CC BY
30
3. Роднянская И. Сомелье Пелевин и соглядатаи // Новый мир. 2012. № 10. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_ mi/2012/10/r16.html (дата обращения: 10.07.2014).
4. Топоров В. «SNUFF» и вокруг // Актуальные комментарии : [сайт]. URL: http://actualcomment.ru/daycomment/934 (дата обращения: 10.07.2014).
5. Липовецкий М. Аллегория другого // Паралогии: Трансформация (пост)модернистского дискурса в русской культуре 1920-2000-х годов. URL: http://www.litmir.me/br/ ?b=203620&p=54 (дата обращения: 21.03.2014).
УДК 821.161.1.09
ДИАЛОГ МУЖСКОГО И ЖЕНСКОГО ВЗГЛЯДА НА МИР В АЛЬМАНАХЕ Н. М. КАРАМЗИНА «АОНИДЫ»
В статье рассматриваются произведения, напечатанные в альманахе Н. М. Карамзина «Аониды». Основное внимание уделяется стихотворениям конкретных жанров, а также парам стихотворений, демонстрирующим своеобразный диалог между мужчиной и женщиной. Доказывается, что формы и содержание этого диалога являются частью издательской стратегии.
Ключевые слова: поэзия XVIII в., сентиментализм, альманах, Н. М. Карамзин, диалог, мужской взгляд на мир, женский взгляд на мир.
В 1796, 1797 и 1798-1799 гг. Н. М. Карамзин печатает три книжки альманаха «Аониды». В предисловии издатель акцентирует внимание на том, что альманах представляет современное на тот момент состояние поэзии [1, кн. I]. Поэтому в числе авторов как признанные стихотворцы (например, Г. Р. Державин, М. М. Херасков, сам Н. М. Карамзин), так и поэты, опубликовавшие за свою жизнь лишь одно стихотворение (например, Ф. М. Брянчанинов с его «Песней» («Свободой наслаждаясь...»)).
Справедливо замечание Ю. М. Лотмана, что в основе литературной и издательской деятельности Н. М. Карамзина лежала идея служения прогрессу, которая порождала его «внутреннюю независимость и оригинальность» [2, с. 208]. Образ издателя становится связующим звеном альманаха и предстает как «нравственный образец». Эта концептуальная особенность присутствует не только в журналистском, но и в литературном, публицистическом, эпистолярном наследии Н. М. Карамзина. Так, Т. Б. Фрик, изучающая эпистолярий писателя, отмечает, что «тот или иной авторский образ, проявляющийся в общении с конкретным адресатом, реализуется в ряде вербализуемых Карамзиным поведенческих максим, определяемых выбранной автором ролью. Эти роли (как, например, в случае с образами меланхолика и чувствительного философа),
6. Пелевин В. S.N.U.F.F. М. : ЭКСМО, 2012. 480 с.
7. Набоков В. Лолита. М. : АСТ, 2004. 432 с.
8. Свердлов М. Как сделан Пелевин. Хорошая защита плохой прозы // Виктор Пелевин : сайт творчества. URL: http://pelevin.nov.rU/stati/o-sverd/1.html (дата обращения: 19.04 2010).
© Надозирная Т. В., 2015
fl. r. HUKOMUnyK D. G. Nikolaychuk
DIALOGUE OF THE MALE AND FEMALE WORLD VIEWS IN N. M. KARAMZIN'S POETIC ALMANAC "AONIDES"
The article describes the works published in N. M. Ka-ramzin's poetical almanac "Aonides". Special attention is paid to the poems of particular genres, as well as the couples of poems demonstrating an original dialogue between the man and the woman. It is proved that the form and content of the dialogue are a part of the publishing strategy.
Keywords: 18th century poetry, sentimentalism, poetic almanac, N. M. Karamzin, dialogue, male world view, female world view.
несмотря на то, что часто определены литературной традицией, сентиментальной эстетикой, принятым поведенческим трафаретом... становятся проявлением глубокой философии жизни» [3, с. 199]. В «Аонидах» проявление издательской позиции можно усмотреть не только в собственных поэтических текстах Карамзина, но и в расположении стихотворений внутри издания (например, группировка произведений по принадлежности одному автору, по мотивным перекличкам), системе графических выделений, сносок, прибавлений к стихотворениям.
