Научная статья на тему 'Сновидение как сюжетообразующий мотив в эпическом творчестве кыргызов'

Сновидение как сюжетообразующий мотив в эпическом творчестве кыргызов Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
996
65
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ВЕЩИЙ СОН / ЭПОС / ЭПИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ / МОТИВ / СЮЖЕТ

Аннотация научной статьи по языкознанию и литературоведению, автор научной работы — Нарынбаева Нуржан Осмоновна

В статье сделана попытка переосмысления вещих снов в поэтическом контексте. В эпической традиции тюркских народов сновидения героев являются одним из основных сюжетообразующих мотивов.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Сновидение как сюжетообразующий мотив в эпическом творчестве кыргызов»

ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ

Сновидение как сюжетообразующий мотив в эпическом творчестве

кыргызов Нарынбаева Н. О.

Нарынбаева Нуржан Осмоновна /МагупЬаеуа ^гъкап Озтопота - кандидат филологических

наук, старший научный сотрудник, Институт языка и литературы им. Ч. Айтматова,

Национальная академия наук Кыргызской Республики, г. Бишкек, Кыргызская Республика

Аннотация: в статье сделана попытка переосмысления вещих снов в поэтическом контексте. В эпической традиции тюркских народов сновидения героев являются одним из основных сюжетообразующих мотивов.

Ключевые слова: вещий сон, эпос, эпическая традиция, мотив, сюжет.

В эпической традиции вещие сны восходят к архетипическим представлениям о сне как о второй реальности, параллельной обыденному. Вещий сон, который играл важную роль в сознании эпического персонажа, является одним из сюжетообразующих мотивов. Говоря о фольклоре первобытных племен, Мелетинский называет его эпохой «мифическим временем «сновидений» [1, с. 26]. Вещие сны героев взаимодействуют с мотивом их бездетности или являются предвестником рождения главного персонажа: в таких случаях вещий сон видят и те, которые его долго ждали, и те, которым уготовано поражение с его появлением на свет.

Помимо перечисленных онейромотивов, в кыргызском фольклоре имеется еще одна его сторона, связанная, скорее всего, с виденьем, чем сном. К ним можно отнести множество сюжетов, связанных со сном (или виденьем наяву) манасчи -сказителей. Однако в фольклористике данный факт рассматривается как явление, требующее особого подхода, поэтому в данной статье мы не будем его затрагивать, хотя его также можно было бы отнести к разряду вещих снов. Сны манасчи недостаточно изучены, однако в свое время были зафиксированы как мемораты в рамках творческой биографии сказителей в научных трудах М. Ауэзова, К. Рахматуллина, Р. З. Кыдырбаевой и других исследователей -манасоведов. На наш взгляд, в нынешних условиях интеграций такое явление, как сон-наитие манасчи, еще дождется своих специалистов в разгадке его тайн не только в области гуманитарных наук.

Итак, как один из распространенных мотивов в эпических сказаниях вещий сон содержит в себе несколько сюжетообразующих целей. В эпическом контексте можно рассматривать его в следующих сюжетах: Вещий сон в мотиве бездетности — самый распространенный мотив в эпической поэзии. В эпосах поется, что вещий сон является весьма значимым событием для всего общества, т. е. племени или народа, а не только для человека, которому приснился. Когда бездетный Джакып объявляет о приснившемся ему сне, один из старейшин рода Акбалта говорит: «...Жакып кандын тYШYнe, жабырап кетип баратам, ушу квргвн ишине» (букв.: Сон Джакып хана, это увиденное событие (иш) меня очень взволновало) [2, с. 46], т. е., сон Джакыпа оценивается как судьбоносное событие (иш) для всего племени, для кыргызов, а не только в личной судьбе бездетного Джакыпа. Обряд разгадывания его сна старейшинами рода говорит о реликтовой сакральности сновидений, поскольку ритуал толкования содержит в себе ряд табу в отношении увиденного во сне и сопровождалось священными действами целого рода. Чтобы разгадать сие знамение, созываются старейшины рода, совершаются жертвоприношения духам предков (ата-бабанын арбагына) и священной земле -

воде (ыйык жер-сууга). Во время священной трапезы сновидец разглашает свой сон, и его символика расшифровывается повсеместно.

