CC BY
48
пролепсис демонстрирует необходимость оживить рассказ голосом повествователя и поддержать читательский интерес.
Рассказ о непостоянстве Хризолиты, изложенный во второй части романа, лишь повторяет нарративную схему первой части. Привлекательность пролепсиса состоит в том, что он позволяет читателям проникнуть за кулисы интриги. Хризолита, заглавная героиня романа, оказывается не только архетипической фигурой непостоянства и тщеславия, но и эмблемой размышления над искусственностью романического повествования. Так, героиня, готовя разрыв с Клитиманом, придумывает, будто ей приснился вещий сон, оправдывающий ее намерение. Повествователь не гневно разоблачает ее обман, а как будто бы хвалит приятный вымысел героини, но тем самым указывает на выдуманность ее сна. При этом читатель способен получать удовольствие от выдумок Хризолиты, эстетический эффект вымысла вполне положителен.
Произведение Андре Марешаля показывает, насколько про-лепсис является характерным поэтологическим приемом барочного романа. Он выявляет риторическую функцию романного наррати-ва: развитие интриги постоянно оживляется голосом повествователя, регулирующего степень событийного драматизма. Одновременно Марешаль ставит под сомнение манеру, обычную для высокой барочной романистики 1620-х годов: он выступает против риторического вымысла, представляющего опасность для читателей, парализующего их способность к суждению, а потому предлагает рационализированную версию пролепсиса, опирается на наблюдение за нравами своего времени. Пролепсис оказывается интегрирован в поэтику правдоподобия: он является проводником исторической правды, превращая интригу романа в универсальный носитель моральных рассуждений. Выбирая главным персонажем не идеальную героиню, а непостоянную возлюбленную, Марешаль предлагает критическому уму читателя поразмыслить над отрицательным примером.
Н. Т. Пахсарьян
2019.02.016. Т.Г. ЮРЧЕНКО. СМЕХ И СЛЕЗЫ ЭПОХИ ПРОСВЕЩЕНИЯ: ЗАРУБЕЖНАЯ ЛИТЕРАТУРА. (Обзор).
Ключевые слова: изучение эмоций в литературе; смех и слезы в литературе; рококо; сентиментализм; мещанская драма; Биб-
лия как эстетический феномен; Г. Лессинг; Ф.Г. Клопшток; П. де Мариво; К.В. Виланд; Ф.Р. де Шатобриан; Ж. Санд; Ф. Шлегель; государственный гимн США.
Статьи, представленные в обзоре, относятся к сравнительно молодой области междисциплинарных гуманитарных исследований - историческому изучению эмоциональной жизни человека. Зародившись в западной науке в 1980-е годы и получив название «эмоционология»1, исследования подобного рода стали появляться и в России2. Избранные материалы XI Международной конференции по литературе и искусству XVIII столетия, состоявшейся в МГУ им. М.В. Ломоносова в марте 2018 г., которые представлены в данном обзоре, - в русле этого актуального направления3.
Подлинным началом немецкой мещанской драмы («слезной комедии»), отмечает Н. Квирикадзе (Кутаисский государственный университет) (1), стала пьеса Г. Лессинга «Мисс Сара Сампсон» (1755), направленная против классицизма и имевшая переломное значение для немецкого театра. Вместо царей и героев классицистической драмы в пьесе Лессинга, написанной к тому же не стихами, но прозой, предстали простые и незнатные люди, и хотя действие перенесено в Англию XVIII в., немецкий бюргер в судьбе Сары Сампсон мог видеть отражение своей жизни и своих идеалов. При этом Сара Сампсон показана лишь как сентиментальная ге-
1 Stearns P., Stearns C. Emotionology: Clarifying the history of emotions and emotional standarts // American historical review. - Oxford univ. press, 1985. - Vol. 90, N 4. - P. 813-836. См. также: Махов А.Е. Исторические исследования эмоций в современном западном литературоведении // Современная наука о литературе. Основные тенденции и проблемы: Сб. науч. тр. / РАН. ИНИОН; Отв. ред. Е.А. Цурганова. - М., 2018. - С. 74-103.
