СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА ИВАНА ИВАНОВИЧА: ЗАКУЛИСНАЯ ДИПЛОМАТИЯ И «ДЕЛО О ЯМСКИХ ЛОШАДЯХ» Текст научной статьи по специальности «История и археология»

СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА ИВАНА ИВАНОВИЧА: ЗАКУЛИСНАЯ ДИПЛОМАТИЯ И «ДЕЛО О ЯМСКИХ ЛОШАДЯХ»

Л.Ю. Таймасова

Волонтер-интерн Европейского отдела библиотеки Конгресса США

(Вашингтон, сШа)

e-mail: taimassova@hotmail . com

АВТОРСКОЕ РЕЗЮМЕ

В статье рассматриваются обстоятельства смерти царевича Ивана Ивановича в контексте Ям-Запольских мирных переговоров, положивших конец Ливонской войне . Сопоставляя ряд малоизученных документов, автор приходит к выводу, что смерть царевича Ивана планировалась заранее . Роковая ссора между отцом и сыном была спровоцирована . Кончина наследника престола произошла на фоне закулисных переговоров о возвращении на родину «высокородной пленницы» польского короля - Марии Владимировны Старицкой, в замужестве королевы Ливонии . Оба события - смерть царевича и провал тайных переговоров о выплате выкупа за «ближайшую наследницу московского престола» - тесно связаны между собой . Они позволили расчистить дорогу к трону для «умалишенного» царевича Федора и его близкого окружения - Годуновых.

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Ливонская война, Ям-Запольские мирные переговоры, Московское царство, Речь Посполитая, Иван IV, царевич Иван Иванович, королева Ливонии, Годуновы, Антонио Поссевино, порядок престолонаследия, закулисные переговоры, семейный конфликт, провокация, смерть царевича

DEATH OF TSAREVICH IVAN IVANOVICH: BACKSTAGE DIPLOMACY AND THE «CASE OF YAMSKY HORSES»

Liudmila Taimasova

Intern, European Division, Library of Congress (Washington DC, USA) e-mail: taimassova@hotmail . com

ABSTRACT

The article examines the circumstances of the death of Tsarevich Ivan Ivanovich in the context of the Yam-Zapolsky peace negotiation that marked the end of the Livonian War. After comparing a number of little-known historical documents, the author comes to the conclusion that the death of Tsarevich Ivan was planned in advance . The fatal quarrel between the father and the son was provoked . The death of the heir to the throne took place during the closed-door negotiations on the return home of a «noble captive» of the Polish king - Maria Vladimirovna Staritskaya, the Queen of Livonia in marriage . Both events - the death of Tsarevich Ivan and the failure of secret negotiations on the payment of a ransom for «the closest heiress to the Moscow throne» - were related . They cleared the way to the throne for «mentally retarded» Tsarevich Fyodor and his close entourage - the Godunovs .

KEYWORDS: Livonian War, Peace of Yam-Zapolsky, Muscovy, Rzeczpospolita, Ivan the Terrible, Tsarevich Ivan Ivanovich, Godunovs, Queen of Livonia, Antonio Possevino, order of succession to the throne, backstage negotiations, family conflict, provocation, death of tsarevich .

«ХАОС ВЕРСИЙ»

Царевич Иван Иванович скончался 19 ноября 1581 г. в Александровскской слободе «в четвертом часу нощи» и был похоронен 22 ноября в Архангельском соборе московского Кремля (Панова 2003: 33). Смерть наследника престола случилась в канун так называемых Ям-Заполь-ских мирных переговоров (13 декабря 1581 г. - 15 января 1582 г.). Его кончине предшествовала ссора с отцом. Государь, рассердившись на сына, ударил его посохом в висок. Недолго проболев, юноша умер. Такова общепринятая версия. Современники событий называют различные причины роковой размолвки Ивана IV с сыном, ни одна из которых не выглядит для историков убедительной.

Составители русских летописей и хронографов крайне немногословны в описании обстоятельств трагедии и событий, ей предшествовавших. Они ссылаются на какие-то известные им первоисточники («Неции глаголаху») и лишь констатируют факт гибели царевича: «От отца своего ярости прияти ему болезнь, от болезни же и смерть» (ПСРЛ 34а: 194; ПСРЛ 34б: 228; Изборник 1869: 183). Дьяк Иван Тимофеев в своем Хронографе добавляет, что царевич погиб «от рукобиения» отца, когда хотел удержать того от «неподобства некоего». Царевич воспротивился воле государя, «воста» на отца «на противныя», врагов «поразити хотя, о Бозе уповав» (РИБ. 13: 280-281).

Иностранные авторы уделяют большое внимание причине раздора между отцом и сыном, но приводят противоречащие друг другу сведения. Рейнгольд Гей-деншейн, секретарь короля Стефана Батория, поместил в своих записках две версии трагической размолвки. Любопытно, что обе версии стали ему известны со слов двух знатных русских перебежчиков, взятых в плен в середине октября 1581 г., то есть за месяц до кончины царевича Ивана Ивановича. (О мнимой смерти царевича будет подробно рассказано ниже). Согласно рассказу одного перебежчика, царь взъярился, когда возник спор о чести и доблести. В пылу перепалки царевич наговорил отцу дерзостей и заявил, что готов отнять у него «большую часть царства». По словам другого «языка», «царевич слишком настойчиво требовал от отца войска, чтобы сразиться с королевскими войсками [Под Псковом - Л .Т.]» (Гейденштейн 1889: 242).

Иную причину роковой размолвки приводит в своих записках Антонио Поссевино, миротворец из Рима. Сведения он получил от информанта, который находился в то время при дворе русского царя. Согласно его словам, гнев государя первоначально был направлен на сноху за то, что в своих покоях та носила одно платье вместо предписанных этикетом трех, а когда царевич вступился за беременную жену, царь избил сына посохом. Елена на следующую ночь выкинула мальчика. Царевич умер на пятый день после ссоры и был перенесен в Москву при всеобщей скорби (Поссевино 1983: 51). Поместив в своем трактате эту версию как «наиболее достоверную», Поссевино на самом деле полагал ее ложной. В переписке с секретарем папы он высказывал противоположное мнение: считал ее малоправдоподобной, основанной на слухах (Bushkovitch 2014: 119-134).

Четвертую версию привел английский купец и дипломат Джером Горсей. Он говорит, что государь рассердился на сына за то, что тот вступился за неких «хри-стиан»-иноземцев, проживавших в Немецкой слободе. Еще больший гнев отца вызвало самоуправство царевича, участие того в организации побега некоего «неродовитого дворянина». Без ведома отца царевич отдал приказание чиновнику, чтобы тот дал беглецу 5 или 6 ямских лошадей. Кроме того, царь испытывал ревность, что его подданные любят царевича больше, чем своего государя. В порыве гнева царь дал сыну пощечину, царевич от расстройства заболел и умер через три дня (Горсей 1991: 81). К версии Горсея принято относиться скептически. А.А. Зимин считал ее «неожиданной» (Зимин 1986: 92).

Итак, все источники противоречат друг другу. Как отметил Зимин, из этого «хаоса слухов и просто домыслов трудно выделить наиболее достоверную основу» (Зимин 1986: 93). Единственное, в чем согласны современники событий, роковой развязке предшествовала крупная семейная ссора.

РАЗДОРЫ В ЦАРСКОЙ СЕМЬЕ

Напряжение в отношениях отца и сына нарастало в течение многих лет. Когда царевич достиг совершеннолетия, противостояние обострилось. В семейные

раздоры были втянуты многие придворные, и дело чуть было не дошло до открытых столкновений. В январе 1571 г. папский нунций Винченцо дель Портико на основании сведений, полученных от Альбрехта Шлихтинга, сообщил в своем донесении в Рим, что при дворе Ивана IV существуют две враждующие группировки: «Многие влиятельные и знатные люди благоволят к отцу, а многие к сыну, и сила в оружии» (Колобков 2004: 401).

Противостояние двух враждебных группировок не переросло тогда в вооруженный конфликт, видимо, благодаря тому, что государь срочно женил семнадцатилетнего сына на Евдокии Сабуровой и окружил царевича верными людьми. В 1571 г. в свите царевича Ивана впервые появляется стряпчий Борис Годунов, племянник царского постельничего Дмитрия Ивановича Годунова (Разрядная книга II: 268).

В последующие годы влияние дяди и племянника Годуновых на строптивого юношу оказалось столь благотворно, что царь породнился с ними. Как только сестра Бориса Годунова Ирина вошла в возраст, Иван IV женил на ней царевича Федора (в 1577 г.). Тогда же был образован двор младшего сына государя, насчитывавший более 100 человек. В свиту царевича Федора входили девять родственников его жены. Самые высшие чины получили ближайшие родичи царевны Ирины - дядя Дмитрий Иванович и брат Борис Федорович Годуновы.

Новый виток семейных раздоров пришелся, скорее всего, на начало 1579 г., когда, по настоянию отца, вторая жена царевича Ивана Феодосия Саловая, вслед за первой, была пострижена из-за неплодия. При этом, по наблюдениям Л.Е. Морозовой, боярин Д.И. Годунов и кравчий Б.Ф. Годунов были временно, с июня по сентябрь 1579 г., введены в свиту царевича Ивана Ивановича (Морозова 2017: 386). На некоторое время им удалось погасить конфликт, но весной 1581 г. скандалы в семье государя вновь участились.

В первой половине мая 1581 г. Давид Бельский, племянник царского любимца Богдана Бельского, бежал в Литву из-под Смоленска вместе с 70-ю «изменниками». До королевского лагеря добрались только шестеро, остальных перебили по дороге. Причину бегства Бельского поляки затруднялись назвать, но он был «ласково принят» королем и удостоился секретной аудиенции.

Из донесения итальянца Филиппо Талдуччи, находившегося тогда при дворе Батория, известно, что Бельский сообщил важные сведения об условиях русской стороны в предстоящих мирных переговорах. По словам перебежчика, царь намеревался уступить только часть Ливонии, оставив за собой четыре лучших крепости, в противном случае он готов выйти на открытый бой. Кроме того, Бельский раскрыл некоторые скандальные подробности семейной жизни государя. «Царь не любит старшего сына и нередко бьет его палкою, и что второго сына можно назвать умалишенным. Что в Москве множество дворянских детей весьма приверженных Его Величеству королю, и что только ждут удобного случая покинуть своего государя, и обозначил даже поименно всех готовых бежать, и что потому стоит только королю удалиться подалее в ту сторону» (Бутурлин 1871: 296-297).

Р.Г. Скрынников полагал, что Бельского подослал к польскому королю сам царь (Скрынников 2001: 384). Догадка ученого, несомненно, соответствует действительности, так как родня «изменника» в дальнейшем не пострадала. Бельский, отправляясь в стан врага, получил задание «побуждать короля идти не к Новгороду или Пскову..., но прямо к Смоленску идти». Во всяком случае, такую версию речей перебежчика «в совете» с королем поспешили передать в своем донесении в Москву царские послы Е.М. Пушкин «с товарищами», прибывшие вслед за Бельским ко двору Батория в Вильне (Бантыш-Каменский 1862: 169). Однако, по сведениям, восходящим к польским дипломатическим источникам, Бельский посоветовал королю идти прямо к Пскову, так как «людей во Пскове нет и наряд вывезен, здадут тебе Псков тотчас» (Флоря 1978: 128).

Разногласия в отчетах русских и польских послов свидетельствуют, что Бельский бежал по заданию царя, но имел также секретное поручение от иных лиц. Выполняя это тайное поручение, он указал цель похода короля Псков, а не Смоленск. «Изменники», ради которых Баторию следовало направиться к Пскову, несомненно, происходили из родовитых семей. Очевидно, из-за семейных раздоров при дворе государя вновь образовались две враждующие группировки. Одни держали сторону отца, другие - сына. Последних набралось немного, если Бельский перечислил их поименно. Не имея достаточного количества единомышленников, царевич Иван на этот раз не помышлял о противостоянии отцу силой оружия. Терпя унизительные побои, юноша не мог не думать об избавлении. Не исключено, что среди тех, кто готов был совершить побег к Пскову, Бельский упомянул имя «нелюбимого сына» государя, доведенного до отчаяния.

Иван IV, желая утихомирить строптивого царевича, несомненно, в этот раз также уповал на помощь рассудительного боярина Д.И. Годунова и его племянника. 30 июля царь удостоил Дмитрия Ивановича особой чести, звал к своему столу вместе с окольничим князем Ф.М. Троекуровым. За царским столом Годунов сидел «выше» князя Троекурова, о чем между ними вышел местнический спор. Государь рассудил спор в пользу Дмитрия Годунова (Разрядная книга III: 200). Возможно, обласкав боярина, царь вновь временно ввел дядю и племянника Годуновых в состав свиты царевича Ивана. Государь, скорее всего, надеялся с их помощью погасить раздоры и удержать сына от необдуманных поступков. Но были ли Дмитрий Иванович и Борис Федорович Годуновы заинтересованы в примирении отца и сына?

Раздоры в царской семье были на руку Годуновым. Породнившись с царем через «умалишенного» царевича Федора, они значительно приблизились к царскому престолу. Бегство царевича Ивана в стан польского короля открывало для дяди и племянника широкие перспективы. При недееспособном царе Федоре Ивановиче управление государственными делами находилось бы в ведении Годуновых. Видимо, не случайно к польскому королю с тайным донесением о раздорах в царской семье отправился Давид Бельский, на свояченице которого Марии Скуратовой-Бельской был женат Борис Годунов.

