CC BY
47
что порой стихи автора являются лирическим дневником жизни, где проговаривается сокровенное, даже, вернее, интимное, и перед читателем оказывается обнаженная женская душа. Тем самым в стихах поэтессы словно продолжается автобиографическая дневниковая линия. Только теперь дневниковый лиризм предстает в «сибирском варианте», он наполнена приметами омского быта: где «греются застылые балконы», «маршрутки как духовки», «на просвет - сады и дачи» и «почтовый ящик сегодня пуст...» [2, с. 51, 55, 34, 73]. Особенную задушевную тональность придают сборникам С. Курач рукописные строки. Они помещены прямо на страницах изданий рядом с печатными строфами, это - строки от сердца к сердцу, от чувства к чувству, от руки к руке. Это - строки, не доверенные холодному печатному станку. Стоит отметить, что одна из зрелых и полновесных книг Светланы Курач, названная «Августом», - это
УДК 821. 161.1.09
СИСТЕМА ЖЕНСКИХ ОБРАЗОВ Н. М. КАРАМЗИНА В АЛЬМАНАХЕ «АОНИДЫ»: ТИП «СТРАННОЙ ГЕРОИНИ»
Статья посвящена рассмотрению системы женских образов в альманахе Н. М. Карамзина «Аониды», в частности, отдельному женскому типу - «странной героине». Автор статьи анализирует напечатанное в альманахе «Аониды» стихотворение Н. М. Карамзина «Странность любви, или бессонница» (1793). Стихотворение имеет определенную специфику и отличается от других стихотворений альманаха, в которых присутствуют женские образы. Рассмотрение поэтики произведения позволяет выделить ряд уникальных черт, демонстрирующий неоднозначный характер стихотворения, который во многом объясняется «сплавом» сентиментальных и предроман-тических элементов поэтики.
Ключевые слова: поэзия XVIII века, поэтика, сентиментализм, предромантизм, альманах, Н. М. Карамзин, женские образы, образ «странной» героини.
В современной литературоведческой науке наиболее актуальным и востребованным остается исследование феномена «женского» в художественном тексте. В особенности, это касается словесности конца XVIII - начала XIX века, когда вопрос о степени и возможности проявления «женского начала» только начинает осознаваться: литература в то время была истинно «мужской», а женские образы представали перед читателями через призму «мужской» картины мира.
В этом отношении альманах Н. М. Карамзина «Аониды» [1] - кладезь для любого исследователя, изучающего формирование в литературе художественно «правдивой»
именно женское издание: в ней при оформлении избран тонко-женственный цвет и легкая, виртуозная графика. Безусловно, это стихи от сердца к сердцу, лирическая биография женской души.
1. Курач С. В. Остров. Стихи / ред. Т. Г. Четверикова. Омск : Изд-во «Русь», 1999. 48 с.
2. Курач С. В. Перевал. Стихи / ред. Т. Г. Четверикова. Омск, 2006. 112 с.
3. Курач С. В. Август. Стихотворения / ред. Т. Г. Четверикова. Омск : Изд-во ООО «Информационно-технологический центр», 2012. 168 с.
© Проданик Н. В., Москвина В. А., 2017
Д. Г. Николайчук D. G. Nikolaychuk
SYSTEM OF FEMALE IMAGES OF N.M. KARAMZIN IN ALMANAC «THE AONIDES": TYPE OF "STRANGE HEROINE"
The article is devoted to the consideration of the system of female images in the almanac of N.M. Karamzin "The Aonides", in particular, to a separate female type - a "strange heroine". The author of the article analyzes the poem of the almanac "The Aonides" of N.M. Karamzin "The Strange Love, or Insomnia" (1793). The poem has certain specificity and differs from other poems of the almanac, in which there are female images. Consideration of the poetics of the work allows us to highlight a number of unique features that demonstrate the ambiguous nature of the poem, which is largely explained by the "fusion" of sentimental and pre-romantic elements of poetics.