Провести четкую грань между сном и явью (когда «кажется» наяву) не всегда возможно. Иногда сон осознается исполнителем не как сон, а скорее как видение. В первой части трилогии «Манаса» мальчику Мендибаю встречается сам Манас задолго до самого его рождения со своей дружиной, они помогают найти мальчику пропавшего коня бездетного Джакыпа. А когда он был уже зачат (после вещего сновидения будущего отца и его толкования всем родом), будущий богатырь говорит с матерью еще в утробе. Тождественный мотив встречается в якутском олонхо «Дыырай Бухатыыр»: «Дыырай Бухатыыр, находясь в чреве матери, толкнул ее на проходящего человека. А тот нес кумыс, который пролился. Дело происходило во время кумысного пира, устроенного верховным божеством Юрюнг Аар Тойоном. От этого «три года не рождались люди», «не плодился скот». Разгневанный Юрюнг Аар Тойон, решив, что такой человек не сможет мирно жить «на небесном светлом мире», в наказание спускает будущего героя с неба на землю» [3, с. 93-95]. По данной версии он должен был родиться как одно из божеств. Судя по сюжету якутского олонхо, такой поступок могло совершить только божественное созданье. Данный пример показывает, что и в сюжете «Манас» сохранились далекие отголоски архаических мотивов о сотворении богами первочеловека. В казахской версии эпоса «Алпамыс» герой рождается чудесным образом после вмешательства святого — дивана (дувана, дервиш) у бездетного главы племени кунграт ^опуга^ конырат). Святой-покровитель наделяет его также магической неуязвимостью. По мнению исследователей, именно толкование делает сон «вещим». «Толкование не только декодирует знаковый текст, но и, наоборот, «означивает» образный текст сновидения» [4, с. 41].

В вещем сне о рождении богатыря будущему отцу снится, что поймал «птенца беркута» («бала барчын бYркYт кармадым»), т. е. снится будущий богатырь в образе хищной птицы. Очень часто герои являются во сне в звериных образах, что соответствует представлениям о душе человека, сложившимся в период тотемизма. В том самом сне Джакып находит меч «Зулпукор», что этим мечом он одержал победу, разрубая скалы и горы. В казахском эпосе «Кобланды» сестра героя Карлыгаш рассказывает свой сон: «У меня вроде бы зазубрилась секира. Тогда я взяла брусок, поточила секиру, и лезвие снова засверкало, стало острым». Карлыгаш, сама разгадывая свой вещий сон, говорит, что её брат Кобланды победит хана Кобикти и вернется невредимым в родной стан. В тюркских эпосах оружие и доспехи, а также его конь неразрывно связаны с судьбой героя. По мотивам они предназначаются герою с самого рождения: оружие имеет магическую силу и посылается свыше. Соответственно, в онейротических символах они наполнены знаковым смыслом, неразрывно связанным с дальнейшей судьбой героя, посылая сигналы, предвещающие победу или поражение в бою.

Далее Джакып рассказывает, что к восходу солнца установил свою коновязь во сне («^ндун чыгаар жерине, менин бир тYркYГYм орноптур»), правой рукой держал Солнце, левой рукой держал Луну («Он колумда кун турат, сол колумда ай турат»), что, разумеется, вещий сон оповещает о его предстоящем возвышении как отца богатыря в обществе в связи с рождением сына, предводителя кыргызов [1, с. 45].

