CC BY
58
В. К. Волков (Москва)
Славянская идея и русское национальное самосознание
В русской общественной мысли и национальном самосознании существуют три проблемы, вокруг которых вот уже более полутора веков не стихают страсти. Каждая из них выражена дихотомией. Это — «Россия и Запад», «Россия и Восток», «Россия и славянский мир». Возникнув в разное время и получив различные толкования, ныне эти три проблемы составляют своего рода треугольник (отнюдь не равнобедренный!), в котором пульсирует вечно живая мысль.
Обращение к ним еще в первый половине XIX в. было связано преимущественно с такими двумя течениями русской общественной жизни, как славянофилы и западники. Споры между ними шли о перспективах общественного, экономического и политического развития России, т. е. по проблемам историко-философской интерпретации национально-государственных интересов страны. Прозвище «славянофилы», воспринимавшееся первоначально как шутливое, своим происхождением обязано критике сторонниками этого направления петровских преобразований, идеализации допетровской Руси. В ее основе — превознесение достоинств сельской крестьянской общины, которая якобы поможет стране избежать участи «гнилого Запада». Последнюю иллюзию разделяли, впрочем, также Герцен и другие западники, а позднее народники и революционеры-демократы. Ранние славянофилы (И. Киреевский, Хомяков и др.) были мыслителями скорее консервативного и определенно религиозного толка. Отсюда их внимание к зарубежным православным народам, к южным славянам и грекам.
То, что вошло в историю под названием «славянская идея», уходит корнями в далекое прошлое. Осознание общности славянских народов прослеживается на всем протяжении их письменной истории, подтверждается древними памятниками (например, «Повестью временных лет» на Руси). Сам же термин «славянская общность», «славянское единство» и другие сходные определения вошли в оборот уже в средневековье, особенно в XVI и XVII вв., в среде южных и западных славян, более
конкретно - у чехов и хорватов. Наиболее известным представителем той эпохи следует признать Юрия Крижанича. Дальнейшее же развитие эти идеи и связанная о ними терминология получили в новое время, в период национального возрождения славянских народов. Именно тогда славянская идея стала составной частью их национального самосознания, а терминология пополнилась понятиями «славянская взаимность», «славянская солидарность» и др. Эти словосочетания (и определяемые ими идейные течения) зародились в чешской и словацкой общественной жизни и быстро получили распространение в научной и публицистической литературе других славянских народов, в том числе и в России.
Надо особо оговорить, что вся эта терминология отличалась расплывчатостью и неопределенностью, создававшими условия для самых различных толкований, что порождало многочисленные недоразумения. Их политическая интерпретация приводила к спорам даже среди единомышленников. Для противников же этих идей открывались возможности для недобросовестных спекуляций и попыток их дискредитации. Во второй половине XIX в. основным противником славянских движений, имевших целью национальное возрождение славян и их равноправное положение, стал радикальный немецкий национализм пангерманского толка. Именно в среде пангерманцев родился спекулятивный термин «панславизм», вобравший в себя враждебность к славянским народам и откровенную русофобию. Изначально спекулятивный и одиозный, он превратился в боевой лозунг антирусских и антиславянских планов и действий германского империализма, вошедших в историю под названием политики «Дранг нах Остен». Особое распространение панславизм получил после объединения Германии в 1871 г. в результате победоносной франко-прусской войны. Со временем он все более и более приобретал характер пропагандистского стереотипа для обозначения русской угрозы Европе. Накануне и в годы первой мировой войны его раздули до невероятных размеров и придали ему формулировку «Панславизм - мировая угроза».
О развитии идей «славянской взаимности», национальных программах славянских народов, их общественных и политических движениях написаны горы книг на разных языках. Однако в условиях второй половины XIX - первой трети XX в. особое значение имела литература на немецком языке, который играл тогда в мировой науке примерно такую же роль,
как в наши дни английский. Усилиями пангерманцев термин «панславизм» прижился в науке и стал синонимом самых реакционных и экспансионистских планов России по отношению к Европе и другим славянским народам. Был он воспринят и в дореволюционной русской науке, не сумевшей раскрыть его подлинное предназначенье. Широкое использование этого термина Марксом и Энгельсом для дискредитации царизма, в котором они видели «жандарма Европы», предопределило его живучесть и в советском обществоведении.
