CC BY
492
ФИЛОЛОГИЯ
Вестн. Ом. ун-та. 2013. № 1. С. 128-134. УДК 821.161.1 - 3.09 + 929Даль Н.Л. Юган
СКАЗОЧНЫЕ ОПЫТЫ
В.И. ДАЛЯ (КАЗАКА ЛУГАНСКОГО)
И ЕГО СОВРЕМЕННИКОВ
Проведён анализ прозаических сказок Казака Луганского 1830-х гг. в сравнении с подобными опытами писателей-сказочников эпохи. Родство созданных А. С. Пушкиным, П.П. Ершовым и В.И. Далем сатирических персонажей явилось естественным следствием общности взглядов авторов-сказочников на идейно-художественную сущность народной сказки. Близкими и характерными подходами к написанию произведений А.Ф. Вельтманом и сказок В.И. Далем оказались соотношения фантастики и реальности (на грани мифа, сказки, легенды, предания, с одной стороны, и бытовой, социально-психологической повести - с другой). С О.М. Сомовым В.И. Даля сближает характер обработки украинского сказочного фольклора, использования сказа как стиля. Казак Луганский и Н.А. Полевой обращаются к одному и тому же фольклорно-литературному сюжету - о судье Шемяке, хотя и по-разному его обрабатывают.
Ключевые слова: литературная сказка, фольклор, литературные параллели, фантастика, сказ.
Одним из основных жанров, в котором работал В.И. Даль в 1830-х гг., является прозаическая литературная сказка. В его знаменитый сказочный цикл «пяток первый» «Русских сказок» (1832) вошли пять сказок: «О Иване молодом сержанте...», «О Шемякином суде...», «О Рогволоде и Могучане...», «Новинка-диковинка..», «О похождениях чёрта-послушни-ка...». Сказки включены во 2-4-ю книги «Былей и небылиц» (1835-1839). Вторую книгу составляют сказки «О царевне Милонеге-Белоручке.», «О Строевой дочери и о коровушке-бурёнушке», «Про жида вороватого, про цыгана бородатого». Третья книга включает четыре текста: «Илья Муромец: сказка Руси богатырской», «О Емеле-дурачке», «О воре и бурой корове», «Иван Лапотник». Четвёртая вкючает пьесу «Ночь на распутье» и сказки «О Георгии Храбром и о волке», «О нужде, о счастии и о правде», «Ведьма (украинская сказка)».
Цель нашей статьи - анализ прозаических сказок Казака Луганского 1830-х гг. в сравнении с подобными опытами писателей-сказочников эпохи. В науке данный аспект не нашёл своего отражения. Исключением являются параллели между сказками В.И. Даля и О.М. Сомова, которые впервые появились уже в критике 1830-х гг. Современный исследователь жанра литературной сказки Л.В. Дереза утверждает, что сомовские сказки, для которых характерны верность фольклорному первоисточнику, последовательная имитация народного стиля, восходят к далевским «Русским сказкам. 1832 г.» [1, с. 13]. Этой же точки зрения придерживались И.П. Лупанова и З.И. Власова [2, с. 381; 3, с. 341]. Данное мнение восходит к рецензии Н.А. Полевого (Мос. телеграф, 1833, № 4, с. 598), в которой критик возводит стилевые особенности сказок О.М. Сомова («В поле съезжаются...» и «О Никите Вдовиниче») к В.И. Далю. Не все современники считали это мнение справедливым, в частности Н.Н. Трубицын утверждал, что О.М. Сомов явился в отношении некоторых стилевых приёмов не последователем, а предшественником В.И. Даля [4, с. 62]. Об этом говорят и некоторые литературоведы нашего времени [5, с. 508].
© Н.Л. Юган, 2013
Сопоставительный анализ сказочного творчества Казака Луганского в литературном контексте (беллетристы конца XVIII в., Г.Р. Державин, Н.М. Карамзин, В.Т. Нареж-ный, А.Ф. Вельтман, А.С. Пушкин, П.П. Ершов, Н.А. Полевой, В.Ф. Одоевский и др.) проведён нами впервые.
М.Н Липовецкий справедливо заметил, что активность сказки как жанра «особенно возрастает в периоды исторических кризисов и глубинных сдвигов в ценностной ориентации всего общества» [6, с. 153]. В конце 1820-1830-х гг. интерес к литературной сказке был необыкновенно велик: он связан с развивающимся в русской литературе романтизмом.
