CC BY
97
УДК 811.114
СКРЫТЫЕ КОНЦЕПТЫ НАРОДНЫХ ПРИМЕТ
■1
Белгородский
государственный
университет
В.К.Харченко
В статье раскрываются скрытые концепты, обусловливающие ментальную сущность возникновения приметы как результата специфического мыслительного действия: наблюдение, внимание, повседневность, вера, будущее, страх. Страх выступает как «фундаментальное переживание» (М. Хайдеггер), порождающее устойчивость самого жанра приметы.
e-mail:
Harchenko @ bsu.edu.ru
Ключевые слова: латентные концепты, примета, страх.
Помимо базовых концептов, которые при анализе примет и поверий целесообразнее называть криптоклассами внутри кластеров (например криптокласс «зеркало» внутри кластера бытовых примет), существует еще более значимая часть когнитивного пространства примет и поверий. Это «имплицитные», скрытые, латентные, подспудные концепты, образующие когнитивную основу самого жанра, обусловливающие не только обращение к тем или иным криптоклассам, но и оригинальность, мощность самих криптоклассов и при этом парадоксально находящихся как бы за кадром, в тени, на задворках великой империи народных примет.
Почему возникла идея обращения к скрытым категориям?
Как малый фольклорный жанр, примету целесообразно соотносить с такими общими категориями на карте современного лингвистического знания, как наивная картина мира, образ мира, концептуальная картина мира как итог чувственного знания, культурная память. Такое соотнесение было осуществлено в исследованиях H.H. Фаттаховой и М.А. Кульковой [13, 4]. Впрочем, дело отнюдь не только нежелании с нашей стороны дублировать уже исследованное другими лингвистами. Слишком прозрачны эти проекции. Слишком легко вписывается примета в так называемую «наивную картину мира», и хотя известно утверждение, что наивная не значит примитивная [1, 38-39], тем не менее внутренняя форма термина делает его коннотативно отрицательным.
Цель данного исследования заключается как раз в том, чтобы проследить, как за внешней наивностью народной приметы скрывается серьезная, психологически грамотная установка на внимание к настоящему, но для раскрытия этой мысли необходимо опираться на другие концепты.
В этой части работы пойдет речь о концептах, составляющих ментальную сущность возникновения приметы как результата специфического мыследействия. Это концепты наблюдения, внимания, повседневности, веры, будущего и «аккордовый» концепт страха. Одни концепты из перечисленных (страх, вера, будущее) можно отнести к предельным, точнее соотнести с так называемыми предельными категориями [12], другие концепты воспринимаются как рамочные (внимание, наблюдение), третьи скорее относятся к экзистенциальным (повседневность). Однако все указанные концепты объединяет их участие в строительстве огромного блока народных примет, объединяет участие их в процедуре приметотворчества. Эти концепты не лежат на поверхности, но при этом составляют сам движущий механизм возникновения примет и поверий, все вместе они поддерживают процесс приметосохранения и приметопорождения.
Еще раз поясним. Разбить зеркало - к несчастью. В этой примете нет слова «примечай», нет слова «верь», нет предостережения «бойся», упомянут бытовой предмет и бытовая ситуация, но не задействованы высокие слова «повседневность»,
1 Работа выполнена в рамках научной программы внутривузовского гранта БелГУ.
«будущее», «страх», однако согласимся, что примета пронизана страхом и требованием внимательного отношения к сигналам повседневности. Поверья отличаются от примет нечеткостью самой языковой формы: Перед дорогой надо присесть. Давайте на дорожку сядем и помолчим. Давайте присядем.
Рассмотрим каждый из заявленных латентных концептов.
НАБЛЮДЕНИЕ само по себе процесс исключительно сложный при кажущейся простоте. «Еще небезызвестный английский епископ <...> учил, между прочим, что видение - это не есть примитивный акт зеркального отображения вещей в механизме глаза, а сложный, можно сказать, интеллектуальный процесс, в котором доминирующую роль играет нежное воспоминание, ожидание, готовность, узнавание: все. что залетает на сетчатку глаза, обрабатывается, обкатывается, шлифуется, трансформируется, переводится в знакомые ранее образы, гештальты, включается в некую систему, и если в тезаурусе гештальтов не было ничего, что можно соотнести с тем, что перед глазами, то оно и не будет увидено, воспринято, принято. <...> «без идей не увидишь и фактов»» (Евгений Федоров. Былое и думы).