После поражения в Крымской войне и в условиях общественного брожения, вызванного отменой крепостного права часть русского общественного мнения восприняла точку" зрения о вечной вражде Европы по отношению к России. Наиболее ярким выражением такого мировоззрения стала книга Н.Я. Данилевского «Россия и Европа», появившаяся вначале в журнальном варианте (1869 г.). Причину этой враждебности автор усмотрел в различии «культурно-исторических типов» германо-романского мира и мира славянского. Рассуждения о возможности и даже неизбежности столкновения этих двух цивилизаций приводили его к выводу о целесообразности образования славянскими народами общего федеративного государства с Россией во главе и Константинополем в виде столицы. Любопытно заметить, что сходное в теоретическом плане видение развития человечества в близком будущем как столкновения цивилизаций уже в наши дни, в середине 90-х годов, развил американский ученый С. Хантингтон, с той разницей, что его схема носит глобальный характер.
Несмотря на вспыхнувшую полемику вокруг книги Данилевского и его идей, они не стали основой для каких-либо практических шагов. Правящие круги относились к ним о подозрением, демократические слои общества не восприняли их. Славянская же идея развивалась в других формах. Возникшие тогда в России славянские комитеты, в которых объединялись деятели различной ориентации, но преимущественно правой половины политического спектра, особенно наглядно проявили себя в период Восточного кризиса 1875-1878 гг. и сыграли заметную роль во вступлении России в войну с Турцией, приведшую к освобождению Болгарии от османского ига, а также к изменениям статуса и места в системе международных отношений Сербии, Черногории, Румынии и Греции.
Позднее, уже в начале XX в., чувство славянской взаимности способствовало вступлению России в первую мировую
войну, хотя мнение, будто она вступила в войну ради защиты Сербии, односторонне и явно недостаточно обоснованно.
Славянская идея становилась все больше составной частью национально-государственных интересов России и славян в других странах. К тому времени она окончательно оформилась как система взглядов на желательное взаимодействие и сотрудничество славянских народов в различных областях - в политической, экономической, культурной, научной сферах и т. д. Естественно, все существовавшие тогда общественные слои и политические силы трактовали такие возможности по-разному, что позволяет говорить о своеобразии национальной идеологии каждого славянского народа.
Славяне никогда не были особенно дружной семьей. Еще Пушкин писал об «извечном споре славян между собою», имея в виду прежде всего русско-польские отношения. Высоко оценивая всегда культурное сотрудничество и достигнув успехов в этой области, они серьезно расходились в решении политических проблем. Только общая угроза побуждала славян к взаимодействию. Таковая в начале XX в. олицетворялась для них германской экспансией на Востоке и Юго-Востоке Европы. Ее ощущали чехи и поляки, сербы и хорваты, словаки и словенцы. Она будила тревогу в России. В этих условиях родилось неославистское движение, признававшее равенство в славянском мире православия и католицизма, призывавшее к общности и единству перед лицом общего врага и стоявшее на позициях самостоятельного развития каждого славянского народа, а также тех соседних народов, которые захотели бы присоединиться к «славянскому миру». Однако обострение обстановки на мировой арене (аннексия Боснии и Герцеговины, политические кризисы в Европе), а также старые противоречия (особенно польско-русские, привели к распаду неосла-визма, сумевшего за время своего существования организовать несколько международных съездов.
Если обратиться к событиям XX в., то первая мировая война вызвала в России первоначально патриотический подъем и взрыв славянских чувств. Однако постепенно затяжка войны, неудачи на фронтах, особенно в течение 1915 г., большие потери в живой силе и экономические трудности стали вызывать усталость в стране.