Издавая альманах, Н. М. Карамзин ставит перед собой задачу воспитания светского человека. Огромная роль в просветительской стратегии издателя отводится женщине, так как искусство становится полезным в том случае, если оно «беззаботное, светское, приятное дамам» [2, с. 209]. Ориентация на такой условный «дамский вкус» определяет жанровый состав альманаха, набор сюжетных ситуаций, во многом обусловленный сентиментально-предромантической эстетикой.
В XVIII столетии мир чувств русской женщины привилегированного сословия во многом формировала литература. В этом отношении «Аониды» присоединяются к традиционным представлениям о женском воспитании, культивируя скромность, сдержанность, великодушие, супружеские
добродетели и материнство. В то же время альманах фиксирует происходившие в общественном сознании того времени изменения. Как отмечает Н. Л. Пушкарева, в XVIII в. постепенно начинает признаваться «"особенность" мира женских чувств: мемуаристы-мужчины все чаще пытаются сравнить собственную оценку того или иного явления и отношение к нему своих возлюбленных, подруг, жен» [4, с. 53]. В «Аонидах» это отражается в своеобразном диалоге мужского и женского взгляда на мир. Такой диалог является отражением, с одной стороны, идеального светского общения, а с другой - формируемых в рамках сентиментальной культуры образцовых отношений между мужчиной и женщиной.
Выделение феномена диалога в альманахе Карамзина возможно не только в рамках рассмотрения общей коммуникативной стратегии метатекста XVIII в. [5], но с учетом междисциплинарного развития филологической науки, в частности разработки методов дискурсивного анализа художественного произведения. Литературно-художественный дискурс понимается «как диалектическая система, включающая все этапы развития, начиная с вымысла, зарождения идеи и заканчивая отдельным материалом, анализируемым реципиентом» [6, с. 231]. Литературный текст в этом случае анализируется как «коммуникативная структура, являющаяся носителем индивидуальных и национальных особенностей коммуникативного поведения» [7, с. 285].
Создаваемый на страницах «Аонид» диалог мужского и женского взгляда на мир художественно воспроизводит диалог участников светского общения. Он реализуется в публикации произведений мужского и женского авторства; в стихотворениях, написанных поэтами-мужчинами от лица женщины; в парах стихотворений, одно из которых написано мужчиной, а следующее за ним ответное - женщиной, или наоборот (сюда же можно отнести «прибавления» издателя к стихотворениям женского авторства); в жанровом составе издания, а именно в жанрах мадригала (стихотворного комплимента) и «ответа на вопрос», представляющих имитацию диалога мужчины-автора и женщины-адресата.
Женское или мужское авторство стихотворений не всегда означает выражение соответствующей точки зрения: если отсутствуют сноски издателя к заголовку стихотворения, выявить гендерную принадлежность лирического субъекта без авторской подписи становится практически невозможно, так как определяющим в литературе этого периода является «мужской» поэтический стиль. Поэтому диалогичность целесообразнее выделять в тех стихотворениях, которые нацелены на изображение уникальности женского мировосприятия (например, стихотворения Е. С. Урусовой).
В данной работе мы рассмотрим отдельные стихотворения, содержащие «диалогический» элемент, а также пары произведений, демонстрирующие своеобразный диалог между мужчиной и женщиной.
Стихотворение Е. П. Свиньиной «Любовь и дружба» [1, кн. I, с. 258-260] само по себе построено как диалог, так как состоит из монолога Хлои и ответной реплики персонажа-мужчины. В женском монологе звучит идея осуждения
страстей, причем страсть отождествляется с любовью: любовь часто лжива, «разсудка не имеет» и «унижает чувства в нас», в то время как дружба - чувство более надежное, искреннее, способное человека успокоить, избавить от недостатков. В ответной реплике персонаж признается Хлое, что «пылает» к ней дружбою, но хочет оставить в своем сердце и «уголок» для любви. Н. М. Карамзин, словно продолжая линию героя-мужчины, приписывает «Прибавление к последней строфе» [1, кн. I, с. 260-261]. Шутливые строки издателя посвящаются коварности любви, состоящей в том, что любовное чувство часто не оставляет в человеческом сердце места для дружбы.
Согласно традициям и моральным нормам того времени, более весомым в обществе было мнение мужчины. «От женщины ожидалось "самоограничение", самопожертвование, готовность быть духовной опорой мужчине» [4, с. 54]. Безусловно, публикация женского произведения в «Аонидах» свидетельствует о том, что оно не противоречит издательской позиции. Однако в альманахе отсутствует установка, согласно которой последнее слово всегда должно принадлежать мужчине - поэту или издателю.
