CC BY
41
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2009. № 3
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
А.В. Иванов*
СНОВА О «ВЕЧНО-БАБЬЕМ» В РУССКОЙ ДУШЕ
Статья посвящена исследованию глубинных недостатков русского национального характера, часто являющихся оборотной стороной его достоинств. Ключевой недостаток выражен во фразе Н.А. Бердяева, вынесенной в название статьи.
Ключевые слова: национальный характер, диалектика и инверсия качеств национального характера, опосредствование противоположностей, смирение и покорность в русском национальном характере.
A.V. I v a n o v. Again about the "ever- petticoat" in the Russian soul
The author researches deep defects of the Russian national character that are the other side of its merits. The main defect of the Russian soul is conveyed in the N.A. Berdyaev's phrase introduced into the title of the article.
Key words: national character, dialectics and inversion of national character features, mediation of the opposites, humility and submission in the Russian national character.
Великая беда русской души... — в женской пассивности, переходящей в «бабье», в недостатке мужественности, в склонности к браку с чужим и чуждым мужем.
Н.А. Бердяев
Начну статью с откровенного признания: еще каких-то 5—6 лет тому назад я относился к словам, вынесенным в эпиграф, как к провалу философского вкуса у Н.А. Бердяева. Это отрицательное отношение подогревалось еще и тем, что перекликалось с давним русофобским утверждением, что Россия — тысячелетняя раба, не способная достичь свободы и европейского1 уровня цивилизованности. Каюсь: Н.А. Бердяев точно уловил темную сторону русской души, оставаясь при этом блестящим критиком европейской буржуазной культуры, в чем, безусловно, сходился даже со своими ярыми идейными оппонентами — марксистами и евразийцами2.
* Иванов Андрей Владимирович — доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии Алтайского государственного аграрного университета, тел.: (3852) 22-63-12; сайт: www.altairegion22.ru/...ivanov/
1 Термины «европейский» и «западный» я буду в дальнейшем использовать как синонимы, учитывая европейские идейные корни всего западного культурно-географического мира, включая США.
2 См. хотя бы бердяевскую «Философию неравенства». Анализ евразийской критики демократии и демократических институтов можно найти в монографии А.В. Иванова, Ю.В. Попкова, Е.А. Тюгашева, М.Ю. Шишина [А.В. Иванов и др., 2007].
Ключевой мой тезис будет состоять в следующем: если в истории страны с каким-то роковым постоянством воспроизводятся одни и те же разрушительные процессы (можно сказать и проще — беды), то это не столько действие объективных исторических причин, не субъективные ошибки или злоумышления вождей, сколько в первую очередь устойчивые изъяны национального характера. Если люди несколько раз наступают на одни и те же грабли, то виноваты не грабли, а сами люди. Мужественный и разумный человек, склонный к трезвому самоанализу, вину за поражения возлагает в первую очередь на самого себя. Точно так же должен поступать и исторический народ, желающий добиться побед и иметь будущее.
Изъяны русского национального характера — и это тоже хорошо известно — в большинстве случаев являются оборотной стороной его достоинств, причем последние незаметно переходят в свое отрицательное качество, если переступается некая разумная мера. Неслучайно едва ли не главный недостаток русского национального характера многие мыслители, те же Н.А. Бердяев [Н.А Бердяев, 1990], Н.О. Лосский [Н.О. Лосский, 1990], С.Л. Франк [С.Л. Франк, 1992], усматривали в избыточной страстности, в безмерности русской души, в ее готовности переступить любые пределы, всюду дойти до крайности, до последней черты. Еще Достоевский отмечал, что русский — «человек крайностей». Недаром европейский социализм именно у нас принял самую радикальную — революционную форму. Заметим, что именно у нас столь же радикальную форму принял в 90-е гг. XX в. и «рыночный капитализм», когда в единочасье исторического времени либералы-реформаторы ухитрились попрать и осмеять тысячелетние ценности России. Именно у нас в последнее время какую-то безмерную иррациональную форму принял и госкапитализм, когда вся страна работает на процветание какого-нибудь Газпрома или Внешторгбанка. Нельзя в этом плане не согласиться с А.И. Солженицыным, который писал, что «труднее всего прочерчивать среднюю линию общественного развития: не помогает, как на краях, горло, бомба, решетка. Средняя линия требует самого большого самообладания, самого твердого мужества, самого расчетливого терпения, самого точного знания» [А.И. Солженицын, 1990, с. 107]. Увы, мы каждый раз, впав в одну тупиковую крайность и испив горькую чашу поражения, бездумно разворачиваемся на сто восемьдесят градусов и бросаемся в крайность прямо противоположную, но не менее тупиковую. Это и есть наша главная российская голгофа — кровавое хождение по одним и тем же историческим кругам.