Прозрачный намек Бельского на готовность царевича и его немногочисленных сторонников бежать в польские земли, если король встретит их под Псковом, несомненно, пришелся по душе Баторию. Взяв в заложники наследника московского престола, король получал весомый аргумент в предстоящих мирных переговорах. Так, интересы обиженных царем приверженцев царевича Ивана, сторонников воцарения «слабоумного» царевича Федора и польского короля сошлись на Пскове.

29 июля 1581 г. на тайном совещании Батория с литовскими сенаторами было принято решение идти на Псков. Короля не остановило полученное тогда же сообщение лазутчиков, что в крепости стоит больше 6 000 стрельцов и 3 000 конных, кроме горожан и бояр (Ко-ялович 41-42: 287). Осаду Пскова планировалось завершить до наступления зимних холодов. Финансирование кампании было рассчитано на три месяца, с 1 августа по 1 ноября (жалование жолнерам выдавалось за «четверть» года). Однако по истечении этого срока, как будет показано далее, король настаивал на продолжении осады непременно до 18 ноября, и был готов платить солдатам из собственных средств.

Баторий не дождался перебежчиков, но смерть наследника московского престола, последовавшая по странному стечению обстоятельств 19 ноября, сыграла ему на руку. Итогом Ям-Запольских мирных переговоров стало признание Московией своего поражения в Ливонской войне и передача Речи Посполитой «царской вотчины» Ливонии. Кончина царевича, по словам участника мирных переговоров Антонио Поссевино, «оказала большое влияние на смягчение нрава князя, так что во время наших бесед он многое выслушивал снисходительнее, чем, может быть, сделал бы раньше» (Поссевино 1983: 51).

Представляется, что совпадение даты завершения осады Пскова и смерти царевича Ивана не было случайным. Ряд документов указывают: смерть царевича планировалась заранее, роковая ссора была спровоцирована намеренно, дата драматической развязки приурочена к праздничным дням. Тот узкий круг лиц при дворе царя, кто раздувал угли семейных раздоров, действовал в сговоре с польским королем. Вероятно, по этой причине в дальнейшем обстоятельства трагедии держались в строгом секрете.

Не только обстоятельства финальной ссоры и смерть царевича Ивана окружены завесой тайны. Документы Ям-Запольских мирных переговоров многое недоговаривают. Источники свидетельствуют, что параллельно с официальными переговорами послов в селе Киверова горка между Иваном IV и Стефаном Баторием шла закулисная негоциация. Роль посредника в этих деликатных переговорах исполнял папский легат Антонио Поссевино.

«ГОЛУБЬ МИРА»

Исследователи единодушны в оценке миссии Поссевино в Московии. Н.П. Лихачев выразил всеобщее мнение, указав, что приезд его - событие «совершенно необычное», «внезапное - как будто бы это хватание утопающим соломинки», и оно «имело тайные цели» (Лихачев 1903а: 9, 12). Принято считать, что секретная цель при-

езда Поссевино состояла в том, чтобы, примирив Речь Посполитую и Московию, создать с их помощью антитурецкую Лигу.

Проект создания антитурецкой Лиги при участии Московии был не нов. Попытки втянуть московских правителей в крестовый поход против «неверных» с редким упорством предпринимались папами на протяжении, практически, всего XVI в. В Москве к этой идее относились с устойчивым недоверием. Однако летом 1580 г. ситуация настолько осложнилась, что Ивану IV пришлось пересмотреть свою позицию. Гонец Истома Шевригин, отправляясь в августе 1580 г. в Рим, получил строгую инструкцию, во что бы то ни стало привезти посредника-миротворца, пообещав папе любое содействие в войне против «неверных». Гонец правил посольство на коленях, и Григорий XIII пошел навстречу просьбе русского царя (ПДС I: 785-816; Коялович 1867: 8).

Выбор папы пал на Антонио Поссевино не случайно. Тот уже имел солидный опыт в примирении некоторых европейских правителей. Так, в 1577-1580 гг. Поссевино исполнял должность папского легата в Швеции. Шведский король Юхан III находился в весьма затруднительном финансовом положении. Штеттинский мир (13 декабря 1570 г.) обошелся Швеции очень дорого. Выплатив контрибуцию, Юхан III намеревался пополнить оскудевшую королевскую казну с помощью богатого наследства супруги. Война с Московией, развязанная в 1578 г., также требовала крупных денежных вливаний. Король хлопотал о вступлении в права владения обширными территориями в Южной Италии, в провинции Неаполь, которые Бона Сфорца оставила по завещанию своей дочери Катерине Ягеллонке, королеве Швеции. Стоимость наследства королевы Боны, по некоторым оценкам, более чем в три раза превышала королевский годовой доход (Donnelly 2004: 323-349).

Для урегулирования деликатного вопроса между Юханом III и испанским королем Филиппом II, правителем Неаполя, папа отправил Антонио Поссевино. Посредническая деятельность Поссевино не решила вопрос о признании прав шведского короля на наследство жены, но привела страну к религиозным смутам и вооруженным столкновениям между католиками и протестантами.

«Намутив воду» в Швеции, Поссевино пытался в 1578-1579 гг. заинтересовать Стефана Батория, женатого на другой дочери королевы Боны - Анне, этим же наследством, но безрезультатно (Donnelly 2004: 336337). Польский король в то время был озабочен разрешением территориального конфликта с императором Священной Римской империи. Баторий искал возможность вернуть правителю Трансильвании область Сот-мор, которую императоры удерживали на протяжении двадцати лет. По возвращении Поссевино из Стокгольма (октябрь 1580 г.), папа назначил его посредником в переговорах между Баторием и императором Рудольфом II (Donnelly 2000: 3-10).

В январе 1581 г., идя навстречу пожеланиям русского царя, Григорий XIII поручил Поссевино еще одну миссию. Иезуиту надлежало привести к миру участников Ливонской войны. Ему следовало употребить все силы

с тем, чтобы примирить Батория и Ивана IV, а также положить конец русско-шведской войне. Разногласия между правителями предстояло разрешить мирным путем с помощью контрибуций, репараций или выкупов. В Риме возлагали большие надежды на успешное завершение негоциаций. Папа стремился упрочить влияние папского престола в странах, «зараженных ересью» арианства, протестантства и православия.

По дороге в земли русского царя Поссевино посетил двор Стефана Батория и удостоился двух продолжительных аудиенций сначала в Риге, а затем в Вильне (Вильнюс). Король поручил папскому легату, в первую очередь, разрешить спор о возвращении провинции Сот-мор, издревле принадлежавшей семье Батори. Король не исключал возможности решения конфликта с императором силой оружия. Кроме того, его волновал вопрос финансирования предстоящей кампании против русского царя. Он был крайне недоволен тем, что Рудольф II незаконно отменил присягу свободных ганзейских городов польской короне и обращался к ним, как к своим подданным, взимая налоги в свою пользу.

Полтора месяца Поссевино потратил на поездки в Прагу и Аугсбург. Миротворец развил кипучую деятельность, неутомимо трудясь на пользу дела мира. Он неоднократно встречался с императором, его канцлерами и другими сановниками, слал депеши в Польшу и донесения в Рим. Благодаря его усилиям удалось добиться впечатляющего результата. Теперь Баторий склонялся к разумному разрешению территориального спора. Император Рудольф II также публично заявлял, что желает только мира (Donnelly 2000: 16-17). Благодаря трудам Поссевино, Баторию удалось найти деньги на войну с «московитом». Польский король получил крупные денежные ссуды от герцога Прусского и кур-фюстов Саксонского и Бранденбургского (Руссов 1880: 324. Примечание).

Разрешив эти мелкие трудности, Поссевино в сопровождении нескольких переводчиков и четырех отцов-иезуитов из Граца поспешно отправился на восток, в земли русского царя, где его уже с нетерпением ждали.

ГРАМОТА «С УКОРИЗНОЙ»

15 августа 1581 г. в Старице, где в это время находился царь, получили донесение, что Баторий идет к Пскову (Лихачев 1903a: XXI). Три дня спустя, 18 августа в Старицу торжественно въехал Антонио Поссевино. Он вручил царю верительные грамоты и ценные подарки от себя и папы. Первоначально государь отказался принять подношения и поручил боярам разъяснить позицию Рима в предстоящих переговорах. В течение получаса Поссевино излагал поручение папы царским советникам, а затем представил основные «тезисы» в письменном виде (Поссевино 1983: 197-198).

«Тезисы» сводились к нескольким пунктам: если будет заключен мир с польским королем (на условиях Ивана IV), то государь начнет войну против турок, также царь обеспечит представителям апостольской церкви «устланную розами» дорогу на Восток, вслед за которыми двинутся итальянские купцы. Ознакомившись с «Тезисами», царь принял подарки в знак доброй воли и же-

лания содействовать Риму. В свою очередь, папский посланец был готов услужить государю в тайном деле, чтобы принести мир его подданным. И это дело не требовало отлагательств. Враг стоял у порога и оскорбительно насмехался над грозным царем.

4 сентября 1581 г. королевский гонец доставил в Старицу грамоту, в которой король «ругательными и поносными» речами дал описание всем посольствам и переписке с государем за предыдущие пять лет. Баторий требовал передачи всей Ливонии, настаивал на выплате «наклада» (400 тыс. «золотых угорских») и отказывался менять русских пленных на польских купцов, «ибо сии тех не стоют». Король предлагал Ивану Васильевичу перечитать Псалом 50, «узнав в том себя» (Бантыш-Ка-менский 1862: 168, 172). (Имеется в виду псалом царя Давида, когда пришел к нему Нафан пророк, после того, как тот вошел к Вирсавии, жене Урии.) Иными словами, Баторий обвинил Ивана IV в распутстве с женой своего подданного, гибели которого он затем пожелал.

Оскорбительный тон в послании польского короля вполне объясним: тот едва избежал смерти от «длинной руки Москвы». Весной-летом 1580 г. в Вильне проходил громкий процесс о покушении на жизнь Батория. Виновным был признан пан Григорий Остик - рядовой член «русской партии», выступавшей в период бескоро-левья в 1576 г. за призвание на польский престол Ивана IV. В ходе дознания открылись подробности сношений главного обвиняемого с царским гонцом Г.А. Нащеки-ным. Весной 1580 г. Нащекин неоднократно встречался с паном Остиком, которому передал секретные письма из Москвы и подарил коня. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами заговор против короля приобрел внешнеполитическую окраску. Уличенный в попытке «извести» Батория по наущению русских, фаль-шивомонетчестве и других преступлениях, пан Остик был публично казнен 18 июня 1580 г. (Киркор 1852: 64; Сливов 1875: 51).

Каким-то образом в скандал с покушением на жизнь короля оказался замешан зять Ивана Грозного - Магнус герцог Голштинский и король Ливонии, перешедший в подданство польской короны в 1578 г., а также его русская жена Мария Владимировна, урожденная княжна Старицкая. В разгар следствия по делу пана Остика Магнус совершил побег в стан царя, чем только усугубил свою вину. По распоряжению Батория, для поимки преступника был послан специальный отряд. Под сильным конвоем Магнус был возвращен в польские земли. Герцогу удалось выкупить свою жизнь и свободу, передав королю через посредника хорошо укрепленный замок Донданген. Замок вошел в состав королевских имений (Endre 1911: 150; Zeitschrift 1901: 67; Henning 1992: 153).

Баторий позволил Магнусу жить в замке Пильтен. Здесь герцог нашел утешение своим горестям, опустошая винные погреба (Горсей 1991: 78). Марию Владимировну постигло более суровое наказание. В июле 1580 г. она родила дочь Евдокию. Как только роженица оправилась, ее доставили в Пильтен. 12 февраля 1581 г. в замковой церкви состоялось крещение восьмимесячной («более 30 недель отроду») девочки по протестантскому обряду. Вслед за этим Мария Владимировна с ре-

бенком была выслана в замок Донданген под строгий надзор (Henning 1992: 142). Так, внучатая племянница русского царя обрела статус личной пленницы польского короля.

Не признавая своей причастности к заговору против Батория, царь не желал платить выкуп за Марию Владимировну. Вполне вероятно, Иван IV был вынужден вызвать из Рима папского легата для урегулирования этого деликатного вопроса и вызволения из плена царской племянницы.

Прояснив позицию русского царя в предстоящей негоциации, 14 сентября 1581 г. Поссевино отправился из Старицы в стан польского короля под Псков. Он вез грамоту с росписью «последней мере», чем государь поступается Баторию: царь предлагал заключить мир на семь лет, но отказывался уступить всю Ливонию, так как король хочет получить те земли «ухищреньем». Поссевино следовало также вручить королю «ответный список» на «грамоту с укоризной» (ПДС X: 199).

