CC BY
36
В. К. Волков (Москва)
Место славяноведения в системе гуманитарных знаний
Поставленная в заголовке проблема сразу же вызывает каскад вопросои: как очертить границы гуманитарных знаний, какую роль играют гуманитарные знания в культуре того или иного народа, как, наконец, культура отдельного народа соотносится с конкретной цивилизацией, к которой он принадлежит? Каждый их этих вопросов содержит понятия, имеющие десятки, а то и сотни определений в науке, и каждое из них зачастую не совпадает с распространенными в быту и общественном сознании представлениями. Чтобы разобраться в поставленной проблеме, следует установить систему координат каждого из употребляемых понятий и определить, что мы подразумеваем под каждым из них, рассмотреть их в иерархической последовательности. Начнем с самых широких категорий. И первой из них будет «цивилизация».
Понятие «цивилизация» вошло в науку в середине XVIII в. в тройном ряду антагонистических определений «дикость — варварство — цивилизация» во Франции и Англии '. В XIX в. оно было использовано американским исследователем первобытного общества Л. Г. Морганом, а от него перенято Ф. Энгельсом в труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» и легло в основу марксистского учения об общественно-экономических формациях. В этом качестве оно получило широчайшее распространение в нашей стране, удерживавшееся до конца существования коммунистического режима. Под ним подразумевалась определенная степень развитости общественно-политических отношений, причем социализм рассматривался как отдельная и высшая форма цивилизации. Для марксистской литературы характерно смешение понятий «цивилизация» и «культура», которые считали синонимами. Именно так трактует вопрос «Советская историческая энциклопедия»2. Такая путаница до сих пор в ходу. Наиболее часто с ней приходится сталкиваться в работах о русской культуре, трактуемой как «русская цивилизация»3.
Между тем развитие науки уже давно подходило к другому пониманию цивилизации как конкретного культурно-исторического типа, характерного для группы государств (или народов) и обладающего рядом черт, свойственных только им4. Такое толкование получило широкое распространение уже после Первой мировой войны, особенно после выхода в свет трудов О. Шпенглера5 и А. Тойнби6. Выражение «мировая цивилизация» до сих пор остается
научной абстракцией, несмотря на бурное развитие процессов глобализации и новых информационных технологий, давших основание говорить о новой эпохе в жизни всего человечества. Реально на земном шаре сосуществуют несколько крупных цивилизаций, причем их число продолжает оставаться спорным вопросом. Интерес к этим проблемам был подстегнут провокативными прогнозами о возможном «столкновении цивилизаций»7, которые не получили широкой поддержки или практического подтверждения5'. Но они дали толчок развитию иивилизационных исследований, в частности в России, где в 90-х гг. появились многочисленные труды по этой проблематике'. При этом наблюдается решительный переход от определения понятия к выработке концепции, к раскрытию структурообразующих факторов цивилизаций, критериев их вычленения.
Одно перечисление цивилизационных механизмов впечатляет как их числом, так и значимостью. Сюда принято относить социально-экономические и политико-правовые институты данного общества, государственное устройство, этнические связи и взаимоотношения, менталитет отдельных народов, религию и выработанные длительной практикой этические нормы и формы поведения. В этих рамках культура представляется как один из важнейших интегрирующих механизмов цивилизации, во многом определяющих ее специфику и своеобразие. Современные представления очерчивают конкретную цивилизацию как сложную социокультурную систему, охватывающую как материальные, так и духовные стороны существования общества.
Не менее сложно обстоит дело с определением культуры. Число ее дефиниций зашкаливает за несколько сотен ш. В качестве базового возьмем определение культуры как сферы духовного производства общества. Входящие сюда компоненты чрезвычайно многообразны. Помимо религиозных верований, моральных и этических норм, искусства во всех его видах и проявлениях, форм прояапения этнического самосознания и национальных «картин мира», сюда в последние столетия начала властно вторгаться наука. В наше время наука превратилась в решающую производительную силу общества, изменила цели и перспективы существования человечества, заставила его задуматься над общностью будущей судьбы. И если естественные науки развиваются у различных народов и в рамках различных цивилизаций по единому пути, то иначе обстоит дело с науками гуманитарными. Именно гуманитарные знания по-прежнему отличают одну цивилизацию от другой, лежат в основе различия их культур, особенно если учесть, что каждая культура формирует особый тип человеческой личности. А человек и является главным носителем культуры.
Если обратиться к различным цивилизациям, то можно констатировать, что область гуманитарного знания в них разнится как содержательно, так и по форме. Человек европейской цивилизации воспринимает мир и действительность совсем не так, как, скажем, человек китайской, индийской или мусульманской цивилизации. У них разное историческое прошлое и накопленное культурное наследие. У них разные области интересов, разные представления о системе ценностей, разные источники гуманитарного знания, разные формы искусства, разные нормы поведения и культура быта, всего уклада жизни. К области гуманитарного знания следует также отнести народные предания и легенды, то, что мы называем «семейной историей», а также бытовые механизмы их ретрансляции последующим поколениям. И эти особенности сохранятся, надо полагать, до тех пор, пока существуют различные национальности. Иной перспективы не прогнозируют даже самые радикальные аналитики.
