CC BY
63
вич Созонов, и сильная и преданная жена, сын, и врач Савельев составили лихановскую родительскую субботу. Автор обращаяет читателя к собственному опыту, ища отклика на вопрос о собственной родительской субботе. Автобиографическая элегия Лиханова призвана напомнить читателям о самом сокровенном, на что в суете сует не хватает времени, «чтобы помнить, мало одной субботы» [1, VII, с. 100], призвана сказать правду о человеке по-пушкински: «Самостоянье человека, - залог величия его». Наше самостоянье в истоках памяти, поминания, памятливости. Вся наша жизнь - это родительская суббота. Эта мысль особенно дорога автору, таковой становится и для читателя.
Список литературы
1. Лиханов А.А. Собрание сочинений: в 7 т. - М.: Книжный Клуб книговек, 2010.
2. Христианство. Энциклопедический словарь: в 3 т. - М., 1995.
Смышляев Е. А.
Система жанров в лирике Н. Ф. Болдырева
В статье анализируются жанровые особенности философской и пейзажной лирики Н.Ф. Болдырева - русских аналогов японских поэтических жанров. Взаимодействие жанров в художественной системе поэта демонстрирует специфический характер региональной литературы, находящейся на стыке разных культурных традиций.
Ключевые слова: современная русская поэзия, жанр, философская лирика, восточная поэзия, хокку, танка, пейзажная лирика, мотив, образ, поэтика.
Задача данной статьи - описать систему жанров, в которой работает челябинский поэт Н.Ф. Болдырев, и показать их взаимосвязь друг с другом.
Болдырев Николай Федорович - поэт, прозаик, эссеист, переводчик. Родился 30 октября 1947 года в городе Серове Свердловской области. Жил в Сибири, на Дальнем Востоке, на Северном Кавказе. С 1972 живет в Челябинске. В 1997 первым из южноуральцев стал номинантом Букеровской премии за книгу эссе «Ностальгия по пейзажу», написанной в 1996 году. Н.Ф. Болдырев является автором четырёх стихотворных книг: «Медленное море», «Возвращение восточного ветра», «Имена послов», «Вотчина».
Поэзия Н.Ф. Болдырева философична: в ней есть черты как восточной философской мысли (идеи дзен-буддизма, созерцательность, умиротворение от осознания себя в этом мире), так и европейской (от Гёлдерлина к Рильке, Траклю и Целану). Философская лирика, по мнению Р. С. Спивак, представляет собой структурную содержательную общность, «обнаруживающую определённую близость с философией в предмете познания» [7, с. 7]. Философская лирика имманентно складывается как один из структурных вариантов лирики. Важнейшие особенности структуры «философ-
61
ской лирики» обусловлены «предметом художественного изображения» [7, с. 8], а именно - «родовыми, сущностными особенностями сознания и поведения человека» [7, с. 8], явлениями субстанционального порядка.
Стихотворение Н.Ф. Болдырева «Нет причин ошибаться тому, кто ещё не пришёл» относится к жанру философской лирики. Субъектная организация стихотворения стремится к обобщёно-личным формам выражения авторского мнения и дополняется абстрактным образом лирического героя: «Осень лучшее время для тех, кто готов поступить / в обученье не снам, но готовой прорваться листве»; «Помолчи, если можешь, пусть млечно восстанет глагол».
Сюжет строится на афористичных философемах и тавтологизмах: «Если долго не видеть, то может привидеться нить», «Никому не известен твой дремлющий бешеный миф», на сопоставлении понятий, которые отличаются всеобщностью. Метафоричные образы укрупняются до идеи блужданий внутри своего сознания в поисках вдохновения: «механизм постоянства разлук», «млечно восстанет глагол», «придешь к изначальной своей наготе».
В философской лирике время стремится к бесконечности, пространство к всеохватности. Так и в стихотворении Н.Ф. Болдырева невозможно увидеть временные и пространственные рамки. Единственная маркировка, которая как-то выдаёт время - осень, но в данном случае, она скорее выражает настроение, чем время.
Пространство, создаваемое автором, сюрреалистично. Оно символически отображает блуждания человека в своем подсознании: «в беспричинных местах, где без стада гуляет пастух» - абсурдистский образ, подчеркивающий сюрреализм пространства. «Виртуальная реальность», которую изображает поэт, становится овнешнением переживания, его нагляднозримым субстратом [3, с. 341]:
Никому не известен твой дремлющий, бешеный миф.
Он к тебе продирается горной опасной тропой.