«Отпуск» миротворца состоялся в тот день, когда в стан польского короля был доставлен перебежчик - царский постельничий Даниил-мурза. «Изменник» оказался весьма словоохотлив и опроверг слухи о раздорах в семье государя. «Сам князь, как показывает этот беглый, смотрел из города [Старицы - Л.Т.] на дым и пламя, когда горели зазженныя нашими селения, и плакал. Великую княгиню с детьми и имущество он отправил от себя водою... По словам беглеца, думные бояре, в особенности Мстиславский, смотря на общее бедствие, советовали царю двинуться с войском на наших, или послать кого либо из сыновей. Царь не захотел, говоря: "я стар, а те не бывали еще на войне"... Перебежчик рассказывает еще, что был при том, когда князь советовался с думными боярами, можно ли согласиться на мир с королем на тех условиях, которые он предлагает. Бояре советовали уступить Лифляндию и уплатить все издержки, как того требует король. Когда говорили великому князю о деньгах, он чрезвычайно гневался и метался...» (Пиотровский 1882: 127).

Из сообщения Даниил-мурзы следует, что к сентябрю 1581 г. в государевой семье уже царили мир и согласие. Царь выказывал любовь и заботу о сыновьях, не желая подвергать их опасности на поле боя. Если весной строгий отец поколачивал «не любимого сына» палкой, то осенью царевич Иван вдруг стал ему дорог. Чем была вызвана перемена в настроении государя за прошедшие полгода?

Представляется весьма вероятным, что Иван Грозный смягчился, когда получил с женской половины дворца долгожданную весть, что супруга старшего сына ожидает первенца. Царевичу уже исполнилось 27 лет. Он был женат третий раз. Его предыдущие две супруги приняли постриг из-за неплодия. И вот, наконец, через год после свадьбы с Еленой Шереметевой свершилось: род Рюриковичей не должен был угаснуть. Не случайно Даниил-мурза упомянул, что царицу и «детей» государь отправил в Александровскую слободу «водою», очевидно, чтобы не «растрясти» по сельским дорогам беременную жену царевича Ивана и не вызвать преждевременные роды.

Однако то была ложь. Царевич Иван не мог зачать ребенка потому, что семя его было бесплодно. Этот факт подтвердила современная наука.

ЦАРЕВИЧ-«ПРОСТОФИЛЯ»

В 1963-1965 гг. сотрудники Московского Кремля под руководством М.М. Герасимова проводили вскрытие гробниц в Архангельском соборе. Останки царевича Ивана Ивановича были подвергнуты комплексному исследованию в лаборатории пластической реконструкции Института этнографии АН СССР. Согласно отчету, «у царевича Ивана определен третичный люэс» (Ерчак 2009: 640).

Третичная стадия сифилиса (лат. lues) характеризуется поражением, практически, всех внутренних органов и систем, включая репродуктивную систему мужчины. Внешне заболевание проявляется в виде характерных высыпаний на коже, на поздних стадиях приводит к образованию наслоений на костях с последующим разрушением костной ткани. Третичная фаза развивается при отсутствии лечения больного. Обычно болезнь переходит в третичный период через 3-4 года после заражения. То есть, царевич был инфицирован не позднее 1578 г. Скорее всего, контакт царевича с носителем этой западной болезни, которую, как полагали в средние века, «подхватывают на рынке» (Рохлин, Рубашева 1938: 175), состоялся в Москве в Немецкой слободе.

В 1578 г. жители Немецкой слободы на Неглинной, где проживали вывезенные из Ливонии немцы, дважды подверглись жестокому нападению и бесчестию от царских слуг. Первый раз это случилось весной или летом. Тогда многих мужчин и женщин убили, а трупы сбросили в реку. О жестокой расправе поведал в своем сочинении немецкий пастор Павел Одеборн. По его словам, мучения жертв были настолько ужасными, что царевич Федор не мог смотреть и вместе с боярином Никитой Романовичем ушел с реки Неглинной, где происходили пытки, в город (Полосин 1963: 202).

Поздней осенью того же года расправа повторилась. Об этом случае известно со слов очевидца, самого пострадавшего от жестокости «московитов», - Ивана Боха, посланника папы. Бох отмечает, что слуги царя, творившие бесчинство, все явились в Немецкую слободу в черных платьях. Приводя в пример известие Одебор-на о первой расправе, он пишет, что на этот раз дело закончилось сравнительно благополучно: не было убитых. Но мужчин и женщин подвергли пытке иного рода: их раздевали донага (Шмидт 1901: 6).

Не исключено, что оба погрома, учиненные с интервалом в полгода в Немецкой слободе на Неглинной в 1578 г., были вызваны одной причиной. Царь хотел уничтожить рассадник иноземной болезни, которую царевич Иван «подхватил», развлекаясь «на рынке». Раздев немцев донага, стрельцы в черных одеждах, вероятно, искали людей с характерными высыпаниями на коже, но таких не нашлось, и на этот раз обошлось без казней.

Без должного лечения болезнь наследника престола приобрела хронический характер и перешла в третичную фазу. Вероятно, царевич втайне от отца продолжал

вести разгульную жизнь и предавался плотским утехам с носителем болезни. Царь колотил палкой непослушного сына, пытаясь наставить того на путь истинный, менял ему жен в надежде, что тот остепенится. Государь ждал внуков, чтобы не пресекся род Рюриковичей. Но наследник престола был не в состоянии зачать ребенка и, очевидно, сговорившись с женой, обманул отца. Елена, не желая разделить участь своих предшественниц, поддержала супруга в мистификации венценосного свекра.

Срок мнимых «родов» неумолимо приближался. Предчувствуя беду, царевич искал возможность покинуть отца. Он вновь изъявил желание идти с войском к Пскову, из-за чего в царской семье произошел серьезный раздор. Псковская I летопись относит эту ссору к сентябрю 1581 г., когда у Ржева Володимирова (Ржев) шли упорные бои с литовцами под командованием старосты оршанского Филона Кмита, и никак не связывает со смертью царевича, датируя его кончину 14 декабря 1581 г. По словам летописца, царь категорически отказался посылать войско к Пскову и сам не пошел, «страхом одержим бе». Государь готовился «вдасть ему [Баторию - Л.Т.] на Псков 15 городов ливонских юрьевских». Во время ссоры Иван Грозный «сына своего царевича Ивана остием поколол, что ему учал говорити о выручении града Пскова» (ПСРЛ 5: 319-320).

Павел Одеборн в своем памфлете сообщает, что инициатива похода войска под Псков под командованием царевича исходила от неких подданных государя. Те собрались во «Владимире» (Ржев Володимиров?) и решили обратиться к царю с челобитной. Они просили, чтобы государь дал сыну войско и отправил его под Псков. Царь, заслушав челобитную, обвинил сына в «мятеже, измене и сопротивлении». Царевич испугался, «опустил глаза», хотел оправдаться. Грозный отец, назвав сына «простофилей», велел ему молчать и ударил посохом в висок (Полосин 1963: 207). Одеборн полагал, что удар вышел смертельным, но он ошибся. В этот раз ссора закончилась примирением.

Царь простил сына, но вскоре догадался об истинной причине настойчивого желания царевича идти к Пскову. Принимая во внимание записки Поссевино, можно отнести эпизод с разоблачением мнимой беременности царевны Елены к первой половине октября. Правда открылась, когда подошел срок, но роды все не наступали. Заподозрив обман, Иван IV нанес неожиданный визит на женскую половину дворца в исходе дня, когда Елена готовилась отойти ко сну. Днем, в трех платьях и душегрее, как того требовал придворный этикет, царевна выглядела тяжелой и неповоротливой. Иное дело - время вечернего уединения. Легкая льняная рубашка не могла скрыть стройность фигуры, когда она поднялась при внезапном появлении свекра. Не веря своим глазам, царь подошел к снохе вплотную. Пощечина выдает растерянность Ивана IV, не ожидавшего такого подвоха. Он на минуту забыл о своем обычном орудии наказания - посохе. Но затем Елене пришлось испытать на себе тяжелую руку тестя. Побоями объяснили «выкидыш», который, якобы, случился у царевны «на следующую ночь». Царевичу Ивану, прибежавшему на крики,

также досталось синяков от тяжелой руки отца. Царевич слег от побоев, и его поспешили объявить мертвым.

МНИМАЯ СМЕРТЬ ЦАРЕВИЧА ИВАНА

16 октября 1581 г. польских солдат в лагере под Псковом взбудоражило сообщение о приближении к городу крупных сил русских под началом царевича Ивана (Пиотровский 1882: 176). Однако войско так и не вышло к Пскову. А вслед за этим, предвосхитив события на целый месяц, разнесся слух о смерти царевича. В польском лагере узнали эту сенсационную новость от двух «знатных москвитян», которых взял в плен ротмистр Иордан и отправил в королевскую ставку к гетману Яну Замой-скому. Королевский секретарь Гейденштейн отметил, что это событие произошло в то время, когда наступили сильные морозы, и замерзло Псковское озеро (Гейденштейн 1889: 242). Из записок Станислава Пиотровского известно, что в тот год морозы неожиданно ударили 29 сентября, 5 октября выпал снег, к 16 октября Псковское озеро замерзло. Он уточняет, что «князька с несколькими знатными боярами» взяли в плен 19 октября (Пиотровский 1882: 145, 179).

Показания двух «знатных москвитян» о мнимой смерти царевича известны, как уже говорилось выше, из записок Гейденштейна: «Когда отец его [Царевича Ивана - Л .Т.] хвастался огромным количеством своих богатств и сокровищами, последний сказал, что предпочитает сокровищам царским доблесть, мужество, с которыми, хотя бы имел меньше того богатства, которое имеет царь в изобилии, он тем не менее мог бы опустошать мечом и огнем его владения и отнял бы большую часть царства. Другие передают, что царевич слишком настойчиво стал требовать от отца войска, чтобы сразиться с королевскими войсками [Под Псковом - Л.Т.]. Так или иначе, но отец, разгневавшись на него, ударил его в голову жезлом и не много спустя, как рассказывают, тот или от удара, или от сильной душевной боли впал в падучую болезнь, потом в лихорадку, от которой и умер» (Гейденштейн 1889: 242).

Показания «знатных московитов» являлись «дезинформацией». Ссора, если и случилась, то закончилась примирением. 22 октября царевич Иван вместе с государем принимал участие в совете с думными боярами, на котором было принято решение уступить Баторию все требуемые им города в Ливонии, помириться с поляками, а затем пойти войной на шведского короля. Решено также было отписать к Поссевино, чтобы склонял короля снять осаду Пскова и унять кровопролитие (Бан-тыш-Каменский 1862: 174). В тот же день бояре распорядились послать «доброго сына боярского» к воеводе виленскому князю Николаю Раздивиллу. В случае же, если «король отошел от Пскова», надобность в посылке гонца отпадала (Лихачев 1903a: XXXIII).

Столь разительная перемена в настроении Ивана IV, его намерение уступить требованиям польского короля была вызвана, скорее всего, желанием уберечь царевича от похода к Пскову. Вероятно, бояре из близкого окружения государя ожидали, что узнав о кончине царевича, польский король утратит интерес к осаде крепости и вернется в свою землю. Однако план «моско-

вита» не удался. В польском лагере знали, что царевич жив и твердо намерен осуществить задуманный поход к Пскову. При дворе государя Поссевино оставил «двух людей из своего ордена» (Поссевино 1983: 101). Очевидно, ни тот, ни другой информатор не подтвердил весть о смерти царевича, и Псков остался в осаде.

Королевское войско получило приказ стоять на позициях, так как в ставке Батория в течение трех ближайших недель ожидали каких-то важных событий. 20 октября на секретном совещании литовцы заявили, что долее, чем 18 дней сверх оговоренного срока стоять под стенами города не желают (Пиотровский 1882: 181). Король остался весьма недоволен этим заявлением, так как уже принял решение продолжать осаду крепости. На другом секретном совещании, состоявшемся 23 октября, Баторий увещевал гетмана Замойского, который советовал снять осаду, что следует обождать «эти 18 дней: пусть срока не определяют, в противном случае они уничтожили бы переговоры с Поссевиным и ободрили бы неприятеля» (Пиотровский 1882: 181, 189-190). Итак, не позднее 18 ноября в ставке польского короля ожидали каких-то важных событий, которые должны были оказать решающее влияние на исход предстоящих переговоров.

Время шло, а поляки и не думали сворачивать лагерь. В окружении царя полагали, что нужно подождать еще немного. 27 октября гонцу повторно был дан тот же наказ: если он получит известие, что Баторий отошел от Пскова, то в королевский стан не ехать, а ждать дальнейших распоряжений (Лихачев 1903а: XXXVIII).

В королевском лагере под Псковом все также томились в ожидании важных вестей. Вероятно, чтобы ускорить события, было решено пойти на хитрость. 2 ноября в лагере литовцев прошел слух, что король собирается покинуть бивуак и снять осаду. Слухи превратились в уверенность к утру 7 ноября: польская пехота, занимавшая окопы около города, ночью перебралась в лагерь. Защитники Пскова, увидев на рассвете пустые окопы, забили в барабаны, затрубили в трубы и ударили из пушек (Пиотровский 1882: 215, 221). Сигнал услышали в Новгороде и поспешили отправить гонца к царю.

В Александровской слободе с нетерпением ждали этой новости. 8 ноября бояре полагали, что Баторий «пошел в свою землю» (Лихачев 1903а: ХШ!). В тот же день, 8 ноября, в королевский лагерь под Псковом прибыл гонец «от новгородского воеводы к виленскому воеводе» с известием, что идут царские послы, и с просьбой дать на них «опасную грамоту» (Пиотровский 1882: 224).

