CC BY
95
2. Литвиненко Н. Трансформация руссоистской чувствительности в романе Жорж Санд «Индиана» // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. -СПб.: Алетейя, 2018. - С. 722-740.
3. Пахсарьян Н. Плач и слезы в романе рококо («Жизнь Марианны» Мариво) // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. -С. 587-596.
4. Попова А. Шактас versus Рене: Два модуса чувствительности в эпопее Ф.Р. де Шатобриана «Начезы» // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. -СПб.: Алетейя, 2018. - С. 705-721.
5. Потницева Т. О серьезных последствиях истории одной веселой застольной песни // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. -С. 305-314.
6. Синило Г. Библейская «слезность» и особенности стиля сентименталистов (На примере поэзии Ф.Г. Клопштока) // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. - С. 324-348.
7. Ханмурзаев К. Немецкий романтический роман в его отношении к французскому рококо // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. - С. 751-761.
8. Черненко И. Восторги и печали жителей города дураков // XVIII век: Смех и слезы в литературе и искусстве эпохи Просвещения: Коллективная монография / Под ред. Н.Т. Пахсарьян. - СПб.: Алетейя, 2018. - С. 607-614.
ЛИТЕРАТУРА XIX в.
Русская литература
2019.02.017. РЕБЕЛЬ Г.М. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА XIX в.: ТИПОЛОГИЯ ГЕРОЕВ И РОМАННЫХ ФОРМ. - М.: Флинта, 2018. -384 с.
Ключевые слова: русская литература XIX в. ; художественный «лабиринт сцеплений»; типология героев; архетип; необыкновенный герой; Гамлет и Дон Кихот; коренной национальный тип; типическое явление; типологически значимое явление; «гнездо Татьяны»; А.С. Пушкин; И.А. Гончаров; Л.Н. Толстой; И.С. Тургенев и Ф.М. Достоевский; герой-идеолог; идеология и психология; жанровые формы романа; идеологический роман.
Автор монографии - Г.И. Ребель, д-р филол. наук, проф. Пермского гос. гуманитарно-педагогического ун-та, гл. ред. интернет-журнала «Филолог» (Пермь). В ее книге предпринят анализ интертекстуальных связей между произведениями русской классики XIX в. Определяющим методологическим приемом анализа является известное суждение Л. Толстого о том, что «сущность искусства» состоит в «бесконечном лабиринте сцеплений», а задачей критиков является раскрытие законов, которые «служат основанием этих сцеплений.. .»И
В первой части книги - «Герои в лабиринтах сцеплений» -рассматривается «своеобразная портретная галерея» романических персонажей в сопоставительных связях внутри «своего» текста и «в сцеплении» с другими произведениями, обнажая тем самым «ключевые особенности характера и судьбы... романную логику в целом» (с. 5). Автор предлагает интерпретацию значимых явлений русской литературы XIX в. с учетом различия существующих подходов.
Так, выделяя узловые эпизоды в сюжете «Евгения Онегина», автор монографии напоминает о «категорическом расхождении» позиций Ф.М. Достоевского и В.Г. Белинского в оценке поведения Онегина при первой его встрече с Татьяной в деревне. По мнению Белинского, тот сразу же оценил «младенческую чистоту» Татьяны и особенно то, что «она нисколько не похожа на кокеток, которые так надоели ему»2. Достоевский же опровергал эту точку зрения, полагая, что Татьяна «прошла в его жизни мимо него неузнанная и неоцененная им; в том и трагедия романа»3. Как полагает Г.И. Ребель, причина спора кроется в разных подходах к восприятию Онегина: если Белинский оценивал героя «с общечеловеческих, нравственно-психологических позиций», то Достоевский рассматривал его «сквозь идеологическую призму», как «социально-психологический феномен» (с. 20).
1 См.: Толстой Л.Н. Письмо Н.Н. Страхову // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. - М.., 2006. - Т. 62: Письма 1873-1879. - С. 269.
2 Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина // Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. - М., 1976-1982. - Т. 6. - С. 389.
3 Достоевский Ф.М. Пушкин (Очерк) // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. - Л.: Наука, 1984. - Т. 26. - С. 140.
Судьба Татьяны и ее выбор становятся отправным пунктом характеристики героев других романов русской классики. В монографии на примере Елены Стаховой (роман «Накануне») исследуется образ «тургеневской девушки» в сравнении с образом Татьяны. Во многом похожие на нее, тургеневские героини, «в конечном счете утверждают совершенно другую, не приемлемую для Татьяны Лариной, логику поведения и формулу судьбы. Героиням Тургенева смирение неведомо» (с. 47), - обобщает Г.И. Ребель.