Стихотворение «Аппарат по производству сознания» является ярким примером философской лирики в творчестве Н.Ф. Болдырева:
Аппарат по производству сознания встал на дороге жука.
Жук не производил ничего, он просто смотрел на меня.
Конечно, он видел не то, что я подразумевал под собой.
Жук производил что-то, о чем мне никогда не узнать.
И лишь долина под нами производила пейзаж, который нам обоим нечто шептал.
И это на мгновение сблизило нас: аппарат по производству сознания и
аппарат по производству неизвестности.
Но и я для жука производил неизвестность.
62
И для долины мы были незнакомцами из тумана неизвестности.
Но знал ли жук о себе?
Но знала ли долина о себе?
Но знаю ли я о себе?
И кто он - вечный наблюдатель в кустах?
В данном стихотворении лирический герой выражен необычно, отражает мысли, чувства, настроение произведения. Соотнесение героя с жуком, сознания человеческого с неизведанным миром животного, характерно для философии востока - дзен-буддизма. Далее лирический герой, его «сознание», и «неизвестность» жука сопоставляется с сознанием долины. Таким образом, Н.Ф. Болдырев в своём стихотворении демонстрирует, насколько человек мал, насколько его «я», его значимость преувеличена в масштабах мира, в масштабах той же долины.
Под аппаратом по производству сознания Н. Болдырев понимает человека. Создание авторского философского термина является следствием конвергенции философского и прозаического текста. Авторские философские термины - это термины, актуализирующие в настоящее время связь с текстом именно этого философа [1, с. 6]: «аппарат по производству сознания», «аппарат по производству неизвестности»
В то же время этот авторский термин является очень символичной метафорой, которая подчёркивает зависимость современного человека от технологий, стремление систематизировать и «отцифровывать» мир. Желание производить и потреблять не приведёт к пониманию мира. Только созерцание природы, вслушивание в неё позволит уловить тонкие связи человека и окружающего мира.
Цепочка риторических вопросов в конце стихотворения, оставляющая читателя в размышлениях над смыслом жизни, также является характерной чертой философской лирики Н.Ф. Болдырева:
Но знал ли жук о себе?
Но знала ли долина о себе?
Но знаю ли я о себе?
И кто он - вечный наблюдатель в кустах?
Стихотворение «Уходит жизнь...», главной темой которого является тема жизни и смерти, полностью состоит из риторических вопросов:
Уходит жизнь. Куда? Зачем?
Уходит жизнь.
Не насовсем?
А если насовсем, то кто ее ухватит на задворках, ее ухватит на закорках за бестелесное пальто?
За ускользающее за
кто не вернет тебе глаза
кто не зайдет к тебе однажды
не разделить с тобой восторг
ушедший весь в кошмарный торг
с вселенской нежностью и жаждой?
63
Ставя риторические вопросы, философская лирика преследует задачу введения читателя в определённое состояние рефлексии, а также отражает рефлексивное состояние субъекта стихотворения. В данном стихотворении автор заставляет задуматься над темой смерти, как конца и начала чего-то нового, над вопросами, которые волнуют человека с древних времён.
В стихотворениях Н.Ф. Болдырева можно встретить «группу неспециальных философских лексем» [1, с. 6], фигурирующих в поэтическом тексте - «имена философов». Функционирование этих лексем связано с лингвокультурологическим фактором популярности имени того или иного философа в культуре, в частности, благодаря фонетическому облику его имени (фамилии): «Я слушал Хайдеггера время / Я брёл путями Киркегора»; «И Кант закон в игре светил искал».
Частотность появления имен философов, их авторских терминов и конкретной лексики, репрезентирующей культурно-философские мифологемы, значительно возрастает в поэзии второй половины ХХ - начале XXI века, в частности. в текстах постмодерна. Это свидетельствует о том, что определенные философские тексты стали восприниматься как обязательные тексты культуры.
Н.Ф. Болдырев в философской лирике пытается прийти к ответу на вопросы «что «я» и кто «я»?». Лирический герой, созданный автором, становится неким обобщённым существом, каждым человеком, который ищет свою истинную сущность, цель, предназначение в этом мире. Поэзия для Н.Ф. Болдырева, как он говорил в своей автобиографии в «Энциклопедии уральской поэтической школы», - искусство восприятия, а не трансляция ментальных шумов: «Универсум есть гениальнейшее непрерывно творящееся стихотворение, из которого мы пьём и считываем каждый в меру своего слуха и чистоты/ полноты своего внимания» [8, с. 79]. Именно с помощью жанра философской лирики автор может донести свои мысли, воззрения до читателя. В его стихотворениях сплетается философия востока, с её созерцательностью, принципом не-деяния; западная мысль с поиском истоков бытия, метафизичностью, определением таких понятий как жизнь и смерть, с поиском истины: «Истина, конечно, вне слов, и костыли концепций должны быть отброшены. Там, откуда мы пришли и куда уходим, нет слов» [8, с. 79].