В стихотворении В. В. Измайлова «Любовь и ветеро-чик. Стихи к С***» [1, кн. III, с. 150-153] мужчина является адресантом. В сноске описывается история создания: во время салонной игры - чтения стихотворений на заданные слова - «любезной девушке» пришла мысль «испытать в поэзии» автора, и она предложила ему рифму «любовь и ветерочик». Данные слова присутствуют в каждой строке стихотворения, лейтмотивом которого становится мысль, что «любовь есть ветерочик» [1, кн. III, с. 151]. Именно это высказывание опровергается в ответных стихах адресата-девушки: «Не льзя, не льзя, чтоб ветерочик / Унесть с собою мог любовь / <...> Но есть ли так, как ветерочик, / Вспорхнула некогда любовь, / Любовь такая ветерочик - / Она не есть еще любовь» [1, кн. III, с. 154]. Они помещаются в альманахе сразу после произведения В. В. Измайлова с примечанием: «Любезная девушка отвечала мне следующими стихами». Примечателен тот факт, что издателю абсолютно неважно, является девушка поэтом или нет: с одной стороны, этот художественный прием способствует сближению с читателем, с другой стороны, снимает какие-либо приоритеты, представляя женскую точку зрения как достойную внимания.
Диалогичность реализуется в определенных жанрах -мадригала и ответа на вопрос. Стихотворение И. И. Дмитриева «Мадригал» [1, кн. II, с. 286] ориентацию на диалог обнаруживает в подзаголовке: «Девице, которая спорила со мною, что мущины щастливее женщин». С точки зрения прекрасной половины человечества, счастье мужчин состоит в том, что они свободны и наслаждаются свободой. Автор произведения «изящно» опровергает это утверждение в форме устойчивой оппозиции галантной поэзии «свобода/плен»: «Скажи, ты сердцу мил! (курсив Н. М. Карамзина. - Д. Н) Свободу и покой / Тотчас на цепи променяю» [там же].
Жанр ответа на вопрос сам по себе предполагает сюжетную схему, содержащую отсылку к первоисточнику и раскрывающую причины возникновения ответного текста. Отправной точкой может выступать женская фраза. Диало-
гичность в таком случае формируется за счет объединения в одном тексте предложенного тезиса и его раскрытия другим участником разговора. Женская фраза может быть представлена и в форме утверждения, и в форме вопроса. Например, стихотворение П. А. Пельского «Ответ Лизе» [1, кн. II, с. 164-165] начинается словами: «Мне Лиза говорит...» Далее цитируется высказывание девушки о том, что весна ей нравится больше, чем зима: весна пленяет красотой и нежностью цветов, а «зима скучна», и «долго снег не тает». Лирический субъект-мужчина, шутя над женскими «причудами» («Ты Лиза мне жалка, ты мучишь лишь себя»), обнаруживает другое видение ситуации: те розы и лилеи, что завораживали весной, зимой для него не исчезают, зато ярче расцветают в женской красоте. Галантный диалог обыгрывает отождествление женской красоты с красотой цветов.
Стихотворение М. М. Хераскова «Ответ на вопрос» [1, кн. I, с. 82] по синтаксическому оформлению также соответствует названию и жанру: «Где сердце у меня, / Ты спрашиваешь смело? / Ответствую стеня: / Из груди улетело!» [там же]. Свобода сердца, семантически связанная в стихотворении с полетом и постоянным движением, перестает существовать для героя и сменяется пленом в очах возлюбленной. Лишь одного желает влюбленный -соединить свое сердце с сердцем любимой: «...сердце у меня... <...> / Теперь в твоих очах / Навек остановилось» [там же].
Оппозиция «свобода/плен» (с образами «цепь», «силки», «сети» и т. п.), кроме рассмотренных стихотворений И. И. Дмитриева и М. М. Хераскова, встречается в других произведениях альманаха («Птичка» М. М. Хераскова, «Песня» Ф. М. Брянчанинова, «Идиллия» А. В. Храповицкого). В контексте «Аонид» важно, что предметом диалога оказываются ключевые в издательской стратегии понятия: «поэзия», «любовь», «дружба», «счастье», «покой», «красота» и т. д. Выделенная курсивом в «Мадригале» Дмитриева прямая речь «ты сердцу мил» манифестирует также одну из ключевых констант сентиментализма.