На основе разных подходов автор рассматривает еще один «вечный литературный вопрос» - о «неизбежности разрыва» Наташи Ростовой и Андрея Болконского. Так, применяя «контекстуальный» подход, Наташу сравнивают с княжной Марьей. При этом их искушение Анатолем Курагиным обозначается как «женская инициация», благодаря которой обе героини в итоге переходят на новую ступень, обретая свое счастье с теми, кто дарит им «искомую гармонию» (с. 61).
На основе анализа образа Ильи Ильича Обломова ставится проблема соотношения заглавного героя с «другими» - т.е. живущими иначе, чем сам Обломов. Тема «других» важна как «пусковой механизм сюжета» (с. 73) и основа его композиции. Традиционно в качестве «других» указывают на Ольгу Ильинскую и Штольца. Последний при этом оценивается не просто как «другой», а как «абсолютный другой, Анти-Обломов» (с. 74), без которого существование самого Обломова было бы невозможно. В системе женских персонажей Ольга Ильинская противостоит бессловесной и жертвенной Агафье Пшеницыной. Так возникает антитеза: если Ольга становится для Обломова «вызовом», то Агафья - «призывом судьбы». «Стремление сдать попечение о своей участи кому-нибудь другому во многом определяет поведение Об-ломова на протяжении всего романа» (с. 87) и подталкивает его в сторону выбора «призыва» (т.е. Агафьи).
Далее Г.И. Ребель соотносит Базарова и Раскольникова как героев-идеологов, сравнивая масштаб этих личностей. Об этом размышляли многие, и в частности Д.И. Писарев, М.М. Бахтин, Г. А. Бялый, настаивая на том, что «у обоих романистов герой соз-
дан теорией, она господствует над ним, подчиняет его себе, становится его страстью, второй натурой»1 (с. 117).
Автор монографии не совсем соглашается с этой позицией, подчеркивая, что довод, верный относительно Раскольникова, неприменим к Базарову. Раскольников - человек одной идеи, «маниакальная личность»; Базаров же не ставит «разрешение мысли» во главу своего существования (с. 121). Поэтому героя Тургенева трудно обвинить в односторонности. Что касается масштаба личности, то Базаров - более масштабная фигура; он «обучаем» и способен измениться. В заключение указывается, что впечатление, произведенное на Достоевского творчеством Тургенева, в частности романом «Отцы и дети», предопределило «содержание и полемический накал творчества самого Достоевского» (с. 147).
Проблему личности еще одного героя Достоевского - князя Мышкина - и обстоятельств, повлиявших на его судьбу, исследовательница рассматривает на уровне романной структуры. Г.И. Ребель убедительно развенчивает устойчивое убеждение, что между князем Мышкиным первой части романа и князем в последующих частях нельзя поставить знак равенства. Она приводит доводы в пользу того, что князь с самого начала наделен не только высокодуховными качествами, но и вполне земной хваткой. Отдельно анализируется «поединок соперниц» за князя - Настасьи Филипповны и Аглаи Епанчиной. В совместных сценах Мышкина и Аглаи последняя сравнивается с умными и самоотверженными «тургеневскими девушками». Как у тургеневских героинь, на пути Аглаи к счастью встает таинственная и неуправляемая сила. В романе Достоевского это ее соперница, которая олицетворяет собой целую стихию и при этом существует в иной системе координат -мифологической, дохристианской. Автор называет Настасью Филипповну «страшной преступницей, или Федрой наоборот» (с. 190). Ее двойник Ипполит, пытающийся совладать с этой языческой стихией, также обречен на гибель. Таким образом, Настасье Филипповне и князю Мышкину не удается уйти от своей судьбы.
Возвращаясь к творчеству Л. Толстого, Г.М. Ребель сопоставляет роман «Война и мир» с произведениями Вольтера, в част-
1 Бялый Г.А. О психологической манере Тургенева // Рус. лит. - Л., 1968. -№ 4. - С. 42.
ности с его философской повестью «Простодушный». Таких героев, как Пьер Безухов, княгиня Друбецкая и фельдмаршал Кутузов, писатель сам называет «простодушными». Пьер является «классическим простаком», и его появление «задает одну из ключевых романных антитез» (с. 216). Именно потому, что Пьер простодушен, ему, а не его другу Андрею Болконскому, предназначена Наташа Ростова. Однако простодушие свойственно не только положительным героям Толстого, и в качестве примера приводится Элен Кура-гина.