Скажем в первую очередь о тех особенностях, которые в корне отличают сказки В.И. Даля от опытов современников. Писатель в сказочных текстах исследует русский национальный характер, однако здесь же идёт анализ взаимоотношений представителей разных национальностей - русских, украинцев, евреев, цыган, «некрещёных народов» («Про жида и цыгана», «Илья Муромец», «Ведьма» и др.). В.И. Даль в своём сказочном творчестве создаёт образ народа как лучшей части нации, трудолюбивой, созидающей, талантливой. Среди них он особенно выделяет солдат и матросов («Иван молодой сержант», «О чёрте-послушнике»). Для других же сказочных сборников этого периода подобные образы вообще нехарактерны. Фантастические события у В.И. Даля часто соотносятся с современностью, в текст вводятся реалии национальной действительности, указания на события из жизни самого автора (посвящения, разнообразные цитаты, примечания). Для сказочного творчества Казака Луганского совершенно нехарактерны пересказы или переводы иностранных сказок (как, например, у А.П. Зонтаг «Девица-березница» (1829, 1830), «Слуга и господин»
(1831)).
Далевские работы являются органичным продолжением опытов беллетристов XVIII в., которым было присуще широкое стилизаторство на почве древнерусской мифологии, народных обычаев и обрядов, поэтических жанров (произведения М.Д. Чулкова, М.И. Попова, В.А. Лёвшина, а также Г.Р. Державина («Царь-девица»), Н.М. Карамзина («Илья Муромец: богатырская сказка»), В.Т. Нарежного («Славенские вечера»)) [7, с. 36-37].
Ещё в 1833 г. А.А. Бестужев-Марлинс-кий сопоставлял эксперименты Казака Луганского с работой А.Ф. Вельтмана, «который выкупал русскую старину в романтизме, доказал, до какой обаятельной прелести может довести русская сказка, спрыснутая мыслью» [8, с. 127]. Впоследствии подобные аналогии стали общим местом в российской критике.
На чём основано сближение прозаиков В.И. Даля и А.Ф. Вельтмана? У этих авторов
в творчестве 1830-х гг. мы видим трансформацию фольклорных сюжетов, использование мифов, соотношение в повествовании реальности и фантастики. Рассмотрим указанные особенности на конкретных примерах.
Взаимодействие сказочного и исторического пластов характерно для сказок «пятка первого» В.И. Даля. В «Роговолоде и Могуча-не» впечатляет внезапное обретение царевичами исторических имён - Рюрик, Синав и Трувор. Фантазия автора не безгранична: историческое время подтверждается цитатой из «Повести временных лет» («Земля наша велика и обширна, а порядку в ней нет: идите владеть и княжить ею, и творите суд и правду») [9, с. 56; 10, с. 36]. Стремление лжеродителей погубить малолетних царевичей в сказке Казака Луганского подразумевает обычные в России расправы с будущими наследниками престола. В сказке «О чёрте-послушнике» нечистая сила пишет письмо своему начальнику Сидору Стопок-лёпу, а передаёт послание в преисподнюю через человека, имя которого не названо, но из описания ясно, что это Наполеон. В приписке упомянут Александр I как «оной северной страны повелитель». По мнению Ю.П. Фесенко, «прихотливая игра исторического и сказочного времени в цикле укрупняла великую сермяжную правду о противостоянии крестьянства и власть имущих, фольклора и официозной идеологии» [11, с. 97]. В «Илье Муромце» Казака Луганского былинный и летописный хронотопы тонко совмещены: время крещения Руси Владимиром Святославичем - эпоха активной деятельности русских богатырей. События национальной истории мифологизируются, а миф приобретает черты реальности. В сказке в свёрнутом виде присутствует проблема разобщённости русских князей вследствие феодальной раздробленности [12, с. 67].
Отличительной особенностью прозы
А.Ф. Вельтмана, как и В.И. Даля, является эксперимент с жанрами. Для его творчества характерны «фольклорно-исторические романы», своеобразные «романы-сказки» [13, с. 11-12; 14, с. 7]. Но по сравнению с далев-скими опытами вельтмановские творения гораздо большего объёма.
Вельтмановский роман «Кощей Бессмертный» (1833) имеет подзаголовок «былина старого времени». Он соответствует реализованному в сказке В.И. Даля «Илья Муромец» пониманию жанра. Соотношение сказочного (фантастического) и реалистического пластов в этом произведении в принципиальном плане сходно с приведёнными выше примерами из сказочного творчества Казака Луганского. В основу сюжета романа
А.Ф. Вельтмана положено предание о нескольких поколениях рода Олега Путы и похождениях последнего богатыря этого рода
Ивы Олельковича. Нелепости реального мира принимают в сознании героя романа форму сказочной ситуации, а действие развивается сразу в двух планах - реальноисторическом и сказочно-фантастическом. Отсюда жанровое и стилевое смещение, которое А.Ф. Вельтманом ещё более подчёркивается смещением языковых стилей, норм литературого языка, включением единиц устной народной речи, славянизмов, цитат из «Слова.», летописей. Но основой остаётся все-таки сказка с её установкой на вымысел. Причём у А.Ф. Вельтмана сказочны не только отдельные сюжеты или приёмы, но и образы главных героев.