Задача гармонизации, творческого опосредствования противоположностей — личности и общества; общегосударственных и региональных интересов; западных и восточных, религиозных и свет-
ских начал общественной и духовной жизни; хозяйственного центра и периферии; власти и общественности; частной и государственной форм собственности; города и деревни — испокон веков является краеугольной цивилизационной задачей России, которую мы до сих пор так и не сумели решить, причем даже не столько на уровне теории (здесь-то как раз все более или менее понятно), сколько на уровне практики государственного управления.
У нас почему-то у руля государственной машины удерживаются не разумные политики, склонные к целостному видению и системному реформированию страны, типа Андрея Курбского, Сперанского, Чаянова или Косыгина, а рассудочно зашоренные радикалы типа Ивана Грозного, Никона, Троцкого или Егора Гайдара. И слушают власти не духовных подвижников типа Нила Сорского, Максима Грека, Достоевского или Рериха, а изуверов типа Иосифа Волоцкого, Феофана Прокоповича или Емельяна Ярославского. Но зато наша держава преуспевала, когда во власти были Ярослав Мудрый, Дмитрий Донской и Иван III, а духовно окормляли светскую власть митрополит Иларион Киевский, Сергий Радонежский и Вассиан Рыло. Синтетический разум и любящее сердце, неотрывные друг от друга, — вот лучшие лекарства от искуса впадения в крайности, искони живущего в русской душе. Недаром ведь «Метафизика сердца» — своеобразнейшая и коренная тема русской философской и богословской мысли. Прав был И.А. Ильин: бессердечие — главный источник современного глобального кризиса и культуры, и человека, но в первую очередь — русской культуры и русского человека. Живя без сердца, русский человек не то что превращается в животное — он становится много хуже животного. Прежде всего бессердечными были провальные «реформы» 90-х гг. Нельзя назвать справедливым нынешнее финансовое спасение банков-спекулянтов за счет миллионов честно работающих тружеников страны, отчисляющих в бюджет государства огромные налоги, но не могущих получить дешевый и долгосрочный кредит на то же жилье.
Соблазн переступания границ и мер переводит еще целый ряд наших положительных национальных качеств и жизненных установок в свою полную противоположность, причем подмены происходят зачастую совершенно незаметно. Я позволю себе напомнить лишь о некоторых роковых инверсиях отечественного национального характера.
Так, всемирная отзывчивость русского народа, о которой так проникновенно говорил в своей знаменитой речи на пушкинском юбилее Ф.М. Достоевский, часто оборачивается безмерной доверчивостью ко всему иностранному как к чему-то исключительно хорошему и передовому. В результате мертвомеханические заимство-56
вания чужого опыта приводят к тому, что получаемые результаты резко расходятся с ожиданиями, и то, что было хорошо на Западе, оказывается безусловно плохим для России. Эта тема «рабского, слепого подражания» Западу проходит через всю классическую русскую литературу3, и остается только удивляться, как после всего сказанного мы раз за разом впадаем в этот роковой порок. Разве не указывал еще Д.И. Менделеев, что наш ландшафт и климат исключают механический перенос на русскую почву форм экономической жизни Германии и Англии? Однако все «рыночные реформы» 90-х гг. — абсолютное нежелание тогдашних демократов во главе с Ельциным хоть как-то учитывать своеобразие родной страны. Разве ранние славянофилы, Н.Я. Данилевский, Ф.И. Тютчев, К.Н. Леонтьев, Ф.М. Достоевский и все евразийцы дружно не предупреждали об агрессивном характере западной политической ментальности с ее беспощадной готовностью додавливать любого геополитического конкурента, сколь бы искренне он ни заявлял о своей лояльности? И все равно: нужно было пойти на максимальные военные и геополитические «перестроечные» уступки Западу, чтобы рано или поздно убедиться: при любом политическом режиме (как коммунистическом, так и капиталистическом) он будет рассматривать Россию как своего стратегического конкурента. Разве извечная онтологическая подозрительность русского человека к банкирам-ростовщикам не имеет под собой совершенно рациональных оснований в виде естественного вопроса: стоило ли нам входить в такую мировую цивилизацию, если сегодня от махинаций кучки американских финансовых дельцов сотрясается весь мир? Пресмыкаясь перед Западом и предаваясь слепому копированию, мы ухитрились сохранить все самое плохое от социализма и позаимствовать все самое плохое от капитализма, выбросив за борт их цивилиза-ционные преимущества.