Дальнейшие внутренние потрясения — свержение царизма, слабость Временного правительства и последовавшая «красная смута» привели к Октябрьскому перевороту и гражданской
войне. В антивоенной риторике большевиков не было места славянским мотивам. Теория и практика классовой борьбы подминали под себя национальные чувства. В задачу доклада не входит изложение хода событий. Однако следует констатировать, что Октябрьская революция и установление коммунистического режима положили начало более чем 70-летнему периоду, когда вся страна стала полем социальных и национальных экспериментов. Так называемая ленинская национальная политика пресекала развитие идей славянской взаимности. Эти идеи долгие годы преследовались как проявление идеологии, чуждой коммунистической. Больше того: большевики совершили национальное расчленение России, в первую очередь ее славянского ядра. Их методы до сих пор не осознаны и плохо изучены, либо представлены в кривом зеркале официальной идеологии. Сам этноним «русские», на протяжении веков использовавшийся всеми ветвями восточнославянского этноса -и великорусами, и белорусами, и малорусами (украинцами) -как самоназвание, в советскую эпоху стал применяться только по отношению к первым. Политика социального геноцида последовательно проводилась против тех слоев населения, которые были или могли быть носителями российской государственности и славянских идей. Понесенные тогда и позже утраты не восполнены и по сей день.
Все это не помешало сталинскому руководству обратиться к национальной и славянской символике, когда гитлеровская Германия напала на Советский Союз. Инстинкт самосохранения коммунистического режима сработал безотказно. Люди старших возрастов помнят появившуюся тогда песню «Священная война» на музыку Александрова. Слова ее были напечатаны в центральных газетах в первые дни войны. Под ними стояла подпись Василия Лебедева-Кумача. На деле же они принадлежали Александру Адольфовичу Воде, гимназическому учителю города Рыбинска Ярославской губернии, горячему русскому патриоту, носившему фамилию своих предков, выходцев из Франции, который написал их еще в 1916 г. Появление песни в начале Отечественной войны перебрасывало символический мост между первой и второй мировыми войнами. И так же, как Лебедев-Кумач украл чужие стихи, сталинское руководство украло чуждые ему идеи славянского единства, чтобы использовать их в борьбе против германского фашизма. Проведение всеславянских митингов, создание Все-
славянского комитета в Москве, его широкая пропагандистская деятельность нашли отклик среди русского и других славянских народов. Они инстинктивно почувствовали германскую угрозу. Она была реальна. Сохранились документы о нацистских планах «нового порядка» в Европе. Уже в годы войны они стали реализовываться. Вошла в историю гитлеровская политика уничтожения евреев, так называемый холокост. Менее известен так называемый «Генеральный план „Ост"», предусматривавший очищение Восточной' Европы от славянских народов для обеспечения «жизненного пространства» германской расе господ. Созданный нацистами чудовищный механизм массового уничтожения людей показал, что они готовы были осуществить планы другого, «славянского холокоста», многократно превосходившего по масштабам первый. Только полный разгром гитлеровской Германии, в который наибольший вклад внесли именно славянские народы, особенно русские, украинцы и белорусы, спас их от готовившейся участи.
Послевоенный период составил особый этап в развитии всех славянских народов. Все они без исключения вошли в «социалистических лагерь». Это обстоятельство побудило коммунистические партии в славянских странах использовать популярное т.огда «новое славянское движение» для укрепления своей власти и упрочения устанавливавшихся режимов. В декабре 1946 г. в Белграде состоялся Славянский конгресс подтвердивший эти намерения. Однако инструментальный характер идей славянской солидарности для коммунистических режимов высветился под влиянием разрыва отношений между Советским Союзом и Югославией в 1948 г. В основе этого конфликта лежало столкновение двух «культов личности» - Сталина и Тито. Сразу же вслед за разрывом деятельность Общеславянского комитета была заморожена, работа национальных комитетов свернута, а лозунг пролетарского интернационализма привычно выдвинут на передний план.
