CC BY
25
АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА ASPECTS OF RESEARCHING OF FICTION
УДК 801.3
Воронежский государственный архитектурно-строительный университет Кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и межкультурной коммуникации, Воронова Т.А.
Россия, г. Воронеж, тел. + 7(473)271-50-48; e-mail: tati82@inbox.ru
Voronezh State University of Architecture and Civil Engineering The chair of Russian language and cross-cultural communication, PhD, associate professor Voronova T.A. Russia, Voronezh, tel. +7(473)271-50-48; e-mail: tati82@inbox.ru
Т.А. Воронова
СЛОВЕСНЫЙ ОБРАЗ ТИЛЯ УЛЕНШПИГЕЛЯ В СТИХОТВОРЕНИЯХ Е. ЕВТУШЕНКО И Л. БОЧАРОВОЙ
При сравнительном анализе двух текстов выявляются лексические средства, при помощи которых создается поэтический образ Тиля Уленшпигеля, и обозначаются детали, за счет которых лирическое произведение соотносится с оригинальным текстом.
Ключевые слова: Уленшпигель, Шарль де Костер, Евтушенко, Лора Бочарова, текст, деталь, словесный образ
Т.А. Voronova
VERBAL IMAGE OF TILL EULENSPIEGEL IN POETIC WORKS BY E. EVTUSHENKO AND L. BOCHAROVA
In the course of comparative analysis of the two texts the lexical means which create the verbal image of Till Eulenspiegel are revealed and the details which correlate the poem to the original text are touched.
Key words: Eulenspiegel, Charles de Coster, Evtushenko, Lora Bocharova, text, detail, verbal image
Литературный персонаж, о котором пойдет речь в данной статье, не раз вдохновлял художников, хореографов, музыкантов, драматургов, кинематографистов, поэтов и т.д. (первым в этом списке деятелей искусства, разумеется, стоит имя Шарля де Косте-ра, ставшего не столько «отцом Тиля», сколько его гениальным популяризатором). В русскоязычной культуре образ фламандского пройдохи и бунтовщика был воспринят совершенно по-особому (причины этого носят, на наш взгляд, не столько литературный, сколько исторический характер). Обращение к данному герою представителей весьма далеких друг от друга поэтических направлений - гражданской поэзии и современного нео-фолка - тоже в каком-то смысле показательное явление.
© Воронова Т.А., 2013
Задача данного исследования - при сравнительном анализе двух текстов выявить лексические средства, при помощи которых создается поэтический образ Тиля Уленшпигеля, и обозначить детали, за счет которых лирическое произведение соотносится с исходным (прецедентным) текстом, т.е. романом Шарля де Костера.
Стихотворение Евгения Евтушенко «Монолог Тиля Уленшпигеля» (1965) и текст песни Ларисы (Лоры) Бочаровой «Уленшпигель» (1999) сближают прежде всего два мотива: передвижения, дороги и бессмертия главного персонажа. Оба автора изображают Уленшпигеля как вечного путешественника, который «никогда не умрет, по всему свету пройдет, ни в одном месте прочно не осев» [1]. У Е.Евтушенко это «менестрель, шагающий по свету налегке»; у Л. Бочаровой - «неисправимый балагур», который «ходит по свету» в «коротком дорожном плаще» и пыльных «остроносых башмаках».
Однако цель этого передвижения - тот краеугольный камень, та точка, в которой два автора, два представителя разных эпох кардинальным образом расходятся.
Обратим внимание, что в самом тексте Е. Евтушенко (в отличие от песни Л.Бочаровой) отсутствует прозвище героя, напоминающее о его эскападах, за которые оно и было получено: «Меня когда-то называли Тилем, И до сих пор - я тот же самый Тиль». Заметим в скобках: по тому же пути пошли и создатели фильма 1976 года «Легенда о Тиле»: «Возможно, выбрав вместо знаменитого прозвища данное при крещении имя, авторы хотели подчеркнуть, что героем их является не абстрактный образ человека-пересмешника, а именно живой, теплый, остро чувствующий боль, сострадание, страх, гнев, любовь, ненависть человек по имени Тиль» [2].