Совершенно очевидно, что гуманитарные науки в странах, обладающих их достаточно развитым комплексом, уделяют различное внимание отдельным гуманитарным дисциплинам и областям гуманитарного знания, хотя основное внимание, как правило, уделяется тем из них, которые можно отнести к разряду собственного страноведения. Несмотря на то, что трудно провести границу между гуманитарными и обществоведческими дисциплинами (эта граница всегда спорна и на протяжении обозримого времени не раз менялась), все же гуманитарные дисциплины ближе к тому определению культуры, которое видит в ней сферу духовного творчества человека. Ядром гуманитарных знаний является историко-филологический комплекс. Именно он лежит в основе славяноведения как особой исследовательской сферы комплексного характера.
Опираясь на очерченный выше понятийный аппарат, можно приступить к рассмотрению вопроса о месте славяноведения в мировой науке (в числе ее гуманитарных дисциплин), причем как в странах, относящихся к европейской цивилизации, так и в самих славянских странах. Очевидно, что различия здесь будут весьма значительными.
Славяноведение, зародившееся как академическое направление исследований (первоначально преимущественно в самих славянских странах) в конце XVII) — начале XIX вв. одновременно со становлением большинства других современных гуманитарных дисциплин, быстро развивалось и распространялось и заняло видное место в мировой науке с конца XIX — начала XX в. Тогда же встал вопрос о проведении международных конгрессов славистов, инициатором которого стала Российская Академия наук", признанный лидер славистических исследований (это свое место она сохраняет
и ныне). Однако вследствие войн и революций в начале XX в. первый международный конгресс смог состояться только в 1929 г. в Праге12. Российское (советское) славяноведение переживало тогда трудный период". Особого развития славяноведение достигло во второй половине XX в., когда все славянские страны составляли ядро мировой социалистической системы и, соответственно, одного из полюсов двухполюсного устройства мира. Естественно, что интерес к славяноведению во всем мире подогревался тогда политическими соображениями, а славяноведение зачастую переплеталось с так называемой советологией, которая была как бы своеобразным дополнением к нему. Эти особенности отпали после крушения коммунистических режимов в 1989—1991 гг. Однако интерес к славяноведению продолжает оставаться на высоком уровне. Последние международные конгрессы славистов (в 1993 г. в Братиславе, в 1998 г. в Кракове, в августе 2003 г. в Любляне) собирали до тысячи исследователей из нескольких десятков стран.
В мировой науке (в неславянских странах) славянский мир, т. е. совокупность всех славянских народов, рассматривается как единое целое. Однако преимущественное внимание уделяется России как наиболее крупной славянской стране и русским как самому многочисленному славянскому народу: русские составляют примерно половину всего славянства, а на долю восточного славянства, т. е. русских, белорусов и украинцев, приходится две трети численности славян. В мировой науке существуют и некоторые региональные особенности в подходе к славистике. Если для стран европейской цивилизации характерно считать славистикой главным образом ее филологические составляющие, а исторические компоненты изучать отдельно, то для азиатских стран характерно преимущественное внимание к истории и политологическим исследованиям. В период после Второй мировой войны там были созданы сильные славистические центры. Так, в Японии в 1955 г. был основан Славистический Центр на о. Хоккайдо|4. Для японской науки славяноведение представляется изучением одного из регионов мира, охватывавшим первоначально всю Восточную Европу и Советский Союз. После 1991 г. к этому региону применяется новое название — «славянский евразийский мир». Однако интенсивность его изучения не снижается, при этом России как непосредственному соседу уделяется основное внимание. Этот регион изучается также другими научными центрами в Японии. Одновременно ведется преподавание славистики в университетах Токио, Киото и других городов.
Близким, по сути, является подход к славяноведению и в Китае. Здесь в рамках Академии общественных наук (она объединяет в стране все дисциплины общественного профиля и гуманитарных наук, в отличие от Академии естественных наук) функционирует
сильный Институт Восточной Европы, России и Центральной Азии (современное название)расположенный в Пекине. Одновременно имеются центры и кафедры по изучению славистики в университетах Пекина, Шанхая, Харбина и некоторых других городов. Помимо изучения славянских языков основное внимание уделяется исследованию преимущественно новейшей истории и современных политических процессов в славянских странах. Эти дисциплины рассматриваются в Китае как составная часть изучения международных отношений. В стране действует также всекитайская Ассоциация по изучению Восточной Европы, России и Центральной Азии. Для азиатских стран в общем комплексе их гуманитарных знаний славяноведение занимает периферийное место и является лишь одной из гуманитарных дисциплин (аналог — место востоковедения в славянской картине мира).
Наиболее распространены славистические исследования в США, где помимо научного интереса существуют и другие стимулы к их развитию, заключающиеся в существовании многочисленных славянских диаспор, которые оказывают заметное влияние на направление деятельности университетов и научных центров. Там разнообразными областями славистики занимается более 10 тыс. человек. Американской славистике, равно как и западноевропейской, свойственна тенденция разводить историческую и филологическую составные части славяноведения, хотя обе они интенсивно изучаются. Схожая ситуация (хотя и не столь масштабная) по стимулам развития и направлениям исследования сложилась в славистике Канады и Австралии, где также имеются деятельные славянские диаспоры.
Для западноевропейских стран, в которых славяноведение присутствует повсеместно (но традиционно наиболее развито в Германии), наблюдается склонность не всегда учитывать вклад славянских народов в культуру и науку европейской цивилизации, к которой они по праву принадлежат. Среди большинства населения Западной Европы господствует геополитический стереотип представлений о европейской цивилизации как о романо-германской «оси». Слова о Европе «от Атлантики до Урала» (другой вариант — «Европа, включая Россию до Владивостока») остаются на поверхности политической жизни, а существование реального славяно-романо-гер-манского треугольника как основы европейской цивилизации еще не вошло органической частью в общественное сознание. При открытии XII Международного конгресса славистов в Кракове в 1998 г. президент Польши А. Квасьневский выразил уверенность, что «славянский фактор вскоре придаст нашей старой Европе новую динамику, укрепит ее идентичность и поможет положить конец историческим спорам»"'. Но эти слова остаются пока только пожеланием,
связанным со вступлением ряда славянских стран в Европейский Союз.
