CC BY
41
УДК 821. 161.1
Н. И. Бурнашева
«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная»:
из опыта толстоведа-текстолога
Текстологию нередко называют «вспомогательной», «второстепенной» наукой, обслуживающей науки «первого ряда»: литературоведение, историю литературы... Однако сегодня ученые, стремясь работать с точными текстами произведений, все чаще обращаются к текстологическим исследованиям. Дать точные тексты было призвано академическое издание Полного собрания сочинений Л. Н. Толстого, первый том которого вышел в 2000-ом году. Исследователи, готовящие к печати сочинения Толстого, сталкиваются с многочисленными трудностями.
Ключевые слова: текстология, рукопись, корректура, история текста, академическое издание сочинений Л. Н. Толстого, основной источник текста, ошибки текстологов.
N. I. Burnasheva
«Following the thoughts of a great man is the most interesting science»: from the experience of a Tolstoy textual critic
Textual criticism is sometimes called "auxiliary", "minor" science, serving "major" sciences such as Literary criticism, History of Literature, etc. However, more and more scientists nowadays seek to work with exact original literary texts and turn to textual research. Exact original texts can be found in the academic edition of Leo Tolstoy' s Complete Works (the first volume published in 2000). Researchers preparing the book for publication face a lot of difficulties.
Key words: textual criticism, manuscript, proofreading, history of text, academic edition of L. Tolstoy's works, main source of text, textual critics' mistakes.
Среди литературоведческих дисциплин есть наука, которая находится словно в тени больших филологических наук, но которая требует особых качеств ученого: умения правильно, внимательно и в высшей степени вдумчиво читать текст, не только печатный, но и рукописный; умения из нескольких, иногда многих, источников выбрать основной, самый авторитетный, источник текста произведения, на котором в дальнейшем будет строиться вся остальная работа при подготовке текста к печати; умения, в случае отсутствия датировки, по разного рода источникам датировать текст; умения «очистить» текст от постороннего вмешательства, например цензурного, или случайного неверного прочтения при наборе. И еще многих, многих умений требует «занимательная наука» текстология, которую порой даже ученые называют «второстепенной», «вспомогательной», обслуживающей «настоящие», «первого ряда» самостоятельные науки: литературоведение, историю литературы, языкознание, историю и др.
Текстологию считают самой точной наукой среди других литературоведческих наук: точные
имена, точные даты, точные тексты сочинений -это прерогатива текстологии. Настоящий ученый всегда заинтересован в такой точности. Вот почему текстологическое исследование должно быть не просто чем-то «вспомогательным», «попутным», тем более «второстепенным», а должно стать основой и опорой каждой серьезной научной филологической работы. И вот почему каждый исследователь должен быть знаком с основными принципами и правилами текстологического исследования, должен воспитать в себе привычку пользоваться не случайными текстами и изданиями, а текстами точными, текстологически выверенными. Именно об этом писал С. М. Бонди, полагая, что текстология «принадлежит к числу тех дисциплин, объединяемых собирательным понятием "литературоведение", которые стоят ближе всего к тому, что мы называем точными науками. Выводы текстологических исследований менее всего могут быть произвольными и субъективными» [2, с. 3].
В сущности неважно, в каком ранге числится эта наука и как к ней относятся в ученом мире. Главное, что без текстологических исследований
© Бурнашева Н. И., 2015
сегодня уже невозможно представить себе ни одну серьезную научную работу, связанную с изучением и изданием текстов художественных произведений. И прежде всего это касается историко-литературных и литературоведческих работ, в основе которых непременно лежат анализ текстов и проблемы, связанные с творческим процессом, то есть творческой лабораторией писателя.
«Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная» [8, с. 19], - это известное признание А. С. Пушкина вполне можно отнести к работе текстолога. Увы, далеко не всех исследователей, кому выпала судьба «следовать за мыслями» Л. Н. Толстого, «занимает» эта наука: отсюда и возникают «академические» тексты далеко не академического качества.