У Евтушенко Тиль - прежде всего справедливый мститель и судья («Мне кое с кем хотелось расквитаться. Не мог лежать я в пепле и золе. Грешно в земле убитым оставаться, Когда убийцы ходят по земле! <...> Да, палачи конечно постарели, Но все-таки я знаю, старый гёз, - Нет истеченья срокам преступлений, Как нет оплаты крови или слёз»), который отчасти берет на себя функции Бога - карает, возрождает убитых и призывает всех к ответу («И я искал убийц... Я стал за Бога. Я с детства был смиренней голубиц, Но у меня теперь была забота - Казнить своими песнями убийц. <...> Пускай в аду давно уже набито, Там явно не хватает «ряда лиц», И песней поднимаю я убитых, И песней их веду искать убийц!»).
Цель его нескончаемого передвижения по миру и лейтмотив всего стихотворения - «поиск убийц»; пожалуй, лишь орудие Тиля - «песня» - позволяет его образу не слиться с образом «палачей» и «убийц», против которых он предпринимает свой поход. Можно предположить, что ипостась, в которой выступает Тиль у Евтушенко - поэт и «менестрель», - отчасти проецируется автором на самого себя: это та роль, которую примеряет на себя его лирический герой, его поэтическое «я». Выбранный поэтом персонаж мировой литературы позволяет ему полнее и точнее выразить собственную идею. Этой же цели служат словесные «привязки» к роману де Костера: упоминание имени Неле, которая появляется в тексте лишь для того, чтобы главный герой высказал перед ней свое жизненное кредо («И я шептал своей любимой - Неле <...>: «Как может Бог спокойным быть на небе, Пока убийцы ходят по земле?»); одно из ключевых слов первоисточника - «гёзы» (И, словно мои преданные гёзы, <...> За мною шли каштаны и березы»); а также финальные строки стихотворения, в которых варьируется знаменитая фраза о «пепле Клааса»: «Чем больше я живу на этом свете, Тем больше пепла в сердце мне стучит!».
Сам же образ фламандского бунтаря проецируется Евтушенко на современность. Его Тиль приходит в мир «посреди двадцатого столетья»; поэтом проводится явная параллель между пытками инквизиции и зверствами фашизма: в стихотворении (написанном, что немаловажно, в год 20-летия Победы) возникают реалии иного периода истории - «трубы смерти» Дахау («Но, дымом восходя из труб Дахау, Живым я опускался на луга»), Бабий Яр («...убитый в Бабьем Яре, Я выбрался сквозь мертвые тела»), концлагеря («Убийцы дело знали назубок, Как в подземельях при Эскуриале, В концлагерях, придуманных дай бог!»). Образ Уленшпигеля у Евтушенко принципиально интернационален - воплощение «духа Фландрии» оказывается созвучным любой другой нации: «Я голландец. Я русский. Я француз. Поляк. Еврей». Голос Тиля - это голос человечества («Я человек - вот мой дворянский титул»), в истории которого меняются лишь внешние декорации, но не суть извечных конфликтов; его обвинения звучат «от имени Земли и всех галактик», т.е. в почти космическом масштабе. Таким образом, для Е.Евтушенко на первом месте стоит не национальное, а общечеловеческое содержание текста-первоисточника, который весьма свободно интерпретируется им в поэтическом контексте.
Текст песни Л. Бочаровой, созданный более чем тридцатью годами позже, - «продукт» совсем иной эпохи, и в нем автором ставятся совершенно иные поэтические задачи. Подчеркнутая простота стиля определяется прежде всего жанром - песня, звучащая в авторском исполнении; тема Уленшпигеля возникает на волне увлечения Средневековьем, столь характерного для многих современных бардов и исполнителей в стиле нео-фолк. Обращаясь к фламандским легендам и знаменитому роману, созданному на их основе, Л. Бочарова отбирает уже другие детали словесного изображения; сам текст становится более «концентрированным», сосредоточенным на деталях, из которой в воображении слушателей должна вырисовываться целая картина (в отличие от некоторой растянутости, характерной для поэтического текста Е. Евтушенко).