Не ушло окончательно в прошлое и противопоставление католических стран православным, хотя культура и тех, и других (как и вся европейская цивилизация) стоит на фундаменте христианства и античного наследия, эллинского и римского. Такое противопоставление разделяет не только Запад Европы от ее Востока, но и сами славянские народы, что оказывает в ряде случаев существенное влияние на их национальное самосознание. В целом можно сказать, что в современных условиях для неславянских стран, входящих в европейскую цивилизацию, славяноведение помогает создать более полную и реальную картину ее истинного облика и по-ново-му взглянуть как на историю европейской цивилизации, так и на ее геополитические основы. Уяснение этих проблем и их укоренение в общественном сознании прежде всего западноевропейских стран призвано сыграть большую роль в судьбах всего континента, оказать существенное влияние на структуру их гуманитарных знаний.
В славянских странах, помимо собственного страноведения (что также является частью славистики), под славяноведением подразумевается изучение главным образом инославянской среды — истории, культуры, литературы и языков других славянских народов. Для каждой из них славяноведение имеет не только научное, но и общественно-политическое значение. Для каждой из них принадлежность собственного народа к славянской группе играет значительную роль в своей национальной самоидентификации |7. Эти представления занимают разное место у народов каждой из трех ветвей славянства — восточной, западной и южной, но присутствуют повсеместно. Поэтому в системе их гуманитарных знаний славяноведение представлено весьма полно, хотя не всегда бывает четко выделено институционно. Вместе с тем каждому из них присуще сознание своей принадлежности к Европе. В каком соотношении выступают эти две стороны их национальной самоидентификации?
На протяжении долгих веков письменной истории славянских народов ни они сами, ни их летописцы, а позднее первые историки не высказывали сомнений в их принадлежности к Европе, а проще, по традиции своего времени, к христианскому миру. Правда, уже первые трещины в европейской христианской цивилизации, прошедшие по линии противопоставления Рима и Византии как духовных центров, вылилось в схизму, в раскол между католичеством и православием. Этот раскол внес новые черты в политическую жизнь славянских стран, поскольку демаркационная линия пролегла по населяемой ими территории и разделила их на две части. Завоевание турками Византии и падение Константинополя (29 мая 1453 г.) нанесло сильный удар по православию. К тому времени
южные славяне также подпали под османское иго, и на политической карте Европы остались два славянских государства — Польша и Россия, которая после ликвидации последних остатков зависимости от Золотой Орды (1480 г.) быстро набирала силу и становилась заметной фигурой в европейской политике. Отношения между ними, принявшие в XVI-XVII вв. форму соперничества и вражды, определили на долгие годы положение в славянском мире.
Польша, которая после объединения с Великим княжеством Литовским (Люблинская уния 1569 г.) стала именоваться «Речь По-сполитая», превратилась к тому времени в одно из крупнейших европейских государств. Своеобразная идеология польской шляхты (идеология «сарматизма>., отличавшаяся национальной мегаломанией, сословной исключительностью и мифологическими представлениями о происхождении шляхты от сарматов, завоевавших еще в древности польское славянское население) оставляла мало места для славянского самосознания. Однако оно существовало, находя отражение в широко распространенной легенде о трех братьях — Чехе, Лехе и Русе, от которых якобы произошли славянские народы Отношения между Польшей и Россией значительно обострились в результате католической экспансии против православия на восточнославянских землях, входивших в Речь Посполитую (Брестская уния 1596 г.), и особенно польской интервенции в период «смутного времени» в Российском государстве в начале XVII в. Именно в противостоянии с Россией в значительной степени складывалось польское национатьное самосознание. Тогда укрепились стереотипные представления о превосходстве польской культуры, строившиеся на дихотомии «цивилизация» — «варварство» (последнее предписывалось России)19. Они оказались весьма живучими. В их свете Польша представала как форпост Европы против «варварской» России. Принадлежность к Европе в глазах носителей польского самосознания стояла выше чувств этнической общности с другими славянскими народами, не говоря уже о России2", враждебное отношение к которой принимало зачастую формы откровенной русофобии. Отголоски этих представлений сохранились до сих пор.
Когда мы констатируем факт, что славянские народы в политическом плане никогда не были дружной семьей, это относится в первую очередь к русско-польским отношениям. Ответным эхом была русская полонофобия, коренившаяся первоначально в противостоянии православия и католицизма, а в XVIII и XIX вв. дополнившаяся политическими факторами (разделы Польши и прекращение существования независимого польского государства в конце XVIII в., польские восстания 1830 и 1863 гг.). В новое время, особенно в XVIII и XIX вв., когда складывалась современная культура всех европейских народов, в той числе и славянских,
российско-польское противоборство находилось в резком контрасте с развитием представлений об отношениях славянских народов между собой, причем не только в России.