Во второй раз Джакыпу приснился седовласый дервиш (дубана), который во сне представился как Кызыр. Тот возвещает, что родится у Джакыпа сын-богатырь, имя которого строго наказал не озвучивать до достижения им двенадцати лет, при этом сам дервиш дает еще не родившему герою имя Манас. По представлениям древних, боги нередко приходят к героям во сне, чтобы сообщить что-либо важное, побудить героев к определенным действиям. В том же сне старец заявляет, что в табуне Джакыпа в тот самый день ожеребится одна из кобыл — появится конь богатыря Кула [1, с. 51-52]. Одновременное появление на свет будущего богатыря и его коня — самый устойчивый мотив в эпосах тюрко-монгольских народов. О глубинной вере в

29

сновидения пишет Дж. Фрэзер: «Вера в то, что боги являются человеку в сновидениях и объявляют ему свою волю, была широко распространена в древности. Естественно поэтому люди устремлялись в храмы и другие священные места, где они ложились спать в надежде увидеть во сне богов и вступить с ними в беседу, исходя, конечно, из того предположения, что божество или обоготворенный дух умершего человека скорее всего может появиться в месте его культа» [5, с. 267]. В эпических сказаниях кыргызов часто встречается сюжет посещения мазара — паломничество в святые места бездетными парами. В кыргызском эпосе «Кёкюль» (Ке^л), варианты которых имеется у барабинских и тобольских татар, записанные В. Радловым (Образцы... ч. IV), бездетная пара во время посещения мазара «то ли во сне, то ли наяву» получает от незримого духа каждый по яблоку. В сказаниях о чудесном рождении героя широко распространен мотив зачатия от вкушения чудотворного яблока, которое подносит бездетной матери ее божественный покровитель, святой старец, как в узбекском эпосе «Тахир и Зухра» [6, с. 295]. Яблоко — плод зачатия и рождения. Яблоко ассоциируется с неразгаданными тайнами рождения, смерти [7, с. 549]. Предполагаем, что данный мотив является поздним наслоением в тюркских эпосах, следствием соприкосновения северных кочевых народов с другими культурами. Мазары — культовые места тюркских племен. В несказочной прозе кыргызов зафиксировано множество текстов о случаях, происходивших с посещением мазаров. Такие факты говорят о том, что в архетипическом сознании еще доминируют рудименты древних верований общечеловеческих первообразов.

Вещий сон перед поражением. Другая разновидность вещего сна, так называемые «зловещие сны», приходят, когда в жизни героя предстоит трудный выбор. Во многих случаях это связано с гибелью богатыря. Кроме главного эпического персонажа подобные сны могут видеть либо его близкие женского пола: жена, мать или сестра — в эпосах встречаются разные их вариации. В эпосе «Кожожаш» зловещий сон видит жена Зулайка, а охотник Кожожаш поступает вопреки её предсказанию и гибнет. Он несколько раз нарушает древние запреты охоты, не внимая предупреждениям хозяйки гор Сурэчки, полагаясь на свою силу и ловкости. Гибель его вызвана тем, что он идет наперекор духам, во сне предрекающих его трагическую участь. Собираясь на охоту, пересказывает жене свой сон, полный символов смерти. Герой сам узнает через сон о грозящей ему гибели. В кыргызском варианте непослушанию способствуют его соплеменники, поскольку охотник является единственным их кормильцем, добывающий им дичь, и в решающий момент выступает в роли предателя [ 8]. Зловещие сны «приходят» к самому герою или его близким. К таковым относятся вещие сны Каныкей, предсказывающие смерть Манаса, сны Айчурек, перед исчезновением Семетея [9, с. 288-289-б].

Если к случаю рождения сына Манаса Джакып во сне приобретает боевые снаряжения как меч «Зулпукор», то Айчурек во сне видит, что тот самый меч, переходящий от отца Манаса к сыну Семетею, сломан, сломаны также отцовские Аккелте (ружьё) и Айбалта (секира). Приснился ей зловещий сон, предвещающие символы о неминуемой гибели Семетея («^шумде муш^л иш кердум» - говорит в отчаянии Айчурек). В военных походах такое явление воспринимается как фатальность в судьбе богатыря. Подобный мотив сна характерен для героических эпосов. Другая функция подобных сновидений - предупреждение о его проступках в отношении духов-покровителей (в более архаичной трактовке - к божествам природы вообще). Таковым является сон в архаическом эпосе «Кожожаш».