Текст, написанный Л.Бочаровой, можно рассматривать как поэтическую иллюстрацию к роману де Костера, однако такая точка зрения может показаться довольно поверхностной; правильнее было бы назвать его поэтическим переосмыслением исходного текста.
Интерпретация Л.Бочаровой проникнута гораздо большим лиризмом, чем «Монолог.» Е. Евтушенко; обилие восклицательных знаков сменяется спокойно повествовательной интонацией; здесь уже нет душераздирающих подробностей с оттенком садизма («Я был сожжен, повешен и расстрелян, На дыбу вздернут, сварен в кипятке») - на них намекает лишь строка «Корчится нищий в колесе», да и сама смерть «с перьями горлицы в косе», с которой предстоит встретиться (и, по всей видимости, разминуться) Уленшпигелю, больше напоминает его невесту (горлица, горлинка - традиционный образ любимой девушки или женщины).
Неоднократное повторение лексемы «колесо» и сам синтаксис песенного текста создают ощущение непрерывного движения: параллельное, отчасти анафорическое построение предложений («Густо смолят» - «Густо покрыты»; «Жгут корабли» - «Жжет свои опусы»; «Короток плащ» - «Короток сон»), среди которых преобладают простые предложения глагольного типа, вызывает ассоциацию с мельканием «дорожных картин» перед глазами путешественника, с быстрой сменой его кратких впечатлений.
Однако если у Евтушенко Тиль путешествует по свету с целью справедливого мщения, то у Лоры Бочаровой эта цель как бы вынесена за скобки. «Бунтарь и шут» присутствует в мире просто потому, что он есть и должен быть, о чем говорит ряд
73
эпитетов, при помощи которых образ Уленшпигеля вводится в текст: «неисправимый» - «неистребимый» - «незаменимый» - и, наконец, «правый». Здесь можно усмотреть отзвук легенды о семерых (т. е. семерых пороков, способных превратиться в семь добродетелей), в поисках которых де-костеровский Тиль и отправляется в путешествие -однако это всего лишь наша догадка, не подтверждаемая напрямую текстом.
Такие «определения» Тиля, как «балагур» и «шут», словно повисают в воздухе и не получают дальнейшего лексико-смыслового развития в тексте песни, оказываясь «ружьями, которые не выстреливают»; «бунтарство» Тиля также обрисовано вскользь, намеками - при помощи выражения «крепок кулак» и упоминания его соратников - гё-зов («Жгут корабли за дамбой гёзы»). Если в стихотворении Евтушенко Тиль предстает как довольно откровенный богоборец («У церкви я всегда ходил в опальных И доверяться Богу не привык»), то у Лоры Бочаровой эпитет «безбожная» в сочетании с «Фламандия» («Пеплом Фламандии безбожной Густо покрыты башмаки») выражает скорее отношение к ней тех, по чьей милости Уленшпигель отправляется в изгнание. Само выражение «пепел Фламандии» достаточно интересно: это не просто поэтическое обозначение пыли, которой обычно покрыты башмаки путешественника, и не только отсылка к фразе Тиля о «пепле Клааса, стучащем в сердце» - это даже не «пепел отца», а скорее «пепел отцов», метафора памяти и трагедии всей страны.
При подобной «пунктирности» стиля Л. Бочаровой к тексту-первоисточнику она все же ближе - несмотря на то, что ни один из традиционных спутников Тиля ею в текст песни не вводится. Так, «дамба» - это косвенный намек на родной город Уленшпигеля (именно так переводится название «Дамме»); сравнение персонажа с лисой («Лисьи следы читает егерь») - опять-таки отголосок роману де Костера («Нос и рот его точно делали две лисы, до тонкости изучившие искусство ваяния» [1]); упоминание корабля - отсылка к «морским» эпизодам романа.