Мой общий вывод прост: наша способность творчески заимствовать и перерабатывать культурные достижения других народов не будет оборачиваться разрушительным дублированием иноземных образцов только в том случае, если будет основываться на чувстве национального достоинства и собственном положительном историческом опыте.
Напомню еще об одной инверсии качеств национального характера. Светлая русская жажда воли и дух странничества, которые влекли крестьян на освоение Дикого поля и в Сибирь, казаков —
3 Вспомним знаменитые стихи Ф.И. Тютчева: «Как перед ней ни гнитесь, господа, Вам не снискать признанья от Европы. В ее глазах Вы будете всегда Не слуги просвещенья, а холопы».
на поиски острова Буяна и легендарного Беловодья, путешественников, купцов и промышленников — на освоение Севера, Центральной Азии и Мирового океана, имеют своей темной изнанкой бегство от жизни. Бегут от тягот жизни в леса и в горы раскольники-старообрядцы (есть даже отдельная секта бегунов). Бегут на Запад от ужасов «советского тоталитаризма» диссиденты во времена застоя, а в постсоветскую эпоху — возжаждавшие райской жизни в иноземье. Впрочем, бежать можно, и не перемещаясь пространственно, а духовно отгораживаясь от жизни раковиной семьи, узкой компанией друзей или религиозной секты, эмигрируя в какое-нибудь современное хобби или в Интернет.
Конечно, «духовная эмиграция» всегда личностно детерминирована. Главная же социальная причина мутации светлого странничества и подвижничества в бегство и духовную самоизоляцию коренится в отчуждении власти от народа и в реакции нравственно слабого духа на произвол правящих верхов. Любопытно, что при определенных обстоятельствах социальная пассивность, эскапизм и эгоизм очень легко и быстро трансформируются в социальную анархию толпы, взбесившейся от ужасов государственного произвола. Таковы казацкая вольница периода Великой смуты и пугачевщина. Таковы большевистский произвол в 20-х гг. и демократический произвол в 90-х гг. прошлого века. Россия, подчеркну еще раз, словно ходит по бесконечным историческим кругам, когда деспотическая верховная власть рано или поздно провоцирует деспотию толпы, а на последнюю обязательно находится новый умелый пастух-диктатор, при котором масса опять впадает в социальное безгласие и расползается по замкнутым жизненным раковинам.
Дабы не ворошить темное дно русской души, государственная власть в России должна быть выстроена, с одной стороны, анти-деспотично, а с другой — антипопулистски, т.е. подлинно иерар-хично: снизу вверх и от периферии к центру, как была она хотя бы отчасти выстроена в системе Земских соборов XVII в. и при советской власти, пока последнюю не уничтожили демократы, хотя перестройка, как известно, начиналась под совершенно правильным лозунгом «Вся власть — Советам!». В России в силу специфики ее географического и духовного ландшафта не столько общество должно быть гражданским, сколько власть должна быть народной, когда из российской глубинки ступень за ступенью, начиная с местных органов власти наверх продвигаются уже проверенные в реальном деле люди, которые при этом несут прямую ответственность перед трудовыми коллективами и корпорациями, которые их непосредственно выдвинули для исполнения властных функций в обществе. Только в этом случае государственная власть как отчужденная и наделенная реальной силой воля народа самой этой 58
массовой народной волей снизу формируется, сдерживается и корректируется, а народная воля в свою очередь вводится в созидательное нравственно-правовое русло. Евразийцы называли такое государство «демотией», или «органической демократией», в котором, естественно, должны быть также и свободные от властного произвола средства массовой информации, и сильные общественные организации различной направленности, и независимые научно-экспертные сообщества.