Теперь всем известно, когда и как завершился крахом крупнейший в человеческой истории социальный эксперимент, именуемый «социализм». Это самым непосредственным образом сказалось на судьбах всех стран, входивших в «социалистическое содружество». Все они вошли в посткоммунистический мир с тяжелыми родовыми травмами, особенно в области национальной психологии, разбежались по национальным квартирам. Распались многонациональные государства - Со-
ветский Союз и Югославия. Рожденные коммунистическими режимами этнократические кланы разорвали эти государства по швам, прошитым самими же режимами. Распад Югославии привел на ее территории к этногражданской войне. Трагедия югославских народов — открытая рана на теле славянства. Создание Содружества Независимых Государств, несмотря на все его несовершенство, позволило народам, входившим в Советский Союз, избежать развития событий по югославскому сценарию. Произошел, наконец, бракоразводный процесс чехов и словаков. Распались связывавшие славянские страны и народы узы в рамках «социалистического содружества», причем на смену старым, отжившим формам сотрудничества, ничего нового не пришло. Отсюда - разрыв самых разнообразных и неплохо налаженных связей в области экономики, культуры, науки, что болезненно отразилось на многих сторонах жизни этих народов и стран. Это явление получило название энтропии славянского мира - тяжкой болезни посткоммунистической эпохи. Термин «энтропия» позаимствован из астрономического лексикона и обозначает разбегание звезд, рассеяние энергии. Разбегание славянских наций, дезинтеграция славянского мира оказались полной противоположностью и разительным контрастом в сравнении с интеграционными процессами в Западной Европе, с тенденциями мирового развития. Последнее обстоятельство свидетельствует о временном характере данного явления, но как долго оно продлится?
Наиболее отрицательные последствия вызывают очаги вражды, возникшие в славянском мире. Драматическую картину в этом отношении дает югославский кризис. Повсеместно наблюдаются вспышки агрессивного национализма. Фиксируется также широкое распространение русофобии в самой славянской среде. Помимо старых очагов на Западе оживились антирусские настроения в Польше и, к сожалению, даже в Болгарии. Носителям!? русофобии выступают националистические элементы на Украине и в Белоруссии. Русофобские страсти бурлят в новых странах Балтии. В значительной степени это националистическая реакция на коммунистическое наследие. Однако по теории фрустрации она направлена на ложный объект - русский народ, который сам стал основной жертвой коммунистических экспериментов.
Невольно возникает вопрос: исчерпана ли идея славянской взаимности, зародившаяся почти два века тому назад? Она
знала приливы и отливы, в целом сыграв позитивную роль в истории славянских народов, хотя нередко подвергалась политической эксплуатации. Очевидно, ответ на этот вопрос будет разным у отдельных народов, и каждая страна будет подходить к нему с различных сторон, по-своему.
Для России, а точнее - для Российской Федерации, славянская идея имеет особое значение. Для нее она напрямую связана с национальным самосознанием, а ныне - с кризисом самосознания, о котором вкривь и вкось толкует наша публицистика и зарубежные «доброхоты». Но кризис действительно есть, и имеет самые разные проявления, носящие в известной мере вялотекущий характер. Так, распад Советского Союза был воспринят многими в России как одновременное крушение российской государственности - второй раз за XX век. Однако реакция на этот акт протекала как бы под общим наркозом. Теперешняя Российская Федерация - это даже меньше того, что осталось от России по Брестскому миру. Тогда даже Ленин назвал его «похабным». Но наша российская интеллигенция, на которой лежит обязанность осознания и формулирования национально-государственных интересов, таких оценок нынешнему положению не дает. Почему? Ответ надо искать в на-ционал-нигилистских установки российской интеллигенции, в парадоксальном понимании ею патриотизма как безоглядной критики и хулы своей родины. Есть, впрочем, показательный способ определения степени патриотизма. Согласно Максу Бе-беру, его уровень можно измерить откликом населения и отдельных его слоев на призыв в армию. Каков этот показатель у нас? Как в целом по стране, так и среди интеллигенции в частности? Думаю, каждый может дать ответ самостоятельно.