Прежде чем начать говорить о традиционных восточных жанрах в поэзии Н.Ф. Болдырева, стоит сказать о богатой истории взаимоотношений русской и японской лирики. История этих взаимоотношений началась ещё в начале двацатого века, с проникновения японской лирики в Европу, с подражательных переводов В. Брюсова, А. Белого, К. Бальмонта, в которых они пытались организовать стихи по принципу, наиболее привычному для читателей-современников, внося в свои переводы-подражания японской лирике элементы силлабо-тоники. «Брюсов включил свои «Японские танки и хай-кай» в книгу 1913 года «Сны человечества»; выполнены они хореем и, в соответствии с японским оригиналом, включают две пяти-
64
сложные строки (первую и третью) и три - семисложные (если это танка), или две пятисложные и семисложную между ними - если хокку» [5].
Хокку, и танка с самого начала их новой жизни в русской поэзии тяготели к разного рода «вольностям»: от рифмы русские переводчики японских миниатюр отказываются почти сразу [5]; ориентируясь на японские оригиналы, обращаются к разностопному стиху; затем постепенно начинают отходить и от регулярной силлабо-тонической метрики, закономерно двигаясь к свободному стиху как к форме.
В дальнейшем в русской поэзии появляются опыты подражания скорее духу японское поэзии, чем слову. Главным становится зафиксировать одно моментальное впечатление или переживание, не стараясь его обобщить. Стихотворение Н.Ф. Болдырева «Я пытаюсь понять предмет» можно отнести к подражанию жанру танка, так как оно имеет пять строк, что характерно для этого жанра, но не соответствует по количеству слогов в строке (в танка их семь).
Я пытаюсь понять предмет.
Но моя мысль стекает с него,
Как летний дождь с крыши.
И тогда я просто вхожу в него, как себе в дом.
Как утверждает литературовед Ю.Б. Орлицкий, очень часто в миниатюрах европейской и «евразийской» ориентации русское, японское и европейское переплетаются в сложный клубок, создавая новое, не поддающееся рациональной «расшифровке» единство. И все же во многих случаях установить японские корни можно - прежде всего благодаря перекличке образов. Созерцательность, свойственная поэзии Болдырева, в первую очередь связывает данное произведение с жанром танка. Лаконичное сравнение мысли с летним дождём отображает дзенское восприятие окружающего мира. Но всё же Болдырев в этом стихотворении не может обойтись без логического вывода и авторского присутствия, что скорее характерно для западного мировосприятия, чем для восточного.
В стихотворении «Нам не разжечь этот костёр» из сборника «Медленное море» авторское присутствие минимально. Произведение полностью состоит из лаконичных образов-зарисовок:
Нам не разжечь этот костёр Вереск потух.
Твой силуэт у окна.
Волосы скрыли лицо.
В этом стихотворении Н.Ф. Болдырев, понимая эстетическую значимость для японцев внешнего вида их каллиграфически начертанных стихотворений, демонстрирует это, печатая вторую строку с отступом от левого края. Контраст чередующихся длинных и коротких строк в стихотворении «Всё что коснулося нас», по словам Ю.Б. Орлицкого, являются внешними признаками русской миниатюры, ориентированной на японскую традицию:
65
Всё что коснулося нас, коснулось случайно.
И это, скажу я вам, тайна
коснулася нас.
Впервые этот приём был замечен в подражаниях танка у Бальмонта: Как волны, что бьются,
Под ветром о скалы,
Один
Я охвачен печалью,
В тоске.
В творчестве Болдырева мы можем встретить образцы русского хайку. Например, стихотворение «Околел бы как пёс» состоит из трёх строк:
Околел бы как пёс,
если бы не полушубок отца.
Как он там?
Восьмая строфа стихотворения «воды и земли», так же состоящая из восьми строк, с особой лаконичностью мыслей и образов, в которой выражается один из главных дзенских принципов - принцип «не-деяния»:
Я ничего не скажу.
Выйдем во двор.
Розами небо укрыто.
Главное внимание Н.Ф. Болдырев в стихах-подражаниях хокку уделяет точности передачи мысли, образного строя японских стихов, а не ритмической природе, которая является уникальной.