Подзаголовок романа «Святославич, вражий питомец» (1835) - «диво времён Красного Солнца Владимира» - не формален: роман построен на сюжетах народных сказаний, поверий, фольклорных и летописных легенд. Легенда становится основным материалом для писательского воображения, движущей силой всего повествования. И в данном случае работа А.Ф. Вельт-мана сопоставима с поэтикой «Ильи Муромца» В.И. Даля. Вместе с тем в вельтманов-ском романе двуплановость повествования становится нарочитой. Наряду с историческими персонажами (князьями Ярополком, Владимиром, Конунгом Эриком) в романе действуют Царь-девицы, русалки, царь Омут, Бабушка-повитушка, а в основе сюжета лежит романтическая «ситуация двойников»: «питомец» нечистой силы, Святославич, как две капли воды похож на князя Владимира, герой вступает в борьбу. Такой приём В.И. Даль использовал в сказке «О Рогволоде и Могучане». По духу, принципам введения фантастических персонажей, восходящих к быличкам, вельтмановское произведение напоминает пьесу Казака Луганского «Ночь на распутье».
При всей близости к поэтике сказок Казака Луганского в фольклорно-этнографических романах А.Ф. Вельтмана отрыв от фольклорно-мифологического сюжета более принципиальный и глобальный.
Обоих авторов привлёк образ Емели из русских народных сказок: у В.И. Даля сказка «О Емеле-дурачке» (1835), у А.Ф. Вельт-мана роман «Новый Емеля, или Превращения» (1845). Писатели сатирически изображают современное общество, вводят сказочных персонажей в реальную обстановку. В главном герое произведения А.Ф. Вельт-мана, Емельяне Герасимовиче, узнаётся сказочный Емеля-дурачок. Писатель проводит его через события Отечественной войны 1812 г., превращая то во французского генерала, то в шута, то в богатого наследника, то в русского барина-реформатора. Емеля так и остаётся «доброй душой», наивным, светлым человеком, который не приемлет лжи и наличия у людей «второго дна», и судьба оказывается по отношению к нему
милосердна. В произведение органично включаются сказочные мотивы - образы Бабы Яги, Змея Горыныча [15, с. 90-92, 166-171] и др. Тем не менее новый «Емеля» -не только сказочный, но и социальнопсихологический роман, в котором звучит сатира (критика крепостнической действительности и помещичьей аристократии). Сказка же В.И. Даля «Емеля», несмотря на обогащение сатирическими и бытовыми элементами, так и остаётся сказкой.
Отличительными особенностями прозы В.И. Даля и А.Ф. Вельтмана являются простонародный язык повествования, смешение разных стилей. Близость В.И. Далю ощущается у А.Ф. Вельтмана в стилевых приёмах, прежде всего введении просторечной лексики. Подобные новации прозаиков одинаково отрицательно воспринимались критиком О.И. Сенковским (Библ. для чт., 1834), который писал, например, об авторе «Лунатика»: «Нет сомнения, что можно иногда вводить в повесть просторечие; но всему мерою должны быть разборчивый вкус и верное чувство изящного: а в этом грубом, сыромятном каляканье я не вижу даже искусства!» (цит. по: [14, с. 10-11]). Но ни А.Ф. Вельтман, ни В.И. Даль не прислушались к критике журнального «авторитета», упорно продолжали вводить в свои произведения «сыромятное каляканье», а зачастую и фонетическое восприятие устной народной речи задолго до того, как это было принято в фольклористике и диалектологии.
Двух авторов отличало прекрасное знание этнографии, лингвистики, они нечасто, но создавали собственные слова. Во всех «сказочных» романах А.Ф. Вельтмана много примечаний, которые оформлены и как подстрочные, и как послетекстовые. Они дают разъяснения этнографического характера (устаревших или иноземных реалий), лингвистический, этимологический комментарий к выделенным в тексте 1830-1840-х гг. курсивом словам. Подобное наблюдается и в сказках, и в реалистической прозе В.И. Даля. Отдельные слова А.Ф. Вельтман создал сам, например «векожизненный» в романе «Кощей Бессмертный» [16, с. 109]. В.И. Даль, правда, гораздо позже, в 1850-х гг., размышлял о праве «составлять и переиначивать слова, чтобы они выходили русскими»: климат -погодье, адрес - насыл, атмосфера - колозё-мица или микроколица, гимнастика - лов-косилие, автомат - самодвига, живуля, жи-выш и т. п.