Не научившись сама защищать свои интересы, а потому не научив этому и народ, наша интеллигенция не смогла сформулировать приемлемую концепцию национально-государственных интересов и отстаивать ее. В результате и она сама, и широкие слои общества зачастую не могут распознать суть предлагаемых стране подчас лукавых рекомендаций. Одним из таких искусов является побуждение к великорусскому изоляционизму. Указывая на огромные природные богатства Российской Федерации и апеллируя к потребительским интересам населения, сторонники такого взгляда нашептывают: зачем нам кормить других? Не лучше ли отгородиться от них? Тогда мы все получим себе. И в первую очередь это относится к славян-
ским странам СНГ. В наших газетах, где между строк, а где и прямо можно прочесть такие вопросы: что нам дает союз с бедной ресурсами Белоруссией? Зачем нам вешать на шею украинский хомут в виде Донбасса? Своих горняков хватает... Список таких вопросов можно продолжить, хотя экономисты давно подсчитали, что более половины потерь российская экономика несет от разрыва экономических связей с государствами теперешнего ближнего зарубежья, и в первую очередь с Украиной и Белоруссией. У них положение аналогичное. Вина же лежит на всех сторонах.
Думаю, что такие взгляды являются не просто продуктом скудоумия, но и содержат вывернутый наизнанку призыв к великорусскому сепаратизму. Все дело в том, что национальное самосознание великорусов складывалось в едином российском государстве и носит общероссийский характер. Такой же характер имеет то, что мы называем русской культурой. Наряду с определяющим участием в ее созданий великорусов, белорусов и малорусов (украинцев), не говоря уже об общем для них культурном наследии Древней Руси, значительный вклад в ее развитие внесли также поляки, немцы, евреи, татары и представители других народов, населявших Россию.
Общность культурного наследия восточных славян сказалась и в истории формирования их литературных языков, в частности русского литературного языка, который формировался особенно на первом этапе при действенном участии выходцев из белорусских и малорусских земель. Достаточно вспомнить хотя бы имена Симеона Полоцкого и Феофана Прокоповича, да не забыть реформу патриарха Никона с опорой на книжников киево-могилян-ской академии. Поэтому для великорусов (русских) славянская идея всегда имела в качестве ее составной части восточнославянский компонент. Последний компонент носит особый характер, поскольку в нем заключено сознание общности всех ветвей восточного славянства, уходящей корнями в эпоху Древней Руси. Именно поэтому великорусы (русские) ощущают свое неразрывное этническое родство с белорусами и малорусами (украинцами), признавая их своими во всех регионах Российской Федерации и во всех областях жизни.
В свою очередь многие белорусы и украинцы также чувствуют связь с общерусской культурой, многие считают русский литературный язык своим родным. Эта многослой-ность их национального самосознания, - обычная вещь для
всех исторических эпох, - вызывает бурную негативную реакцию украинских и белорусских националистов. Такая реакция находит отклик среди большинства представителей политической элиты Украины, но в гораздо меньшей степени - в Белоруссии. Для борьбы с чувствами родства украинцев со всем русским и подавления их на Украине даже выработано понятие «империалистическая реваншистская Россия». К сожалению, это понятие и образ врага перенесены ныне на страницы школьных учебников. Подозрение же России в злых умыслах пронизывает всю политику официальной Украины. Как видно, славянская идея и ее восточнославянский компонент по-разному проявляется в Российской Федерации, Белоруссии и на Украине.