Keywords: poetry of the XVIIIth century, poetics, sentimentalism, pre-romanticism, almanac, N.M. Karamzin, female images, the image of a "strange" heroine.
женской картины мира. Очевидно, что понять женское мировоззрение, внутренний мир и эмоциональное состояние женщины возможно только со слов женщины. В альманахе «Аониды» можно выделить пласт художественных произведений женщин-писательниц, демонстрирующий постепенный процесс освоения писательского искусства: от подражания мужским образцам до создания собственных произведений с художественными элементами «женской исповеди».
В альманахах Н. М. Карамзина «женский мир» [2] - это многоаспектная категория, к анализу которой можно подходить с разных сторон. Художественные произведения
альманахов формируют особое коммуникативное пространство, в котором женщина выступает как предмет чувства, адресат, главная героиня и поэт. «Женский мир» - это и функционально значимый компонент структуры «сверхтекста» (альманахов), и обязательный элемент единой эстетической программы Карамзина-издателя, и образная составляющая художественных произведений как Карамзина, так и других поэтов альманаха «Аониды».
Особый интерес представляет рассмотрение корпуса произведений самого Н. М. Карамзина, в котором женскому образу отводится определенное место. Следует отметить, что в рамках сентиментально-предромантической модальности место женского образа в произведении, его клиширо-ванность / индивидуальность, полнота раскрытия, а также художественное «предназначение» различаются. Женский образ выступает категорией эстетической (как эталон высшего проявления красоты и чистоты натуры), философской (как некий абсолют человеческого существования), этической (как совокупность определенных, значимых для издателя-поэта, человеческих качеств), даже религиозной (женщина как проявление Божественного). К тому же образ женщины - это и мировоззренческая категория, тесно связанная с образом автора, отражающая его надежды, настроения и потаенные страхи. В частности, сентиментальные женские образы отражают гармоничное мироощущение, предромантическая поэтика появляется в произведениях альманахов, в которых автор / лирический субъект не могут достичь гармонии.
Кроме того, «женский мир» оказывается категорией и экспериментальной. Так, стихотворение «Странность любви, или бессонница» (1793), напечатанное в альманахе «Аониды», по праву относят к одним из интереснейших созданий Н. М. Карамзина. В литературоведческой науке его часто анализируют в рамках предромантической поэтики. Однако при тщательном рассмотрении становится очевидным, что оно не так однозначно и обнаруживает черты «сентиментальной философии».
Первое, что привлекает внимание, это парадоксальный женский образ. С одной стороны, он напоминает стереотипный образ предромантической героини: «худа», «бледна», «эфирна» и «томна». С другой стороны, дополняется не свойственными предромантическому портрету и характеру чертами: «не Венера красотою» и «талантов за собою не имеет никаких». По мнению Н. В. Захарова, он «восходит к образу смуглой возлюбленной в сонетах Шекспира» [3, с. 69]. В 130-м сонете Шекспир, упрекая поэзию современников в чрезмерной возвышенности и штампованности, создаёт образ реальной женщины, чьи «глаза на звёзды не похожи» и «нельзя уста кораллами назвать» [4]. П. Р. Заборов в статье, посвящённой восприятию Шекспира в русской художественной литературе и журнальной критике рубежа веков отмечает, что в конце XVIII века «обнаруживаются две противоположные тенденции: идущее от Карамзина преклонение перед Шекспиром и умеренное сочувствие его художественным открытиям, нашедшее свое выражение в сатирических журналах Плавильщикова, Клушина и Крылова» [5, с. 102].
Карамзина восхищало «проникновение Шекспира в "человеческое естество", превосходное знание "тайней-
ших человека пружин" и "сокровеннейших побуждений"» [5, с. 73]. В предромантической поэтике «вместо "вечной" категории "прекрасного" наибольшей ценностью объявляется "оригинальное"» [6, с. 34-35], в том числе оригинальные характеры.