Начавшееся национальное возрождение славянских народов, проживавших как в границах Австрийской империи, так и в Османской империи, принесло с собой идеи славянской взаимности (солидарности), зародившиеся в их собственной среде. Наиболее активно эти процессы протекали среди чехов, а также словаков, давших в конце XVIII — первой половине XIX в. ряд выдающихся ученых и мыслителей, основоположников славяноведения и идеологов славянской солидарности. Имена Й. Добровского, П. Й. Ша-фарика, Ф. Палацкого, Я. Колара, Л. Штура и многих других свидетельствовали о том, что проблемы славяноведения заняли одно из центральных моментов в системе гуманитарных знаний и политической мысли этих народов к середине XIX в. Такое положение не было случайным: сам факт принадлежности к великой семье славянских народов служил одним из действенных стимулов развития национальных культур и процесса собственной самоидентификации. Весьма ярко их отразил Я. Колар в лирико-эпической поэме «Дочь Славы» (1824 г.) и в труде «О литературной взаимности между племенами и наречиями славянскими» (1836 г.). Его творчество получило широчайшее распространение и стало источником вдохновения культурных и политических деятелей ряда славянских народов.
Бурное возрождение славянских народов, ставшее одним из феноменов европейской истории XIX в., встречало в западноевропейских странах настороженное отношение со стороны одних политических сил (в частности, в австрийских правящих кругах, которые иногда были не прочь использовать национальные движения некоторых из них в борьбе с мадьярскими политическими стремлениями) и откровенно враждебное отношение со стороны других. Среди последних выделялись те немецкие политические силы, которые стремились к объединению германских земель в единое государство в великогерманской форме, которое включало бы в себя также все земли Австрийской империи. В национальных движениях славянских народов они видели препятствие на пути к осуществлению своих целей. Отсюда проистекала враждебность к ним. Она проявилась в появлении термина «панславизм», который появился в ходе проводившейся в Венгерском королевстве мадьяризаторской политики, когда стремление словацкого народа к развитию своего языка и культуры получило оценку как стремление к образованию единой славянской нации во главе с Россией. Отсюда выводилась ложная альтернатива — либо мадьяризация, либо потеря свободы и подчинение России.
Появившись в конце 1840 г.. термин «панславизм» вызвал бурную полемику и мгновенно был подхвачен германской националистической прессой пангерманского толка. Он сразу же стал боевым лозунгом в борьбе против национального возрождения славянских народов, вначале преимущественно против чехов и словаков. Заложенная в нем тенденциозность, где сознательно смешивались воедино стремления славянских народов к развитию своей культуры и подозрения в захватнических планах России, делали его удобным инструментом для различных политических спекуляций. В момент своего появления он не отражал реальной действительности и свидетельствовал скорее о степени зрелости германского национализма, который использовал его как знамя для объединения своих сил против гипотетического врага21. Мрачным юмором истории явилось то, что некоторые славянские деятели восприняли эти обвинения для развития их в позитивном духе и конструирования соответствующих теорий. Но их построения никогда не достигали того уровня разработанности, какой отличались пангерманские концепции. Термин «панславизм» получил широкое распространение накануне и в ходе революций 1848 г. в Европе, а также широко использовался пангерманскими кругами в последующие десятилетия, особенно в годы проведения германской «мировой политики» и накануне Первой мировой войны. Использовали его впоследствии и гитлеровцы. Он до настоящего времени бытует в русофобских публикациях на Западе и в тех странах, где существуют подобные течения. Приходится с сожалением констатировать, что его наличие в политическом лексиконе свидетельствует о негативных представлениях на Западе о славянских народах, является извращенным «вкладом» в их славяноведение. Трудно расценить его иначе как проявление славянофобии.
Одновременно пробуждались и южнославянские народы — сербы, хорваты, словенцы, болгары. Их положение весьма разнилось. Первыми начали политическую борьбу сербы, подняв в 1804 г. восстание против османского ига. Наиболее тяжелым было положение болгар, но и они сделали много для возрождения своей культуры и приложили усилия для начала народного образования уже в первой половине XIX в. Среди южнославянских народов получили широкое распространение надежды на помощь со стороны России в деле их национального освобождения. За такими ожиданиями стояли определенные политические реалии: с конца XVII в. Россия вела ряд войн с Турецкой империей, нанося ей все более тяжелые поражения. Велика была ее помощь и сербскому вооруженному восстанию начала XIX в.: без ее поддержки Сербия не смогла бы добиться (хотя бы на первых порах) политической автономии и консолидироваться как хотя и зависимый от Порты, но отдельный
организм. Российское покровительство играло позитивную историческую роль. Опираясь на него, в сербских правящих кругах в середине 40-х гг. XIX в. созрела программа объединения всех сербских земель в рамках одного государства22.