И, конечно, в России должны вновь пробудиться и ее исконный дух странничества, и вера в возможность изменения мира к лучшему. Есть даже совершенно четкий пространственно-демографический критерий этих положительных изменений: когда вектор движения российского народонаселения вновь сменится с западного на восточный, когда начнется новый великий «исход к Востоку» — за Урал и к Тихому океану.
Есть еще одно опасное оборачивание качеств национального характера, столь зримо и трагически проявившееся именно в ХХ в. Извечная русская мечта о братских, сердечных отношениях между людьми, народами и культурами обернулась в ХХ в. тоталитарным обезличивающим коллективизмом и унификационизмом. Это происходит всегда, когда забываются духовные основы жизни и принцип свободной человеческой воли, хотя по-настоящему — соборно — можно объединяться только в духе и только свободно, по внутреннему самоопределению. В противном случае собирать в братство будут кнутом, а нежелающих строиться отправят в концлагерь. При механическом объединении подлинную индивидуальность утрачивают и отдельный человек, и этническая общность, и регион, и страна в целом, как, впрочем, они их утрачивают и при европейском индивидуалистическом культе всеобщей личностной, религиозной и национальной автономии. Безличный «общечело-век» — неизбежный продукт и внешнего тоталитарного социализма, и внутреннего, более скрытого, тоталитарного капитализма. Чтобы убедиться в данном факте, достаточно беспристрастно проанализировать современные капиталистические процессы глобализации с идеалом всеобщего рынка, Интернета, мирового правительства и бескорневого постмодернистского человека-номада, спокойно меняющего культуры, языки, профессии, убеждения и даже... собственный пол. Здесь человек под лозунгом свободы и расцвета индивидуальности, по сути, ее начисто лишается. Об этом диалектическом переходе друг в друга насильственного объединения и насильственной индивидуации писал еще В.С. Соловьев, подчеркивая тупиковое схождение «гипнотиков коллективизма» и «гипнотиков индивидуализма».
При этом есть давно известные средства утверждения соборных духовных связей и подлинного социального единства между людьми, когда они обретают общие корни и смысл исторической деятельности. Для этого надо вспомнить о национальных святынях и оградить их от разномастных кощунников и циников. Когда люди дружно встанут на защиту древних монастырей и храмов, памятников искусства и архитектуры, воинских захоронений и мест былых боев, уникальных природных объектов (например, Байкала и Селигера, плоскогорья Укок и реки Катуни на Алтае), тогда святыни как нравственный камертон помогут им отделить суетное от вечного, важное от несущественного, подлинное от неподлинного. Недаром П.И. Новгородцев пророчески написал когда-то, что «не политические партии спасут Россию, ее воскресит воспрянувший к свету вечных святынь народный дух!» [П.И. Новгородцев, 1991, с. 580]4.
Еще один очень важный момент: если вопреки мещанским призывам «жить для себя и своей семьи», люди, стремясь к высшему и лучшему, будут снизу многообразно и добровольно кооперироваться в производстве, бизнесе, быту, культурно-просветительской и природоохранной деятельности, тогда в рамках целого будет наиболее полно и гармонично проявляться их подлинная индивидуальность. В сущности, отличительные черты гармоничного человека — свободное единение с другими людьми вокруг общих святынь и целей исторического бытия.