См., напр.: Зорин А.Л. Появление героя: Из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII - начала XIX века. - М., 2016.
XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. -876 с. Обзор статей этого издания, посвященных теоретическим аспектам эмоциональности в век Просвещения - «Философско-теоретические аспекты эмоциональной жизни XVIII века», - см.: Социальные и гуманитарные исследования. Отечественная и зарубежная литература. Серия 7, Литературоведение / РАН. ИНИОН. - М., 2019. - № 1.
роиня, доминирующей чертой характера которой является чувствительность, а частная жизнь показана в отрыве от социальной.
Новым этапом развития Лессинга-драматурга становится открывшая пути для развития национального реалистического театра в Германии пьеса «Минна фон Барнхельм» (1767) - первый образец «серьезной комедии» с более глубокой, нежели в ранней драматургии, разработкой характеров. Комические элементы использованы здесь в целях общественной сатиры, а «трогательные» эпизоды выявляют этическую - буржуазную по-существу - патетику пьесы. В «Минне фон Барнхельм» Лессинга «частные судьбы героев неразрывно связаны с национальной жизнью, с общественными и политическими судьбами Германии XVIII в.» (1, с. 210).
Открытие Библии как эстетического феномена, восприятие ее текстов как образцов подлинной «наивной» поэзии, основанной на «естественном» чувстве», свершившееся в XVIII в. усилиями, прежде всего, И.Г. Гердера и И.В. Гёте, во многом было подготовлено религиозно-этическими и художественными достижениями сентиментализма, полагает Г. Синило (Белорусский государственный университет) (6). Важнейшие топосы библейской поэзии - сердце и душа, изливающие себя в слезах не только от страдания, вызванного осознанием собственного несовершенства перед лицом Божьим (особенно - в Книге Псалмов), но и от избытка чувств, - были чрезвычайно значимы для немецкого сентиментализма, особенно для творчества Ф.Г. Клопштока, автора грандиозной христианской эпопеи «Мессиада». «Потрясение всех основ человеческого существа, предельная физическая конкретность в изображении страдания и радости, неизъяснимого восторга, а главное - та самая "слез-ность" роднят стиль Клопштока и стиль Библии, особенно библейских Псалмов» (6, с. 342). Однако, отмечает исследовательница, «слезность» Клопштока, формирующаяся в постоянном диалоге с Библией, в процессе осознания ее духовных смыслов и стилистики, несет на себе отпечаток поэтического субъективизма: через слезы наиболее полно выражает себя поэтическая душа.
Эстетические тенденции рококо и сентиментализма, как принято считать, противопоставлены друг другу: рококо отмечено остроумной шутливостью, сентиментализм воплощает «естественную» простоту и слезливость. С этой точки зрения роман П. де Мариво «Жизнь Марианны», как замечает Н.Т. Пахсарьян (МГУ
им. М.В. Ломоносова) (3), - своего рода «поэтологический парадокс»: расцениваемый современными историками литературы как образцовое произведение рококо, он необычайно насыщен лексикой, связанной с плачем: «Сцены слез и рыданий сохраняются на всем протяжении повествования, тогда как не только смех, но даже улыбки в нем практически никогда не упоминаются» (3, с. 589). Близость поэтике сентиментализма проявляется и в эпистолярной форме произведения как имеющей большую степень эмоциональности. Эпистолярный способ повествования сочетается у Мариво с мемуарным, ослабляющим аффективную напряженность дискурса: героиня в письмах подруге рассказывает историю своей молодости. Это порождает чередование чувствительных пассажей с аналитическими, в котором «отчетливо проявляется характерная для рококо этическая индукция: от анализа собственных чувств и действий Марианна то и дело переходит к обобщению, суждению о других людях в подобных ситуациях» (3, с. 591). При этом рефлексия Марианны над собственным письмом (героиня признается, что не владеет стилем, что затрудняется в описании чувств и т.д.) способствует ироническому дистанцированию, которое, несмотря на обилие сцен плача, позволяет, пишет исследовательница, «отделить изображение чувств, характерное для Мариво, от патетической чувствительности сентименталистского нарратива, осветить их светом добродушной насмешки над своими собственными переживаниями» (3, с. 593). Импровизационный характер письма героини, имитирующий свободу и легкость устной беседы, позволивший писателю показать сложность и противоречивость испытываемых персонажами чувств, - то главное и новое, что отличает рокайль-ный роман Мариво от прециозного стиля барочной прозы XVII в.