Большинство произведений «Аонид» адресовано женщине, но не во всех читателю удается наблюдать двусторонний процесс коммуникации: как правило, высказывается одна точка зрения - лирического персонажа. Реализуя принцип диалогичности не только в расположении стихотворений альманаха, но и экспериментируя над жанрами, используя арсенал всевозможных метатекстовых средств (выделения, сноски, прибавления), Н. М. Карамзин создает объемную картину мировосприятия, представляя читателю мужской и женский взгляд.
Как правило, мужская и женская точка зрения четко разграничиваются в коммуникативной структуре, если существуют в пределах одного лирического текста, еще более наглядно это разграничение представлено в парах. Произведение, демонстрирующее и мужской, и женский взгляд, обычно строится как стихотворный комплимент, выражающий хвалу определенным чертам характера героини или включающий признание в чувствах. Основная тематика таких стихотворений - любовная, что объясняется светской, галантной формой взаимоотношений мужчин и женщин. Любовь занимает одну из ключевых позиций
и в воспитательной программе издателя, так как она определяет истинное счастье человека. В стихотворениях «Аонид» тема любви часто сопровождается мотивами времени и свободы, так как настоящая любовь не поддается измерению (она вечная) и не боится уз. Свобода, трактуемая в первую очередь как отсутствие любовной привязанности, воплощается в образах живой и неживой природы с такими семантическими признаками, как легкость, невесомость, подвижность (образы бабочки, ветра).
«Любовный плен», противопоставленный свободе, в стихотворениях поэтов-мужчин обыгрывается в коммуникативном поведении галантного кавалера. Отрицательные коннотации «плена» появляются в стихотворении женщины: «Страсть хитры сети разставляет» [1, кн. I, с. 259]. Диалогичность в альманахе формируется за счет сопоставления разных трактовок любви - мужской и женской. Представления о разности любви характерны для XVIII в. Так, «в своих стихах и письмах М. Н. Муравьев замечает, что женская натура может быть сложнее и глубже мужской в эмоциональном смысле, что женщина может быть "счастлива сердцем" не так, как мужчина, "отвлеченный своим правом и должностями"» [4, с. 54]. В то время как любовные стихотворения от лица мужчины в основном ограничены сентиментальным каноном, в стихотворениях женщин-поэтесс и ответных женских репликах любовь осмысляется за рамками сентиментальной философии. Большая эмоциональность женщин выражается средствами предромантической поэтики.
Так, стихотворение Е. П. Свиньиной «Любовь и дружба» представляет любовь как «лютой яд», «мучительницу», «безумие» (показательна оппозиция «любовь/рассудок»), тоску (противоположное «приятной грусти» сентиментализма), которая приобретает негативную окраску в совокупности с масонскими мотивами («жизнь бренная»). Однако нельзя утверждать, что понимание «дружбы» в стихотворении соответствует позиции издателя: эмоциональный градус восприятия так же завышен, как и у любви («дружбы жар», «пылаю дружбою»). В ответных стихах девушки на «Любовь и ветерочик» В. В. Измайлова ветер становится бурей: «Хоть буря будь, не ветерочик, / Тверда останется любовь» [1, кн. III, с. 154]. Лексема «буря» именно в стихотворении любовного содержания становится маркером женского мировосприятия, так как в произведениях поэтов-мужчин буря символизирует поиск себя, смысла жизни, но не любовные терзания. В мировоззрении издателя любовь - это то, что вдохновляет, направляет, но не составляет основу жизнестроительства. В «Послании к женщинам» Карамзина «шумящий ветр страстей» несет корабль, но «кормилом жизни сей» является ум. Другое дело - женский образ мысли, сосредоточенный на любви.
Внутренним нравственным цензором человека в сентиментальных произведениях, в том числе содержащих диалогический элемент, выступает сердце. Как и у Н. М. Карамзина, в стихотворениях других поэтов альманаха сердце - это «"внутренний человек", наделенный ментальными свойствами и внутренней речью» [8, с. 20]. Оно живет по своим законам, не всегда в согласии с лирическим героем (например, в не рассмотренных нами стихотворениях П. А. Пельского). В диалоге между мужчиной и женщиной
персонаж, выражающий точку зрения, близкую издателю, всегда прислушивается к своему сердцу.