Здесь необходимо коснуться еще одного изъяна русского национального характера, являющегося оборотной стороной его достоинств. Русским свойственно устремляться к Новой Земле и Новому Небу, мечтать о Новом Иерусалиме, о легендарной стране счастья Беловодье, о коммунистическом братстве народов или о Межпланетном Кольце цивилизаций. Настоящее нас никогда не удовлетворяет, оно всегда не соответствует нашим идеалам. Быть счастливым сегодняшним днем — это не для русских. Именно мечта дает нам силу переносить тяготы настоящего и жертвовать собой во имя будущего. Без этого русские не смогли бы вынести всех испытаний, обрушившихся на них в истории, и одержать великие победы в страшных войнах. Мечта дает стойкость и духовную бодрость, без светлой мечты нельзя сотворить ничего подлинно великого. Во многом именно этот дух искания лучшего будущего, присутствующий в русской классической литературе, сделал ее столь притягательной для других народов.
Западный же человек, в отличие от русского, занят по преимуществу обустройством своего земного настоящего. В этом его сила
4 См. более подробно о значении святынь в жизни человека и общества в монографии А.В. Иванова и В.В. Миронова [А.В. Иванов, В.В. Миронов, 2004].
и в этом же его принципиальная слабость. Если он и размышляет о будущем, то чаще всего в плане предотвращения угроз своему привычному и комфортному образу жизни. Об угрозах, идущих из будущего, в основном повествует вся западная научная фантастика и кинематограф начиная с Г. Уэллса. Немудрено, что главное ощущение русских от Европы и США — это странный культ сытого настоящего и бессознательное желание оградиться от радикальных перемен в будущем, как бы растянуть настоящее до размеров вечности. В этом плане неизвестно, как поведет себя прагматичный и не любящий мечтать западный человек в ситуации глобальных потрясений, которые уже наступили. Спокойно пережить крушение традиционного уклада жизни и не сломаться может лишь тот, кто имеет высокую альтруистическую мечту. Думаю, что этому Запад должен начинать уже сегодня учиться у России.
Однако и в мечтаниях русские проявляют свою роковую страстность и отсутствие меры. Мы часто не столько готовы планомерно трудиться во имя будущего, сколько страстно желаем воплотить его на Земле как можно скорее, непременно в самых оптимальных формах, и, что самое опасное, не считаясь ни с объективными историческими условиями, ни с желанием основной массы людей в это будущее попасть. Отсюда наш интеллигентский утопизм, нетерпение, радикализм и склонность не мечты и теоретические схемы адаптировать к реальности, а реальность насильственно подгонять под абстрактные схемы и идеи. Отсюда и церковный раскол, и революционная нечаевщина; и насилие над инакомыслящими, и стремление разрушить весь прошлый мир до основания, чтобы непременно на пустом месте начинать строить новый распрекрасный мир, и роковое забвение своего прошлого во имя сомнительных будущих прожектов. Нравственная вседозволенность и историческое беспамятство — вечные спутники революционного утопического зуда. Об этом весь роман Достоевского «Бесы», об этом книга Н.А. Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма», об этом картина В.И. Сурикова «Утро стрелецкой казни». «Одержимость ложной идеей, — писал Н.А. Бердяев по поводу «Бесов» в самый разгар Гражданской войны, — сделала Петра Верховенского нравственным идиотом» [Н.А. Бердяев, 1991: 271]. Нравственным идиотом с безумными глазами предстает Петр на знаменитом суриковском полотне. С ненавистью ломая о колено старый русский быт, он получает в ответ лишь ненависть стрельцов.
Всегдашняя расхожая политологическая тема западной элиты и наших демократов девяностых годов — коммунистическая утопия5. Но разве разрушительные политические и социально-экономи-
5 В этом плане весьма показательна сквозная критика утопизма (прежде всего марксистского) в книге Папы Римского Бенедикта XVI [Й. Ратцингер, 2007].
ческие «демократические реформы» — не плод чистейшей утопии «о необходимости рыночных преобразований России по западным образцам»? Глобальный утопизм этого проекта только-только начинает осознаваться, хотя вредоносной утопией, слава богу, уже всеми признаны ключевые демократические мифологемы того времени типа «необходимости вхождения России в мировую цивилизацию», «допустимости делать все, что не запрещено законом» или «саморегулирующейся стихии рынка». Демократический утопизм оказался не менее кровавым, чем большевистский. Достаточно вспомнить расстрел парламента в 1993 г., войны в Чечне, Абхазии, Приднестровье, кровавые переделы собственности, десятки тысяч смертей пожилых людей от стрессов и поруганных идеалов. Кто, к примеру, подсчитает жертвы информационного демотеррора 90-х гг., осуществлявшегося телекомпанией НТВ под руководством Гусинского? К сожалению, такой же насильственно-утопический характер носит и наше сегодняшнее неуемное желание войти в Болонский процесс. Катастрофические последствия этого шага очевидны всем, кроме правительства, — это дефун-даментализация, дегуманитаризация и денационализация всего российского образовательного пространства с перспективой превращения страны в глубочайшую культурную и интеллектуальную периферию.