История текста иногда преподносит «сюрпризы», вдруг открывая ученому не замеченные прежде, но важные детали, нюансы. Так, например, в повести «Детство», описывая портрет одного из главных персонажей - сестры Николень-ки Иртеньева, «сестрицы Любочки», - Толстой довольно подробно рисует не лицо ее, а фигуру, походку, манеру держаться. Несколько странным кажется определение, данное русской девочке: «черномазенькая». Оно не раз вызывало недоуменные вопросы и у читателей, и у исследователей. Конечно, можно представить смуглый цвет кожи, темные волосы, темные глаза... Однако при изучении истории текста выясняется, что это определение в повести появилось случайно, в результате ошибки самого Толстого. В первой редакции Любочка была не «черномазенькая», а «черноглазенькая». Но, переписывая рукопись, Толстой не разобрал собственный почерк и это слово машинально прочитал как «черномазенькая»: буквы «г» и «л» при беглом чтении слились для него в одну букву «м» (что нередко бывает при соседстве этих букв в рукописи) - появилась «черномазенькая сестрица Любочка». А дальше так и переписывалась эта фраза и вошла в окончательный текст повести. Как поступить в данном случае: стоит ли «спорить» с окончательным текстом?
«Для того чтобы внести какие-то изменения в текст, который сам писатель считал последним, окончательным, - писала Л. Д. Опульская, -нужно в высшей степени бесспорно аргументировать необходимость этого изменения. Безусловно антинаучны и вредны теория и практика скептического отношения к последнему авторизованному тексту. В тщательной текстологической аргументации нуждается не столько этот
текст, сколько исправления, которые в него вносятся. Аргументация исправлений, между тем, даже не всегда присутствует» [7, с. 262-263]. В подобной ситуации нет ни малейшего смысла «спорить» с окончательным источником текста, потому что или сам автор не заметил эту ошибку, или ему понравилось это новое определение, и он решил оставить его в тексте повести.
Попытки такого «спора» с основным источником текста, так называемая «научная критика текста», у текстологов закономерны - порой это бывает справедливо и даже необходимо при установлении аутентичного текста. Однако нередко и стремление оспорить окончательный текст, внести хоть какую-то правку, пусть даже нарушая принципы текстологии. Такое недоверие, неуважение к основному источнику текста порой чревато досадными и даже грубыми ошибками исследователя, и потому необходим «максимум осторожности при внесении поправок по рукописям» [7, с. 271]. Приведем пример: подобные грубые ошибки внесены в текст рассказа «Альберт» в 3-м томе нового, академического, издания. Вот одна из них во второй главе рассказа: «Альберт остановился перед углом фортепьяно и плавным движением смычка провел по струнам. В комнате пронесся чистый, строгий (выделено нами. - Н. Б.) звук, и сделалось совершенное молчание» [17, с. 153]. В основном источнике текста [14, с. 368] -«...чистый, стройный звук...» (выделено нами. - Н. Б.). Эту замену комментатор не объяснил, а лишь сослался на автограф: «строгий звук - вместо: стройный звук (по А)» [17, с. 466]. Между тем как определение «стройный», появившееся здесь впервые, и по своему лексико-семантическому значению, и по музыкальным ассоциациям гораздо правильнее и органичнее в данном тексте. Да, в одной из ранних рукописей мелькнуло определение: «строгой звук». Но история повести очень непростая, последующей правки было много. Ни наборная рукопись, ни корректуры этого фрагмента текста не сохранились. Эпитет строгой в дошедших до нас рукописях появился лишь единственный раз в одном из автографов 1857 года [3]: в поисках нужного определения Толстой вписал это слово над строкой; других источников этой фразы - нет! Рукописи второго, особенно интенсивного, периода работы над «Альбертом» (1858 г.) не сохранились, и невозможно проследить, как в утраченных рукописях сложилась дальнейшая судьба этого слова. Автор сам правил корректуры рас-
сказа и, конечно, в текст вносил изменения. Но налицо лишь окончательный вариант в основном источнике текста. Не имея в распоряжении ни наборной рукописи, ни авторизованной корректуры, нельзя так решительно исправлять текст - это подлинный произвол: Толстой вполне мог сам изменить слово и в позднейших рукописях, и в корректурах. В подобных ситуациях, опираясь только на единственный случай в ранней рукописи, текстолог не имел права вносить исправления. Словно предупреждая подобных исследователей, Л. Д. Опульская писала, что «вносимая по рукописи или корректуре поправка <...> должна основываться, по крайней мере, на двух обязательных подтверждениях: 1) бесспорном доказательстве, что в изменении текста не мог принимать участия автор (устными и письменными распоряжениями и пр.); 2) доказательстве, что в данной или последующих стадиях работы писатель не авторизовал изменение (не вносил в соответствующее место какие-нибудь дополнительные исправления и т. п.)» [7, с. 271].