В стихотворении «Странность любви...» женский портрет построен таким образом, что сначала перечисляются внутренние качества героини («не блистает остротою», «движеньем глаз не умеет изъясняться», «философов не читает»), а затем внешние. С одной стороны, это соответствует воззрениям поэта, согласно которым наиболее важными являются нравственные качества человека. С другой стороны, это подготавливает читателя к тому, что перед нами героиня явно не сентиментальная, так как в сентиментализме внешняя красота, как правило, соответствует внутренней; и явно не предромантическая, так как в предроман-тизме акцент на «томной» внешности означает внутреннее тревожное состояние, является сигналом претерпеваемых горестей. Таким образом, внешние черты героини стихотворения Карамзина как будто бы не связаны с какой-либо литературной традицией, а отражают существующую реальность (как и у Шекспира).
Несмотря на ключевой женский образ, центральным в стихотворении является всё-таки не героиня, а чувства лирического субъекта. Именно с их описания начинается произведение: «"Кто же милая твоя?" / Я стыжусь; мне право больно / Странность чувств моих открыть» (1, Кн. II, с. 98). Перед нами целая гамма внутренних эмоций: стыд, боль, далее - жалость по отношению к возлюбленной («без жалости не можно / бросить взора на неё»), страсть («пламенем пылаю»), волнение («Купидон лишил покою», «ночь не сплю»), зависть (к людям, которые не любили), апатия («днём зеваю»). Описанием чувств стихотворение и заканчивается. С этой точки зрения стихотворение является предромантическим, так как «культивирование новых чувств и состояний» [7, с. 140], по мнению А. Н. Пашкурова, характерно именно для эстетики пред-романтизма.
«Странность любви.» строится на эффекте обманутого ожидания, который появляется за счёт использования сентиментальных штампов. После признания в чувствах герой восклицает: «Сердце в выборе не вольно!» Это распространённое высказывание встречаем в произведениях сентиментализма: сердце представлено в них словно отдельный организм, существующий по своим законам. В то же время это высказывание не противоречит философии предромантизма со свойственным ему иррационализмом. Кажется, что после узнаваемого штампа в стихотворении будет представлена сентиментальная героиня. Но мы знакомимся с героиней «странной», которая не вписывается в стройную систему сентиментализма. Далее герой, пытаясь понять «странность» своего чувства, обращается к мудрецам. Ответ их также звучит в духе сентиментальной философии: «любовь любовь рождает» и «ум блестящий, красота / перед нею суета». Однако и этот сентиментальный штамп оказывается разрушенным, так как девушка не любит героя, в её душе «нет огня». «Любые логические объяснения становятся тщетными» [8, с. 32].
Оппозиция предромантической и сентиментальной систем выявляется уже в первой строфе стихотворения: «Кто для сердца всех страшнее? / Кто на свете всех милее? / Знаю: милая моя!» (1, Кн. II, с. 98). В одном ряду оказываются предромантическая категория «страшный» («ужасный», «тайный») и сентиментальная «милый» (т. е. «любезный сердцу»). В то же время поэтическая формула в начале стихотворения «кто на свете всех милее», аналоги которой встречаются и в сказочном фольклоре, является маркером игрового отношения к миру. Будучи важнейшим принципом предромантической поэтики, игра «осмысляется как один из наиболее действенных путей преобразования мира на новых, светлых и оптимистических началах» [7, с. 141].
«Игровое» мироощущение в стихотворении выражается также в сравнении лирического субъекта с нимфой Эхо: «Так как Эхо изсыхаю - / Нет ответа на любовь!» (1, Кн. II, с. 100). Нимфа Эхо «умерла от неразделённой любви к Нарциссу, так как была лишена собственного голоса, но могла повторять отзвуки чужих слов» [9, с. 624]. Кроме того, лирический герой уподобляет своё чувство любви шекспировской Титании, которая полюбила ткача с ослиной головой: «И с Титанией люблю / Всем насмешникам в забаву» (1, Кн. II, с. 101). Причиной страданий героя становится не рок и судьба, как в сентиментальных произведениях, а игра «коварного» Купидона. Таким образом, игровое мировосприятие является и средством выражения авторской иронии. В стихотворении следует отметить ряд слов, отсылающих к несерьёзному - игровому - восприятию действительности: «шутка», «насмешники».