Безусловно, эксперименты В.И. Даля и
А.Ф. Вельтмана в прозе 1830-х гг. (у Вельт-мана и 1840-х гг.) близки.
Далевские прозаические сказки перекликаются со стихотворными сказками своего времени.
В первую очередь необходимо отметить близость созданных на основе устного народного творчества образов. Так, А.С. Пуш-
кин в «Сказке о царе Салтане», «О золотом петушке», П.П. Ершов в «Коньке-Горбунке», В.И. Даль в «Иване молодом сержанте» создают образ жестокого, несправедливого, глупого царя. А.С. Пушкин в «Сказке о царе Салтане» и В.И. Даль в «Сказке об Иване.» -образ мудрой девы, а в сказках «О мёртвой царевне» и «О Строевой дочери» - кроткой падчерицы. У Казака Луганского в «Емеле-дурачке» и у П.П. Ершова в «Коньке-Горбун-ке» главными героями становятся ловкие простаки, хитрецы, дураки, скрывающие под маской свой острый ум. Наконец, у
A.С. Пушкина («Сказка о царе Салтане») и
B.И. Даля («Об Иване.») возникает образ мудрой жены-помощницы, которая, помимо мудрости, наделена чувством собственного достоинства, высокой активностью, обладает сильным характером, беспощадна по отношению к врагам главного героя.
Наблюдается идейно-тематическое сходство сказочных произведений разных авторов. В «Сказке о рыбаке.» А.С. Пушкина и сказке «О Георгии Храбром.» В.И. Даля содержится сатира на несправедливое общественное устройство. В произведениях П.П. Ершова «Конёк-Горбунок» и В.И. Даля «Об Иване.» социальный конфликт народного сказочного сюжета усиливается тем, что позитивные персонажи оказываются противопоставленными не только царю, но и всему его окружению: продажным, раболепствующим перед царём и ненавидящим Ивана придворным.
Характерны использованные авторами стихотворных сказок и В.И. Далем художественные приёмы. В «Сказке о медведихе»
А.С. Пушкина (1830, неоконч. и неопубл.) [17] и «Сказке о Георгии Храбром.» В.И. Даля рассказано о похоронах животных (при этом введён отрывок в жанре плача), авторы видят героев-животных как бы на социальной лестнице. У А. С. Пушкина, П.П. Ершова и В.И. Даля есть совпадения и в характере обработки сказочных сюжетов: смещение
граней волшебной и бытовой сказок, переплетение бытового и фантастического планов, иронический подтекст, сказовая манера письма, имитация устного исполнения (в особенности у П.П. Ершова) и др.
Подобную близость опытов авторов сказок 1830-х гг. можно объяснить общностью интересов и сходством в понимании народности. Это становится очевидным на фоне сказок, созданных подражателями А.С. Пушкина и П.П. Ершова [2, с. 171-177, 228-231, 241-245, 271-279]. В каждом конкретном случае при проведении сюжетных параллелей и выявлении совпадений в использовании писателями образов, характеристик, стилевых особенностей мы не говорим о влияниях выдающихся сказочников друг на друга. Все они как прекрасные знатоки русского сказочного фольклора пришли к созданию сходных образов в силу одинакового
отношения к народно-поэтическому материалу, что, в свою очередь, обусловливается родством их демократических позиций. Названные поэты и Казак Луганский сумели проникнуть в художественную природу народной сказки, отобрав самые существенные жанровые черты, углубив и заострив их.
Как и В.И. Даль, О.М. Сомов собирает фольклор и популяризирует его. При этом устное народное творчество обоими авторами рассматривается как важнейшее средство познания «духа» народа и создания национальной самобытной литературы. Внимание к украинскому фольклору у О.М. Сомова сочетается со всё углубляющимся интересом к устному народному творчеству русской нации («Кикимора», «Оборотень», «Сказание о храбром витязе Укроме-табунщике», «Сказка о медведе Костоломе и об Иване, купецком сыне» и др.). У В.И. Даля, безусловно, обратное соотношение: преобладают сюжеты русского фольклора, а украинских среди них незначительное количество («Ведьма»). В русском народном творчестве О.М. Сомова особенно привлекали героические темы. В своих произведениях он стремился к реконструкции героического прошлого русской истории и старинных черт быта, т. е. ориентировался на жанры былины и богатырской сказки. Отметим, что у В.И. Даля подобные сюжеты, темы и идеи также присутствуют, но не доминируют. Сказки авторов о богатырских подвигах персонажей близки: их авторы обращаются к народному эпосу (былинные мотивы, образы и ситуации), живописуют героический характер, создают былинный сказ, органично используют пословицы и поговорки (у О.М. Сомова «Сказание о. Ук-роме Табунщике», «В поле съезжаются, родом не считаются», «Сказка о медведе-
костоломе», у В.И. Даля «Илья Муромец», «О Милонеге»).