В силу самой своей внутренней формы (примечать, примечай!) примета нацелена на развитие НАБЛЮДАТЕЛЬНОЙ СПОСОБНОСТИ носителя языковой культуры, но для наблюдения нет мелочей, как нет и ограничительных рамок. Отсюда величайшее разнообразие приметоносителей. Приведем лишь некоторые: зяблик, малина, снег у забора (плотно к забору или не очень!), поза кошки, степень влажности соли, расположение мха на дереве, звуковое своеобразие грома.
Наблюдение соотносится далеко не только с визуальной культурой, оно охватывает сигналы всех органов чувств, гармонизируя сенсорику: и слуховую, и осязательную, и обонятельную, и вкусовую. Приведем примеры «слуховых» и «осязательных» примет: Ветер гудит в трубе - к морозу. Если в январе эхо далеко уходит - морозы крепчают. Дрова горят с треском - к морозу. Лягушки турчат на дождь, молчат на холод. ...Когда же душно и тягостно и насекомые злы и едки, то будет дождь. Коли на Анну роса холодна - и зама будет холодна.
Прямых указаний: следи, наблюдай, смотри и т.п. в приметах не так много.
На Астафья примечай ветер: северный - к стуже, южный - к теплу, западный -к мокроте, восточный - к вёдру.
Примета поставляет щедрый материал, разнообразные и разноплановые результаты уже состоявшихся наблюдений, сформулированных в выразительные языковые формулы, и тем самым становится средством воспитания наблюдательности. Тот факт, что наблюдения уже заражены теорией, становится неоспоримой истиной (Я. Хинтикка, М. Хинтикка). Н.Р. Хэнсон предположил, что все утверждения о наблюдении заряжены теорией. Мы используем слово «видеть» в ситуациях, когда речь идет далеко не о зорении невооруженным глазом, а об использовании информации, передаваемой теоретически постулируемыми объектами [14, 10]. Характеризуя видеотренинг приметы, отметим интересную этимологическую выкладку: в переводе с греческого «теория» означает «созерцание», «зрелище», подтверждая тем самым, что созерцание само по себе богато зародышами более поздних теоретических обобщений.
Как языковая форма когнитивного процесса предсказания примета демонстрирует синкретические свойства мышления в целом. «В исследованиях, например, процесса восприятия обнаруживается, что в развитой форме оно включает и память, и представление, и мышление, и т.д. То же самое выявляется при изучении мышления, представления и т.д. Вывод о том, что «все состоит из всего», к которому приходит физика (А.М. Марков), оказывается справедливым также и для психологии. <...> Этот вывод вовсе не закрывает дорогу научному анализу, как может показаться на первый взгляд. Он, думается нам, выражает требование системности исследования» [6, 20].
Концепт наблюдения, лежащий в основе приметопорождения, приметотворче-ства, связан с концептом внимания. О правомерности рассматривать по отношению к
примете концепт «внимание» свидетельствует и первое значение лексемы «примета»: «примечанье, замечанье, объясненье, толкованьек чему» (В.И. Даль).
Внимание как психологический процесс обладает вынужденной диалектикой ограничений, которую еще в позапрошлом веке заметили собиратели и исследователи примет.
«1. Если сосредоточить внимание на каком-либо одном определенном предмете, то все остальные, одновременно получаемые, впечатления не доходят до полного сознания.
2. Чем большим числом предметов занято одновременно ваше внимание, тем неопределеннее будет полученное нами впечатление о каждом из них». В этих двух фактах заключаются источники бесчисленных ошибок наблюдения» [5, 257].
Слишком большой набор событий настоящего затрудняет обнаружение действительно причинно-следственных связей между реалиями сегодняшнего дня и ближайшим или отдаленным будущем. Обилие таких реалий заставляет внимательно относиться к повседневности. Мы выделяем категорию повседневности, которая в последние десятилетия стала интенсивно изучаться философами, и для анализа ментальной основы народной приметы. Наряду с обрядовыми приметами, обслуживающими ритуалы религиозных праздников, а также ключевых событий в жизни человека (крестины, свадьба, похороны), имеют широкое хождение приметы буднего дня, то есть сакральное в приметах уравнено в правах с профанным, более того, предпочтение иногда отдается профанному пространству жизни - повседневным ее заботам.