По мере возрастания коллизий повествования, по эпической традиции вещий сон также явится возмужавшему герою в двух случаях: в первом — герою снится будущая невеста, и он отправляется на поиски суженой, во втором случае — перед поражением (гибелью) в поединке с врагами. В некоторых эпических творениях вещий сон о суженом снится невесте, после чего она также предпринимает решительные действия и появляется на пути странствующего богатыря (как дочь пери

30

Айсалкын в эпосе «Эр Тёштюк» или как Зулайка в эпосе «Карач»). В архаической сказке «Карач две» («Великан Карач»), переложенный в стихотворную форму акыном К. Акиевым, Зулайка поведала Карачу, что она специально вызывала сны о нем и ждала встречи, чтобы связать судьбу с богатырем: «Карач баатыр сен YЧYн, Кайта-кайта тYш кердум, Катары менен Yч кердум... Тийгемин Карач e3YHe, ТYШYмдв нике буюруп» [10, с. 124]. Поскольку героиня является неземным существом, она заранее знала обо всех перипетиях своей судьбы и сознательно шла к ней навстречу. Оба эпоса имеют архаическую основу в своих сюжетах, поэтому данный мотив, возможно, восходит к матриархальному устройству общества.

В тюркских эпосах имеют место вещие сны врагов. В первой части трилогии эпоса «Манас», в его некоторых вариантах сказывается, что им снились вещие сны о том, что в стане противника родится их грозный враг. Вследствие того сна слагается сюжет, где они предпринимают действия по уничтожению предполагаемого будущего врага еще в младенчестве. По сказительской версии Саякбая-манасчи аяры (волшебники-провидцы) предсказывали рождение будущего потенциального противника по имени Манас, которому суждено было разрушить царство Эсенхана, хана Бейджина. По приказу Эсенхана его люди несколько лет подряд по всему миру ищут «синегривого мальчика по имени Манас» (бир «кек жал бала туулат»), наконец схватят семнадцатилетнего Жар Манас из Самарканда, в то время как бай Джакып еще молил всевышнего даровать ему сына.

Подводя итоги сказанному, можно сделать следующие выводы: а) в эпической поэзии по семантике толкования вещие сны являются предвестниками добра и зла; б) «добрые» сны «вызываются» как заклинание, в большинстве сюжетов идут в тесной привязке к мотиву бездетности; в) сон-предупреждение является самому герою или его близким. «Зловещие» сны приходят как предвестники беды; г) «зловещие» сны могут видеть и противники героя.

Традиция введения в сюжет мотива вещего сна восходит к глубокой древности. Роль вещего сна в эпической поэзии заключается в том, что он может быть сюжетообразующим мотивом, выполняет эстетическую функцию, и, конечно, становиться структурным элементом текста. Символика онейромотивов широко опоэтизирована в эпосах тюркоязычных народов.

Литература

1. Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса. М., 2004. 464 с.

2. Манас. СКВ (Саякбай Каралаев варианты) 1-китеп. Манас. Ф., 1984. 246 б.

3. Дыырай Бухатыыр. Архив Якутского филиала СО АН СССР. Ф. 5. Оп. 10. Ед. хр. 7. С. 93-95.

4. Лурье С. В. Историческая этнология. М., 2001. [Электронный ресурс]. URL: http://svlourie.narod.ru/hist-ethnology.

5. Фрэзер Дж. Фольклор в ветхом завете. М., 1989. 832 с.

6. Жирмунский В., ЗарифовX. Узбекский народный героический эпос. М., 1947.

7. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. М., 1999. 560 с.

8. Кожожаш. «Эл адабияты» сериясы: Т. 1. 1996. Т. 28. Б., 2003. 248 б.

9. Манас. СКВ (Саякбай Каралаев варианты) 2-китеп. Семетей. Ф., 1989. 376 б.

10. Ке^л. Карач-Ке^л баяны. «Эл адабияты» сериясы: Т. 28. Б., 2003. 320 б.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.