В том же 3-м томе в рассказе «Из записок князя Д. Нехлюдова. Люцерн» сделана поправка иного рода, но тоже довольно грубо искажающая текст Толстого. Рассказчик Д. Нехлюдов писал, как нищий музыкант, не получив за свое искусство от «безжалостно хохочущей» толпы ни копейки, направился к городу: «Я совсем растерялся, не понимал, что это все значит, и, стоя на одном месте, безмысленно смотрел в темноту, на удалявшегося крошечного человека, который, растягивая большие шаги, быстро шел к городу, и на смеющихся гуляк, которые следовали за ним» [13, с. 13]. Слово «безмысленно» именно так напечатано при первом издании рассказа; эта публикация принята за основной источник текста «Люцерна». Несколькими строками выше то же состояние героя передано другими словами: «без всякой мысли в голове» [13, с. 9]. Ни рукописи рассказа, ни корректуры не сохранились, но известно, что «Люцерн» печатался при активном участии автора: Толстой сам читал корректуры и вносил правку. Однако этим фактом текстологи пренебрегли, лишив читателей толстовского неологизма «безмысленно» (как следовало печатать согласно основному источнику текста), и, по их мнению, герой рассказа Нехлюдов смотрел «бессмысленно» [17, с. 134-135]. Но ведь «безмысленно» = «без всякой мысли в голове», бездумно; словари даже дают слово «безмыслие» [9, с. 44]) и «бессмысленно» (= тупо, неразумно) - не одно и то же.
Подобное с тем же словом случилось и в «Войне и мире»: на это место в тексте книги Толстого до сих пор исследователи не обращают внимания, в то время как резко бросается в глаза очевидная несообразность. В начале 2-го тома «Войны и мира» князь Андрей Болконский отправился по своим рязанским имениям: «Весною 1809-го года князь Андрей поехал в рязанские именья своего сына, которого он был опекуном.
Пригреваемый весенним солнцем, он сидел в коляске, поглядывая на первую траву, первые листья березы и первые клубы белых весенних облаков, разбегавшихся по яркой синеве неба. Он ни о чем не думал, а весело и бессмысленно смотрел по сторонам» («Война и мир», т. 2, ч. 3, гл. 1), - так начинается описание поездки Болконского в Юбилейном и во всех современных изданиях. Так напечатали и во второй серии т. 8 в том же академическом издании (с. 406).
Князь Андрей Болконский - один из главных и любимых героев Толстого, живущий «умом ума», как определил А. А. Фет. Едва ли кто поверит, что князь Андрей мог смотреть «бессмысленно»; Толстой имел в виду иное: князь Андрей ни о чем не думал и «безмысленно», то есть без всяких мыслей в голове, смотрел по сторонам. Первоначально в рукописи было: «...лениво смотрел по сторонам». Но, видимо, автора не устроил даже столь мелкий негативный штрих, и в корректуре он поправил: «весело и безмысленно смотрел по сторонам» [4]: этот толстовский неологизм уже в первом издании ошибочно превратился совсем в другое слово (вставлена буква с - безсмысленно), с явно негативным значением: бессмысленно = тупо, неразумно. Толстой не заметил - так и стало печататься. А мог ли князь Андрей смотреть бессмысленно, тупо?
Л. Д. Опульская считала, что «проблемы текстологии Л. Н. Толстого полностью далеко еще не решены. Нужно академическое издание всех его художественных произведений, где коллектив специалистов-текстологов провел бы исчерпывающую работу» [6, с. 111]. Работа над академическим изданием сочинений Толстого началась в 1988 г.; в 2000 г. вышел первый том. Через три года не стало Л. Д. Опульской, руководителя и вдохновителя всей этой огромной работы; не состоялся и «коллектив специалистов-текстологов»: кто-то ушел на пенсию, кто-то - из жизни, кто-то - из ИМЛИ.