Продолжая сравнивать два поэтических текста, можно отметить следующий момент. В стихотворении Е.Евтушенко Тиль Уленшпигель - персонаж, на котором «держится» весь текст: это его речь от начала и до конца, о чем заявлено уже в заголовке. В песенном тексте Л.Бочаровой главный герой присутствует. эпизодически: он то появляется, то исчезает. Однако, исходя из построения текста и его «кинематографично-сти», можно высказать мысль о том, что Тиль у Л. Бочаровой - скорее наблюдатель, чем активный деятель: смена «дорожных картин», о которой говорилось выше, происходит перед его глазами.
К словесному изображению этих картин Л. Бочарова подходит особенно тщательно. «Гражданин мира» у Евтушенко, ее Тиль передвигается в пространстве, в котором словно оживают картины голландских и фламандских мастеров. Скупые детали пейзажа, встроенные в текст, также рождают аналогичные ассоциации: это и «пенный вал», который «сносит плотину», и мельница («мельничный штурвал») - один из популярных символов Голландии, и «остроносые башмаки», и упоминание таверны и пива (знаменитое фламандское «буйство плоти»), и, наконец, снег - любимый фон многих голландских художников, в частности, широко известной картины «Охотники на снегу» Питера Брейгеля, чье имя упомянуто в тексте песни.
Ряд собственных имен, вводимый Л. Бочаровой, также связан с Голландией или же с фламандской культурой: Брейгель - один из представителей фламандской живописной школы; Спиноза - нидерландский философ; Сведенборг - шведский ученый и мистик, который «начал видеть странные сны», ставшие основой его духовной теории, как раз во время путешествия в Нидерланды [3]; Ван Гог - знаменитый голландский
74
художник. Мы приводим список этих имен в том порядке, в каком они следуют в тексте песни, обнаруживая определенную закономерность, а именно: в последовательности имен видна четкая хронология. Питер Брейгель (здесь, очевидно, Старший) - житель 16-го века, практически современник событий описанный в романе де Костера; деятельность Спинозы разворачивается век спустя; путешествие Сведенборга в Нидерланды и его знаменитое видение имело место в 1744 году; наконец, Ван Гог - художник 19-го века. Эти имена - своего рода «вехи» в странствии Уленшпигеля; Тиль передвигается не только в пространстве, но и во времени, постепенно видя будущее своей страны - таков поэтический замысел Лоры Бочаровой. «Перекресток всех дорог» - это «узел» эпох и культур, пространств и времен.
Отметим, что с именем визионера Сведенборга в тексте песни связан мотив сна: выражение «спит в колыбели» вполне понятно - последний год Спинозы и год рождения Сведенборга разделены всего десятью годами. Однако строка «Кто задремал в лесу у плеса?» словно сливает в одно легендарного Тиля и реального Сведенборга; «Все, что во сне ему приснилось, Выписал красками Ван Гог» - из текста не совсем ясно, к кому относятся эти слова, кто стоит за местоимением «он». Впрочем, в этой неясности есть определенный смысл: Тиль идет тем же «маршрутом» и видит те же сны (снова отсылка к эпизоду романа-источника об очарованном сне Тиля и Неле), что и представитель последующей эпохи.
Сходную мысль несет в себе и стихотворный текст Е. Евтушенко; однако выбор поэтических средств для воплощения авторского замысла напрямую зависит от жанра и идейного содержания создаваемого текста.
Библиографический список
1. Костер де, Шарль. Легенда об Уленшпигеле и Ламме Гудзаке, об их доблестных, забавных и достославных деяниях во Фландрии и других краях // http://www.lib.ru
2. Легенда о Тиле // http://www.kinopoisk.ru
3. Википедия - свободная энциклопедия // http://ru.wikipedia.org/wiki
References
1. Coster de, Charles. The Legend of Thyl Ulenspiegel and Lamme Goedzak // http://www.lib.ru
2. Legend of Till // http://www.kinopoisk.ru
3. Wikipedia - the free encyclopedia // http://ru.wikipedia.org/wiki