Великие послы князь Дмитрий Елецкий «с товарищи» были уполномочены сообщить, что ради замирения царь готов «поступиться» королю всей своей «ливонской вотчиной». Однако вопрос о компенсации военных издержек в грамотах «на образец», составленных между 22 октября («отпуск послов») и 3 ноября (отъезд их из Слободы), полностью опущен. Нет в этих документах и какого-либо упоминания о размене или выкупе пленных (Успенский 1887: 1-9). Царь торопился приступить к переговорам, полагая, что перевес на его стороне. Увы, государь просчитался.

Псков остался в осаде, Баторий не покинул бивуак. Король обещал заплатить жалование солдатам из своих личных средств. Напряженность в королевском бивуаке усилилась. Баторий «гневался» на немецких солдат, которые намеревались покинуть лагерь, если жалование им не будет выплачено сполна (Пиотровский 1882: 225).

Развязка наступила 16 ноября. В этот день, согласно рассказу Джерома Горсея, в Александровской слободе произошла роковая ссора отца и сына, царь наградил царевича Ивана финальной пощечиной, а три дня спустя, недолго проболев, наследник престола умер. Не этого ли события с нетерпением ждали в ставке Батория?

ТЯЖЕЛАЯ РУКА ОТЦА

Эпизод с пощечиной, но не Елене, а - царевичу Ивану присутствует в четвертой версии роковой размолвки, известной из записок Джерома Горсея. По словам англичанина, «царь разъярился на своего старшего сына, царевича Ивана, за его сострадание к этим забитым бедным христианам, а также за то, что он приказал чиновнику дать разрешение какому-то дворянину на 5 или 6 ямских лошадей, послав его по своим делам без царского ведома. Кроме того, царь испытывал ревность, что его сын возвеличится, ибо его подданные, как он думал, больше него любили царевича. В порыве гнева он дал ему пощечину [Другим почерком на полях: «Метнул в него копьем» - Л.Т.], царевич болезненно воспринял это, заболел горячкой и умер через три дня» (Горсей 1991: 80-81).

Согласно версии Горсея, гнев государя был вызван тем, что царевич проявил участие к неким «забитым бедным христианам». Далее англичанин уточняет, что речь идет о датских и ливонских купцах, приведенных много лет назад в Москву из Нарвы и Дерпта. Накануне роковой размолвки, по приказу царя, дома иноземцев подверглись разгрому, а жены и дочери - варварскому надруганию. Драматические события разворачивались в Немецкой слободе на Неглинной, в непосредственной близости от Английского подворья. «Он [Царь - Л.Т.] послал к ним ночью тысячу стрельцов, чтобы ограбить и разорить их; с них сорвали одежды, варварски обесчестили всех женщин, молодых и старых, угнали с собой наиболее юных и красивых дев на удовлетворение своих преступных похотей. Некоторые из этих людей спаслись, укрывшись на Английском подворье, где им дали укрытие, одежду и помощь, рискуя обратить на себя царский гнев».

Горсей в то время находился в Москве. В летнюю навигацию 1581 г. он прибыл к устью Северной Двины на борту одного из 13 судов, в трюмах которых находилась крупная партия предметов военного назначения для русской армии. Англичанин доставил королевскую грамоту в Александровскую слободу, а затем отбыл в Москву, где и стал свидетелем трагических событий. Если те «бедные христиане», судьба которых столь сильно взволновала царевича, нашли спасение на Английском дворе, то следует признать, что Горсей находился в самой гуще событий, являлся непосредственным их участником. Пожалуй, есть смысл с большим довери-

ем отнестись к его свидетельству о последней крупной ссоре, которая привела к смерти царевича не мнимой, но реальной, а также обстоятельствам, предшествовавшим ей.

Подтверждение словам Горсея можно найти в новгородском летописце XVII в. Составитель летописи поместил под 1581 г. - между сообщением об осаде Пскова Баторием и известием о смерти царевича Ивана - заметку о казни «многих торговых людей и гостей на пожаре» в Москве повелением Ивана Васильевича. Д.Н. Альшиц отметил непосредственную близость этих событий, но отказался признать какую-либо связь между расправой над купцами-иноземцами и смертью царевича, считал эпизод поздней вставкой (Альшиц 1961: 258). Опираясь на записки Горсея, можно с уверенностью говорить о наличии такой связи.

Итак, осенью 1581 г. история трехлетней давности повторилась. Стрельцы, бесчинствуя в Немецкой слободе, срывали одежду с иноземных «гостей», их жен и дочерей в поисках носителя болезни, от которой «на рынке» мог заразиться царевич. Судя по всему, больных не нашли, так как убийств не последовало.

Далее Горсей сообщает, что одновременно с погромом в Немецкой слободе проводился обыск на московском подворье боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева. Государь послал в его дом 200 стрельцов. Они забрали у боярина ценностей «на 40 тыс. фунтов», оставив его самого и его близких «в плачевном и трудном положении, что на следующий день [Никита Романович] послал к нам на Английское подворье, чтобы дали ему низкосортной шерсти сшить одежду, чтобы прикрыть наготу свою и своих детей, а также просить у нас какую-нибудь помощь» (Горсей 1991: 80). Расправа с дворовыми людьми Никиты Романовича, несомненно, являлась продолжением погрома в Немецкой слободе. Сохранилось известие, что на московском подворье Никитичей Романовых жил пленный ливонец, вывезенный из крепости Смилтен с женой и детьми (Шеламано-ва 1965: 182).

В то время как стрельцы с шумом и гамом громили Немецкую слободу и хозяйничали на подворье боярина Захарьина-Юрьева, в доме дьяка Андрея Щелкалова шел тихий обыск. Государь послал на расправу Семена Нагого, дядю молодой царицы Марии Нагой. Щелкалову было предъявлено обвинение в том, что «прогнал свою молодую красивую жену, развелся с ней, изрезал и изранил ее обнаженную спину своим мечом». Нагой «убил его верного слугу Ивана Лотыша (Lottish) и выколотил из пяток у Андрея Щелкалова пять тысяч рублей» (Горсей 1991: 80).

Третий эпизод расправы в изложении Горсея, указывает на ту же подоплеку дела: обнаженное тело молодой женщины, отметины на спине. Возможно, именно эту особу искали стрельцы в Немецкой слободе и на подворье Юрьева-Захарьина, но Щелкалов к тому времени уже свершил правосудие над женой (или наложницей). Дьяк Посольского приказа подвергся позорному телесному наказанию и заплатил «штраф» в особо крупном размере. С убийством Лотыша (отца девушки?) погромы

прекратились. Очевидно, в окружении царя посчитали, что источник заразы обезврежен.

По словам Горсея, последнее злодеяние не осталось безнаказанным, царя настигла Божья кара. Царевич, проявив сострадание к иноземцам, вызвал небывалый гнев отца, и роковая пощечина привела к его смерти. Почему царевич близко к сердцу принял погромы в столице и убийство Ивана Лотыша? В чем на самом деле состояло преступление дьяка Щелкалова? Какая драма разыгралась в царских палатах?

«ИЗМЕНА» ДЬЯКА АНДРЕЯ ЩЕЛКАЛОВА

И ВЕЗДЕСУЩИЙ МИРОТВОРЕЦ

Ответы на эти вопросы содержатся в материалах «Дела о приезде в Москву Антонио Поссевино», которому Н.П. Лихачев посвятил отдельное исследование. В ходе изучения документов он пришел к выводу, что оно не являлось «настоящим столбцом». По его мнению, свиток представлял собой «случайную смесь» тех документов, которые входили в «книги» посольских сношений. Ученый полагал, что отписки не подклеивались постепенно, а присоединялись в хаотическом порядке. Лихачев отметил, что материал перепутан в хронологическом порядке, дело начинается и кончается обрывками, последняя его часть, приблизительно восьмая доля, совсем перемешана. В своем труде Лихачев исправил «хронологический хаос» источника. Он разобрал столбец на отдельные склейки и расположил документы в хронологическом порядке, указав в комментариях первичную нумерацию документов. Вместе с тем, исследователь признал необходимость издать «Дело» в том «беспорядке», как оно сохранилось (Лихачев 1903a: 6). «Дело» в исходной последовательности было опубликовано им вскоре в журнале «Летопись занятий Археографической комиссии» (Лихачев 1903б: 3-231).

Отмечая все достоинства работы Лихачева, все же следует признать, что ученый не смог понять логику, которой руководствовались царские дьяки, подклеивая первичные документы в «хаотическом», на первый взгляд, порядке. Попробуем внести ясность в этот вопрос.

В первую очередь следует отметить, что «Дело» не является изложением обстоятельств приезда папского легата. В нем полностью отсутствуют документы о пребывании Поссевино при дворе Ивана IV. Материалы, отобранные дьяками, носят внутриприказной характер, отражают «кухню» Посольского приказа. Документы представляют собой черновики распоряжений или их приказные копии, отписки воевод на местах о выполнении указаний Москвы и другие материалы бюрократического характера. В «Деле» представлены документы, отражающие процесс административного руководства из Москвы, который осуществляли дьяк Посольского приказа Андрей Щелкалов и боярин Никита Романович Захарьин-Юрьев. Впрочем, последний являлся номинальным представителем Боярской думы при Посольском приказе и не принимал прямого участия в процессе административного руководства. На черновых документах, исходивших из Посольского приказа, Лихачев обнаружил правку рукой одного Андрея Щелкалова.

Анализ исходного расположения склеек позволяет выявить принцип подбора материала и формирования «Дела». Отбирая из общей массы документов определенные «указные грамоты», отписки, «памяти» и т.д., составители исходили не столько из хронологии событий, сколько из содержания первичных документов. Склейки подбирались в отдельные «папки» с учетом того, по какому поводу они были составлены, а затем эти «папки» были соединены в общий столбец. Хронологически материалы «папок» перекрывают друг друга.

В «Деле» можно выявить семь отдельных «папок».

«Папка №1» включает документы, относящиеся к подготовке встречи Поссевино на границе и его путешествия в Старицу, охватывает период с первых чисел июля по 15 августа 1581 г.

«Папка №2» представляет собой подборку документов за июль и август, в которых говорится о выделении ямских подвод Залишанину Волохову для встречи Поссевино под Смоленском, встреча состоялась 10 августа. Затем в «Деле» просматривается хронологическая лакуна с 16 августа по 29 сентября. В это время Поссевино находился в Старице при дворе Ивана IV, но в «Деле» полностью отсутствуют документы за этот период.

В «папке №3» подобрана переписка дьяков Посольского приказа от имени царя с новгородскими воеводами на случай приезда «папина гонца» Яна Бенитцкого. Здесь же содержатся сведения о посылке сына боярского Ивана Грознова, которого новгородские воеводы отправили 7 октября 1581 г. в Сольцу дожидаться «на случай присылки папина гонца».

«Папка №4» содержит переписку царского правительства с Виленским воеводой Николаем Радзивиллом и документы о сношениях Поссевино и русского пристава с информантом папского легата Дреноцким, находившимся в Москве (конец октября).

«Папка №5» охватывает период с 28 октября по 20 ноября. В ней содержатся документы о встрече и отпуске литовского гонца Полонского и «папина гонца» Бе-нитцкого. Последнего ошибочно приняли за посланца Поссевино, едущего лично к царевичу Ивану Ивановичу. Сюда же помещена указная грамота царя о бегстве детей боярских Ивана Грознова и Сергея Хабарова, состоявших приставами при литовском и русском гонцах - Полонском и Болтине, с приказом поймать беглецов и привезти к Москве. Здесь же письмо от имени государя в Москву о болезни царевича Ивана.

«Папка №6» содержит документы, которые освещают события, происходившие накануне мирных переговоров в селе Ям-Заполье. Открывает ее донесение Поссевино к царю о том, что Баторий покинул лагерь под Псковом (от 17 ноября). Здесь, в основном, помещены черновики документов, составленных в Посольском приказе о намеченных предварительных переговорах русских послов с «человеком» Поссевино - Васильем Замеским в Новгороде или в ином месте, и с наставлениями, что делать, если требования польских послов превысят крайнюю меру.

«Папка №7» содержит материалы, относящиеся к обстоятельствам перемены места польско-русских переговоров - отказ от проведения встреч в Ям-Заполье,

а также к самим переговорам в селе Киверова Горка. Дополнительно здесь находим две «подпапки». В первой - сведения о бегстве Федора Зубатова (18 декабря 1581 г.) из посольства князя Дмитрия Елецкого. (Перебежчик ложно сообщил полякам, что царевич «смертельно болен», а также другие важные сведения - об этом будет сказано ниже). Во второй - документы о бегстве «двух холопов», которые сообщили к тому времени уже устаревшую новость о смерти царевича Ивана. Документы этой папки охватывают период с середины ноября 1581 г. по 24 января 1582 г. и завершают «Дело».

Материалы «Дела о приезде в Москву Антонио Поссевино» требуют более детального изучения, но уже предварительный анализ документов в их исходном порядке позволяет сделать следующий вывод: «Дело» представляло собой расширенную «докладную записку» об «измене» дьяка Посольского приказа Андрея Щелкалова, его просчетах в работе, недобросовестности и сознательном искажении сведений для доклада царю. Его действия усиливали недовольство государя сыном, заставляя подозревать царевича в сговоре с Поссевино. Центральное место в «докладной записке» отведено обстоятельствам побега двух детей боярских - Ивана Грознова и Сергея Хабарова. Их побег хронологически увязан с «болезнью» царевича Ивана.