В пейзажной лирике Н.Ф. Болдырева соединяется Запад с Востоком. Мотив созерцания, как традиционный восточный мотив у Н.Ф. Болдырева, вбирает в себя образы русской природы:
Я знал фотографа. Подобные тысячам видов Фудзи Сияли на его вернисажах сотни оттенков Михайловских рощ и тропинок, Тригорских пейзажей.
О, как он умел созерцать ракурсов смысл, снимая Тургеневский домик, храм на Нерли, виллу Роншар Или заброшенную деревеньку в излуке Печоры.
Оттенки Михайловских рощ сравниваются с видами горы Фудзияма, храм на Нерли можно созерцать и получать от этого точно такое же эстетическое удовольствие, как от созерцания русской деревеньки -Н.Болдырев, таким образом, показывает общность красоты Восточной и Западной. Всё зависит от человека и его мировосприятия.
Стихотворение «Осень» из сборника «Медленное море» становится овнешнением переживания поэта. Н.Ф. Болдырев рисует мрачную, депрессивную картину тёмными тонами, мрачными образами. Все эти краски, образы вызывают то настроение, которым поэт хочет «заразить» [3, с. 356] читателя:
Там за стеклом давно темно и обезбожено;
Там бродит красный мокрый плащ,
Там рощи сбиты с ног.
Там хлябей обморочных плач В подвалах пыточных.
66
Н. Болдырев здесь играет на контрасте серых, тёмных тонов и красных, что придаёт тексту экспрессивность. Образ красного плаща на сером осеннем фоне, образ плача хлябей в подвалах пыточных (пропасть, грязь невылазная) рисует в воображении читателя картину депрессии, сумасшествия, отчаяния и безысходности.
Ассоциативный фон создаётся за счёт ввода в стихотворение образа пейзажей Тютчева:
Там тютчевских пейзажей ночь В степях моей тоски.
Осенние зарисовки Тютчева несут на себе печать безотрадности, неподвижности, страдания:
Вокруг меня все было так уныло...
Бесцветный грунт небес, песчаная земля -Все на душу раздумье наводило.
Осень, как время года, у Н.Ф. Болдырева связана с угасанием, безумием, мрачностью, сыростью:
Куда несёт меня река -Дождливая хмельная осень?
В стихотворении «Парк в Петровском: Осень 1988» пейзажная зарисовка обретает исторический контекст:
Мне кажется не парк гудит, а век,
он так гудел быть может только при Мамае.
Изображаемое автором пространство наполнено пугающими экспрессивными образами:
Здесь по ночам бродяжит Г аннибал,
Хмельной и с набалдашной палкой;
Ну а сейчас здесь рвёт пространство ветр, тяжёлые стволы почти ломает;
Здесь чьё-то сыпется кроваво, в клочья, горло...
В пейзажной лирике Н.Ф. Болдырева рефлексия, погружение в себя, овнешнение переживания и созерцательность имеют важное место. Изображая осень, поэт использует экспрессивные краски, рисует образы печали, тоски, умирания, характерных для этого времени года. «Я иду за временами года и тогда вздыхаю: ах, уходят! Я взираю в тьму, тьму тем природы, и я думаю тогда: о, сколько их! Я скорблю по опавшей листве в мощную осень; любуюсь на нежные ветви весной... И в сердце колотит удар за ударом, когда я прочувствую иней холодный», - пишет знаменитый поэт Лу Цзи, живший в том III веке. Контакт с природой всегда был импульсом, который приоткрывал врата сердца - дальнейшее проникновение в окружающий мир шло, как казалось им, уже на ином, внечувственном, уровне[6, с. 84]. «И вот когда начинается это во мне, - продолжает Лу Цзи, описывая процесс творческого озарения, - я всегда собираю свой взор и вбираю свой слух; погружаюсь в себя, отовсюду ищу». Так и Н. Болдырев погружается в себя и старается прочувствовать, вникнуть в тот пейзаж, который он изображает.
67
Поднимаясь в горы, поэт поднимался над миром, над мирской суетой: Г ору сгибая как лук, увидел бег сосен с вершины.
Созерцая открывшиеся взору извивы рек, открывал свое сердце ритмам Вселенной, воды которой «подобны Дао» [6, с. 89]; оставшись наедине с одиноким деревом, сливался с ним мыслью:
Я должен медленно и точно следить за почками и цветом, за желтизной и сорняками и за пейзажем спелой сливы.
В стихотворении «Абсолютный пейзаж» Н.Ф. Болдырев создаёт картину внутреннего мира лирического героя. Пространство ирреально, создаётся с целью демонстрации рефлексии лирического субъекта:
Абсолютный пейзаж начинается там, где не ждешь.