О.М. Сомов кладёт в основу большей части своего сказочного творчества несказочную прозу - былички, легенды, предания, поверья («Купалов вечер» (1831), «Бродящий огонь» (1831), «Киевские ведьмы»
(1833), «Недобрый глаз» (1833), «Русалка» (1829), «Сказка о кладах» (1829), «Оборотень» (1829), «Кикимора» (1829)) [18, с. 92-115, 144-227]. Казак Луганский гораздо реже обращался к быличкам (в интродукции «Новинки-диковинки», пьесе «Ночь на распутье», сказке «Ведьма», «Сказке о кладах»).
В.И. Даль использовал тех же героев, что и О.М. Сомов (русалка, ведьма, обротень), и их характеристика, естественно, совпала, так как восходит к устному народному творчеству.
Многими образами и ситуациями далев-ская «Ведьма» перекликается с сомовским «малороссийским преданием» «Киевские
ведьмы». Главный герой рассказа О.М. Сомова Фёдор Блискавка, как и Остап
Пушкарь у В.И. Даля, «лихой казак», «молодость, красота и завзятость» которого заставляют киевлянок «поглядывать на него с лукавой усмешкой» [18, с. 97]. Сходны в обоих произведениях слухи и сплетни о невесте казака и попытки «добрых людей» предостеречь героя от женитьбы на ведьме. Киевская ведьма у О. М. Сомова - молодая девушка, мать которой научила её колдовству и заставляла летать на шабаш на Лысую гору.
Вместе с тем последующее развитие действия и развязка в данных произведениях наглядно показывают противоположные установки писателей при изображении реальной действительности и использовании фольклорного материала. О.М. Сомов разрабатывает сюжет народного предания в духе романтизма. Вся «сказка» овеяна таинственностью, фантастическое описание шабаша ведьм сочетается со странным и трагическим финалом: Катруся Ланцюговна
высосала всю кровь казака, а затем сама была сожжена ведьмами на Лысой горе. У
В.И. Даля народные поверья о ведьме органично вплетены в сюжет народной сказки с её конечным торжеством добра над злом. Сказочные образы и ситуации, пронизанные неиссякаемым народным юмором, неизменно находят своё отражение в реальности. Жизнеутверждающий характер «Ведьмы» усиливается концовкой: «Ну баба, теперь справляй пир на весь мир; что заработано в год, сыпь на стол в день. Руки здоровы, ноги целы; сыну мий, Ивашко, дома, а с ведьмы, с аспидской, может уже давно черти лыки дерут; она не страшна боле, так Господь благословит нас опять. А чумако-вать пойду, возьму и сына с собою: пусть поживёт, как люди живут, свету побачит, пусть порадуется простору нашему, погуляет...» [19, кн. IV, с. 198].
Используя несказочный фольклор,
О.М. Сомов в отличие от В. Даля редко обращается к собственно сказочным сюжетам. Так, на рубеже 1828-1829 гг., когда Казак Луганский создал сказку «Сила Калиныч», О.М. Сомов напечатал произведение «Оборотень» с подзаголовком «народная сказка». Но это повествование было сродни фантастическим повестям Н.В. Гоголя из «Вечеров на хуторе близ Диканьки», в которых воспроизводился поэтический мир мифологии, народных преданий и легенд. В конце 1829 г. О.М. Сомов пишет две коротенькие сказки, тезисно излагая фольклорные сюжеты («Сказание о. Укроме-табунщике» и «Сказка о медведе Костоломе.»). Затем он возвращается к привычной для себя романтической манере («Сказка о кладах», «Кикимора»).