Одна из очевидных проблем для исследователя, готовящего к изданию сочинения Толстого, -написание в текстах имен числительных. Как
известно, в автографах писатель практически всегда числительные писал цифрами. Начиная с первопечатных текстов и кончая нашими современными изданиями, почти все числительные даются в вербальном варианте и приводятся к абсолютно литературному, грамматически правильному виду, что порой противоречит самой фактуре того или иного персонажа, если эти цифры появляются в прямой речи. Так, в рассказе «Записки маркера» безграмотный рассказчик, маркер, очень правильно, безукоризненно четко выговаривает все числительные, безупречно склоняя и употребляя их в разных падежах: например, «по пятидесяти целковых партию играют», - так печатал «Современник» [10, с. 10] и то же повторял сборник «Для легкого чтения», тогда как в автографе стояла цифра (в сохранившейся рукописи это «30»); «не получить мне семисот рублей» [10, с. 19] - читаем во всех печатных текстах, в то время как в автографе опять цифра («1 000»). В этих случаях важно не числовое значение цифры (его Толстой изменил, видимо, в наборной рукописи), а сам факт написания числа - цифрой. Полагаем, что в подобных случаях, когда числительные звучат в прямой речи персонажей, текстолог не погрешит против правды, если оставит в тексте эти цифровые обозначения. Гораздо хуже, когда исследователь навязывает читателю свое прочтение толстовских цифр. Так случилось с повестью «Два гусара» (т. 3). Корнет Ильин проиграл казенные деньги, у него «из казенных недоставало уже двух с половиною тысяч» (глава II) [17, с. 12; выделено нами. - Н. Б. ]. В той же главе на соседней странице уже иначе: «из казенных недоставало две с половиной тысячи рублей» [17, с. 13; выделено нами - Н. Б.]. В основном источнике текста во втором случае числительное означено цифрой [12, с. 12]. Так и следовало оставить: рукописи повести не сохранились, но там наверняка была цифра. Здесь же ситуация курьезная: текстолог забыл, что глагол «недоставать» управляет родительным падежом: недоставало кого? чего? Не взглянул и на соседнюю страницу - вышла ошибка. Правильно: «недоставало двух с половиной тысяч рублей». Но кто знает, как сам автор записал бы это словами: может быть, «двух тысяч пятисот рублей». Выводя числительные словами, текстолог рискует навязать читателю вместо толстовского свое прочтение цифр, а то и обнаружить свой невысокий уровень грамотности, как в данном случае.
В текстах некоторых произведений встречаются случаи, когда, несмотря на отсутствие рукописей и корректур, в результате анализа самого текста приходится констатировать наличие в нем ошибки, хотя нет ни одного источника текста, подтверждающего необходимость поправки. Такие исправления (конъектуры) могут быть вызваны пропуском слова в основном источнике текста, опиской автора в автографе, ошибкой наборщиков и прочими обстоятельствами, не имеющими отношения к творческому процессу. В таких случаях иногда на помощь приходит реально-исторический контекст. В рассказе Толстого «Севастополь в августе 1855 года», в 25-й главе, «два моряка», находясь «на холме телеграфа», «между Инкерманом и Северным укреплением», с Северной стороны смотрят на противоположную сторону бухты, на Севастополь. Далее идет изумительное по своей поэтичности описание панорамы города на фоне гор и моря: «Севастополь, все тот же, с своей недостроенной церковью, колонной, набережной, зеленеющим на горе бульваром и изящным строением библиотеки, с своими маленькими лазуревыми бухточками, наполненными мачтами, живописными арками водопроводов <...> виднелся на той стороне бухты» [11, с. 116; в «Современнике» это глава XXII]. Все в этом описании соответствует действительности, кроме одного: не ясно, о какой «колонне» идет речь (небольшая колонна, памятник затонувшим кораблям, появилась в бухте много лет спустя, а потому, конечно, не ее имел в виду Толстой в 1855 г.). Ни в фундаментальных трудах о севастопольской обороне Э. И. Тотлебена, М. И. Богдановича, П. А. Зайончковского, ни в мемуарной литературе, ни в переписке участников обороны Севастополя ни разу не упомянуто это архитектурное сооружение. Не запечатлена никакая «колонна» ни в рисунках мемуариста и художника Н. В. Берга, ни на одной из сохранившихся фотографий русских, французских и английских фотографов. Не обозначен этот городской объект даже на картах города начала и середины 1850-х гг. Судя по описанию Толстого, эта «колонна» должна была находиться на Городской стороне Севастополя где-то в непосредственной близости от «недостроенной церкви» (то есть Владимирского собора) и «набережной», если следовать за скользящим взглядом наблюдателя с Северной стороны. Не было в Севастополе такой колонны! Но была и есть по сегодняшний день «колоннада» - знаменитая колоннада Графской пристани,