Где прозрачная тонкая ночь - не покров.
Где бессмертную воду в странном раскаяньи льешь и врываешься в кровь и спускаешься медленно в кров.
В самом начале стихотворения автор делает отсылку к философскому понятию абсолюта - первоосновы мира, первоначала всего Сущего. «Абсолютный пейзаж» - авторский философский термин. Здесь, по видимому, имеется ввиду метафизичность природы. Стихотворением «В горах» поэт раскрывает своё философское отношение к пейзажной лирике: И вдруг поймёшь - пейзаж метафизичен.
Метафизичность пейзажа, первоначальность природы - связующее звено между восточным и западным миром в творчестве поэта. Данными стихотворениями открывается граница между жанром пейзажной лирики и философской лирикой.
Главным концептом, идеей Н.Ф. Болдырева в творчестве является идея метафизичности, взаимосвязанности всего сущего, проникновение в «универсум» стиха. Как сказал сам поэт в ответной статье критику Л. Костюкову: «главной темой моих теоретико-философских исследований стал поиск чань-дзэнских энергий в европейской и русской культуре, в том числе и в поэзии»[2].
Говоря о системе жанров в лирике Н.Ф. Болдырева, мы пришли к выводу, что синтез, соединение в творчестве двух, казалось бы, противоположных культур, поиски начала начал являются отличительными качествами лирики поэта. Философская лирика, пейзажные зарисовки, восточные жанры хокку и танка - во всех них прослеживается особая метафизическая философичность, медитативность и созерцательность, рефлексивное изображение лирического пространства и особый абстрактный лирический герой, являющимся связующим звеном между миром восточным и западным.
68
Список литературы
1. Азарова Н.М. Конвергенция философских и поэтических текстов ХХ века: Ален Бадью о русской поэзии // Проблема текста в гуманитарных исследованиях: Материалы научной конференции 16-17 июня 2006 года (МГУ им. М.В. Ломоносова, философский факультет). - М.: Издатель Савин С.А., 2006.
2. Антология современной уральской поэзии. Т .3. (2004-2011 гг.). - [Электронный ресурс]: http://www.marginaly.ru/html/Antolog_3/avtory/07_boldurev.html
3. Лейдерман Н. Л. Теория жанра. - Екатеринбург: УГПУ, 2010.
4. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. - М.: Наука, 1979.
5. Орлицкий Ю. Б.. «Цветы чужого сада» (японская стихотворная миниатюра на русской почве). - [Электронный ресурс]: http://haiku.ru/frog/orlitsky.htm
6. Семанова В.И. Китайская пейзажная лирика III-XIV вв. - М.: Изд-во Московского университета, 1984.
7. Спивак Р.С. Русская философская лирика: проблемы типологии жанров. -Красноярск: Изд-во Красноярского ун-та, 1986.
8. Уральская поэтическая школа: энциклопедия / под ред. В.О. Кальпиди. - Челябинск: Десять тысяч слов, 2013.
Слободнюк С. Л.
Ориенталия в европейской утопии: шари-а, рай не-свободы и истины мнимости
В статье представлен опыт анализа отдельных аспектов европейской утопии ХХ века. Автор высказывает мысль о важной роли ориентального влияния и доказывает, что его наиболее яркие проявления обнаруживаются в философско-правовой области художественного универсума, а также в сюжетах, использующих миф об обретении рая.
Ключевые слова: закон, исмаилизм, истислах, мнимость, не-свобода, право, рай, свобода, утопия, шари-а.
Изучать литературную утопию просто... Со времен Мора и Кампа-неллы здесь мало что изменилось: действие все так же происходит в обособленных от мира землях; абсолютная справедливость (или ее идея) и всеобщее счастье (или его заменители) благополучно пребывают на прежних местах. Исследователю остается только выявить религиознофилософские (или политические) предпочтения конкретного автора и весь мир в кармане.
Но как определить эти самые предпочтения?.. С Платоном и другими отцами-основателями особых проблем нет, чего не скажешь о продолжателях. Особенно о тех, что в ХХ веке кардинально изменили облик утопических миров, явив человечеству иные области островов совершенного счастья. Творения Е. Замятина и О. Хаксли, Д. Оруэлла и Ф. Герберта способны свести с ума даже адептов постмодернизма. Марксизм и евгеника, сексуальность и диалектика, древний гностицизм и античные герои, дарвинизм и тэйлорианство спутаны здесь настолько, что гордиев узел ка-
69