Далевская сказка «Про жида и про цыгана» может быть сближена с сомовскими произведениями «Гайдамак (Малороссийская быль)» и «Гайдамак (главы из малороссийской повести)». Текстам обоих авторов
присущ украинский колорит, включено описание Воздвиженской ярмарки. В них сходна характеристика евреев (хитрость, обман, страх перед гайдамаком Гаркушей), обоих героев можно охарактеризовать при помощи цитат: «Бог отнял у нас силу и смелость, а мы поневоле взялись за хитрость и пронырство.», «но так сильна была в еврее страсть к прибытку, что он пошёл бы на явную опасность, если бы знал, что, избегнув её, получит барыш» [18, с. 26, 32]. Эпизод повести «Гайдамак (Малороссийская быль)» О.М. Сомова [18, с. 22-37] напоминает «первое похождение» далевской сказки «Про жида и цыгана». Еврей Абрам очень боится Гаркушу; цыганёнок завёл его в ловушку, чтобы передать в руки гайдамакам, часть которых переодета купцами. В результате гайдамаки наказывают героя за жадность и предательство. У В.И. Даля лукавый «хохол» Иван избивает «жида» Ицьку, имитируя нападение гайдамаков. Хотя Казак Луганский не называет имени гайдамака, которого боится Ицька, однако близость ситуации позволяет предположить, что это легендарный Гаркуша. Так в текст В.И. Даля исподволь включается известное произведение О.М. Сомова, опирающееся, в свою очередь, на фольклорные легенды, предания, анекдоты.
В сказках В. Даля и О. Сомова в одно и то же время появляются сказовые интонации, обращения к читателям, единичные пословицы в речи сказочника («Оборотень: народная сказка» (1829) и «Сказка о Никите Вдовиниче» (1832) [18, с. 205-206, 209, 232, 241, 245]), сказочные формулы, типичные рифмованные концовки в текстах «О медведе Костоломе.» (1829) и «О Никите Вдовиниче» [18, с. 228, 230, 235, 240-241]). Однако приёмы создания далевского сказа богаче и разнообразнее сомовского.
В сказке «пятка первого» В.И. Даля «О Шемякином суде» использован популярнейший сюжет, существующий в виде устной сказки, сатирической повести XVII в., прозаических и стихотворных редакций, позднейшего лубочного издания [20-22]. Этот сюжет является наиболее сатирически острым и в фольклоре, и в древнерусской демократической литературе [23, с. 17-25,
147, 174-175; 24, с. 5-10, 367]. Интерпретация В.И. Даля позволяет смягчить восходящее к устному варианту противоречие между бедным и богатым и усилить идущую от сатирической повести XVII в. критику судебного произвола [2, с. 367-369; 11, с. 88].
К этому же сюжету в 1832 г. обратился и Н.А. Полевой, создав «Старинную сказку о судье Шемяке с новыми присказками»
(1832) [25]. Популярный анекдот писатель полностью переносит в свою «сказку», но делает его лишь вставной «новеллой», которую рассказывает один из мужиков, сидящих на завалинке. Основной же интерес у повествователя вызывают всевозможные
присказки на все случаи жизни, которыми постоянно прерывается повесть о Шемяке. Его речевая манера здесь нарочито многословная, витиеватая. Из разбросанных по всему повествованию подробностей деревенского быта, отдельных реплик героев постепенно складывается облик русского крестьянина: мудрого, рассудительного, с хитринкой и чувством юмора, хотя, пожалуй, слегка идеализированного.
У Н.А. Полевого и В.И. Даля текст делится на две части: в первой - рассказ о различных околосюжетных вещах, общение рассказчиков и слушателей; во второй -собственно пересказ сюжета демократической повести. При этом Н.А. Полевой указывает на «значительную разницу в подробностях против известного печатного «Суда Шемякина» [25, с. 251]. Сближают произведения В.И. Даля и Н.А. Полевого и описание окружения рассказчика-сказочника, его друзей, слушателей, введение ситуаций живого общения мужиков, диалогов [25, с. 235-238]. Также для текстов В.И. Даля и Н.А. Полевого характерны сказовые интонации, разговорные вкрапления. В речи сказочника Н.А. Полевого значительное количество пословиц, поговорок, рифмованных присказок и прибауток: «один дурак бросит камень в воду, а семеро умных его не вытащат», «сказка - складка», «шёл путём-дорогою, близко ли, далёко ли, низко ли, высоко ли», «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается» и др. [25, с. 229, 231, 237, 239].
Вместе с тем наблюдаются и существенные отличия в опытах данных писателей. Так, Н.А. Полевой нагромождает в сюжете различные эпизоды достаточно значительного объёма, не связанные с основным повествованием [25, с. 231, 239, 250]. Образ сказочника Н.А. Полевого не является простонародным. Нелогичными и неестественными при обработке народного сюжета выглядят вставки об учении сказочника, при описании деревни вводится цитата из
А.С. Пушкина («мальчишек радостный народ» [25, с. 230]), сказочник обращается к читателям «господа», «милостивый государь», рассказывает о «мудром Эзопе» [25, с. 230231, 233-234] и др. Хотя в образ Казака Луганского также заложена двойственность -сочетание черт образованного человека и его крестьянина-свата, она не выглядит нарочитой.