своеобразная визитная карточка города. Этот видный памятник архитектуры был сооружен в 1846 г. у северной оконечности Городской стороны Севастополя, у выхода Южной бухты в Большую Севастопольскую бухту. Эта колоннада непосредственно соединена с набережной широкой красивой лестницей, спускающейся к пристани. Колоннада Графской пристани отчетливо видна с той точки «холма телеграфа» на Северной стороне, откуда ведут наблюдение «два моряка» в 25-й главе. Даже в самые последние дни обороны города, превращенного в руины, эта колоннада, судя по фотографиям того времени, стояла, почти не разрушенная войной: бастионы, редуты и прочие военные укрепления находились на значительном расстоянии от нее, а сама по себе колоннада не представляла для противника никакого стратегического интереса и не была для него мишенью. Трудно представить, что «два моряка» уловили многое в панораме «гордого Севастополя», но не увидели самое заметное и символическое - несокрушимо стоящую колоннаду Графской пристани. Едва ли мог Толстой обойти вниманием этот символ непобедимости Севастополя. Текстологи не имеют в распоряжении рукописей 25-й главы: самый ранний ее текст дошел до нас в корректурных гранках рассказа, где и появилась некая «колонна». Эта «колонна» прошла через публикацию в «Современнике», сохранилась в тексте «Военных рассказов» и во всех последующих изданиях «Севастополя в августе 1855 года», тогда как есть все основания полагать, что в печатном тексте, в корректурных листах, была допущена ошибка, которую не заметил автор, просматривая корректуры. «Я так знаю наизусть, что не могу видеть» подобные ошибки [15: Т. 61, с. 325], - это признание Толстого в начале 1870-х гг. могло бы появиться и в середине 1850-х гг. Конечно, не исключено, что еще в наборной рукописи этой главы автор допустил описку, но более всего вероятна ошибка набора. О таких случаях писал Д. С. Лихачев, анализируя ошибки прочтения переписчиками и наборщиками рукописного текста: «Особенно часты неверные прочтения форм слова - их суффиксов, окончаний и пр. <...> Как правило, переписчик принимает трудное, малознакомое, редкое, устарелое слово за легкое, знакомое, часто употребляющееся, новое. Поэтому, восстанавливая правильное чтение, текстолог обычно идет от легкого чтения к трудному, от знакомого для писца к малознакомому ему или незнакомому, от обыч-
ного к необычному» [5, с. 26]. Так довольно редкое «колоннадой» при наборе превратилось в легкое и понятное «колонной». О подобных ситуациях упоминал и Б. В. Томашевский, приводя в своей работе «Писатель и книга» «классификацию опечаток», наиболее частыми из них он считал «пропуски отдельных букв»: «Обычно пропускаются буквы внутри слова, особенно если этот пропуск не отражается значительно на смысле фразы» [18, с. 24]. Такие опечатки ученый считал «наиболее опасными», ибо это «опечатки осмысленные, дающие в результате новый текст и новый смысл» [Там же, с. 34].
«Всякая конъектура должна быть многосторонне оправдана» [5, с. 39], - утверждал Д. С. Лихачев. Эта мысль конкретизирована в рассуждениях С. М. Бонди о рукописях Пушкина: «Достоверность конъектуры (или, во всяком случае, максимальная вероятность ее) доказывается, во-первых, качеством полученного текста (правдоподобием его) и, во-вторых, п р а в д о -п о д о б и е м , у б е д и т е л ь н о с т ь ю о б ъ-я с н е н и я о п р и ч и н а х п о р ч и т е к-ста в подлиннике . О последнем требовании нередко забывают, между тем оно крайне важно» [1, с. 592]. Что касается «последнего требования», достаточно вспомнить, в какой спешке набирался «Севастополь в августе 1855 года» для публикации в № 1 «Современника» за 1856 год, как автор досылал текст этой главы вдогонку уже сданной рукописи, как в типографии разделили рукопись между восемью наборщиками, а последние страницы даже разрезали для ускорения набора, как Некрасов торопил с рукописью рассказа и чтением корректур. «Правдоподобие» же и «качество полученного текста» не могут вызвать сомнений, ибо отвечают исторической достоверности и общему пафосу рассказа о последних мгновениях сопротивления и несокрушимости Севастополя. Согласно введенному конъектурному исправлению текст интересующей нас фразы должен выглядеть так: «Севастополь, все тот же, с своей недостроенной церковью, колоннадой, набережной, зеленеющим на горе бульваром и изящным строением библиотеки, с своими маленькими лазуревыми бухточками, наполненными мачтами, живописными арками водопроводов <...> виднелся на той стороне бухты» [16, с. 174]. Без сомнения, только с введением этой конъектуры восстанавливается подлинное авторское чтение текста 25-й главы «Севастополя в августе 1855 года».