Стричь ногти, причесываться, стирать детское белье, солить пищу, класть нож, подметать, шить, месить тесто, брать и возвращать деньги в долг, торговать на рынке, собираться на охоту, рыбалку - все это панорама повседневности, отражаемая в жанре примет, представляющая сам этот жанр и не замечаемая подчас из-за «нехорошего», пугающего прогноза.
Концепт ВЕРА лежит в самом ядре народной приметы как жанра. Красному утру - верь. Не верь сену, а верь в гумне. Мы имеем в виду не непосредственное выражение акта веры, а «методологию» веры, лежащую в основе всех без исключения примет.
«Верю, потому что абсурдно». «То есть он [Будда] напомнил, что всякие чудеса есть предельные символы, указывающие на структуру наших состояний, а не реальные образцы для подражания и повторения. Это способ указать на характер веры, в том смысле, как я сказал, а не предписания, что нужно ходить по воде". "Вот этот мускул отчаяния от незнания и в то же время веры, то есть действия на основе веры, отличной от знания, иначе говоря, способность посмотреть на мир не глазами того, что ты знаешь заранее...» [7, 68, 70].
Вера ведущая категория в пространстве народных примет, не случайно живучи названия самих форм: суеВЕРие, поВЕРие.
Философия и есть мышление, занимающееся такими порогами мысли, которые раз и навсегда не преодолеваются» [7]. Философия приметы как зона исследовательских усилий не прочерчивалась, не ставилась в отличие от психологии приметоверия (и суеверия вообще). Бытовая примета в абсолютном большинстве случаев «пасется», базируется, выстраивает себя как жанр и форму мышления на чувстве страха перед будущем. Внешняя парадоксальность приметоносителя и прогноза срабатывает как гипноз, обеспечивающий хорошую внушаемость. Примета как жанр широко использует то, что в современной психологии называют методом синектики - соединения разнородного как «затравка» мозгового штурма. Еще оригинальнее звучит проблематика гносеологии приметы с ее агностицизмом. «Наука уже всем доказала свою мощь и свою нужность. Не пора ли ей признаться в том, что она сама остро нуждается в знаниях, добываемых иными способами» [7, 64-73].
Понимание обычно ассоциируется с научным знанием, информативностью, информированностью: больше информации - больше и понимания, однако любопытен и другой, в каком-то смысле обратный пассаж, постулирующий связь понимания с
состоянием веры. «Условием успешности акта понимания в данном случае, очевидно, является состояние веры, полное и безоговорочное доверие, оказываемое получателем сообщения отправителю сообщения. Причем это относится не только к состоянию веры, обусловливающему действия М-субъекта в религиозном дискурсе. Данное условие сохраняется в самых разнообразных сферах монологической деятельности, в том числе и в политическом монологе...» [ю, 55].
Следовательно, чтобы обеспечить запас понимания или акт понимания, надо «войти в ментальное состояние веры». Феномен веры санкционирует фантазию и интуицию. «Я думаю, что именно фантазия, «выдумка» создала и воспитала тоже одно из удивительных качеств человека - интуицию, то есть «домысел», который приходит на помощь исследователю природы...» (М. Горький). «...Религиозный взгляд на мир научно корректней атеистического. Нужен смелый ум, чтобы сказать: это не нашего ума дело!..» (Фазиль Искандер. Авторитет. Рассказ). Хотя церковь всегда выступала против приметоверия, но вера в приметы ближе к религиозному взгляду на мир, нежели к атеистическому. Мы уже не говорим об очевидном: точках слияния требований со стороны религии и требований-табу, заложенных в семантике многих примет и поверий.