Если представить картину славянского мира, сложившуюся в середине XIX в., то она будет разительно отличаться от нынешней. На политической карте Европы существовало только одно независимое славянское государство — огромная Российская империя, занимавшая по праву место среди ведущих держав своего времени. Сербия оставалась зависимым княжеством в составе Османской империи. Все остальные славянские народы входили в состаб других многонациональных государств — Австрийской.империи (чехи, словаки, хорваты, словенцы, частично сербы). Оттоманской Порты (зависимая от нее Сербия, порабощенные болгары и населенные сербами земли в Боснии и Герцеговине, где они составляли тогда примерно половину населения, если не больше). Некоторые сложившиеся позднее и отпочковавшиеся от других славянские народы тогда еще не оформились лцбо делали лишь первые шаги на пути развития национального самосознания25. В идеологическом плане положение было еще сложнее. В России развивались и противоборствовали два течения — славянофилы и западники. Первые отстаивали мысли о самобытном развитии страны и отличались «славянолюбием» (по терминологии своего времени), тогда как вторые призывали брать пример с Запада и ориентировались на его духовные ценности. В правящих кругах страны ни одно из них не пользовалось поддержкой: они стояли на принципах «теории официальной народности» и легитимизма, особенно после участия русских войск в подавлении революционного движения на территории Австрийской империи, в Венгрии в 1849 г. Различным идеям «славянской взаимности» в России, которые разделялись многими деятелями национальных движений славянских народов, противостоял польский мессионизм, видевший перспективу в объединении славян под руководством польского народа и противостоящий России. Среди славянских народов Австрийской империи были распространены идеи австрославизма, видевшего перспективу в достижении национально-культурной автономии в рамках австрийской монархии и усиления в ней своего влияния. В широких массах южнославянских народов бытовали надежды на помощь России в деле национального освобождения. Идеи панславизма, в том виде как его рисовала западная пропаганда, особенно в германских землях, разделяли очень немногие лица как в России, так и среди других славянских народов.
Одним из них и, вероятно, одним из первых и наиболее ярких представителей был словак Л. Штур. Под влиянием поражения
революции 1848 г. и связанных с нею надежд на обретение автономии он в 1851 г. написал трактат «Славянство и мир будущего» с явно панславистских позиций. В нем содержались призывы к интеграции славян под эгидой России, к принятию православия в качестве их общей религии и русского языка как общеславянского литературного языка. Однако труд Л. Штура был издан только десять лет спустя после его смерти в переводе на русский язык в Москве в канун Славянского съезда в Москве и Петербурге в мае-июне 1867 г. в совершенно другой исторической обстановке. После поражения в Крымской войне (1853-1856 гг.), отмены крепостного права (1861 г.) и последовавших реформ Россия вступила на путь медленных и не всегда последовательных преобразований. Время публикации трактата Л. Штура дало повод славянофильским течениям рассматривать его как один из программных документов съезда, и часть их разделяла выраженные в нем мысли. Однако более широкие круги российской общественности встретили его довольно критически.
Интересную оценку дал несколько позднее этому противоречивому и спорному сочинению Л. Штура известный русский ученый А. Н. Пыпин, двоюродный брат известного революционера-демократа Н. Г. Чернышевского. Пыпин писал: «В его взглядах на Россию есть идеализация, есть незнание частностей, фактические ошибки; но это не помешало ему сделать и существенно верные замечания о русской внешней и внутренней политике — и указать, что в ней должно быть изменено, чтобы славянство могло довериться русскому союзу. Тем нашим шовинистам, которые в последние годы считали „расхолаживанием" всякое напоминание о наших внутренних нуждах и недостатках, было бы очень полезно вникнуть в приведенные сейчас слова Штура об этих предметах: они увидели бы, что для разумных славян, даже с величайшей привязанностью к России, эти предметы составляют пункт величайшей важности, — такой, что без изменения в наших внутренних делах самый союз с Россией, столь крайне необходимый для славян, казался им невозможным»24.
Последующий период развития был тесно связан с Восточным кризисом 1875-1878 гг. (восстание в Боснии и Герцеговине, сербско-турецкая война, апрельское восстание в Болгарии 1876 г., русско-турецкая война 1877—1878 гг.) и итогами Берлинского конгресса 1878 г. Итогом русско-турецкой войны (десятой за последние два столетия) было освобождение Болгарии, достижение полной независимости Сербией и Румынией, расширение Греции. На Балканах создалась система независимых государств. Однако последующее развитие событий принесло много неожиданностей русской общественности. Вскоре последовала внешнеполитическая переориентация Сербии и Болгарии на кайзеровскую Германию
и Австро-Венгерскую, империю (так она стала называться после дуалистических преобразований 1866 г.), падение российского влияния на Балканах, дальнейшее развитие концепций австрославизма в Габсбургской монархии среди населявших ее славянских народов (этому способствовала и аннексия Австро-Венгрией в 1878 г. Боснии и Герцеговины). В России послышались разочарованные голоса о «неблагодарности» славян, что сопровождалось падением интереса к славянскому вопросу, разложением славянофильских концепций. При этом забывалось, а может быть, просто не было тогда осознанно обществом, что на каждом историческом этапе любой народ и его политическая элита будут руководствоваться своими непосредственными национально-государственными интересами, и эти интересы будут меняться с каждым серьезным поворотом Ъ международной обстановке в развитии собственной страны.
В последующем развитии русской общественной мысли и национального самосознания, связанных со славяноведением, сложилось три проблемы, вокруг которых не стихают дискуссии и живая полемика. Каждая из этих проблем выражена дихотомией. В дополнение к ведущим еще с XIX в. проблемам «Россия и Славяне» и «Россия и Запад» в XX в. добавилась сравнительно новая — «Россия и Восток». Последнюю развили до уровня концепции русские ученые, оказавшиеся в эмиграции. Эти три проблемы сохраняют свое значение вплоть до настоящего времени, которое придало им дополнительные краски. Вместе они составляют своего рода треугольник, отнюдь не равнобедренный, в котором пульсирует общественная жизнь. Именно эти дискуссии свидетельствовали и ныне продолжают свидетельствовать о том, что проблемы славяноведения востребованы нашим временем, что они выполняют определенную социальную функцию, обладают значительным общественным потенциалом. Более того, они входят непременным компонентом в наши гуманитарные знания, в ту их часть, которая имеет дело с определением и выработкой концепции национально-государственных интересов страны.
