянск. радовать, радость) - праздник обновляющейся весною природы (Радуница бывает или на Красную Горку, или в следующие дни Фоминой недели), издревле получивший значение времени, посвященного чествованию усопших, ибо с воскресением природы от земной смерти соединялась мысль о пробуждении умерших, об освобождении их из мрачных затворов ада» [11, с. 535]). Христианский смысл поминовения усопших, т. е. радость обетованного Богом воскресения всех умерших во время Его Второго Пришествия, видимо, непонятна вьетнамскому читателю, а вот древний языческий ее смысл, несомненно, ему родственен.
Есть ошибки переводчиков, объясняемые незнанием особенностей русской культуры. Так, во втором переводе слово «кичка» заменяется привязываемой острым углом ко лбу косынкой. Такой головной убор, напоминающий клюв вороны, в прошлом носила вьетнамская женщина.
Вестник КГУ ^ № 4. 2019
153
Мы переводим этот фрагмент так: «Bà ta diên lê pkuc truyên thong vâi vây màu dô tuai, mû dinh cuom, chân mang giây lông».
Такого же рода ошибка в замене орешков, которые щелкает румяная баба, каштанами. Орешками (орехом) обычно называют невскрывающиеся односемянные мелкие плоды некоторых видов плодовых деревьев или кустарников, которые состоят из ядра и твердой оболочки - скорлупы. Вот примеры «орешков»: орех, миндаль, фундук, кешью, макадамия, фисташка, каштаны. Однако каштанов в провинциальной России раньше не было.
В первом переводе «орешки» заменяются словом «cau» (плод ареки), плодом тропического пальмового дерева, произраставшего раньше повсеместно во Вьетнаме. Вьетнамские старухи ели лист бетеля, обертывающий гашеную известь с куском плода ареки («miêng trâu»), что символизировало гостеприимство, как в России хлеб и соль.
Мы предлагаем перевести слово «орешки» на вьетнамский язык как «qua hack» [куа хать].
«Русская балалайка» тоже не нашла себе адекватного перевода («...из кабака выходят с криками, с песнями, с балалайками пьяные-препьяные большие такие мужики в красных и синих рубашках, с армяками внакидку» [2, с. 47]). Она названа словом, обозначающим общий музыкальный инструмент «dàn». В первом переводе автор и вовсе опустил эту характерную подробность.
Подведем итоги.
1. Два первых сновидения, увиденных Расколь-никовым до совершенного им двойного убийства, -своеобразный «ключ», открывающий «дверь» в психолого-онтологическую проблематику романа. Без них невозможно понять причины, толкнувшие героя на уголовное преступление. А причина - в пошатнувшейся в семилетнем ребенке вере в справедливость Отца Небесного и отца земного. Поэтому первый сон требует особенно тщательного перевода, это место повышенной смысловой насыщенности.
2. Все три переводчика (из них наиболее близок к оригиналу перевод 1982-1983 гг.) столкнулись с трудностями в передаче духовных и культурно-бытовых реалий жизни русского человека второй половины XIX века. Считаем необходимым снабдить новый перевод реальным комментарием.
Библиографический список
1. Динь Тхи Ньунг. Символика чисел в романе «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского под легендарным видом // Научный журнал / ун-тет Донгнай. - 2018. - № 8. - С. 90-102.
2. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 6. - Л.: Наука, 1973. - 320 с.
3. Древнерусская духовная литература. XIII-XX вв. Т. 2. - М.: Фавор-XXI, 2004. - С. 196.
4. Ермилова Г.Г. Поэтика снов и видений в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказа-
ние» // Содержание и технологии литературного образования в средней школе: Проблемы анализа художественного текста: материалы III межрегион. науч.-метод. конф. - Иваново, 2004. - C. 69-79.
5. Ермилова Г.Г. Рождение пророка («Сон смешного человека» Ф.М. Достоевского) // Ермилова Г.Г. От Гоголя до Набокова: ст. о русской литературе. - Иваново: Ивановский гос. ун-тет, 2007. -C. 193-215.
6. Иванов Вяч. Достоевский и роман-трагедия // Творчество Достоевского в русской мысли 1881-1931 годов: сб. статей. - М.: Книга, 1990. -С. 164-192.
7. Као Суан Хао. Перевод романа «Преступление и наказание»: в 2 т. - Ханой: Изд-во «Литература», 1982. - 900 с.
8. Лу Куок Шинь. Перевод романа «Преступление и наказание». - Шайгон: Изд-во «Нгуон Шанг», 1973. - 819 с.
9. Нго Тхи Куен. Сравнение молчания в оригинале романа «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского и в его переводе на вьетнамский язык (на основе диалогов между Раскольниковым и Соней) // Преподавание и исследование русского языка во Вьетнаме на новом этапе: сб. научная конф. -Ханой, 2014. - С. 310-313.