Сатирический роман К.М. Виланда «История абдеритов» (1781) с точки зрения изображения в нем эмоций - предмет статьи И. Черненко (Южный федеральный университет, г. Ростов-на-Дону) (8). Эмблематическая эмоция эпохи сентиментализма - слезы, замечает исследовательница, - в романе практически не упоминается, присутствует лишь плач, но «лишь как знак пассивной (не направленной на исправление) реакции на порок» (8, с. 609). Своеобразие изображения эмоций в романе отчетливо проступает при рассмотрении романа Виланда как антиутопии, в которой модель идеального государства (Афины) доведена до абсурда дураками в
Абдере - фракийском городе, родине софиста Протагора, философов Гекатея и Демокрита, который уже в Античности приобрел нелестную славу города глупцов.
В Абдере Виланда, организованной как Афины времен Пе-рикла, все несообразно: храм похож на баню, баня выглядит как храм, номофилакс - плохой блюститель законов, но хороший певец; абдериты плачут на комедиях и смеются на представлениях трагедий, рассуждают об искусстве, но не имеют вкуса. Искажение афинской модели происходит оттого, что абдериты ни в чем не знают меры, а ведь мера, по Аристотелю, - ключ к пониманию добродетели. Эмоции абдеритов всегда гиперболизированы, а поскольку - в соответствии с принципами сатирической типизации, несовместимой с психологизмом, - одно и то же чувство овладевает сразу группой людей, последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Например, спор зубодера и погонщика осла, отказавшего зубодеру спрятаться от солнца в тени осла, разделил граждан на враждующие партии и чуть не привел к гражданской войне. При описании эмоций абдеритов Виланд также указывает на «несоответствие внешнего выражения тому, что абдерит переживает на самом деле. Причем автор акцентирует не истинную эмоцию, важна сама искусственность ее проявления» (8, с. 612). Так, участники распри между «ослами» и «тенями», принесшие кинжалы для финальной битвы, узнав о гибели животного, разразились гомерическим хохотом, и вместе с ослом исчезла и причина взаимной ненависти. Самый яркий пример искусственности эмоций - смех, который намеренно вызывает Демокрит, заражая им абдеритов. Естественность эмоций абдериты демонстрируют лишь однажды -в эпизоде с постановкой «Андромеды» труппой Еврипида, когда, как пишет Виланд, они «любили и ненавидели, плакали и смеялись по желанию чародея, в чьей власти они находились» (цит. по: 8, с. 613). Но это - не нарушение единства образа абдеритов. Как замечает исследовательница, «последовавший далее выпад против чувствительности и указание на гиперболизированную человечность абдеритов ставит все на свои места: "В некотором отношении они были даже более людьми... поскольку являлись абдерита-ми. Ибо как раз абдеритство облегчало им возможность оказываться в плену сценической иллюзии"» (8, с. 614).
Автор-рационалист, заключает И. Черненко, всю гамму эмоций представляет сквозь призму чрезмерности и / или искусственности. Организующий произведение принцип гиперболы нивелирует изображение в нем эмоциональной стороны жизни, но «рассмотренный как антитеза аристотелевскому принципу меры и гармонии позволяет представить Виланда одним из первооткрывателей жанра антиутопии» (8, с. 614).