Вторая сторона славянской идеи в российском национальном самосознании связана со всем славянским миром в целом. Здесь мы наблюдаем более дифференцированную картину отношений к различным ветвям славянства и разным народам. В общественном мнении (смею думать, что небольшой его части), продолжаются традиции славянофилов XIX в. и развиваются мысли о духовной близости православных славянских народов. Правда, склонность делить славянские народы по религиозному признаку на православных и католиков исторически казалась малопродуктивной. От нее отказались уже неослависты начала XX в. Другая часть общественных деятелей видит неиспользованный потенциал в идеях евразийцев. Однако в отличие от отцов евразийства 20-х годов, действовавших в эмиграции и рассматривавших евразийство прежде всего как культурно-историческое явление, их современные последователи больше обращаются к его геополитической стороне, которая для классиков была второстепенной.
Более перспективными представляются течения, которые задумываются о будущем славянского мира. Где место славянских народов в динамично развивающихся глобальных интеграционных процессах? Общемировая цивилизация пока остается утопией. Напротив, конкретные цивилизации (культурно-исторические типы) и этнокультурные общности существовали всегда. Особенностью последнего времени является их самосознание, структурирование, превращение в субъекты глобального развития. Показательно, например, складывание мира исламских государств, несмотря на существующие между отдельными его странами серьезные противоречия. Как показал японский опыт, наиболее успешно, процессы модернизации
протекали там, где они опирались на национальные традиции, а не на слепое заимствование.
Вопрос модернизации актуален для всех без исключения славянских народов. Но технико-экономические преобразования заставляют по новому рассматривать проблемы их духовного и культурного обеспечения и поддержки. Пока же славянские страны сосредоточили внимание на обеспечении краткосрочных интересов. Во многих преобладают настроения, в основе которых осознание необходимости «возвращения в Европу». Значительная часть этих стран озабочена вступлением в Европейский союз, многие стремятся стать членами НАТО, что осложняет их отношения с Россией. При этом вызывает обеспокоенность отсутствие духовной перспективы. Что будет с их национальными культурами в условиях агрессивного наступления американизированной поп-культуры? Не будет ли она сведена до этнографического уровня? Такая опасность тем реальнее, чем меньше народ. А в большинстве славянские народы, особенно после распада многонациональных государств, немногочисленны.
Западная модель отнюдь не универсальна. Если вести речь о пространстве европейской христианской цивилизации, то к ней, естественно, относится и славянский мир, являющийся ее субрегионом, но сохраняющий внутри нее известную самостоятельность, обладающий, так сказать, определенной «культур-но-этнической» автономией. Россия также стремится к сотрудничеству с Западноевропейским союзом на определенных условиях, иногда даже сбиваясь на иллюзии «общеевропейского дома».
В этих условиях следует признать, что сотрудничество славянских народов в культурной области окажется выгодным для всех них, особенно же для малочисленных. Все это говорит о том, что преждевременно описывать со счета идеи славянской взаимности, относить их к романтическому периоду развития славянских народов. Такая взаимность в наше время — скорее осознанная необходимость. В основе нее лежат стимулы, побуждающие к созданию любого «клуба по интересам». Для современности подобным стимулом является стремление пройти эпоху модернизации без потери «национального лица». А угроза его утраты существует. Кризис национальной самобытности, или, как сейчас принято говорить, идентичности, свойствен многим из них. Достаточно вспомнить прошедшую не так давно дискуссию в Словении, в Любляне, на тему,
являются ли словенцы славянами. Открещивается от принадлежности к южнославянским народам (к Балканам) ряд политических течений в Хорватии. Аналогичные настроения, хотя и не проявившиеся столь ярко, существуют и в других местах. Однако суровая реальность вносит кардинальные коррективы. Сейчас повсеместно признается ошибочность бездумного разрыва межгосударственных экономических отношений. На очереди — признание утрат в области культурного сотрудничества. В этих условиях идею славянской взаимности рано сдавать в архив. Можно прогнозировать ее возрождение, конечно, в новых формах. То же надо сказать и относительно славянской идеи в России. Она продолжает оставаться составной частью национально-государственных интересов Российской Федерации.
Такие выводы дают повод для умеренного оптимизма и небеспочвенных надежд.