ЯМСКИЕ ЛОШАДИ ДЛЯ ИВАНА СЫНА

ГРОЗНОВА

Составляя «Дело» об «измене» дьяка Андрея Щел-калова, царские дознаватели поместили подлинные документы о побеге двух приставов и «болезни» царевича в «папку №5», в которой содержатся материалы о приезде «папина гонца» Яна Бенитцкого. Дознаватели просматривали прямую связь между этими событиями, поэтому следует более внимательно изучить обстоятельства появления «папина гонца» и суть его миссии.

Гонец Бенитцкий прибыл из королевского стана в «Юрьеву слободку» под Новгородом с посланием от Антонио Поссевино от 22 октября. Миротворец извещал царя, что король намерен стоять под Псковом всю зиму, и что из Риги подвезли запас «зелья пушечного» и снарядов (Успенский 1887: 33-34). Сын боярский Иван Неелов встретил Бенитцкого на границе и сопроводил к Новгороду. «Папин гонец» передал сопроводительные грамоты и послание от Поссевино новгородским воеводам 2 ноября. Два дня спустя, 4 ноября, он был отпущен обратно в польский лагерь с приставом Дуди-ным. Новгородские воеводы отправили все привезенные Бенитцким грамоты в Москву в Посольский приказ с Иваном Нееловым, о чем и отчитались в отписке от 5 ноября (Лихачев 1903а: XLIV, XLVI).

Дальше с приездом гонца Бенитцкого начинается, как отметил Лихачев, полное «недоразумение»: тот уже был отпущен обратно, а из Москвы все шли распоряжения на случай его приезда. Эти неверные сведения отправлялись в Александровскую слободу к царю. Так, 8 ноября, уже имея известие о цели приезда Бенитцкого в Новгород, дьяк Андрей Щелкалов с «товарищами» послал в Новгород с нарочным «память» для Ивана Неелова, как ему «литовского гонца» Бенитцкого неспешно

везти к Москве, строго следя, чтобы никто с ним не заговаривал (Лихачев 1903а: XLVIII-XVIX, LXI).

Затем, получив с Нееловым 12 ноября отписку новгородских воевод об отъезде Бенитцкого в польский стан, Щелкалов доложил царю новость с точностью до наоборот: будто воеводы того задержали в Новгороде под предлогом «болезни» состоявшего при нем пристава Андрея Колычева и ожидают дальнейших распоряжений, как поступить с грамотами, им привезенными. Дьяк уведомил царя, что в тот же день послал к новгородскому воеводе Ивану Голицыну «указную грамоту» следующего содержания: если литовский гонец привез королевские грамоты к государю, то его «не медля» отпустить к Москве, а если он приехал от Поссевино «к самому князю Ивану» (царевичу Ивану Ивановичу), то гонца задержать «до указу», а грамоты «наскоро» переслать к царю (Лихачев 1903а: LI).

Как видим, в Слободе получили отчет о приезде гонца Бенитцкого с большим запозданием и не соответствующий действительности. Располагая достоверными сведениями, что гонец, передав новгородским воеводам грамоты, уже вернулся в польский лагерь, Щелкалов создал видимость, будто тот все еще находится в Юрьевской слободке или даже едет в Москву. Высказанное им предположение, что Бенитцкий едет не к царю, а к «самому князю Ивану», должно было встревожить государя, посеяв подозрение, что Поссевино ведет тайные переговоры с царевичем за его спиной. Таким образом, дьяк Посольского приказа передавал новости в искаженном виде, намеренно нагнетая обстановку и усугубляя недовольство Ивана IV сыном.

В «папку» о приезде гонца Бенитцкого дознаватели вложили документы о побеге Ивана Грознова и Сергея Хабарова, хотя, на первый взгляд, этим отпискам следовало находиться в «подпапке» об отпуске из Александровской слободы русского гонца Захара Болтина и литовского - Андрея Полонского, при которых Гроз-нов и Хабаров находились в приставах. Гонцы Болтин и Полонский выехали из Слободы 27 октября, прибыли в Новгород 4 ноября, в тот же день были отпущены в приграничное село Мшага и приехали туда 10 ноября (Лихачев 1903а: XXXVIII, XLIV, L).

Сведения о побеге Грознова и Хабарова содержатся в двух документах: в царской «указной грамоте» и в отписке из Москвы о принятых мерах.

Первой помещена «указная грамота» от имени Ивана IV к Никите Романовичу Захарьину-Юрьеву и дьяку Андрею Щелкалову (без упоминания «товарищей», то есть - лично им) о сыске двух беглых детей боярских Ивана Грознова и Сергея Хабарова. В грамоте, со ссылкой на донесение гонца Захара Болтина, сообщалось, что приставы Грознов и Хабаров сбежали, и «свезли» с собою «кормовые деньги». Беглецов велено было тотчас сыскать, а сыскав, привезти к Москве (Лихачев 1903а: L). Документ датирован 10 ноября 1581 г. Примечательно, что в «Деле» нет донесения самого Болтина о бегстве приставов.

Этому документу, «указной грамоте» от имени царя о вполне рядовом событии - бегстве двух приставов -

Лихачев уделил особое внимание, подчеркнув ее необычность с точки зрения авторства.

В делопроизводстве той эпохи было принято пересылать документы, складывая их конвертом. На одной стороне конверта надписывался адрес, а на обороте - помета о получении и имя гонца, доставившего послание. На особо важных и срочных депешах указывалось также время доставки с точностью до часа. Писарь под диктовку писал текст документа, а адрес, который носил название «подпись», надписывался другим лицом. Адрес выполнял функцию автографа того должностного лица, от имени которого выдавался документ.

В «указной грамоте» о бегстве Грознова и Хабарова внимание Лихачева привлек почерк, которым был надписан адрес. Исследователь увидел в нем «след какой-то могучей руки». Манера письма этого человека разительно отличалась от бойкого почерка делопроизводителя, рукой которого написаны адреса основной массы подлинных документов в «Деле» (Лихачев 1903а: 60). Надпись сделана непривычной к скорописной манере письма дьяков: каждая буква выписана отдельно. Лист был сложен конвертом и запечатан черновоско-вой печатью с двуглавым орлом во все поле.

Владелец «могучего» почерка оставил свой автограф еще на одном документе, подшитом в «Дело». Этот документ представляет собой грамоту от имени царя в Москву к боярину князю И.Ф. Мстиславскому и дьяку Андрею Щелкалову «с товарищи», с указом, чтобы «дали есте Залешанину Волохову подвод, сколько будет пригож, смотря по его подъему» для встречи Поссевино под Смоленском. Грамота составлена 27 июля 1581 г. в Старице (Лихачев 1903а: IV). Волохов, назначенный в приставы к Антонио Поссевино, сам доставил эту грамоту в Москву в Посольский приказ четыре дня спустя, 1 августа, где и получил нужное количество подвод и ямских лошадей.

Лихачев, заинтригованный «могучим» почерком, не смог его идентифицировать: «Боязно строить предположения, но было бы крайне интересно определить, чью руку мы видим в этих двух адресах» (Лихачев 1903а: 105). Он отметил, что это загадочное лицо постоянно находилось в близком окружении государя, сопровождая его в Старицу и в Александровскую слободу. Особая приближенность к государю лица с «могучим» почерком, который сообщил о побеге двух рядовых приставов, указывает на чрезвычайную важность этого происшествия.

Гонец привез в Москву «указную грамоту» о бегстве Грознова и Хабарова 12 ноября «во втором часу дня». Отметка времени доставки свидетельствует, что документ имел статус срочной депеши. Бояре дали ответ на следующий день - 13 ноября, отписав государю в Слободу, что к гонцу Болтину послан другой пристав с «кормовыми деньгами» в размере 5 руб., а беглецов Грознова и Хабарова велено сыскать и привезти в Москву скованными.

Побеги русских «изменников» во время осады Пскова были не единичны. В стан врага бежали холопы, купцы, царские слуги и воеводы. Одни - не по своей воле, но по приказу выполняли важные поручения: сообщали

полякам дезинформацию или «в лазутчиках» собирали сведения о продвижении королевского войска. Другие - уходили в «самоволку». Последних при случае ловили и наказывали. Но никогда побегу двух простых приставов не уделялось столь большое внимание на самом высоком уровне: боярина Никиты Романовича Захарьина-Юрьева, дьяка Посольского приказа Андрея Щелка-лова, самого Ивана IV и его конфиданта - обладателя «могучего почерка». Почему же бегство рядовых детей боярских вызвало такой переполох в Александровской слободе?

Сын боярский Иван Грознов - реальное историческое лицо. В сентябре 1576 г. он ездил в Ногайскую Орду с важным дипломатическим поручением: передать ногайскому князю царскую грамоту, «поминки» (подарки) и выполнить секретное дело: «А что дать велит [Нагай-ский князь Тинехмат - Л .Т.] тайно, и ему тайно дати». Грознов должен был также передать на словах некие секретные сведения: «Да память Ивану Грозново. Гово-рити ему Тинехмату князю тайно, чтоб того, опричь Ти-нехмата князя, не ведал нихто». Грознов получил деньги из казны на расходы и исполнил важное поручение (Трепавлов 2003: 40, 42). Однако дальше его карьера не продвинулась.

Пять лет спустя, во время визита Поссевино, Иван Грознов находился в Новгороде в качестве обычного «пристава», в распоряжении воеводы князя Ивана Голицына. В первых числах октября 1581 г. он был послан в Сольцу, дожидаться гонца от «папина посла» (Лихачев 1903а: XXIX). В «Деле» отсутствуют отписки с сообщением, дождался ли Грознов гонца от Поссевино и вернулся ли он из Сольцы в Новгород. Нет сведений о дальнейших поручениях ему после возвращения из Сольцы.

Еще более туманна личность Сергея Хабарова, тем более, что сами авторы отписки - боярин Никита Романович и дьяк Щелкалов - не были уверены, как того зовут. Лихачев отметил в подстрочной сноске: «Вместо Сергея Хабарова сначала было написано и потом зачеркнуто "Захара Сергеева"» (Лихачев 1903б: 77).

Трудно считать простым совпадением то, что столь пристальное внимание первых лиц государства было уделено побегу Грознова и Хабарова как раз в те дни, когда царевич смертельно занемог. Приказные дьяки, подбирая документы «Дела», поместили материалы о побеге приставов и болезни царевича в непосредственной близости. Какую связь усматривали дознаватели между этими двумя событиями?

СМЕРТЕЛЬНАЯ БОЛЕЗНЬ НАСЛЕДНИКА

ПРЕСТОЛА

В тот же день, когда Щелкалов и Захарьин-Юрьев отписали государю в Слободу о своем распоряжении схватить Грознова и Хабарова и доставить беглецов в кандалах, а именно - 13 ноября, в Москве, по мнению Лихачева, получили из Слободы еще одну срочную депешу. Этот документ расценивается исследователями как ключевой в деле о смерти царевича Ивана. Он представляет собой послание от имени царя к боярину Никите Романовичу Захарьину-Юрьеву и дьяку Андрею Щелкалову (без упоминания «товарищей») с извещени-

ем, что в тот день, как они из Слободы поехали (по расчетам Лихачева, отъезд состоялся 9 ноября или ранним утром 10 ноября), царевич Иван Иванович «разнемогся и нынче конечно болен», а потому государю в назначенный день «в середу заговевши», то есть в первый день Рождественского поста, 15 ноября, выехать в Москву для встречи с королевским гонцом Бенитцким невозможно. Грамота была сложена конвертом и запечатана черновосковой печатью.

Лихачев особо выделил этот документ не только из-за его содержания. Грамота, как подчеркивает исследователь, была составлена бланком. Число «12» в строке «Писана в Слободе лета 7090 ноября в .... день» было вписано позднее иным почерком (Лихачев 1903а: 58). На документе нет обязательной отметки с именем гонца, его доставившим, и датой получения его в Москве. Лихачев объясняет это упущение растерянностью и горем, охватившим близких к государю людей при известии о болезни царевича. Однако наиболее вероятно предположение, что бланк с известием о «болезни» царевича был заготовлен и запечатан черновосковой печатью в Слободе накануне отъезда дьяка Щелкалова и боярина Захарьина-Юрьева, и увезен ими в столицу (9 или 10 ноября). В Москве грамота была вскрыта, а нужная дата поставлена в отведенном месте. В пользу такого предположения говорит то, что, согласно наблюдениям Лихачева, бланк написан на той же бумаге, которой пользовался дьяк Щелкалов в Слободе, своей рукой надписав несколько «указных грамот» от 8 ноября (Лихачев 1903а: 59).