Сказочные произведения В.И. Даля (прежде всего «пяток первый») сопоставимы с циклом В.Ф. Одоевского «Пёстрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гомозейкою, магистром философии и членом разных учёных обществ, изданные В. Безгласным» [26]. Что роднит эти две книги? Во-первых, название, длинное, конкретизирующее, объясняющее представления автора о жанре сказки; во-вторых,
сатиричность, критическое изображение современной действительности, чиновного мира. В «Сказке о том, по какому случаю коллежскому советнику Ивану Богдановичу Отношенью не удалось в Светлое воскресенье поздравить своих начальников с праздником» показана чиновничья петербургская среда, уродливость и бездуховность существования столичного чиновника средней руки. Здесь уместно вспомнить чиновничий мирок, созданный в сказке В.И. Даля «О чёрте-послушнике» (именно эта среда очень понравилась чёрту, который чувствовал себя в ней особенно комфортно). В «Сказке о мёртвом теле, неизвестно кому принадлежащем» читатель попадает в захолустный провинциальный город Реженск и соприкасается с не исполненным высоких помыслов существованием его обитателей. Фантастическая история о поисках пропавшего хозяина мёртвого тела насыщена осязаемыми бытовыми подробностями. Такой подход соответствует далевской установке на приближенность сказок к быту. Впоследствии же в творчестве В.И. Даля появятся рассказы о «мёртвом теле» уже из реальной жизни («Вакх Сидоров Чайкин», «Мёртвое тело», «Лимоны, солдатский сапог и шапка» и др.).
Вместе с тем материал, а также объект, предмет обличения, художественные средства в циклах В.И. Даля и В.Ф. Одоевского существенно разнятся. В.И. Даль в своих сказках воспроизводит точку зрения простонародного сказочника Казака Луганского, который «по паркетам не хаживал»,
В.Ф. Одоевский - магистра, учёного человека Иринея Модестовича Гомозейки, позицию которого усложняет мнение и самого автора - князя, аристократа, своего человека в светских гостиных. Принципы создания сказочника - своеобразного двойника писателя - у В.И. Даля и В.Ф. Одоевского в целом сопоставимы, однако конкретные образы очень далеки друг от друга.
Отличает одоевские произведения от далевских то, что в цикле «Пёстрые сказки» практически нет фольклорного материала. Единственное подобное произведение, основанное на сюжете былички, - «Игоша». Однако для этой «сказки» характерен психологизм, которого мы не найдём в сказках
В.И. Даля: Игошу видит ребенок, а образ, напоминающий домового народных были-чек, воспринимается как игра его детского воображения.
Основной корпус сказок В.Ф. Одоевского - аллегории, пародии на иностранную литературу, философские, мистические,
фантасмагорические, дидактические рассказы («Новый Жоко», «Просто сказка», «Реторта», «Сказка о том, как опасно девушкам ходить толпою по Невскому проспекту» и др.) [27, с. 5]. У В.И. Даля подобных жанров нет ни в «пятке первом», ни в «Былях и небылицах». Основой далевского жанрово-
стилевого новаторства является фольклоризм, народность, реализм при изображении простонародной жизни, сказкам же
В.Ф. Одоевского присущ аристократизм.
Новаторские принципы сказочного творчества В.И. Даля: трансформация фольклорных сюжетов, использование паремий, народность, сатиричность, введение в литературную сказку образов солдата и матроса, сложный стиль (сказ в сочетании с фольклорной стилизацией) - выделяются в сопоставлении с аналогичными опытами современников. Их немного: В.Ф. Одоевский,
О.М. Сомов, Н.А. Полевой, Антоний Погорельский (А.А. Перовский), И.В. Киреевский,
A.П. Зонтаг, И.И. Башмаков (Иван Ваненко). Прежде всего следует отметить родство
созданных А.С. Пушкиным, П.П. Ершовым и
B.И. Далем сатирических персонажей, которое явилось естественным следствием общности взглядов авторов-сказочников на идейно-художественную сущность народной сказки. Близкими и характерными подходами к написанию произведений А.Ф. Вельт-маном и сказок В.И. Далем оказались соотношение фантастики и реальности (на грани мифа, сказки, легенды, предания, с одной стороны, и бытовой, социально-психологической повести - с другой). С О.М. Сомовым В.И. Даля сближает характер обработки украинского сказочного фольклора, использования сказа как стиля. Казак Луганский и Н.А. Полевой обращаются к одному и тому же фольклорно-литературному сюжету - о судье Шемяке, хотя и по-разному его обрабатывают. Достаточно далеки друг от друга оказываются «сказочные» циклы В.И. Даля и В.Ф. Одоевского («Пёстрые сказки»), хотя и в этом случае уместно указать на их общность - в сатирических мотивах, интересе к национальному фольклору, создании колоритного образа собира-теля-рассказчика.