Именно это обстоятельство явилось причиной гонений на славяноведение в России вскоре после установления большевистского режима в стране после октябрьского переворота 1917 г. Оно не вязалось с исповедуемым большевиками коммунистическим мессианизмом, целями мировой революции и провозглашенным стремлением к созданию Всемирного Союза Советских Социалистических Республик (преамбула Конституции СССР 1924 г.), идеологией пролетарского интернационализма. Кафедры славяноведения в университетах страны были закрыты, многие ученые-слависты подверглись репрессиям25, славяноведение изгнано из Академии наук. Такое положение удерживалось примерно два десятилетия, что нанесло
науке серьезный ущерб. Советское руководство решительно отмежевывалось от любых форм славянского движения или сотрудничества как от «реакционных». В то же время другие славянские страны руководствовались своими национально-государственными интересами и задачами. То, что раньше было принято именовать общеславянскими проблемами, отошло на второй план. Кризис «славянской идеи» был налицо.
Острее всего это почувствовала и ощутила на себе многочисленная русская эмиграция, оказавшаяся за пределами страны, причем в значительной мере в славянских государствах (многочисленные и влиятельные русские землячества возникли в Югославии и Болгарии, Чехословакии и Польше). Именно эта среда сформировала основные черты возникшего после Первой мировой войны и гражданской войны в России кризиса «славянской идеи» и выдвинула для России альтернативную ей концепцию — теорию евразийства26. Кризис, по мнению основателей евразийства (Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий и др.), состоял в забвении общеславянских задач, в отказе оплатить исторический долг перед Россией, в выдвижении лозунга «славянство без России», в безоглядном стремлении «в Европу» из политических элит. Эти упреки кажутся списанными с наших дней, с рубежа XX и XXI вв. Но они были выдвинуты еще в начале 20-х гг. XX в. Такая перекличка побуждает обратить более пристальное внимание к сложившемуся тогда положению, проследить аналогии между прошлым и настоящим.
Ситуация стала меняться только накануне Второй мировой войны в связи с расистской пропагандой германского нацизма, проповедью превосходства немецкой нации («нация господ») и изображения славянских народов как «недочеловеков», участь которых — на свалке истории, а их территория — будущее «жизненное пространство» германской нации27. Тогда были сделаны первые шаги по возрождению славяноведения в Советском Союзе. В Московском университете были воссозданы кафедры славяноведения вначале на историческом факультете (1939), а позднее — на филологическом (1943). Были созданы предпосылки для возвращения славяноведения и в Академию наук. Но потребовались многие годы, чтобы вырастить новые кадры, возобновить научные традиции. Второй раз за первую половину XX в. «славянская идея» была востребована политиками. Первый раз это произошло в годы Первой мировой войны'*, и Вторая мировая война подхватила эстафету и усилила ее. Возрождение в стране славяноведения как науки было для тогдашнего советского руководства побочным продуктом.
Советская пропаганда сразу же после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз взяла на вооружение лозунг славянского единства в борьбе против общего врага. По инициативе совет-
ского руководства в Москве был создан Всеславянский комитет, стали проводиться всеславянские митинги и другие мероприятия. Расчет оказался правильным, политический эффект оказался большим. Он свидетельствовал о том, что идеи славянской взаимности существовали у славянских народов не только на уровне сознания, но и подсознания29. Эти чувства многократно усиливались сознанием угрозы, которая исходила для всех них от германского нацизма. Его антиславянские установки перешли в годы войны из сферы пропаганды в область конкретного планирования и легли в основу «Генерального плана „Ост"»30 — родного и большего брата всемирно известного «холокоста». В его основу была положена идея завоевания «жизненного пространства» и путем уничтожения славянских народов. Не удивительно, что именно славянские народы, и в первую очередь русский, сыграли решающую роль в разгроме фашистского блока в Европе.
Дальнейшие события показали, что советские лидеры и коммунистические руководители тех стран, где после войны установились режимы советского типа, использовали его только как инструмент в своих собственных интересах, политически эксплуатировали его. Особенно ясно это стало после разрыва отношений в 1948 г. между Советским Союзом и Югославией (лучше сказать — между Сталиным и Тито). Но, отодвинув идеи славянской взаимности на задний план, социалистические режимы интуитивно продолжали использовать реально существовавшие между славянскими странами чувства культурной и этнической близости для налаживания сотрудничества в рамках социалистического содружества в течение всего периода его существования.
Распад этого содружества, падение социалистических режимов в результате «бархатных революций, развал многонациональных Советского Союза и Югославии в 1989-1991 гг. породили третий кризис не только «славянской идеи», но и всей системы отношений между славянскими государствами и их соседями. В условиях зарождавшегося тогда «нового мирового порядка» произошло то, что получило название «энтропии славянского мира» (термин «энтропия» взят из астрономии и обозначает разбегание звезд, рассеяние энергии). Более того, на постюгославской территории распад федеративного государства привел к этногражданским конфликтам и кровопролитию. Такое развитие событий явилось неизбежным следствием социальных и национальных экспериментов социалистических режимов в своих странах, в частности их национальной политики и оставленной ими в наследство социальной структуры общества11.