Внесенная в бланк дата, якобы, отправки грамоты из Слободы - 12 ноября - должна была свидетельствовать, что известие о болезни царевича получено в Москве на следующий день. Этим числом - 13 ноября - датирован ответ дьяка Щелкалова и боярина Захарьина-Юрьева. Документ, написанный деловым языком, сухо уведомляет царя, что его послание о болезни царевича получено. Бояре советовали не ехать государю в столицу, пока царевич болен, да и весть о гонце Бенитцком «переменилась»: он едет не от короля, а от Поссевино и везет грамоты к «князю Ивану Голицыну», воеводе новгородскому «с товарищи». Отписка бояр и приказные копии с привезенных Бенитцким грамот были посланы в Слободу 13 ноября с сыном боярским Вохромеевым (Лихачев 1903а: LII, LIV). Эта отписка из Москвы должна была снять все подозрения с царевича Ивана о закулисных переговорах с Поссевино. В Слободе ее получили не ранее следующего дня - 14 ноября, в праздник.

14 ноября в день памяти апостола Филиппа на Руси отмечают канун Рождественского поста, или Заговенье. Последний день Мясоеда перед Постом - это время, когда люди воздерживаются от работы, обильно едят, пьют и веселятся. На Руси этот праздник начинали отмечать загодя. В дневнике Станислава Пиотровского находим такую заметку: «13 ноября [1581]: Раненого русского боярина привезли в лагерь в телеге совсем пьяного: нужно ждать до утра, пока протрезвится. Очевидно, у них теперь заговенье» (Пиотровский 1882: 226).

Итак, заготовленный в Слободе бланк свидетельствует, что «болезнь» царевича планировалась зара-

нее. Предполагалось, что он «заболеет» в день отъезда Щелкалова и Никиты Романовича из Слободы в Москву (9 или 10 ноября), но не позднее даты, на которую был назначен выезд царского поезда («в среду заговевши», то есть 15 ноября) для встречи с гонцом Бенитцким, якобы, ехавшего в столицу с королевскими грамотами.

Таким образом, роковая ссора и последовавшая за ней «болезнь» царевича были тщательно спланированы и назначены на праздничные дни. Но был ли царевич тогда, действительно, болен?

Создается впечатление, что в те дни царевич Иван находился в добром здравии. Во всяком случае, в Слободе никто не озаботился лечением наследника престола. В самом деле, при особе государя находился доктор Эйлоф, но к нему не обратились за помощью для царевича. В указанные дни он врачевал придворных (Жари-нов 1994: 122-123).

9 ноября доктор взял для «ловчего Ивана Михаиловича Пушкина водки индивеи, да водки попутниковы — по чарке». Настой подорожника («попутника») на водке использовался как кровоостанавливающее и рано-заживляющее средство. Вполне вероятно, что Пушкин попался под горячую руку государя за какую-то провинность и был им жестоко избит. Царь раскаялся в содеянном. Этим можно объяснить, что слугу лечил царский лекарь, и снадобье от сильного кровотечения было изготовлено из принадлежностей царской аптеки.

15 ноября доктор Эйлоф смешал для «Ивана Яковли-ча Бельского сена олександрина - 3 золотники, корени турбиту - 4 золотники, мира булани инди - 2 золотника, ревеню - пол 2 золотника; анису, шефрану — по золотнику». Основные ингредиенты снадобья - сенна александрийская и турбит (корень тропического растения Ipomaea turpetum семейства вьюнковых) - применялись как слабительное и рвотное при отравлениях. Возможно, брат царского любимца мучился от жестокого похмелья на утро после обильных возлияний в дни «заговенья». Богдан Бельский превысил свои полномочия и воспользовался услугами царского лекаря, чтобы помочь близкому родственнику.

17 ноября для самого Богдана Бельского доктор «положил в вино в ренское спицы исопи да спицы га-ланги — обоих по ползолотника, и взогрел на жару». Иссоп (зверобой) и галанга (калган) назначали при изжоге и для улучшения пищеварения. Как видно, начало Рождественского поста с резкой сменой диеты вызвало у оружничего несварение желудка.

Таким образом, между 9 и 17 ноября 1581 г. доктор Эйлоф успешно врачевал трех царских подданных, но не наследника престола.

Помимо доктора Эйлофа, в распоряжении Ивана IV имелся английский лекарь - Роберт Якоб. Он прибыл в Московию в летнюю навигацию 1581 г. на борту одного из 13 английских судов, которые доставили для царя предметы военного назначения. На протяжении нескольких месяцев доктор Якоб и сопровождавший его аптекарь дожидались вызова ко двору государя. Их допустили в царские хоромы лишь через три дня после похорон царевича - 25 ноября 1581 г. (Hamel 1854: 236).

Трудно поверить, чтобы безутешный отец пренебрег помощью дипломированных специалистов, когда его сын находился при смерти. Следовательно, «болезнь» царевича носила не физиологический, а «дипломатический» характер.

Непосредственная близость документов о «болезни» царевича Ивана и бегстве приставов Ивана Грознова и Сергея Хабарова в «Деле» указывает, что дознаватели прослеживали тесную связь между этими событиями. Сопоставив документы, которыми обменялись в Москве и в Александровской слободе в этот короткий промежуток времени - с 10 по 13 ноября 1581 г., можно высказать гипотезу, что переполох с «болезнью» царевича и бегством двух «приставов» был вызван исчезновением из дворца царевича Ивана. Вполне вероятно, под именем «Ивана Грознова» скрывался сам царевич Иван, сын Грозного царя.

ФИНАЛЬНАЯ ПОЩЕЧИНА

Предположительно, роковая ссора между отцом и сыном произошла 9 ноября, когда царевичу стало известно о причине внезапного отъезда боярина Захарьина-Юрьева и дьяка Щелкалова в Москву, об обысках на их подворьях в поисках неких ливонцев и об убийстве Ивана Лотыша. Во время ссоры царь удержался от избиения сына, но выместил свой гнев на «ловчем» Иване Пушкине. Гнев государя был так силен, что доктору Эйлофу пришлось лечить бедного слугу от обильного кровотечения. На следующий день во дворце хватились царевича Ивана. Два дня эта весть держалась в секрете от строгого отца. Его отсутствие за царским праздничным столом 13 и 14 ноября, очевидно, объяснили «болезнью».

Несомненно, осуществить давно задуманный побег царевичу помогли лица из близкого окружения, скорее всего, дьяк Андрей Щелкалов и обладатель «могучего почерка». Лихачев побоялся идентифицировать этого человека, но мы можем высказать предположение, что этой загадочной личностью являлся боярин Дмитрий Иванович Годунов. Возможно, он был временно введен в свиту царевича Ивана после того, как разразился скандал с мнимой беременностью царевны Елены. Однако вместо того, чтобы уберечь царевича-«простофилю» от необдуманных поступков, боярин Годунов потакал его ослушанию и дерзким помыслам совершить побег в стан польского короля. Возможно, уступая настойчивым просьбам царевича, он написал указную грамоту в Посольский приказ о выделении двум «приставам» Ивану Грознову и Сергею Хабарову ямских лошадей.

Дьяк Щелкалов отдал распоряжение схватить беглецов 13 ноября, но, скорее всего, из-за долгих праздников царские слуги приступили к исполнению приказа только 15 ноября и вскоре нашли царевича Ивана и его спутника. Горсей говорит, что смерть царевича (19 ноября) наступила через три дня после финальной «пощечины», следовательно, Иван Грознов и Сергей Хабаров были пойманы не позднее 16 ноября.

Где же скрывались беглецы в течение недели?

Жак Маржерет, посетивший Московию при царе Василии Шуйском, сообщает в своих записках интересную

подробность: «Ходит слух, что старшего (сына) он (царь) убил своей собственной рукой, что произошло иначе, так как, хотя он и ударил его концом жезла... и он был ранен ударом, но умер он не от этого, а некоторое время спустя, в путешествии на богомолье» (Маржерет 1986: 232). Предположительно, царевич и его друг нашли укрытие в Троице-Сергиевом монастыре, что стоял недалеко от Александровской слободы на пути к Москве.

Государь без колебаний осудил сына на смерть, будто «метнул в него копьем». Но в чем царевич Иван столь сильно провинился перед отцом, что гнев царя за неделю не только не остыл, но еще более разгорелся? Подозрения в закулисных переговорах царевича с Поссевино были сняты благодаря отписке Щелкалова, которую в Слободе получили не позднее 14 ноября. Следовательно, вина наследника престола состояла в другом.

По словам англичанина, царевич Иван был виновен в том, что проявил сострадание к «несчастным христиа-нам»-иноземцам. Скорее всего, с одним из этих иноземцев царевича связывали столь крепкие узы, что произвол стрельцов в Немецкой слободе и убийство Ивана Лотыша стали причиной последней и самой яростной размолвки сына с отцом, после которой он все же решился на побег в компании единственного единомышленника. Создается впечатление, что царевич Иван сбежал из царских палат, опасаясь за жизнь свою и своего товарища.

Не состоял ли загадочный Сергей Хабаров (или Захар Сергеев) в родственной связи с «молодой красивой женой» дьяка Щелкалова и Иваном Лотышом? Не был ли он тем человеком, которого стрельцы безуспешно разыскивали в Немецкой слободе, а также на подворьях Захарьина-Юрьева и Щелкалова? Не с ним ли тешился царский сын, пренебрегая женами? Не от него ли заразился сифилисом? Царь многое прощал любимому сыну - непослушание, дерзость, обман, но внезапно открывшийся смертный грех мужеложства простить не смог и осудил его на смерть.

Несомненно, царевич Иван умер от смертельной дозы яда, который был изготовлен в придворной аптеке по прямому указанию Ивана IV. Согласно данным экспертизы, в останках царевича содержание мышьяка и ртути многократно превышало допустимые нормы. Криминалисты, по каким-то причинам, сделали крайне осторожные выводы о способе отравления наследника престола: «В то же время обнаруженное количество ртути не позволяет полностью исключить возможность острого или хронического отравления ее препаратами» (Ерчак 2009: 641). Мы не располагаем сведениями, что произошло с Сергеем Хабаровым. Наиболее вероятно предположение, что он разделил участь своего товарища.

После смерти царевича Иван Васильевич сделал чрезвычайно крупный вклад в Троице-Сергиев монастырь - 5 000 руб. (Вкладная книга 1987: 28), однако поминать покойного не просил. Два с лишним года потребовалось Ивану IV, чтобы примириться с потерей сына и простить грех его.

В праздник Богоявления (Крещения), 6 января 1583г., царь, наконец, осмелился лично посетить Трои-

це-Сергиев монастырь. На следующий день, уединившись после богослужения в самой скромной Духовской «средней» церкви, государь призвал келаря старца Ев-стафия, старца Варсонофия Якимова и своего духовника архимандрита Феодосия, «только трое их... в тайне, архимандрита Иону [Настоятеля монастыря - Л .Т.] тут не призвал». Уединившись с тремя доверенными лицами, «учал государь царь рыдати и плакати и молити», чтобы «его сыну государю царевичу Ивану учинили в особ поминати. во веки и навеки, докуды обитель сия святая стоит». Грозный царь «шесть поклонов в землю положил со слезами и рыданием», умоляя о том поминании (Вкладная книга 1987: 20), но делал это втайне от монастырской братии. Грех царевича не подлежал разглашению.

ИТОГИ МИССИИ АНТОНИО ПОССЕВИНО

В тот же день, когда государь «наградил» царевича Ивана «финальной пощечиной» (предположительно, 16 ноября) и «метнул в него копьем», осудив на смерть, Стефан Баторий покинул бивуак под Псковом. Поссе-вино посчитал своим долгом уведомить царя об этом короткой запиской на следующий день, 17 ноября 1581 г. (Лихачев 1903а: ЬХП). Очевидно, череды именно этих событий - бегства царевича, его поимки, разоблачения постыдной тайны и осуждения на казнь - с нетерпением ожидали в королевском бивуаке в праздничные дни, но не позднее 18 ноября. С устранением прямого наследника престола возрастала ценность личной пленницы польского короля - Марии Владимировны Стариц-кой. Не случайно, в своих записках Горсей называл ее «ближайшей наследницей престола» (Горсей 1991: 94).

Со смертью царевича Ивана со всей неизбежностью встал вопрос о престолонаследии. Царевич Федор в силу своей природной неполноценности не был способен вершить судьбы государства. Не вызывало сомнений, что Годуновы возьмут власть в свои руки. Понятно, что среди придворных нашлись такие, кто не желал господства «худородной» родни царевны Ирины, кто полагал, что царствовать должна дочь покойного князя Владимира Старицкого, двоюродного брата Ивана IV. Пока царь был погружен в горе, первые княжата во главе с князем Мстиславским предприняли шаги для скорейшего возвращения королевы Ливонии из польского плена.

Польские и русские послы приступили к мирным переговорам 13 декабря в селе Киверова Горка. Встречи послов проходили в доме Антонио Поссевино. Миротворец получил особые наставления от Батория об условиях обмена пленными: «Солдат должен обмениваться на солдата, отряд на отряд, воевода на воеводу. Если останется кто-нибудь сверх этого, их выкупать за деньги или менять на тех ливонцев, которые находятся в Московии» (Поссевино 1983: 169).

Прения сразу увязли в территориальных претензиях, так как царские переговорщики, вопреки грамоте «на образец», крепко бились за каждую крепость, не желали отдавать «ливонскую отчину» государя. Король же требовал всей Ливонии, «даже пяди которой он не мог уступить» (Поссевино 1983: 159). На заседании 20 дека-

бря, когда споры зашли в тупик, русские предъявили полякам ряд претензий в оскорблениях и враждебных поступках со стороны польских солдат и пригрозили прервать переговоры (Поссевино 1983: 163-165).