В целом работа В.И. Даля в жанре литературной сказки находится в тесном соприкосновении с аналогичными опытами его современников.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Дереза Л. В. Російська літературна казка першої половини XIX століття в системі жанрів романтизму : автореф. дис. ... д-ра філол. наук. Сімферополь, 2005. 41 с.
[2] Лупанова И. П. Сказочник Казак Луганский // Лупанова И. П. Русская народная сказка в творчестве писателей первой половины XIX в. Петрозаводск, 1959. С. 336-381.
[3] Власова З. И. В.И. Даль // Русская литература и фольклор (первая половина XIX в.). Л., 1976.
С. 338-360.
[4] Трубицын Н. Н. Пушкин и русская поэзия. СПб., 1910. Т. IV. Ч. I. 432 с. (Библиотека великих русских писателей).
5] История русской литературы : в 4 т. / редкол. : Н. И. Пруцков и др. Л., 1981. Т. 2. От сентиментализма к романтизму и реализму. 655 с.
6] Липовецкий М. Н. Поэтика литературной сказки (на материале русской литературы 1920— 1980-х годов). Свердловск, 1992. 184 с.
7] Юган Н. Л. В. И. Даль и русская литература 30-60-х гг. XIX в. : монография. Луганск, 2011. 400 с.
8] Бестужев А. А. (Марлинский) О романе
Н. Полевого «Клятва при гробе Господнем» // Литературно-критические работы декабристов. М., 1977. С. 84-137.
9] Даль В. И. Полн. собр. соч. : в 10 т. СПб. ; М., 1897-1898. Т. 9.
10] Памятники литературы Древней Руси. Начало русской литературы : XI - начало XII века : [сб. текстов]. М., 1978. 464 с.
11] Фесенко Ю. П. Проза В.И. Даля. Творческая эволюция. Луганск ; СПб., 1999. 262 с.
12] Юган Н. Л. Художественная специфика цикла
В.И. Даля «Были и небылицы». Луганск, 2006. 263 с.
13] Кошелев В. А., Чернов А. В. Мудрая фантазия Сказочника... // Вельтман А. Ф. Сердце и думка: приключение : роман : в 4 ч. М., 1986. С. 3-21.
14] Калугин В. И. Романы Александра Вельтмана // Вельтман А. Ф. Романы. М., 1985. С. 3-21.
15] Вельтман А. Ф. Новый Емеля, или Превращения : роман // Избранное. М., 1989. С. 21-346.
16] Вельтман А. Ф. Романы.
17] Пушкин А. С. Сказка о медведихе // Полн. собр. соч. : в 10 т. Л., 1977. Т. 4. Поэмы. Сказки. С. 310-312.
18] Сомов О. М. Купалов вечер : избр. произв. К., 1991. 558 с.
19] Даль В. И. Были и небылицы Казака Владимира Луганского : в 4 кн. СПб., 1833-1839.
20] Васильева О. В. «Повесть о Шемякином суде» и бытование сюжета о неправедном суде // Русский фольклор. Л., 1989. Т. XXV. С. 91-99.
21] Кузнецова В. П. «Повесть о Шемякином суде» и её стихотворные переложения // Учён. зап. Калининград. гос. ун-та. 1969. Сер. : Филол. науки. Вып. 4. С. 59-73.
22] Лапицкий И. П. Демократическая сатира XVII века и русское народное творчество (повесть «Шемякин суд») // Учён. зап. ЛГПИ им. А.И. Герцена. Л., 1954. № 173. Сер. : Филол. науки. Вып. 20. С. 125-141.
23] Русская демократическая сатира XVII века. М., 1977. 254 с.
24] Афанасьев А. Н. Народные русские сказки : в 3 т. М., 1985. Т. 3. 493 с.
25] Полевой Н. А. Повести Ивана Гудошника. Старинная сказка о судье Шемяке с новыми присказками // Полевой Н. А. Мечты и жизнь. М., 1988. С. 226-259.
26] [Одоевский В.Ф.] Пёстрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гомозейкою, магистром философии и членом разных учёных обществ, изданные В. Безгласным. СПб., 1833. 158 с.
27] Приложение к факсимильному изданию «Сказки Иринея Модестовича Гомозейки». М., 1991. 48 с.