Ситуация во всех странах постсоциалистического региона — как славянских, так и неславянских — имеет много общего. Все они
смотрят на Запад. Все стремятся присоединиться к НАТО, а также вступить в Европейский Союз (ряд из них уже преуспел в достижении этих целей). В таких условиях ни о какой славянской солидарности речь идти не может. Положение в значительной степени напоминает прежние кризисы славянских макроидеологических доктрин. Как будто для того, чтобы подчеркнуть эту схожесть, в России скачкообразно возрос интерес к евразийским концепциям. Но отмеченная схожесть — только внешняя, кажущаяся. Основное отличие — в совершенно иной ситуации, складывающейся во всем мире. Помимо становления новой конкретно-исторической системы международных отношений — «нового мирового порядка» с его тенденцией к созданию однополюсного мироустройства, следует отметить два взаимонакладывающихся процесса — глобализации и развития информатики. Оба они могут иметь для славянских стран непредвиденные последствия. Если первое касается преимущественно политико-экономической сферы, второе относится к внутреннему миру, миру культуры, столь важному для любого народа.
Новые информационные технологии порождают новую информационную среду, которая способствует кризису как национального самосознания отдельных народов, так и индивидуальной идентичности отдельного человека, что ведет к утрате мировоззренческих ориентиров. В мире бушуют информационно-психологические войны. Их жертвами становятся все славянские народы, а не только Югославия и Россия, как может показаться на первый взгляд. Ничем иным нельзя объяснить, например, прошедшие в Болгарии и Словении дискуссии, во время которых была поставлена под вопрос их славянская идентичность, или сетования ряда чешских интеллигентов, будто славянский язык их народа затрудняет их вхождение в Европу. Вывод напрашивается единственный: это проявление кризиса их национального самосознания. Процессы глобализации и связанные с ними информационные технологии создают угрозу их национальным культурам. Особенно велика опасность для небольших по численности народов, каковых среди славянских — большинство. Эта угроза осознается частью политических и интеллектуальных элит славянских государств, что порождает умеренный оптимизм и надежды на оживление культурного сотрудничества славянских народов. Следует особо подчеркнуть, что такое сотрудничество не направлено против кого-либо. Не противоречит оно и желаниям многих стран вступить в Европейский Союз и НАТО. Но оно отвечает их стремлениям сохранить свою национальную культуру, свои национальные ценности в рамках обшей для всех них европейской цивилизации. В этих рамках славяноведение приобретает особое значение для их собственных гуманитарных комплексов, для сохранения своего национального самосознания.
Особое значение приобретают эти проблемы для восточнославянских народов — русских, украинцев и белорусов. Распад их единого федеративного государства дорого обошелся каждому из них, причем цена уплачена еще не полностью. Продолжение прежнего курса не сулит никому ничего хорошего. Предпринимаемые усилия для их экономической интеграции, а также развития их политического сотрудничества не будут успешными без расчистки интеллектуальных завалов в головах, которые достигли больших высот. Обретенная независимость подчас трактуется как «историографический суверенитет» и ведет к созданию мифологических и политизированных взглядов на свою историю и культуру, которые расходятся с выводами мировой исторической науки. Анализ же создавшегося положения в культуре и, шире, в системе гуманитарных знаний Украины и Белоруссии входит в России в задачу славяноведения. Оно приобрело сейчас объективно такое значение, что его можно без натяжки охарактеризовать как науку о национально-государственных интересах страны. Такая оценка не содержит преувеличений. Из этого мы и должны исходить в наших прогнозах его дальнейшего развития.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Подробности см.: Мусорина И. Г. К вопросу о возникновении понятия «цивилизация'. М., 1983 (ИНИОН, лспонир.).
2 Советская историческая энциклопедия. М., 1974. Т. 15. С. 769-770.
' См, например: Чусовитин А. Г. Российская цивилизация: Учебное пособие. Новосибирск, 1997; Тонких В. А.. Ярецкий Ю. Л. Россия: цивилизация и культура. М.. 1998. Такое толкование воспроизводит зачастую теории евразийцев, развивавшиеся русскими учеными и мыслителями, оказавшимися в эмиграции (Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий и др.).
* Впервые такое определение было введено в научный оборот Н. Я. Данилевским в его книге «Россия и Европа», в которой он отстаивал идею самобытности славянских народов (журнальный вариант — 1869 г., первое отдельное издание — 1871 г.). Современное издание: Данилевский И. Я. Россия и Европа. М., 1991. О его взглядах подробнее см.: Аринин А. //., Михеев В. М. Самобытные идеи Н Я. Данилевского. М., 1996.
* Первое издание на русском языке см.: Шпенглер О. Закат Европы. М.; Пг., 1923. " Тонной А. Постижение истории. 2-е изд. М.. 2002.
1 llanlinglon S. The Clash of civilizations? // Foreign AlTairs, 1994, Summer.
* См.: Локальные цивилизации в XXI в.: столкновение или партнерство?: Материалы к междисциплинарной дискуссии. Кострома, 21 мая 1998. М., 1998; Василенко И. А. Диалог цивилизаций: социокультурные проблемы исторического партнерства. М., 1999. Заметим, что наиболее крупные конфликты XX в. — Первая и Вторая мировые войны — происходили преимущественно внутри одной, евроиен с ко и ц и в и л и за 11 и и.
' Отметим только некоторые их них: Сравнительное изучение цивилизаций мира (Междисциплинарный подход). Сб. статей. М., 2000, Ерасов Б. С. Цивилизации:
Универсалии и самобытность. М.. 2002: Черняк /:. Ь. Цивилиог-рафия: Наука о цивилизации. М., 1996; Яковен Ю. В. История цивилизации: Учебное пособие. 2-е изд. М., 1997; Сеншюв Г. И. История цивилизаций: Краткий справочник. М., 1998: Сравнительное изучение цивилизаций. Хрестоматия: Учебное пособие / Сост. Ерасов Б. С. М., 1999; Бабушкин С. А. Теория цивилизаций. Курск, 1997: Семенни-коваЛ. И. Цивилизации в истории человечества: Учебное пособие. Брянск, 1998; Моисеева Л. А. История цивилизаций: Курс лекций. Ростов-на-Дону, 2000.