Наибольшее раскрытие предромантическая поэтика получает в предпоследней строфе стихотворения, где герой, не получив рационального ответа даже от мудрецов, резюмирует, что мир - это «безумие», а такая любовь «мудрых мудрости лишает», а «учёный кабинет» превращает в «жалкий Бедлам», т. е. дом для сумасшедших. Наиболее эмоциональными становятся первые строки последней строфы: «Щастлив, кто не знает страсти! / Щастлив хладной человек, / Не любивший весь свой век!...» Далее идёт многоточие, после которого «предромантические» страсти заканчиваются, а герой становится на позицию сентиментального персонажа - «страдательной пассивности» [10, с. 205], по терминологии Н. Т. Пахсарьян: «Всем насмешникам в забаву / По Небесному уставу (то есть так и должно быть!) / Днем зеваю, ночь не сплю» [1, Кн. II, с. 101].
Таким образом, в сплаве сентиментальных и пред-романтических черт в стихотворении Н. М. Карамзина
«Странность любви, или бессонница» альманаха «Аониды» рождаются новые смыслы, которые приводят читателя к тому, что не всё в мире подвергается однозначной оценке и рациональному осмыслению. Отсюда - категория «странного», подразумевающая не только то, чего нельзя объяснить с позиции разума, но и то, что не укладывается в привычную систему представлений. В стихотворении Карамзина - это «странность любви», т. е. любовь к «странной героине» [11], - не похожей на остальных, непонятной, но, возможно, более реальной и живой, нежели остальные.
1. Аониды, или Собрание разных новых стихотворений. М. : В Университетской тип. у Ридигера и Клаудия. Кн. 1, 1796. 268 с. ; Кн. 2, 1797. 380 с. ; Кн. 3, 1799. 370 с.
2. Николайчук Д. Г. Грани женского мира в альманахах Н. М. Карамзина : дис. ... канд. филол. наук. Саратов, 2015. 216 с.
3. Захаров Н. В. У истоков русского шекспиризма: А. П. Сумароков, М. Н. Муравьёв, Н. М. Карамзин. М. : Изд-во Моск. гуманит. гос. ун-та, 2009. 95 с.
4. Шекспир В. Сонет 130 // Шекспир В. Собр. соч. : в 16 т. СПб. : КЭМ, 1993. Т. 5. С. 350.
5. Заборов П. Р. От классицизма к романтизму // Шекспир и русская культура. М. -Л. : Наука, 1965. С. 70-128.
6. Биткинова В. В. Предромантизм как мировоззренческая и эстетическая система // Биткинова В. В. Предромантические повести Н. М. Карамзина «Остров Борнгольм» и «Сиерра-Морена» : просеминарий / отв. ред. Ю. Н. Борисов. Саратов : Научная книга, 2008. С. 32-38.
7. Пашкуров А. Н., Разживин А. И. История русской литературы XVIII века. Ч. 2. Елабуга: ЕГПУ, 2010. 448 с.
8. Лотман Ю. М. Поэзия Карамзина // Карамзин Н. М. Полн. собр. стихотворений. М. ; Л. : Совет. писатель, 1966. С. 5-54.
9. Мифологический словарь / под ред. Е. М. Мелетинс-кого. М. : Совет. энциклопедия, 1990. 672 с.
10. Пахсарьян Н. Т. Сентиментализм: попытка определения // Литература в диалоге культур - 3. Ростов н/Д., 2006. С. 201-208.
11. Кудреватых А. Н. Значение опыта Н. М. Карамзина в создании образа «странного человека»: М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени» // Филологический класс. 2014. № 4 (38). С. 13-16.
© Николайчук Д. Г., 2017
Гуманитарные исследования • 2017 • № 2 (15)
85