Эпопея «Начезы», в основе которой лежит история уничтожения французами племени начезов в 1729 г., - одно из наиболее ранних произведений Ф.Р. де Шатобриана, не слишком известное широкому читателю и отмеченное художественными недостатками, - примечательна, по мнению А. Поповой (Донецкий национальный университет) (4), тем, что «в ней обрел завершенность образ разочарованного скитальца Рене» (4, с. 707). Акцентируя сентиментально-патетический характер повествования, писатель наделяет способностью плакать и европейцев, и дикарей, при этом источник и характер плача становятся критериями различных моделей чувствительности - сентименталистской и романтической, воплощенных в образах двух главных героев произведения - Шак-таса и Рене. Если слезы Шактаса - естественная реакция организма на разнообразные ситуации и свидетельство его эмоциональной восприимчивости и чувствительности сердца в духе сентиментализма, то в образе скупого на слезы Рене «нашел отражение тип чувствительности, сформировавшийся в послереволюционную эпоху, когда устанавливаются новые правила саморепрезентации, обесценивается наивность чувствительной души, и публично проливаемые слезы уступают место уединенному излиянию чувств. Здесь в первом приближении формируется романтический психо-тип, отмеченный чертами меланхолии, отличной от той, что рождается в чувствительном сердце сентиментального героя, размышляющего в уединенном уголке о несовершенстве мира» (4, с. 719). Присущее сентиментализму открытое проявление чувств вытесняется романтической отрешенностью, дистацированностью, бегством от людей и ощущением исключительности собственных переживаний.
В произведениях французских романистов первой трети XIX в., отмечает Н. Литвиненко (Московский государственный областной университет) (2), «наряду с новаторскими исканиями романтизма
находит воплощение обновляемый литературный опыт предшествующего столетия, в том числе - одного из его магистральных направлений - сентиментализма» (2, с. 722). Анализируя роман Ж. Санд «Индиана», исследовательница показывает, как избирательно проявляется в нем характерная для руссоизма традиция чувствительности. Автору «Индианы» «временами близка лирическая меланхолия одинокого мечтателя Руссо, Вертера или Обермана, но гораздо сильнее притягивает трагически неразрешимая драма героев "Новой Элоизы", ставших жертвой общественных предрассудков» (2, с. 737). В романе, где «настоящее чувство» противопоставлено «мимолетному чувственному влечению», сочетаются рациональная обусловленность эмоций и непредсказуемая спонтанность их проявлений, традиции сентиментализма и романтизма. «Переход от разрушительно страстной любви к идиллии с Ральфом произошел резко, по принципу романтического контраста. В результате романтическая модель уступила место отшельнической, "естественно" гармонической, идущей от сентиментализма. Синтез разных способов чувствования оказался невозможным» (2, с. 739). Обращаясь к анализу романа «Люцинда» Ф. Шлегеля,
К. Ханмурзаев| (Дагестанский государственный университет, г. Махачкала) (7) отмечает, что его изысканная эротическая атмосфера и особое изящество декоративного фона восходят к традиции французского рококо и прежде всего - к роману Луве де Кувре «Любовные приключения кавалера де Фобласа» (1787).
Герой литературы рококо стремится к удовольствиям, но этот принципиальный гедонизм «полностью укладывается в рационалистическую картину мира и человека, характерную в целом для XVIII века, поскольку просто переносит рационализм в интимную сферу и учит наслаждаться, не слишком тратясь на чувства и не теряя от страсти головы. Эротика рококо была обиходной формой выражения потребностей человека, который естественностью влечения к женщине объяснял и оправдывал свое поведение. Духовное при этом не забыто, но занимает неподобающее ему подчиненно-функциональное положение - блестящая игра ума служит удовлетворению неистощимой воли к эротическому самоутверждению» (7, с. 753).