Еще один жанрообразующий концепт в примете - концепт БУДУЩЕЕ. «...Будущее именно постольку является будущим, поскольку несет в себе неопределенность как свое принципиальное качество» (Знание - сила 1990, № 3). Известно, что с развитие русского языка характеризовалось ОСКУДЕНИЕМ ФОРМ БУДУЩЕГО времени. В диссертации «Семантика будущего времени древнерусского языка Н.В. Новикова в одной только первой главе «Будущее время Нового завета» выделяет будущее антропологическое и будущее теологическое, сакральное с вариантами: эмпирическое, или гномическое время (время коллективного знания, основанного на опыте), будущее психологического стереотипа, будущее личной модальности, будущее проповедническое, будущее предсказания, или мантическое, наконец, будущее эвристическое. "Эмпирическое время всегда сохраняет живые связи с реальным миром, закрепляясь в коллективном сознании в виде онтологических знаков - примет: Сказал (господь) народу: «Когда вы увидите облако, поднимающееся с запада, тотчас говорите: «Дождь будет» - и бывает так (Лука, гл. 12, 54). Однако знание этих примет не избавляет человека от ошибок в предсказании будущих событий, так как сам характер протекания будущего - процесс вероятностный: Он же (Иисус) сказал им в ответ: «Вечером вы говорите: «Будет вёдро, потому что небо красно». А поутру: «Сегодня ненастье, потому что небо багрово». Лицемеры! Различать лицо неба вы умеете, а знамений времен не можете!» [9,11].
Мы утратили бывшее богатство форм будущего времени, и приметы в этом отношении восполняют пробел в моделировании «потенциального» (жди дождя, к дождю) и несколько более «реального» (быть дождю, будет дождь) будущего. «Общение» с собственным будущим требует своего навыка. Эдмунд Гуссерль называл связки настоящего с прошлым ретенциями, удержаниями, а линии, простирающиеся в ближайшее будущее, - протенциями, предчувствиями, «соскальзыванием» вперед [15,151].
Полагаем, что корпус национальных примет, независимо от того, сбываются они в большинстве своем или нет, учит этим самым протенциям, общению с будущим как ближайшим, так и отдаленным, «на перспективу». В той же статье Татьяны Чередниченко читаем: «...Мозг именно «тикает»... он может обрабатывать информацию лишь дискретно и для этого специально дробит на порции, квантует ее» [15].
В случае с приметами мы наблюдаем интересный феномен дробления ситуаций на микроситуации, кванты настоящего, и наполнение их семантикой будущего. Для процедуры такого наполнения используется и фоносимволизм (Евсей - овсы отсей), и метафора как «рефлективный мостик к ранее не замечаемому» (Ю.Б. Орлицкий). В Средней Азии лестницу, даже тяжелую, вдвоем не несут: ситуация не должна напоминать похороны. Используется символика (Если белого голубя бросить на пожар -
огонь погаснет), используется вообще все то, что относимо к эстетике приметы, но составляет отнюдь не только эстетику, но и непосредственно когницию жанра.
Концепт ПОВСЕДНЕВНОСТЬ весьма важен для понимания лингвокогнитологии приметы. Приведем признание современных нейролингвистов: «Другим источником создания абсолютно оригинальных метафор является сама повседневная жизнь» [8]. В этой же работе приводится следующее высказывание Карла Юнга: «Человек нуждается в символической жизни»... Только символическая жизнь может выразить потребность души - повседневную потребность, обратите на это внимание! [8, 21]. Повседневностью стали вплотную интересоваться не только психологи, но и философы. Но социальная феноменология показала, что мир повседневной жизни нельзя рассматривать как аморфную и рассеянную среду человеческого обитания. Напротив, он являет собой гетерогенную и полиморфную реальность. постоянно воспроизводящуюся основу, почву статистических и динамических порядков рационализированного человеческого бытия, которую необходимо всегда иметь в виду при прояснении предпосылок подлинно научного рассуждения. <...> «Стояние» эйдоса повседневности является исключительно плодотворным для культуры, так как удерживает в сохранности все произведенное, и, чем больше сохраняется, тем более оказывается там пустого места, куда может устремиться движение жизни [2, 3-4,19].
Повседневность предстает в крупномасшабном измерении и допускает дробление ситуаций. «Возможность подобного дробления вполне объяснима тем, что любое событие может включать в себя какое-то количество микроситуаций, так что ситуацию в принципе можно детализировать беспредельно», - пишет исследователь словосочетаний Т.А. Тулина (1974). Приметы обращают наше внимание на такие детали событий, ситуаций, повседневных действий, которые в сознании не фиксировались до знакомства с приметами: если.. то... (выливать или не выливать воду после вечернего купания ребенка, четное или нечетное число цветов должно быть в букете и в каких случаях, книзу или кверху воет собака, левая или правая рука зачесалась). Ср. также: Лошадь трясет головою и запрокидывает ее кверху - к ненастью. Петух, недокукарекав, затих - к несчастью. Кто начнет пол в доме мыть, да недомоет - к ссоре в семье.