10 Обилие литературы по культурологии впечатляет. Имеются и небольшие исследования, посвященные понятийному аппарату. См., например: Мирошникова С 11. Типизация культуры в современной культурологии и соотношение таких понятий. как «культура», •"цивилизация», «этнос». Запорожье, 1994. (ИНИОН. депо-нир.)
" Славяноведение в дореволюционной России. Изучение южных и западных славян / Отв. ред. Д. Ф. Марков. В. А. Дьяков. М.. 1988. С. 311.
13 Горяинов А. II., Досталь М. К).. Робинсон М. А. Методологические проблемы истории славистики как объект анализа в рамках международных съездов славистов // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. XI Международный съезд славистов. Братислава, сентябрь 1993 г. Доклады российской делегации. М„ 1993. С. 196-197.
" Аксенова Е. II. Очерки из истории отечественного славяноведения. 1930-е готы. М., 2000.
14 Slavic Research Center, Hokkaido University. Sapporo, Japan В 1958 г. стал выходить ежегодник «Славистические исследования» (на японском языке), от которою в 1983 г., к 25-летию его существования, отпочковался журнал, публиковавшийся на европейских языках, преимущественно на английском: «Acta slavica iaponica» (имеется в ряде российских библиотек). О первых десятилетиях развития японской славистики см.: Ито Т. История и современное состояние славяноведения в Японии // Советское славяноведение. 1980. № 2.
Институт был создан в марте 1965 г. и первоначально носил название Институт по изучению Советского Союза и Восточной Европы. В годы «культурной революции» его деятельность была временно приостановлена, но возобновилась в феврале 1976 I. После распада Советского Союза институт сменил свое название на нынешнее. В настоящее время в нем трудится более 100 исследователей, которые сосредоточили свои усилия на изучении экономических и политических систем входящих в его компетенцию стран, их внешней политики и национальных отношен ий.
1(1 Текст выступления А. Квасьневского см.: Славяноведение. 1999. № I. С. 3-4.
" Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннею Средневековья. М., 1982; Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М., 1991; Этническое самосознание славян в XV столетии. М„ 1995.
|!1 Эта легенда продержалась в исторических хрониках и литературе ноч ги до середины XVIII в. Из польских хронистов и ранних историков ее разделяли Я. Длугош, М. Мсховский, М. Стрыйковский и др. О происхождении легенды и этапах ее развития см.: Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногснетические легенды, догадки, протогипотезы XVI — начала XVIII в. СПб., 1996. С. 141-203. См. также другую монографию того же автора: Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI — начала XVIII в. СПб., 1999. Фактически обе они составляют двухтомник, рассматривающий проблему с разных сторон, и стали классическими еще при жизни автора.
1,1 О стереотипах взаимного восприятии русских и поляков см.: 1'о1асу а Ко^апе. \Varszawa 2000; Россия-Польша: Образы и стереотипы в литературе и культуре. М„ 2002.
" См. материалы российско-польской научной конференции «Миф Европы в литературе и культуре России и Польши» (Москва, 13-14 мая 2003 г.). Подробности см.: Волков В. К. К вопросу о происхождении терминов «пангерманизм» и «панславизм» / Славяно-германские культурные связи. М„ 1969. С. 25-69. -2 Никифоров К. В. Сербия в середине XIX в.: (Начало деятельности по объединению сербских земель). М., 1995.
О некоторых теоретических проблемах, связанных со становлением наций, см.: Мыльников А. С. Народы Центральной Европы: формирование национальною самосознания. XVIII—XVIII вв. СПб., 1997. !> Пыпин А. II. Панславизм в прошлом и настоящем (1878). М.. 2002. С. 144-145. - Горяинов А. II. Славяноведы — жертвы репрессий 1920-1940-х годов. Некоторые неизвестные страницы из истории советской науки // Советское славяноведение, 1990, № 2; Аксенова Е. П. «Изгнанное из стен Академии» (Н. С.Державин и академическое славяноведение в 30-е годы) // Советское славяноведение, 1990, № 5: Ашнин Ф. Д., А/иатов В. М. «Дело славистов»: 30-е годы. М., 1994; Аксенова Е. П. Очерки из истории отечественного славяноведения...
Ниндалковскап М. Г. Историческая наука российской эмиграции: «евразийский соблазн». М.. 1997. " Вопузу/ А И'. АпП51а\уЬт АйоНа НН1ега. \Varszawa. 1988.
2" См.: Фирсов Е. Ф. Словацко-русское общество памяти Людовига Штура в России и идея славянского единства // Славянский вопрос: Вехи истории. М., 1997. С. 152-168.
Марьина В. В. Славянская идея в годы Второй мировой войны: (К вопросу о политической функции) / Славянский вопрос: Вехи истории. М., 1997. С.169-181. '" Поскова А. Ф. «Генеральный план «Ост» (К итогам изучения в советской и польской исторической литературе) //Советское славяноведение. 1965. № 3. " Волков В. К. 31 попоменклатура и распад государства: СССР и Югославия Ц Свободная мысль. 2000. № 9. 10.