10. Печерская Т.Н. Мотив смерти-воскресения в поэтике сна Ф.М. Достоевского (первый сон Раскольникова) // От сюжета к мотиву: сб. науч. трудов. - Новосибирск, 1996. - С. 140-147.
11. Полный церковно-славянский словарь. -М.: Издательский отдел Московского патриархата, 1993. - С. 535.
12. Тихомиров Б. «Лазарь! Гряди вон»: Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» в современном прочтении: книга-комментарий. -СПб.: Серебряный век, 2005. - 472 с.
13. Тхань Дык Хонг Ха. Символика цвета в романе «Преступление и наказание» Ф.М. Достоевского // Журнал по литературе. - 2017. - С. 95-101.
14. Фам Тхи Фыонг. Перевод местоимений в творчестве Достоевского // Юные языковеды -2004: форум для обучения и исследований / Ассоциация вьетнамской лингвистики. - Ханой, 2005. -С. 211-217.
15. Чыонг Динь Кы. Перевод романа «Преступление и наказание»: в 2 т. - Шайгон: Изд-во «Хай Чи», 1972. - 1173 с.
References
1. Din' Thi N'ung. Simvolika chisel v romane «Prestuplenie i nakazanie» F.M. Dostoevskogo pod legendarnym vidom // Nauchnyj zhurnal / un-tet Dongnaj. - 2018. - № 8. - S. 90-102.
2. Dostoevskij F.M. Poln. sobr. soch.: v 30 t. T. 6. -L.: Nauka, 1973. - 320 c.
3. Drevnerusskaya duhovnaya literatura. XIII-XX vv. T. 2. - M.: Favor-XXI, 2004. - S. 196.
Вестник КГУ J¡. № 4. 2019
154
4. Ermilova G.G. Poetika snov i videnij v romane F.M. Dostoevskogo «Prestuplenie i nakazanie» // Soderzhanie i tekhnologii literaturnogo obrazovaniya v srednej shkole: Problemy analiza hudozhestvennogo teksta: materialy III mezhregion. nauch.-metod. konf. - Ivanovo, 2004. - C. 69-79.
5. Ermilova G.G. Rozhdenie proroka («Son smeshnogo cheloveka» F.M. Dostoevskogo) // Ermilova G.G. Ot Gogolya do Nabokova: st. o russkoj literature. - Ivanovo: Ivanovskij gos. un-tet, 2007. -C. 193-215.
6. Ivanov Vyach. Dostoevskij i roman-tragediya // Tvorchestvo Dostoevskogo v russkoj mysli 18811931 godov: sb. statej. - M.: Kniga, 1990. - S. 164192.
7. Kao Suan Hao. Perevod romana «Prestuplenie i nakazanie»: v 2 t. - Hanoj: Izd-vo «Literatura», 1982. - 900 c.
8. Lu Kuok SHin'. Perevod romana «Prestuplenie i nakazanie». - SHajgon: Izd-vo «Nguon SHang», 1973. - 819 c.
9. Ngo Thi Kuen. Cravnenie molchaniya v originale romana «Prestuplenie i nakazanie» F.M. Dostoevskogo i v ego perevode na v'etnamskij yazyk (na osnove dialogov mezhdu Raskol'nikovym i
Sonej) // Prepodavanie i issledovanie russkogo yazyka vo V'etname na novom etape: sb. nauchnaya konf. -Hanoj, 2014. - S. 310-313.
10. Pecherskaya T.N. Motiv smerti-voskreseniya v poetike sna F.M. Dostoevskogo (pervyj son Raskol'nikova) // Ot syuzheta k motivu: sb. nauch. trudov. - Novosibirsk, 1996. - S. 140-147.
11. Polnyj cerkovno-slavyanskij slovar'. - M.: Izdatel'skij otdel Moskovskogo patriarhata, 1993. -S. 535.
12. Tihomirov B. «Lazar'! Gryadi von»: Roman F.M. Dostoevskogo «Prestuplenie i nakazanie» v sovremennom prochtenii: kniga-kommentarij. - SPb.: Serebryanyj vek, 2005. - 472 s.
13. Than' Dyk Hong Ha. Simvolika cveta v romane «Prestuplenie i nakazanie» F.M. Dostoevskogo // ZHurnal po literature. - 2017. - S. 95-101.
14. Fam Thi Fyong. Perevod mestoimenij v tvorchestve Dostoevskogo // YUnye yazykovedy -2004: forum dlya obucheniya i issledovanij / Associaciya v'etnamskoj lingvistiki. - Hanoj, 2005. -S. 211-217.
15. CHyong Din' Ky. Perevod romana «Prestuplenie i nakazanie»: v 2 t. - SHajgon: Izd-vo «Haj CHi», 1972. - 1173 c.
Вестник КГУ .J № 4. 2019
155