Особое внимание уделено Николаю Ростову. Несмотря на кажущуюся простоту и посредственность, Николай наделен не меньшим чутьем, чем его сестра Наташа. Именно он достигает всего, к чему так мучительно шли Пьер Безухов и Андрей Болконский. Николай создает хозяйство, опорой которого стал «тот самый мужик, который, по Толстому, и есть средоточие национальной и исторической жизни» (с. 229). Опыт Николая соотнесен с итоговыми суждениями Вольтера в повести «Кандид»: «Будем работать без рассуждений - это единственное средство сделать жизнь сносною» (с. 230).
Вторая часть книги - «Типология героев». Автор подробно останавливается на статье Тургенева «Гамлет и Дон-Кихот», в которой, по мнению Г.М. Ребель, «дан ключ к построению системы персонажей русской литературы XIX в. поверх границ отдельных произведений и творчества отдельных писателей» (с. 244). В полученной схеме Дон Кихот и Гамлет - два полюса, и абсолютными выражениями этих типов являются Христос и Антихрист. В качестве героев «донкихотского» типа автор называет Чацкого, Инсарова, Савелия Туберозова. Князь Мышкин и Алексей Карамазов помещены в промежуточный между Дон Кихотом и Христом тип «положительно прекрасного человека», а князь К. из «Дядюшкиного сна» и полковник Ростанев отнесены к типу «несчастного идиота» (с. 245). Гораздо более многочисленна группа «русских Гамлетов». В творчестве Достоевского немало таких персонажей: Подпольный человек, Родион Раскольников, Николай Ставрогин, Иван Карамазов (с. 247).
Наиболее узнаваем вечный вопрос Гамлета «быть или не быть» в устах Раскольникова: «Тварь ли я дрожащая или право имею». К промежуточным вариантам между Гамлетом и Антихри-
стом отнесены Иудушка Головлев, Смердяков и Великий Инквизитор. Помимо этого, выделяются гибридные типы, сочетающие в себе Гамлета и Дон Кихота одновременно, и к ним причислены Ру-дин, Андрей Болконский, Пьер Безухов, Базаров. Последнего иногда называют «гамлетизирующим Дон Кихотом» (с. 253). Г.М. Ребель избирает определение «донкихотствующий Гамлет» и при этом замечает, что некоторые исследователи, к примеру М.М. Бахтин и Л.Я. Гинзбург, считают, что Базарова трудно ввести в какую-либо схему - настолько это сложная личность.
Еще один отдельный тип - Вечный Жид, или «лишний человек», а по Достоевскому, «скиталец» (с. 256). Таковы - Чацкий, Онегин, Печорин, Рудин, Базаров, Чичиков, Хлестаков, Ставрогин, Мышкин и др. Не особо прижился на русской почве тип Растинья-ка, или «делового человека». К ним отнесены старший и младший Адуевы, Глумов, Молчалин, Борис Друбецкой, Василий Курагин, Андрей Штольц. И венец схемы - «коренной национальный тип». Это, прежде всего, Илья Ильич Обломов. С ним сравнимы Николай Ростов и Константин Левин. В качестве отдельного явления вынесена «карамазовщина», прежде всего воплощенная в образе Дмитрия Карамазова.
Предложенная типология женских персонажей предлагает лишь одну, но при этом самую значимую, ветвь, именуемую «гнездом Татьяны». «Национальная архетипичность» Татьяны, в отличие от мировых образов Гамлета и Дон Кихота, обусловлена связью героини с народностью. Женский образ в каждой культуре уникален, ибо женщина - «кровная дочь народа» (с. 261). В творчестве самого Пушкина «гнезду Татьяны» принадлежат Маша Миронова и Марья Гавриловна - сильные и цельные натуры, наделенные верностью долгу. «Тургеневские девушки» (Наталья Ласунская, Ася, Лиза Калитина, Елена Стахова) также восходят к образу Татьяны. К ним примыкает Ольга Ильинская из романа Гончарова. «Тургеневским девушкам» в творчестве Тургенева противостоят так называемые «роковые» героини - Варвара Петровна Лаврецкая, княгиня Р. из романа «Отцы и дети», Мария Полозова. Еще один образ - «простушки», живущей в гармонии с предложенными обстоятельствами, - восходит к Ольге Лариной и наиболее выразительно воплощен у Тургенева на примере Фенечки, а у Гончарова -на примере Агафьи Матвеевны. Среди героинь Толстого автор вы-
деляет Наташу Ростову и Анну Каренину, противопоставив их в вопросе нравственного выбора. В творчестве Достоевского опосредованно, через образ «тургеневской девушки», с Татьяной соотнесены Дуня Раскольникова, Аглая Епанчина, Лиза Тушина и Катерина Верховцева. Единственная же героиня Достоевского, по мнению автора, выдерживающая сравнение с Татьяной напрямую, это - Соня Мармеладова.