Серьезные вопросы встают перед текстологом и в связи со знаками препинания. Это отнюдь не мелочи. Приведем лишь два примера. В 3-м томе - оплошность в повести «Два гусара» (8 глава): Ильин благодарит графа Турбина: «схватил руку графа и начал жать ее». Турбин кричит ему: «Убирайся!», тут же обращаясь к цыгану Илюшке: «Илюшка!.. слушай меня... на вот тебе деньги...». Рукописи повести не сохранились, и за основной источник текста в данном случае принимается первопечатный текст, то есть текст в «Современнике» [12, с. 5-63], где обращение к двум разным лицам ошибочно слилось в одно: «Убирайся, Илюшка!» [Там же, с. 34]. В Юбилейном издании старший сын Толстого С. Л. Толстой, готовивший текст повести к печати, исправил эту несообразность, правильно расставив знаки: «Убирайся! Илюшка!..» [15: Т. 3, с. 172]. Заметим, что не раз, подготавливая вместе с С. А. Толстой для издания тексты ранних сочинений Толстого, еще при жизни отца, Сергей Львович консультировался с ним, о чем есть записи у Д. П. Маковицкого (в «Яснополянских записках»). Ошибку основного источника текста следовало непременно исправить по Юбилейному изданию, но современные текстологи не услышали толстовский текст - ошибку перенесли в академический том.
Исследователи настолько глухи, что, в другом случае, сами насаждают ошибки, правят Толстого, искажая и язык, и самую мысль писателя. В рассказе «Альберт» музыкант жалуется, что у него ничего нет, он беден; в основном источнике текста читаем: «ничего платья нет, квартиры нет, скрипки нет» [14, с. 379]. Не понравилось «ничего платья нет» (т.е. нет сюртука, рубашки или манишки, панталон) - ставят тире: «ничего -платья нет, квартиры нет, скрипки нет» [17, с. 32]. Никакой аргументации исправлений текстолог не дает, а текст безнадежно испорчен!
Толстой «необыкновенно дорожил своим языком» и, «несмотря на всю кажущуюся небрежность и неровность его слога, он обдумывал каждое свое слово, каждый оборот речи не хуже самого щепетильного стихотворца» [15: Т. 20, с. 643], - писал Н. Н. Страхов. Л. Д. Опульская считала, что «в языке художественного произведения нет мелочей, поэтому даже "мелкие" поправки <...> существенны и важны. Но для решения этих сложных и чрезвычайно тонких, ответственных проблем важно знать всю историю текста, все детали творческого процесса и постоянно соотносить эти сведе-
ния со знанием художественной системы, поэтики, языка писателя и его эпохи» [6, с. 107]. Увы, таковых знаний нет. Как защитить Толстого от современных текстологов-геростратов?
Библиографический список
1. Бонди, С. М. О чтении рукописей Пушкина [Текст] / С. М. Бонди // Известия АН СССР. ООН. - 1937. - № 2-3.
2. Бонди, С. М. Черновики Пушкина. Статьи 1930-1970 гг. [Текст] / С. М. Бонди. - М. : Просвещение, 1971.
3. Гос. музей Л. Н. Толстого. Отдел рукописей. «Альберт» [Текст]. - Оп. 4, л. 4-4 об.
4. Государственный музей Л. Н. Толстого. Отдел рукописей. «Война и мир». Корректура первого издания [Текст]. - Т. 3. Ч. 1. Гл. 1.
5. Лихачев, Д. С. Текстология. Краткий очерк [Текст] / Д. С. Лихачев. - М. ; Л., 1964.
6. Опульская, Л. Д. Актуальные вопросы текстологии художественных произведений Л. Н. Толстого [Текст] / Л. Д. Опульская // Яснополянский сборник 1986. - Тула, 1986.
7. Опульская, Л. Д. Некоторые итоги текстологической работы над Полным собранием сочинений Л. Н. Толстого [Текст] : сборник статей / Л. Д. Опульская // Вопросы текстологии. - М., 1957.- С. 247-288.
8. Пушкин, А. С. Арап Петра Великого [Текст] / А. С. Пушкин // Пушкин А. С. Собрание сочинений: в 10 т. - Т. 5. - М., 1962.