Наконец, еще одним весьма существенным латентным концептом в жанре народных примет является концепт СТРАХ. Концепт СТРАХ в приметах реализован в максимальном объеме, но почти всегда опосредованно. В материалах нашей картотеки нет слов страх, страшно, бойся, но имеет место масса повторяющихся слов: смерть, болезнь, худо, несчастье, умрет, ссора, пожар, неурожай и т.п., в основе которых лежит семантика страха как чувства, предваряющего и сопровождающего роковые события. Страха (лексемы) в приметах будто бы нет, но содержательно он присутствует, даже во многих погодных приметах.
Примета как бы говорит носителю языка: мое дело тебя напугать, а твое дело -верить или не верить. Но страх бывает столь велик (к худу, к смерти, к болезни), что если даже впервые воспринимающий примету не поверит в печальный прогноз, то саму связку: событие + прогноз - легко и надолго запомнит. И в сознании человека пополнится список предостережений.
Страх сосредоточен в правой, прогнозной части приметы, но примета дает шанс защититься от плохого предсказания. В страховочной части ритуальные действия, которые должен совершить «объект» плохой приметы, подробно прописаны, другое дело, что у многих примет третья часть со временем была утрачена, как третья часть многих поговорок и пословиц, о чем писала в своем исследовании Н.Н. Семененко [11].
Все выделенные нами латентные концепты народной приметы распределены по ее структуре: внимание, наблюдение, повседневность - прерогатива левой, событийной части, тогда как вера, будущее, страх концентрированы в подтексте правой части народной приметы. В страховочной части проступают такие концепты, как вера, повседневность, когда нетрудные «бытовые» действия снимают страх плохого прогноза, меняют, переворачивают карту будущего». Обратим внимание на соположение вы-
деленных концептов: наблюдение - будущее - вера - страх (в любой последовательности!). Присутствие в свернутом виде этих когнцептов объясняет хронологическую и социальную устойчивость народных примет в аспекте современного социального мифотворчества. Философы, исследующие проблематику современной мифологии, пишут: «Большинство современных исследователей отмечают неустойчивость, синерге-тическую взаимозависимость нашего мира от любых социокультурных бифуркаций. Эта неустойчивость эпохи дополняется подвижными социальными и производственными технологиями постиндустриализма. Мир очень легко повернуть в любом направлении. Поэтому никто не исключает варианта какого-то нового «псевдомодернистского» или тоталитарно-информационного проекта. Не здесь ли кроется тайна появления новых технократических мифов, мифологии неофашизма и неокоммунизма, экологизма и феминизма, «нового атеизма» и «нового утопизма»? <...> Вот на этой культурной почве произрастает и будет далее только усиливаться мифология антиглобализма, которая легко увязывается и с контркультурными феноменами прошлого столетия» [2,17]. Современное общество не защищено от издержек мифотворчества, и не исключено поэтому не только сохранение всего потенциала народных примет и поверий, но и порождение новых, «технократических» примет. Сохраняя примету как жанр, носители языковой культуры вместе с приметами сохраняют живыми, работающими связи между такими концептами, как вера и страх, наблюдение и повседневность, внимание и будущее.
Все вышеприведенные концепты: СТРАХ, ВЕРА, БУДУЩЕЕ, НАБЛЮДЕНИЕ, ВНИМАНИЕ, за исключением разве что категории ПОВСЕДНЕВНОСТЬ, - образуют герменевтику приметы. Примета - шифр будущего, код, с трудом дешифруемый, и эта трудность и, что очень важно, даже невозможность декодирования составляет основу жанра приметы.
Попробуем теперь. сочинить примету. Выйти из дома на голодный желудок -к неудаче. Современная медицина подтвердила, что отказ от завтрака приближает возможность инфаркта, да и древнейшее изречение «Завтрак съешь сам...» подчеркивает гигиеническую грамотность полноценного завтрака. Вспоминается меню традиционного английского завтрака: порридж (овсяная каша) и яичница с беконом. Таким образом, «незагадочность» сочиненной приметы, легкость ее понимания, объяснения и не столь серьезные основания для реального страха (всего лишь неудача!) эксперимент по созданию приметы не позволяют признать удавшимся.