Романтическая чувственность, в отличие от рокайльной, одухотворена. Отношения героев «Люцинды» переносятся в философ-
ско-мифологическую плоскость и осмысляются как некая «мистерия любви», их связи придается смысл космогонического деяния.
Влиянием рококо отмечен и роман К. Брентано «Годви» (1801), герой которого в первой части ведет вполне рокайльный образ жизни, а во второй превращается в романтического героя, причем «вторая часть романа словно посвящена доказательству того, что в первой герой жил где-то на периферии своего существа... Ближе к финалу романа жгучее пламя Эроса уступает место христианской жертвенной любви» (7, с. 760).
У писателей рококо, заключает исследователь, представления о человеке, по-видимому, более соответствовали действительности: он скорее таков, какой есть на самом деле. Романтики же, стремясь к облагораживанию сферы интимных отношений, изображали человека еще и таким, каким он должен или может быть.
В статье Т. Потницевой (Днепровский национальный университет им. Олеся Гончара, Украина) (5) речь идет о происхождении государственного гимна США, в основе которого - несколько преобразованное стихотворение в духе популярной в XVIII в. анакреонтической поэзии «Анакреону на небесах» (ок. 1780), призывавшее «соединить мирт Венеры с вином Бахуса» и бывшее застольной песней английского анакреонтического клуба. Автором текста был, предположительно, член этого клуба Ральф Толинсон (1744-1778), а музыку написал британский композитор и органист Джон Смит (1750-1836).
«Этот парадокс, - пишет Т. Потницева, - в принципе отражает специфику развития культуры и литературы североамериканского государства, их мозаичный, многоцветный облик, возникавший от собирания "своего" из разного» (5, с. 310). Легкость же взаимообмена веселого и серьезного в дальнейшей судьбе анакреонтической лирики исследовательница объясняет изначальным «переплетением» в анакреонтике человеческой радости и гражданского пафоса.
Список литературы
1. Квирикадзе Н. «Слезливая» трагедия «Мисс Сара Сампсон» и «серьезная» комедия «Минна фон Барнхельм» // XVIII век: смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пах-сарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. - С. 195-210.
2. Литвиненко Н. Трансформация руссоистской чувствительности в романе Жорж Санд «Индиана» // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. -СПб.: Алетейя, 2018. - С. 722-740.
3. Пахсарьян Н. Плач и слезы в романе рококо («Жизнь Марианны» Мариво) // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. -С. 587-596.
4. Попова А. Шактас versus Рене: Два модуса чувствительности в эпопее Ф.Р. де Шатобриана «Начезы» // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. -СПб.: Алетейя, 2018. - С. 705-721.
5. Потницева Т. О серьезных последствиях истории одной веселой застольной песни // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. -С. 305-314.
6. Синило Г. Библейская «слезность» и особенности стиля сентименталистов (На примере поэзии Ф.Г. Клопштока) // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. - С. 324-348.
7. Ханмурзаев К. Немецкий романтический роман в его отношении к французскому рококо // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. - С. 751-761.
8. Черненко И. Восторги и печали жителей города дураков // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. - С. 607-614.
ЛИТЕРАТУРА XIX в.
Русская литература
2019.02.017. РЕБЕЛЬ Г.М. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX в.: ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ И РОМАННЫХ ФОРМ. - М.: Флинта, 2018. -384 с.
Ключевые слова: русская литература XIX в. ; художественный «лабиринт сцеплений»; типология героев; архетип; необыкновенный герой; Гамлет и Дон Кихот; коренной национальный тип; типическое явление; типологически значимое явление; «гнездо Татьяны»; А.С. Пушкин; И.А. Гончаров; Л.Н. Толстой; И.С. Тургенев и Ф.М. Достоевский; герой-идеолог; идеология и психология; жанровые формы романа; идеологический роман.