9. См., например: Русский орфографический словарь / РАН. Институт русского языка им. В. В. Виноградова / О. Е. Иванова, В. В. Лопатин (отв. ред.), И. В. Нечаева, Л. К. Чельцова. -2-е изд., испр., доп. - М., 2007.
10. Современник. 1855. № 1.
11. Современник. 1856. № 1.
12. Современник. 1856. № 5.
13. Современник. 1857. № 9.
14. Современник. 1858. № 8.
15. Толстой, Л. Н. Полное собрание сочинений: в 90 т [Текст] / Л. Н. Толстой. - М. ; Л., 1928-1958.
16. Толстой, Л. Н. Художественные произведения: в 18 т. - Т. 2. 1853-1856 [Текст] / Л. Н. Толстой // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: в 100 т. - М. : Наука, 2002.
17. Толстой, Л. Н. Художественные произведения: в 18 т. - Т. 3. 1856-1859. [Текст] / Л. Н. Толстой // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: в 100 т. - М. : Наука, 2007.
18. Томашевский, Б. В. Писатель и книга. Очерк текстологии [Текст] / Б. В. Томашевский. -Л., 1928.
Bibliograficheskij spisok (in Russ)
1. Bondi, S. M. O chtenii rukopisej Pushkina [Tekst] / S. M. Bondi // Izvestija AN SSSR. OON. -1937. - № 2-3.
2. Bondi, S. M. Chernoviki Pushkina. Stat'i 1930-1970 gg. [Tekst] / S. M. Bondi. - M. : Prosveshhenie, 1971.
3. Gos. muzej L. N. Tolstogo. Otdel rukopi-sej. «Al'bert» [Tekst]. - Op. 4, l. 4-4 ob.
4. Gosudarstvennyj muzej L. N. Tolstogo. Otdel rukopisej. «Vojna i mir». Korrektura pervogo izdanija [Tekst]. - T. 3. Ch. 1. Gl. 1.
5. Lihachjov, D. S. Tekstologija. Kratkij ocherk [Tekst] / D. S. Lihachjov. - M. ; L., 1964.
6. Opul'skaja, L. D. Aktual'nye voprosy tekstologii hudozhestvennyh proizvedenij L. N. Tolstogo [Tekst] / L. D. Opul'skaja // Jasnopoljanskij sbornik 1986. - Tula, 1986.
7. Opul'skaja, L. D. Nekotorye itogi teksto-logicheskoj raboty nad Polnym sobraniem sochinenij L. N. Tolstogo [Tekst] : sbornik statej / L. D. Opul'skaja // Voprosy tekstolo-gii. - M., 1957. - S. 247-288.
8. Pushkin, A. S. Arap Petra Velikogo [Tekst] / A. S. Pushkin // Pushkin A. S. Sobra-nie sochinenij: v 10 t. - T. 5. - M., 1962.
9. Sm., naprimer: Russkij orfograficheskij slovar' / RAN. Institut russkogo jazyka im. V. V. Vinogradova / O. E. Ivanova, V. V. Lopatin (otv. red.), I. V. Nechaeva, L. K. Chel'cova. - 2-e izd., ispr., dop. - M., 2007.
10. Sovremennik. 1855. № 1.
11. Sovremennik. 1856. № 1.
12. Sovremennik. 1856. № 5.
13. Sovremennik. 1857. № 9.
14. Sovremennik. 1858. № 8.
15. Tolstoj, L. N. Polnoe sobranie sochine-nij: v 90 t [Tekst] / L. N. Tolstoj. - M. ; L., 1928-1958.
16. Tolstoj, L. N. Hudozhestvennye proizvedenija: v 18 t. - T. 2. 1853-1856 [Tekst] / L. N. Tolstoj // Tolstoj L. N. Polnoe sobranie sochinenij: v 100 t. - M. : Nauka, 2002.
17. Tolstoj, L. N. Hudozhestvennye proizvedenija: v 18 t. - T. 3. 1856-1859. [Tekst] / L. N. Tolstoj // Tolstoj L. N. Polnoe sobra-nie sochinenij: v 100 t. - M. : Nauka, 2007.
18. Tomashevskij, B. V. Pisatel' i kniga. Ocherk tekstologii [Tekst] / B. V. Tomashevskij. - L., 1928.
Дата поступления статьи в редакцию: 30.05.2015 Дата принятия статьи к печати: 03.09.2015