Можно осознавать, почему нельзя подметать вечером (в темноте легко вымести и нечто ценное!), но самой примете это знание будто бы и не нужно. Примета строится на иррациональности требования: нельзя и нельзя! Закрытость, отсутствие объяснения составляет пружинную герменевтику приметы.
Страх в контексте приметы и поверья требует изучения таких вопросов, как: кого и чего боялись люди прошлого? Каковы функции страхов в обществе и государстве? Каково место страха в повседневной жизни? Каковы формы обозначения и выражения страхов? Каковы формы исторических дискурсов о страхе?
Завершая разбор скрытых, подтекстовых концептов народной приметы концептом СТРАХ, мы подходим к ответу на ключевой вопрос: почему больше примет пугающих, нежели утешающих.
В известном списке событий, которых больше всего боится человек, первое место занимает смерть детей. Обратимся к концепту РЕБЕНОК и выпишем концовки некоторых примет [16]:
О смерти: ...крестник жить не будет; ... а то он жить не будет; ...иначе он может умереть; ...ребенку не жить; ...умрет не своей смертью; ... к скорой смерти; ... скоро умрет; ...а то умрет;... умрет;... умрет;... не живуч;... это к внезапной смерти.
О болезни: ... будут болеть и плохо расти; ... заболеет; ... иначе дети будут болеть; ... у ребенка будет грыжа; ...ребенок будет задыхаться; ...у ребенка будет «родим-
чик»; ...младенец будет кашлять; ... будет «сидякой»; ... иначе у ребенка будут кожные заболевания;... будет пугливым;... у него изо рта будет течь слюна.
О бесплодии: ... вряд ли еще будут дети;... детей не будет.
О возможном уродстве: ...ребенок будет похож на зверя или урода; ...а то ребенок родится некрасивым;... вырастет глупым; ...у ребенка будем «смертельный сглаз»: будет глазить не только других, но и себя.
О достатке: ... будут бедно жить.
О нравственных качествах: ... то ребенок вырастет неопрятным; ... ребенок станет вором.
Приметы типа Если новорожденную купать в белом платье - вырастет бела и нежна на общем пугающем фоне воспринимаются, скорее, как исключение, нежели правило жанра.
Страх, по М. Хайдеггеру, не особое настроение и отнюдь не отрицательная эмоция, а фундаментальное переживание, позволяющее человеку аутентично постичь свое бытие в мире. И все же страх справедливо считается отрицательной эмоцией, стоящей в одном «коннотативном ряду» с агрессией, депрессией, злобой, завистью, поскольку весьма тяжело переносится, переживается. Однако «на дне» (каждого?) минуса скрывается и некоторый выигрыш, не сразу замечаемый плюс.
Чувство страха защищает человека, страх необходим для сохранения жизни. хорошее безопасно, и потому язык экономит силы и больше обслуживает опасное плохое. Этим, на наш взгляд, можно объяснить преобладание отрицательной метафорики далеко не только в русском языке, преобладание слов с отрицательной коннотацией, слов, называющих отрицательные явления в окружающей человека действительности. Безопасностью хорошего можно объяснить и неравновесность оптимистических и пессимистических примет.
В приметах страх выполняет еще одну важную функцию, регистрируемую на оси: СТРАХ И КУЛЬТУРА. Чем богаче внутренний мир языковой личности, тем меньше этот человек может себе позволить. Механизм образования внутренних табу загадочен и сложен. Культура, с одной стороны, это, безусловно, богатство (смыслов, форм, функций, предметов как материального, так и духовного толка), а с другой, культура - это всегда система ограничений. Чтобы система ограничений действовала, нужно опираться на знание и на... незнание, выставляя некоторые иррациональные будто бы требования, подкрепленные национальными и межнациональными традициями табуирования. Корпус примет как раз и выступает как школа ограничения, школа культуры.
Есть в запасе еще один финальный вопрос: почему примет много? Почему много вариантов одной и той же приметы? Последний вопрос мы вообще не рассматривали, он хорошо исследован в работе М.А. Кульковой [4].