Есть, на мой взгляд, действенные средства блокирования своевольно-утопических соблазнов русской души. В частности, необходимы общественная экспертиза и публичное обсуждение важнейших проектов реформирования как страны в целом, так и ее отдельных сфер. Учитывая отечественные традиции соборности, эти функции могли бы выполнить общенациональные корпоративные форумы врачей, ученых, учителей, работников высшей школы, бизнесменов, крестьян, без санкции которых никакие масштабные правительственные реформы в стране проводиться не могут. Реформы должны получать на подобных форумах профессиональную экспертизу и общественную санкцию. Подлинное народовластие — это не свально-механическое голосование большинства и не произвол властного меньшинства, а волеизъявление компетентного большинства, т.е. наиболее совестливых и активных представителей народа, которым надо просто создать условия для творческой самореализации.
Отсюда логично перейти к последней и самой неприглядной черте нашего национального характера. В сущности именно она потворствует проявлению всех других изъянов нашей души, являясь питательной почвой и для чужебесия, и для порочного своеволия, и для бегства от реальности, и для всех форм тоталитаризма, и, наконец, для утопических экспериментов над страной. Имя этого 62
душевного порока — «вечно-бабье» в русской душе, т.е. рабская покорность перед властью, гражданская пассивность, социальное безгласие и безволие. «Народ безмолвствует» — в этой гениальной фразе А.С. Пушкина кроется причина всех наших многочисленных исторических бед и поражений.
Любопытно, что и у этого коренного нашего недостатка есть свой противоположный светлый полюс. Величайшее свойство русского национального характера, особенно ярко проявляющееся в Житиях святых, — это дар смирения, понимаемый и как усмирение собственной гордыни, и как принятие в сердце страданий окружающего мира, и как жертвенное служение высшим ценностям. «Вот идет князь мира сего, и не имеет во мне ничего» и «Я победил мир» — в этих ключевых фразах Христа, принятых нестяжательской традицией отечественного православия, сформулирована вся суть христианского смирения. Смиренный жертвует своим маленьким телесным «я», своим комфортом и душевной ограниченностью ради пробуждения и действия своего духовного «Я», составляющего его подлинную индивидуальность. Это ни в коем случае не пассивность. Напротив, смирение подразумевает и активное волевое изменение себя в лучшую сторону, и одновременно активное противостояние злу, иначе нельзя подлинно пребывать с миром. «Не мир я принес, но меч», — эта фраза тоже о смирении. Смиренно ежедневно трудится настоятель монашеской обители Сергий Радонежский, потрясая своим будничным трудничеством сознание простого крестьянина. Со смиренным сердцем отправляются на Куликово поле иноки Пересвет и Ослябя. Смиренно принимает свой мученический жребий митрополит Филипп Колычев, фактически в одиночку сражаясь против тирании Ивана Грозного. Смиряют гордыню, бескорыстно служа своей стране на научном поприще, гениальные Павел Флоренский и Владимир Вернадский.
Все лучшее в истории России добыто смирением и подвижничеством, все ее беды — от рабской покорности. Покорность, в отличие от смирения, — это всегда страх за свое маленькое телесное «я», его бытовой комфорт и психологический уют. Покорный ничем не хочет жертвовать ради других и ничего не хочет принимать близко к сердцу, помимо собственных забот. Он легко прельщается лживой политической фразеологией, бытовым религиозным обрядом, внешней партийной дисциплиной, служа лакомой добычей для князя мира сего. Покорность — это еще и нравственная лень, мещанская разжиженность и дряблость души, лишенной духовных устоев. Покорный гнется во все стороны, подчиняясь воле господствующего политического ветра, поскольку не имеет ни онтологического центра (сердца), ни твердого стержня при принятии жизненных решений (иерархии ценностей). Даже ярый злодей и преступник лучше покорного, который ни горяч, ни холоден
и оставляет после себя, по жестким, но справедливым словам Леонардо да Винчи, «лишь переполненные нужники».