Таким образом, не выходя за рамки значимых для издательской позиции аспектов (вопросов счастья, предназначения человека, истинных ценностей), Карамзин в диалогическом представлении мужского и женского взгляда на мир находит непринужденную форму общения с читателем, которая исключает открытый дидактизм, предоставляет читателю возможность поразмышлять над разными точками зрения и выбрать наиболее для себя подходящую.
1. Аониды, или Собрание разных новых стихотворений. М. : Унив. тип. у Ридигера и Клаудия. Кн. I, 1796. 268 с. ; Кн. II, 1797. 380 с. ; Кн. III, 1799. 370 с.
2. Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М. : Книга, 1987. 336 с.
3. Фрик Т. Б. Эпистолярий Н. М. Карамзина сквозь призму образов автора и адресата // Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2015. № 1 (43) : в 2 ч. Ч. 2. С. 198-201.
4. Пушкарева Н. Л. Частная жизнь русской женщины
XVIII века. М. : Ломоносовъ, 2012. 212 с.
5. Киселев В. С. Метатекстовые повествовательные структуры в русской прозе конца XVIII - первой трети
XIX века : дис. д-ра филол. наук. Томск, 2006. 408 с.
6. Кенжегараев Н. Д. Особенности дискурсивного анализа художественного текста // Молодой ученый. 2012. № 4, т. 2. С. 228-231.
7. Куган Е. И., Седых А. П. Литературный дискурс как феномен коммуникации и манифестация национальной языкотворческой личности // Актуальные вопросы теории и практики филологических исследований. Пенза ; Москва ; Решт : Науч.-изд. центр «Социосфера», 2012. С. 285-288.
8. Попова Е. В. Символическое наполнение лексем «сердце» и «душа» в «Письмах русского путешественника» Н. М. Карамзина // Вестн. Том. гос. ун-та. 2010. № 334. С. 18-21.
© Николайчук Д. Г., 2015
УДК 81'06
ЖЕНСКИЕ АНТРОПОНИМЫ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ ЧУВАШИИ
В настоящей статье прослеживается история именования женщины в чувашской традиции с языческих времен до начала ХХ в.
Ключевые слова: антропоним, структура имени, взаимодействие языков.
Е. Г. Таратина, А. И. Авдеева E. G. Taratina, A. I. Avdeeva
FEMALE ANTHROPONYMS IN CHUVASHIA BEFORE THE REVOLUTION
This article traces the history of female naming in Chuvashian tradition from the heathen times to the beginning of the 20th century.
Keywords: anthroponym, name structure, language interaction.
Как известно, ни один язык не существует изолированно, языки взаимодействуют, обогащая и дополняя друг друга. На развитие фонетической, лексической, грамматической системы одного языка, безусловно, влияют особенности другого языка. Особенно ярко такое взаимовлияние языков проявляется в условиях билингвизма, т. е. при употреблении индивидуумом или группой людей двух языков в пределах одной республики. Особенность билингвизма в Чувашии заключается, на наш взгляд, в том, что чувашский язык сам по себе уникален и отличен от других тюркских языков (например, татарского, башкирского, азербайджанского, турецкого и др.), так как он единственный живой потомок языка камских булгар и сохранил ряд его особенностей. В силу этого характер взаимодействия чувашского языка с русским языком отличается от характера взаимодействия других тюркских языков с русским.
Наиболее ярко взаимодействие языков наблюдается в лексике, в том числе и в антропонимике. В современной Чувашии редко встретишь такие исконные чувашские имена, как Сетнер, Юман, Илемпи, Чечекпи, Чунпи и др.
Традиционный чувашский антропонимикон чрезвычайно богат. Например, в известном собрании дохристианских мужских личных имен В. К. Магницкого представлено 10 567 имен [1], но в данном словаре не представлены женские имена, потому что в ревизских сказках и иных документах, которыми пользовался исследователь, вплоть до середины XIX в. женские имена не указывались. О проникновении в чувашский антропонимикон тюркских, арабо-иранских, татарских элементов в ходе истории повествуется в исследовании М. Р. Федотова [2, с. 48]. Об усвоении русских имен чувашским языком пишет Л. В. Данилова в статье «Усвоение русских имен в чувашском языке и его диалектах» [3]. Во всех работах в основном исследуются чувашские мужские имена и развитие мужского антропони-микона.
Предметом настоящей статьи является именование женщины в чувашской традиции с древних языческих времен до начала ХХ в. В качестве материала для исследования мы проанализировали около 30 случаев употребления женских антропонимов, зафиксированных в памятниках чувашского фольклора (например, в легендах и мифах,