В тот же день, 20 декабря 1581 г., в польский стан под Псковом был препровожден Федор Зубатов, бежавший из посольства князя Елецкого. Перебежчик сообщил, что царевич «смертельно болен» (на самом деле, тот уже месяц как был мертв), что «людей [Пленных поляков - Л .Т.] из тюрем выпустили, и 240 000 (золотых угорских) отправлено на них [На русских пленных]», а 70 000 долга «осталось» (Коялович 1867: 437). То есть, общая сумма выкупа должна была составить 310 000 золотых угорских.

Сумма выкупа, названная Зубатовым, несомненно, была озвучена польской стороной еще до начала мирных переговоров, не позднее сентября 1581 г. Думные бояре во главе с князем Мстиславским предлагали тогда согласиться на мир на условиях польского короля. Как уже говорилось выше, по сведениям Даниил-мурзы, царь был готов уступить всю Ливонию, но категорически возражал против выплаты «военного наклада» и выкупа пленников. Он чрезвычайно гневался и метался, когда ему говорили о деньгах. Иван IV не желал тратить средства из казны на выкуп дочери двоюродного брата, которого двенадцать лет назад он сам заставил выпить яд, уличив в наведении «лиха» на царицу и царевичей.

В сентябре думные бояре не стали настаивать на возвращении на родину Марии Владимировны, но со смертью царевича Ивана обстоятельства переменились. Донесение перебежчика Федора Зубатова могло означать, что партия первых княжат во главе с князем Мстиславским, не желавших власти «худородных» Годуновых, одержала верх в придворных интригах. Царь признал младшего сына недееспособным и выразил готовность выплатить Баторию выкуп за племянницу. Однако первый «транш» в размере 240 000 «золотых угорских» так и не был доставлен в королевский стан, и польских пленных из тюрем не отпустили. Затем по истечении недели стало ясно, что первые княжата проиграли Годуновым: позиция царских послов кардинальным образом переменилась.

На заседании 29 декабря князь Елецкий «с товарищи» потребовал от поляков свободно отпустить всех пленных. Польская сторона настаивала на равноценном обмене: солдата на солдата, отряд на отряд, воеводу на воеводу, а оставшихся «вязней» передать за выкуп, согласно инструкциям, данным королем Поссевино. Русские неожиданно согласились на передачу польской короне всей Ливонии, но от выкупа пленных категорически отказались, заявив, что «кровь христианскую не выкупают за деньги» (Поссевино 1983: 169).

Резкая смена курса царских переговорщиков крайне не понравилась полякам. Они удвоили сумму выкупа, потребовав заплатить также за «худородных» пленников. Согласно отчету королевских послов, 6 января 1582 г. они оценили «простых» русских «вязней» в 300 000 золотых червонцев (то есть общая сумма выкупа составила 610 000 «золотых угорских» с учетом предыдущей задолженности) и в придачу безвозмездного отпуска

польских пленных. Такие требования показались боярам совершенно невозможными, тогда поляки потребовали за простых русских «вязней» свободы для своих и уступки крепостей Опочка и Сабеж (Книга Посольская II: 226). Подразумевалось, что величина выкупа за ценных пленников не изменилась.

Князь Елецкий с «товарищи» вновь отказались платить выкуп. Тогда королевские послы обратились к Поссевино с просьбой рассудить этот спор, но тот уклонился от участия в нем. Иезуит полагал, что некоторые из пленников не захотят вернуться к Великому князю, а потому «это дело неудобно вверять имени и покровительству верховного первосвященника» (Поссевино 1983: 174). Миротворец оказался прав. Личная пленница Батория опасалась возвращаться на родину. Позднее Мария Владимировна призналась Джерому Горсею, посетившего «высокородную пленницу» в рижском замке по просьбе Бориса Годунова, что предпочла бы смерть возвращению в Московию, где ее, непременно, запрут в «адов монастырь» (Горсей 1991: 96).

15 января 1582 г. в доме Антонио Поссевино состоялось подписание перемирных грамот. Переговоры особых уполномоченных о порядке обмена пленными были отложены до лета 1582 г. Временное перемирие, сроком на 10 лет, было достигнуто русской стороной ценой болезненных территориальных уступок. Передача ливонских крепостей назначена на 4 марта (Поссевино 1983: 175, 179-180).

Поссевино не достиг успеха в создании антитурецкой Лиги, однако результат его миротворческой деятельности нельзя назвать провалом. В первую очередь, он услужил Стефану Баторию, оказав посильную помощь в переговорах с русским царем о передаче польской короне всей Ливонии. Взамен миротворец получил полное содействие короля в делах папской курии. В марте 1582 г. наместником Ливонии был назначен

иезуит Юрий Радзивилл. Баторий распорядился передать протестантские церкви католикам, пожаловал орден иезуитов доходами с некоторых епархий, даровал им привилегию устраивать школы и коллегии, а также повелел осенью ввести летосчисление по Григорианскому календарю (Ниенштедт 1883: 62-74; Самарин 1889: 370-380; Календарная смута 1900: 111-132).

Поссевино не оправдал надежд Ивана IV, победа досталась его противнику, но скандал с «длинной рукой» Москвы удалось замять. Роль царского гонца Нащеки-на в заговоре пана Остика не афишировалась. Связь Марии Владимировны и Магнуса с делом о покушении на жизнь польского короля не получила огласки.

Уклонившись от решения вопроса о возвращении на родину внучатой племянницы царя, Поссевино услужил Годуновым.Спровоцированная смерть царевича Ивана и провал переговоров о выплате выкупа за личную пленницу польского короля определили порядок престолонаследия в Московском государстве на ближайшие два десятилетия.

Дядя и племянник Годуновы, действуя в сговоре с Андреем Щелкаловым и при попустительстве боярина Юрьева-Захарьина, устранили двух конкурентов «умалишенного» царевича Федора на московский престол. «Измена» дьяка Посольского приказа нашла отражение в «Деле о приезде в Москву Антонио Поссевино». Однако материалы расследования не были вынесены на широкое обсуждение в Боярской думе, чтобы не разглашать постыдную тайну покойного царевича Ивана. Обладатель «могучего почерка» и другие участники заговора остались в тени, видимо, по той же причине.

Так, тихий дворцовый переворот определил итог Ливонской войны. Двадцать пять лет завоеваний русского царя рассыпались прахом под натиском честолюбивых замыслов боярина Бориса Федоровича Годунова и его дяди.

ЛИТЕРАТУРА

Альшиц 1961 - Альшиц Д.Н. Древнерусская повесть про царя Ивана Васильевича и купца Харитона Белоулина // Труды отдела древнерусской литературы . Т. XVII. М . ; Л . , 1961. С. 255-271.

Бантыш-Каменский 1862 - Бантыш-Каменский Н.Н. Переписка между Россиею и Польшей по 1700 г. Ч. 1 (14871581) . М . , 1862.

Бутурлин 1871 - Бутурлин М.Д. Бумаги Флорентийского центрального архива, касающиеся до России . Ч . II. М ., 1871 . Вкладная книга 1987 - Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря / Отв. ред . Б .А. Рыбаков. М ., 1987. Гейденштейн 1889 - Гейденштейн Рейнгольд. Записки о московской войне. СПб. , 1889. Горсей 1991 - Горсей Джером. Записки о России . XVI - начало XVII вв. М ., 1991 .

Ерчак 2009 - Ерчак В.М. Архив Кремля. Материалы исследования останков царя Ивана Грозного, царя Федора Ивановича, царевича Ивана Ивановича и князя Скопина-Шуйского // Ерчак В.М . Слово и дело Ивана Грозного. М ., 2009. Жаринов 1994 - Жаринов Г.В. Записи о расходе лекарственных средств 1581-1582 гг. // Архив русской истории . Вып . 4 . М . , 1994. С. 103-125.

Зимин 1986 - Зимин А.А. В канун грозных потрясений . М . , 1986.

Изборник 1869 - Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русских редакций . М . , 1869

Календарная смута 1900 - Календарная смута в Риге // Вестник всемирной истории . 1900. № 2 (январь) . С . 111-132 .

Киркор 1852 - Киркор А.Г. Хронологическое показание достопримечательных событий Отечественной истории в Виленской губернии до 1852 года // Исторически-статистические очерки Виленской губернии . Вильна, 1852. С . 1-152 .

Книга Посольская II - Книга Посольская Метрики Великого Княжества Литовского (с 1573 по 1580). Т. II. М., 1843. Колобков 2004 - Колобков В.А. Митрополит Филипп и становление российского самодержавия . Опричнина Ивана Грозного. СПб . , 2004.

Коялович 1867 - Коялович М.О. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени . СПб . , 1867.

Лихачев 1903а - Лихачев Н.П. Дело о приезде в Москву Антония Поссевина . СПб. , 1903.

Лихачев 1903б - Лихачев Н.П. Дело о приезде в Москву Антония Поссевина // Летопись занятий Археографической комиссии 1888-1894. Вып . 11 . СПб . , 1903. С. 3-231 .

Маржерет 1986 - Маржерет Жак. Состояние Российской империи и Великого княжества Московского // Россия XV-XVII вв . глазами иностранцев. Л . , 1986.

Морозова 2017 - Морозова Л.Е. Годуновы у царского трона // Древняя Русь: во времени, в личностях, в идеях. 2017 . № 8 . С . 384-401.

Ниенштедт 1883 - Ливонская летопись Франца Ниенштедта // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края . Т. IV. Рига, 1883. С. 7-124 .

Панова 2003 - Панова Т.Д. Некрополи Московского Кремля . М . , 2003.

ПДС I - Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными . Т. I. СПб ., 1851 .

ПДС X - Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными . Т. X. СПб ., 1871 .

Пиотровский 1882 - Пиотровский Станислав. Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию. Псков, 1882.

Полосин 1963 - Полосин И.И. Немецкий пастор Павел Одеборн и его памфлет об Иване Грозном // Социально-политическая история России XVI - начала XVII в. М . , 1963.

Поссевино 1983 - Поссевино Антонио. Исторические сочинения о России XVI в. М . , 1983.

ПСРЛ 34а - Полное собрание русских летописей . Т. 34 . Пискаревский летописец . М . , 1978.

ПСРЛ 34б - Полное собрание русских летописей . Т. 34 . Московский летописец . М . , 1978.

ПСРЛ 5 - Полное собрание русских летописей . Т. 5 . Псковская первая летопись . СПб . , 1848.

Разрядная книга II - Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. II. Ч . II. М . , 1982.

Разрядная книга III - Разрядная книга 1475-1605 гг. Т. III. Ч . I . М . , 1984.

РИБ 13 - Русская историческая библиотека . Т. 13 . Временник Ивана Тимофеева . СПб ., 1891 .

Рохлин, Рубашева 1938 - Рохлин Д.Г., Рубашева А.Е. Новые данные о древности сифилиса // Вестник

дерматологии и венерологии . 1938. № 3 . С . 175-180.

Руссов 1880 - Ливонская хроника Бальтазара Руссова // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края . Т. III . Рига, 1880. С . 125-352.

Самарин 1889 - Самарин Ю.Ф. Письма из Риги и история Риги . Т. VII. М ., 1889. Скрынников 2001 - Скрынников Р.Г. Иван Грозный . М . , 2001.

Сливов 1875 - Сливов И. Иезуиты в Литве // Русский вестник. 1875. Т. 118 (июль) . С . 5-63 . Трепавлов 2003 - Трепавлов В.В. Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой (1576) . М., 2003. Успенский 1887 - Успенский Ф.И. Переговоры о мире между Москвой и Польшей в 1581-1582 гг. Одесса, 1887. Флоря 1978 - Флоря Б.Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI - начале XVII вв. М ., 1978.

Шеламанова 1965 - Шеламанова Н.Б. К вопросу о поселениях пленных ливонцев в Москве во второй половине XVI в . // Австро-Венгрия и славяно-германские отношения. М . , 1965. С . 180-182.

Шмидт 1901 - Шмидт Г.К. Иван Бох в Москве в 1578 году: духовно-просветительское издание. СПб. , 1901 .

Bushkovitch 2014 - Bushkovitch Paul. Possevino and the death of tsarevich Ivan Ivanovich // Cahiers du Monde Russe. 2014. Vol. 55 (1-2) . S. 119-134 .

Donnelly 2000 - Donnelly John. Antonio Possevino, S . J . as Papal Mediator between Emperor Rudolf II and King Stephan Bathory // Archivum Historicum Societatis Iesu . 2000. Vol. 69. S. 3-60 .

Donnelly 2004 - Donnelly John. Antonio Possevino: From Secretary to Papal Legate in Sweden // The Mercurian Project: Forming Jesuit Culture, 1573-1580. Saint Louis, 2004. S. 323-349.

Endre 1911 - Endre Veres. Berzeviczy Marton Erdelyi Kanczellar, 1538-1596. Budapest, 1911 .

Hamel 1854 - Hamel J. England and Russia; Comprising the Voyages of John Tradescant the Elder, Sir Hugh Willoughby,

Richard Chancellor, Nelson and Others, to the White Sea . London, 1854.

Henning 1992 - Salomon Henning's Chronicle of Courland and Livonia . Madison (Wis.), 1992.

Zeitschrift 1901 - Zeitschrift für die Geschichte und Altertumskunde Ermlands. Vol. XIII. Braunsberg, 1901 .