Это рабски покорные деятели Русской церкви обеспечили победу иосифлян над нестяжателями; это они потворствовали светскому насилию над страной Ивана Грозного и религиозному насилию Никона. Это крестьяне-холопы и дворяне-холопы (прав Гегель в своем тезисе о диалектическом единстве раба и господина!) позволили ввести в России крепостное право и рабски заимствовать чужеземные образцы для «реорганизации» русской жизни. Это масса пассивных интеллигентов, разночинцев и пролетариев сочувствовала терроризму народников или, напротив, оправдывала провокационные гнусности царской охранки (печально известную «зубатовщину»). Их, пассивных и покорных, потом массово убивали на полях Первой мировой войны и в кровавой мясорубке Гражданской войны, их самих, покорных властному произволу, словно овец, насильно сгоняли в колхозы и увозили в сталинские лагеря. Именно пассивные и безгласные коммунисты, члены самой огромной в мире партии, позволили ничтожной кучке карьеристов и себялюбцев развалить и распродать великую державу, растащить по карманам общенародную собственность в страшные 90-е гг. ХХ в. Это покорные работники образования допустили нынешнее его реформирование по катастрофическому для нас и выгодному для Запада сценарию. Как в случае агрессии Грузии против Южной Осетии, когда наши власти вдруг геополитически прозрели, усмотрев за всем руку Запада, так, возможно, они когда-то прозреют и в плане образования. Но если внешнеполитическую линию и даже армию быстро восстановить можно, то разрушенная система высшего образования быстрому восстановлению не подлежит.
«Вечно-бабье» в русской душе — главная причина сокрушительного цивилизационного поражения, которое потерпела Россия в конце ХХ в. Это же «вечно-бабье» в нашей душе — корень позора, который мы наблюдаем и сегодня, в начале XXI в. Спрашивается: ну как не стыдно после всего прошедшего вывешивать портреты президента в чиновничьих кабинетах? Кто заставляет крестьянина, как это случилось в Алтайском крае, называть свое фермерское хозяйство именем Путина? А как дружно карьеристы всех мастей побежали записываться в «Единую Россию», силясь перещеголять друг друга в заискивании перед властью! Как в последнее время все вдруг быстро стали патриотами и ярыми антизападниками. И ведь особенно усердствуют те, кто в 90-е гг. клеймил «тысячелетнюю рабу» Россию и насильственно затаскивал ее в лоно «мировой цивилизации».
Надо честно признаться: в нашей национальной душе, в ее исподних пространствах, живет Антисофия (антикрасота, антидобро и антимудрость), по-рабски жаждущая всегда одного — понадеж-нее прилепиться к телу жены или мужа, к привычному быту, к ми-
лым идейным предрассудкам, к воле вождя всех народов или к телу Матери-Церкви, чтобы вручить им свою судьбу и свою свободную волю и при этом во всех исторических неудачах России винить не себя, а порочные власти и исторические обстоятельства.
В искус «вечно-бабьего» откровенно впал на закате жизни В.В. Розанов, писавший в «Апокалипсисе нашего времени»: «"Бедный человек" возлюбил свое "гетто", в нем греется, им защищается, и, ей-ей, это выше Сократа и Спинозы. Потому что это священнее Сократа и Спинозы. Тут Бог ютится. В гнездышке. Потому что гнездышко — оно такое священное, которого ищет и сам Бог. Не спорю: есть Бог Универсума. Но мне как-то более нравится "Бог гнездышка"» [В.В. Розанов, 1990, с. 643]. И далее: «Жизнь есть дом. А дом должен быть тепел, удобен и кругл. Работай над "круглым домом", и Бог не оставит на небесах. Он не забудет птички, которая вьет гнездо» [там же, с. 647]. Итог Розанова был трагическим, но неизбежным для всех, желающих вить «гнездышки» и отсиживаться в них: революционный каток истории это гнездышко безжалостно раздавил. А вот хоронивший В.В. Розанова в Сергиевом Посаде отец П.А. Флоренский свою семью и род любил никак не меньше, чем Василий Васильевич, но вот «вечно-бабьим» и «тепло-гнездышковым» синдромом не страдал никогда. И гражданский долг свой перед Отечеством выполнил сполна, в самые страшные революционные годы не поступившись ни одним своим нравственным или теоретическим принципом6.