Выделяемые нами латентные, «подтекстовые» концепты в приметах и поверьях: внимание, наблюдение, повседневность, будущее, вера, страх - как раз и позволяют понять необходимость ротации смысла. Под ротацией, наращиванием смысла понимается процесс построения одного и того же типа смысла несколько раз. Примете и поверью нужен запас хода, чтобы «прочитывались» подтексты, чтобы был обеспечен запас понимания внешне будто бы парадоксальных и «непонятных» прогнозных клише.
Список литературы
1. Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: попытка системного описания / Ю.Д. Апресян // Вопросы языкознания. - 1995. - № 1. - С. 37-68.
2. Егоршева О.И. Культурно-цивилизационная специфика современной мифологии / О.И. Егоршева // Автореф. дис. ... канд. филос. наук: 24.00.01 - теория и история культуры. -Белгород, 2002. - 19 с.
3. Круглов Д.Н. Повседневность как предмет философской рефлексии / Д.Н. Круглов //Автореф.дис. ...канд.филос.наук. - СПб., 1996. - 20 с.
4. Кулькова М.А. Семантика и прагматика немецких и русских народных примет: Лингвокультурологический подход / М.А. Кулькова // Дис. ... канд. филол. наук: 10.02.20. - М.: 2006. - 216 с.
5. Леман А.Г. Иллюстрированная история суеверий и волшебства от древности до наших дней / А.Г. Леман // Киев: Изд-во «Украина», 1991. - 400 с.
6. Ломов Б.Ф. Когнитивные процессы как процессы психического отражения / Б.Ф. Ломов // Когнитивная психология: Материалы финско-советского симпозиума. - М.: Наука, 1986. - 206 с.
7. Мамардашвили, М.К. Из краткого введения в философию / М.К. Мамардашвили // Вопросы философии. - 2000. - № 12. - С. 64-73.
8. Миллс Дж., Кроули Р. Терапевтические метафоры для детей и «внутреннего человека». Пер. с англ. Т.К. Кругловой / Джойс Миллс, Ричард Кроули // М. : Независимая фирма «Класс», 1996. - 144 с.
9. Новикова Н.В. Семантика будущего времени древнерусского языка / Н.В. Новикова // Автореф. дис.... д-ра филол. наук: 10.02.01 - русский язык. - Тамбов, 2004. - 45 с.
10. Семененко Л.П. Монолог как тип общения. Дис. .доктора филол.наук: 10.02.19 -теория языка. - Орел, 1998. - 360 с.
11. Семененко Н.Н., Шипицына Г.М. Русская пословица: функции, семантика, системность. Монография / Н.Н. Семененко, Г.М. Шипицына // Белгород: Изд-во Белгородск. гос. унта, 2005. - 172 с.
12. Снитко Т.Н. Предельные понятия в западных и восточных лингвокультурах / Т.Н. Снитко // Автореф. дис. ... д-ра филол. наук: 10.02.19 - общее языкознание, социолингвит-стика, психолингвистика, 10.02.20 - сравнительно-историческое, типологическое и сопоставительное языкознание; теория перевода. - Краснодар, 1999. - 33 с.
13. Фаттахова Н.Н. Народные приметы в русском и татарском языках: семантико-синтаксические отношения / Н.Н. Фаттахова. // Казань: РИЦ «Школа», 2004. -192 с.
14. Хакинг Я. Представление и вмешательство. Начальные вопросы философии естественных наук / Я. Хакинг // М.: Логос, 1998. - 292 с.
15. Чередниченко Т. Праздничность / Т. Чередниченко // Новый мир. - 2002. -№ 11. - С. 155-165.
16. Щепанская Т.Б. К культуре эмоций: испуг (эмоциональная саморегуляция в культуре материнства) / Т.Б. Щепанская // Родины, дети, повитухи в традициях народной культуры / Сост. Е.А. Белоусова. - М.: Российск. гос. гуманит. ун-т, 2001. - С. 236-265.
HIDDEN CONCEPTS IN A SUPERSTITION
Belgorod
State
University
V.K. Kharchenko
This paper examined a set of hidden concepts—observation, attention, the everyday, belief, future, fear--which reveal the peculiarities of appearance of superstitions as a result of a specific action of mind. The concept of fear is considered as 'a fundamental experience' (the term of M. Heidegger) that engenders the sustainability of the very genre of superstition.
e-mail:
Harchenko@bsu.edu.ru
Keywords: hidden concept, superstitions, fear.