REFERENCES

Al'shic 1961 - Al'shic D.N. Drevnerusskaya povest' pro carya Ivana Vasil'evicha i kupca Haritona Beloulina [Old Russian tale about Tsar Ivan Vasilyevich and merchant Khariton Beloulin], in: Trudy otdela drevnerusskoj literatury [Proceedings of the Department of Old Russian Literature], Vol. XVII, Moscow; Leningrad, 1961, pp. 255-271 [in Russian] .

Bantysh-Kamenskij 1862 - Bantysh-Kamenskij N.N. Perepiska mezhdu Rossieyu i Pol'shej po 1700 g. [Correspondence between Russia and Poland up to 1700 Part 1 (1487-1581)], Part 1 (1487-1581), Moscow, 1862 [in Russian].

Bushkovitch 2014 - Bushkovitch Paul . Possevino and the death of tsarevich Ivan Ivanovich, in: Cahiers du Monde Russe, 2014, Vol. 55 (1-2), pp . 119-134 [in English].

Buturlin 1871 - Buturlin M.D. Bumagi Florentijskogo central'nogo arhiva, kasayushchiesya do Rossii [Papers of the Florentine Central Archives relating to Russia], Part II, Moscow, 1871 [in Russian].

Donnelly 2000 - Donnelly John. Antonio Possevino, S . J . as Papal Mediator between Emperor Rudolf II and King Stephan Bathory, in: Archivum Historicum Societatis Iesu, 2000, Vol . 69, pp . 3-60 [in English].

Donnelly 2004 - Donnelly John. Antonio Possevino: From Secretary to Papal Legate in Sweden, in: The Mercurian Project: Forming Jesuit Culture, 1573-1580, Saint Louis, 2004, pp . 323-349 [in English].

Endre 1911 - Endre Veres. Berzeviczy Marton Erdelyi Kanczellar, 1538-1596 [Berzeviczy Marton Erdelyi Chancellor, 1538-1596], Budapest, 1911 [in Hungarian] .

Erchak 2009 - Erchak V.M. Arhiv Kremlya . Materialy issledovaniya ostankov carya Ivana Groznogo, carya Fedora Ivanovicha, carevicha Ivana Ivanovicha i knyazya Skopina-SHujskogo [Kremlin archive. Materials of the study of the remains of Tsar Ivan the Terrible, Tsar Fyodor Ivanovich, Tsarevich Ivan Ivanovich and Prince Skopin-Shuisky], in: Erchak V.M . Slovo i delo Ivana Groznogo [The word and deed of Ivan the Terrible], Moscow, 2009 [in Russian] .

Florya 1978 - Florya B.N. Russko-pol'skie otnosheniya i politicheskoe razvitie Vostochnoj Evropy vo vtoroj polovine XVI -nachale XVII vv. [Russian-Polish relations and the political development of Eastern Europe in the second half of the 16th - early 17th centuries], Moscow, 1978 [in Russian].

Gejdenshtejn 1889 - Gejdenshtejn Rejngol'd. Zapiski o moskovskoj vojne [Notes on the Moscow War], St. Petersburg, 1889 [in Russian]

Gorsej 1991 - Gorsej Dzherom. Zapiski o Rossii . XVI - nachalo XVII vv. [Notes about Russia . XVI - early XVII centuries], Moscow, 1991 [in Russian]

Hamel 1854 - Hamel J. England and Russia; Comprising the Voyages of John Tradescant the Elder, Sir Hugh Willoughby,

Richard Chancellor, Nelson and Others, to the White Sea, London, 1854 [in English] .

Henning 1992 - Salomon Henning's Chronicle of Courland and Livonia, Madison (Wis. ), 1992 [in English].

Izbornik 1869 - Izbornik slavyanskih i russkih sochinenij i statej, vnesennyh v hronografy russkih redakcij [Collection of Slavic and Russian works and articles included in the chronographs of Russian editions], Moscow, 1869 [in Russian].

Kalendarnaya smuta 1900 - Kalendarnaya smuta v Rige [Calendar turmoil in Riga], in: Vestnik vsemirnoj istorii [World History Bulletin], 1900, № 2 (January), pp . 111-132 [in Russian] .

Kirkor 1852 - Kirkor A.G. Hronologicheskoe pokazanie dostoprimechatel'nyh sobytij Otechestvennoj istorii v Vilenskoj gubernii do 1852 goda [Chronological indication of the significant events of the Patriotic history in the Vilnius province until 1852], in: Istoricheski-statisticheskie ocherki Vilenskoj gubernii [Historical and statistical sketches of the Vilna province], Vilnius, 1852, pp . 1-152 [in Russian]

Kniga Posol'skaya II - Kniga Posol'skaya Metriki Velikogo Knyazhestva Litovskogo (s 1573 po 1580) [Book of Ambassadorial Metrics of the Grand Duchy of Lithuania (from 1573 to 1580)], Vol. II, Moscow, 1843 [in Russian] .

Kolobkov 2004 - Kolobkov V.A. Mitropolit Filipp i stanovlenie rossijskogo samoderzhaviya . Oprichnina Ivana Groznogo [Metropolitan Philip and the formation of the Russian autocracy. Oprichnina of Ivan the Terrible], St. Petersburg, 2004 [in Russian] .

Koyalovich 1867 - Koyalovich M.O. Dnevnik poslednego pohoda Stefana Batoriya na Rossiyu i diplomaticheskaya perepiska togo vremeni [Diary of Stefan Batory's last campaign against Russia and diplomatic correspondence of that time], St. Petersburg, 1867 [in Russian] .

Lihachev 1903a - Lihachev N.P. Delo o priezde v Moskvu Antoniya Possevina [The case of Anthony Possevino's arrival in Moscow], St Petersburg, 1903 [in Russian]

Lihachev 1903b - Lihachev N.P. Delo o priezde v Moskvu Antoniya Possevina [The case of Anthony Possevino's arrival in Moscow], in: Letopis' zanyatij Arheograficheskoj komissii 1888-1894 [Chronicle of the Archaeographic Commission's studies 18881894], № 11, St. Petersburg, 1903, pp . 3-231 [in Russian] .

Marzheret 1986 - Marzheret ZHak. Sostoyanie Rossijskoj imperii i Velikogo knyazhestva Moskovskogo [State of the Russian Empire and the Grand Duchy of Moscow], in: Rossiya XV-XVII vv. glazami inostrancev [Russia XV-XVII centuries . through the eyes of foreigners], Leningrad, 1986 [in Russian] .

Morozova 2017 - Morozova L.E. Godunovy u carskogo trona [Godunovs at the royal throne], in: Drevnyaya Rus': vo vremeni, v lichnostyah, v ideyah [Ancient Russia: in time, in personalities, in ideas], 2017, № 8, pp . 384-401 [in Russian] . Nienshtedt 1883 - Livonskaya letopis' Franca Nienshtedta [Livonian Chronicle of Franz Nienstedt], in: Sbornik materialov i statej po istorii Pribaltijskogo kraya [Collection of materials and articles on the history of the Baltic region], Vol. IV, Riga, 1883, pp . 7-124 [in Russian]

Panova 2003 - Panova T.D. Nekropoli Moskovskogo Kremlya [Moscow Kremlin necropolises], Moscow, 2003 [in Russian]. PDS I - Pamyatniki diplomaticheskih snoshenij drevnej Rossii s derzhavami inostrannymi [Monuments of diplomatic relations of ancient Russia with foreign powers], Vol . I, St. Petersburg, 1851 [in Russian] .

PDS X - Pamyatniki diplomaticheskih snoshenij drevnej Rossii s derzhavami inostrannymi [Monuments of diplomatic relations of ancient Russia with foreign powers], Vol . X, St. Petersburg, 1871 [in Russian].

Piotrovskij 1882 - Piotrovskij Stanislav. Dnevnik poslednego pohoda Stefana Batoriya na Rossiyu [Diary of the last campaign of Stefan Batory to Russia], Pskov, 1882 [in Russian].

Polosin 1963 - Polosin I.I. Nemeckij pastor Pavel Odeborn i ego pamflet ob Ivane Groznom [German pastor Pavel Odeborn and his pamphlet about Ivan the Terrible], in: Social'no-politicheskaya istoriya Rossii XVI - nachala XVII v. [Socio-political history of Russia in the 16th - early 17th centuries], Moscow, 1963 [in Russian].

Possevino 1983 - Possevino Antonio. Istoricheskie sochineniya o Rossii XVI v. [Historical writings about Russia in the 16th century], Moscow, 1983 [in Russian] .

PSRL 34a - Polnoe sobranie russkih letopisej . T. 34 . Piskarevskij letopisec [Complete collection of Russian chronicles . Volume 34. Piskarevsky Chronicler], Moscow, 1978 [in Russian].

PSRL 34b - Polnoe sobranie russkih letopisej . T. 34. Moskovskij letopisec [Complete collection of Russian chronicles . Volume 34 . Moscow chronicler], Moscow, 1978 [in Russian].

PSRL 5 - Polnoe sobranie russkih letopisej . T. 5 . Pskovskaya pervaya letopis' [Complete collection of Russian chronicles . T. 5 . Pskov first chronicle], St. Petersburg, 1848 [in Russian] .

Razryadnaya kniga II - Razryadnaya kniga 1475-1605 gg. [Discharge book 1475-1605], Vol. II, Part II, Moscow, 1982 [in Russian] .

Razryadnaya kniga III - Razryadnaya kniga 1475-1605 gg. [Discharge book 1475-1605], Vol . III, Part I, Moscow, 1984 [in Russian].

RIB 13 - Russkaya istoricheskaya biblioteka . T. 13 . Vremennik Ivana Timofeeva [Russian Historical Library. T. 13 .Christmasnik of Ivan Timofeev], St. Petersburg, 1891 [in Russian].

Rohlin, Rubasheva 1938 - Rohlin D .G . , Rubasheva A.E . Novye dannye o drevnosti sifilisa [New data on the antiquity of syphilis], in: Vestnik dermatologii i venerologii [Dermatology and Venereology Bulletin], 1938, № 3, pp . 175-180 [in Russian].

Russov 1880 - Livonskaya hronika Bal'tazara Russova [Livonian Chronicle Balthazar Russov], in: Sbornik materialov i statej po istorii Pribaltijskogo kraya [Collection of materials and articles on the history of the Baltic region], Vol. III, Riga, 1880, pp . 125-352 [in Russian]

Samarin 1889 - Samarin YU .F. Pis'ma iz Rigi i istoriya Rigi [Letters from Riga and the history of Riga], Vol. VII, Moscow, 1889 [in Russian]

SHelamanova 1965 - SHelamanova N.B. K voprosu o poseleniyah plennyh livoncev v Moskve vo vtoroj polovine XVI v. [On the issue of the settlements of captured Livonians in Moscow in the second half of the 16th century], in: Avstro-Vengriya i slavyano-germanskie otnosheniya [Austria-Hungary and Slavic-German relations], Moscow, 1965, pp . 180-182 [in Russian].

SHmidt 1901 - SHmidt G .K. Ivan Boh v Moskve v 1578 godu: duhovno-prosvetitel'skoe izdanie [Ivan Bokh in Moscow in 1578: a spiritual and educational publication], St. Petersburg, 1901 [in Russian] .

Skrynnikov 2001 - Skrynnikov R. G . Ivan Groznyj [Ivan Groznyj], Moscow, 2001 [in Russian] .

Slivov 1875 - Slivov I. Iezuity v Litve [Jesuits in Lithuania], in: Russkij vestnik [Russian Bulletin], 1875, Vol . 118 (July), pp . 5-63 [in Russian]

Trepavlov 2003 - Trepavlov V.V. Posol'skaya kniga po svyazyam Rossii s Nogajskoj Ordoj (1576) [Ambassadorial book on Russia's relations with the Nogai Horde (1576)], Moscow, 2003 [in Russian].

Uspenskij 1887 - Uspenskij F.I. Peregovory o mire mezhdu Moskvoj i Pol'shej v 1581-1582 gg. [Peace talks between Moscow and Poland in 1581-1582], Odessa, 1887 [in Russian].

Vkladnaya kniga 1987 - Vkladnaya kniga Troice-Sergieva monastyrya / Otv. red. B .A. Rybakov [Attachment book of the Trinity-Sergius Monastery / Executive editor B .A. Rybakov], Moscow, 1987 [in Russian] .

Zeitschrift 1901 - Zeitschrift für die Geschichte und Altertumskunde Ermlands [Magazine for the history and archeology of Warmia], Vol. XIII, Braunsberg, 1901 [in German] .

ZHarinov 1994 - ZHarinov G .V. Zapisi o raskhode lekarstvennyh sredstv 1581-1582 gg. [Medicines consumption records 15811582], in: Arhiv russkoj istorii [Archive of Russian history. Issue 4], № 4, Moscow, 1994, pp . 103-125 [in Russian]. Zimin 1986 - Zimin A.A. V kanun groznyh potryasenij [On the eve of terrible shocks], Moscow, 1986 [in Russian] .

Таймасова Людмила Юлиановна

— Волонтер-интерн Европейского отдела библиотеки Конгресса США (Вашингтон, США). Lyudmila Taymasova

— Volunteer Intern of the European Section of the Library of Congress (Washington, USA). taimassova@hotmail . com