В третьей части монографии - «Типология романных форм: Тургенев и Достоевский» - обобщается материал, касающийся творчества двух писателей, и дается сравнительный анализ двух жанровых форм идеологического романа. Наиболее интересными и продуктивными, по мнению автора, являются «парные» дефиниции. Например, у Пумпянского: роман лица (Тургенев) - роман поступка (Достоевский); у Бахтина: монологический роман (Тургенев, Толстой, Гончаров) - полифонический роман (Достоевский) (с. 284). Опираясь на все романное творчество Тургенева и Достоевского, автор предлагает в качестве основы сопоставления два дополняющих друг друга дифференциальных признака: 1) тип героя и структура его образа (способ изображения); 2) система персонажей и композиция сюжета, т.е. постановка героя в структуре романа (с. 288).
Анализ героев, начатый в первой части книги, расширяется за счет привлечения других произведений этих писателей. Принципиальное различие между двумя типами героев формулируется следующим образом: «У Тургенева исключительный герой не несет в себе "фантастического" элемента, он не является ни экспериментатором, как Раскольников, ни экспериментальной фигурой, как князь Мышкин, ни тем и другим одновременно, как Ставрогин» (с. 297).
В контексте всего романного творчества Тургенева и Достоевского автор монографии возвращается к проблеме героя и идеи. По мнению исследовательницы, у Достоевского все однозначно: главные герои - «порожденные идеей, придавленные и ею же съеденные персонажи», а вот отношения героев Тургенева с идеей гораздо многообразнее: «Есть и сформированные идеей (Рудин), и придавленные ею (Нежданов), и органически слиянные с ней (Инсаров)... есть Базаров, который значительно больше какой бы то ни было вообще идеи. и есть Лаврецкий, который, хотя и не столь
человечески масштабен, тоже выведен за рамки идеологического поля» (с. 336). Отмечается, что соотношение героя и идеи играет важную структурообразующую роль.
В завершение Г.М. Ребель рассматривает «жанровые формы идеологического романа», определяя суть различия двух романных форм: в идеологическом романе Тургенева «идея и носитель идеи проверяются жизнью», тогда как в идеологическом романе Достоевского «идея и ее носитель проверяются как бы лабораторным, экспериментальным путем» (с. 369).
С.А. Подофеденко
2019.02.018. К.А. ЖУЛЬКОВА. «МОСКОВСКИЙ ТЕКСТ» А.Н. ОСТРОВСКОГО. (Обзор).
Ключевые слова: А.Н. Островский; драматургия; Москва; Замоскворечье; захолустье; характер.
А.Н. Островский является поистине московским драматургом. По подсчетам А.И. Ревякина, из 47 опубликованных Островским при жизни оригинальных пьес «события двадцати семи происходят целиком в древней столице, действие трех исторических хроник частично совершается также в ней, происшествие одной пьесы протекает на подмосковной даче, и в десяти пьесах Москва упоминается»1. А по сведениям «Частотного словаря языка А.Н. Островского», в произведениях художественных и нехудожественных макротопоним Москва употреблен драматургом 2164 раза2 и относится к тысяче самых частых слов (5, с. 99).
Оценивая художественную картографию писателя, канд. фи-лол. наук О.Н. Купцова (МГУ, Москва) замечает, что в актуальном для литературы всего XIX столетия геопоэтическом споре-соперничестве между столицей древней и новой - Москвой и Петербургом - А.Н. Островский принял активное участие, однако его вклад в этот спор своеобразен: «На художественной карте Островского, своими контурами полностью не совпадающей ни с близкими ему славянофилами, ни с западниками, столица одна - Москва;
1 Ревякин А.И. Москва в жизни и творчестве А.Н. Островского. - М., 1962. -
С. 465.
2 А.Н. Островский. Энциклопедия. - Кострома: Кострома-издат; Шуя: Изд-во ФГБОУ ВПО «ШГПУ», 2012. - С. 581.