Духовная оппозиция Розанов—Флоренский глубоко символич-на: все высокое и жизненное в России — и в личном, и в общественном ее бытии — утверждается подвижническим трудом и активным сопротивлением тьме, а все низменное и греховное побеждает тогда, когда мы — все вместе и каждый поодиночке — отказываемся от движения вверх и к свету, «по-бабьи» прилепляясь к привычным жизненным «гнездышкам». В свое время это тонко подметил В.С. Соловьев, писавший, что «человек, который довольствуется своей человеческой ограниченностью и не стремится выше, неизбежно тяготеет и ниспадает до уровня животности. Точно так же и исторический народ» [В.С. Соловьев, 1989, с. 604].
Действительно, если русский человек не видит высшей цели, к которой ведут гражданские свободы, и не находит благого применения накопленным богатствам, то нет таких гражданских свобод и законов, которых бы он ни попрал ради удовлетворения своих амбиций, как нет таких низменных прихотей и удовольствий, которым бы он ни отдался, тратя на это огромные деньги. Образ жизни нашей политической «элиты» и «новых русских» тому наглядное подтверждение.
6 Кстати, единственным человеком, которого В. Розанов, по-видимому, искренне считал гениальнее себя, был именно отец Павел.
5 ВМУ, философия, № 3
65
Если нет софийной воли к правде и смирению, в русской душе пробуждаются своеволие и его вечная тень — рабская покорность перед деспотической властью. Если нет сердечного устремления к социальным и духовным связям с другими людьми, его обязательно заменят тоталитарный коллективизм или звериный индивидуализм, когда каждый «умирает в одиночку». Если нет желания творчески открываться миру, укореняясь в ценностях национальной культуры, это с необходимостью обернется узколобым национализмом или его двойником — космополитическим преклонением перед чужой культурой.
Рецепт изживания «вечно-бабьего» в русской душе, в сущности, давно дан русской классической литературой, искусством и философией: надо перестать мириться с социальными пороками и бытовыми безобразиями, хотя бы с повсеместным матом, хамством и грязью, хотя бы в собственной семье, подъезде, дворе, поселке, на собственном рабочем месте, а там, глядишь, дойдет дело и до города, до области, до всей страны и до столь любимого нами «мира в целом». И надо постараться при этом самим стать сегодня хоть чуточку лучше, чем вчера, ибо в Надземном мире, куда всем рано или поздно предстоит перейти, никто не посмотрит на наши земные деньги, государственные посты, славу или успешную карьеру. Там взвешиваются исключительно личные психологические качества и духовные накопления, и нет тяжелее груза, чем «вечно-бабье» в душе, увлекающее на инфернальное дно справедливо и софийно устроенного Космоса.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990.
2. Бердяев Н.А. Духи русской революции // Вехи. Из глубины. М., 1991.
3. Иванов А.В., Миронов В.В. Университетские лекции по метафизике. М., 2004.
4. Иванов А.В., Попков Ю.В., Тюгашев Е.А., Шишин М.Ю. Евразийство: ключевые идеи, ценности, политические приоритеты. Барнаул, 2007.
5. Лосский Н.О. Характер русского народа. Кн. 1—2. М., 1990.
6. Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М., 1991.
7. Ратцингер Й. Ценности в эпоху перемен: о соответствии вызовам времени. М., 2007.
8. Розанов В.В. О себе и о жизни своей. М., 1990.
9. Солженицын А.И. Красное колесо. Узел Второй. Октябрь Шестнадцатого // Наш современник. 1990. № 1.
10. СоловьевВ.С. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2.
11. Франк С.Л. Русское мировоззрение // Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992.
