CC BY
42
нии слова, наиболее употребительные, важные для жизни общества: алтын «золото» и «о ком-либо, о чём-либо, отличающемся большим достоинством», юй «дом» и «семья, семейство», тамал «основа, основание, фундамент» и «источник, главное в чем-либо», атлам «шаг» и «развитие, движение чего-либо», таш «камень» и «место обитания человека», джол «дорога» и «способ, метод», аш «пища, еда» и «то, что является источником для чего-либо», джан «душа» и «человек», «самое главное, суть чего-либо», суу «вода» и «сок» и др.
Метафоризация значения может проходить в пределах одной функциональной категории слов, либо сопровождаться синтаксическим сдвигом. Метафоризация, не выходящая за пределы конкретной лексики, используется для целей номинации. Вторичная для метафоризации функция служит техническим приемом образования имен предметов: джагъа «ворот, воротник» и джагъа «берег» (сууну, кёлню джагъасы «берег реки, озера»), этек «подол» и «подножие» (тауну этеги «подножие горы»), къаш «бровь» и къаш «лука» (джерни къашы «лука седла») и др. Такой тип метафоры некоторые лингвисты называют номинативным (Арутюнова, [1]) . Номинативная метафора часто порождает омонимию: къол «рука» и къол «балка, узкое ущелье», тиш «зуб» и тиш «скирд», чечек «бутон» и чечек «оспа» и др.
Однако не всякий перенос названия по сходству понятий является метафорой. По их мнению, метафора и метафорический перенос представляют разные явления. При этом основными доводами считаются следующие:
1) перенос - результат процесса наименования, а метафора - переименования;
2) при метафоре связь между понятием, название которого использовано для обозначения другого понятия, живая, ощутимая, а при переносе этой связи нет;
3) у метафоры имеется экспрессивность, а у переноса она отсутствует. На этом основании сторонники данной точки зрения примеры типа молния, (застежка), нос (лодки), ясли (детские) относят к метафорическому переносу, а золото (волос), вечер (жизни) - к метафорам [2; 3].
Однако абсолютное большинство лексикологов не поддерживает эту точку зрения, метафору и метафорический перенос считает разновидностями одного сложного явления - метафоры [4].
Следует различать языковые (узуальные) метафоры и индивидуальные (окказиональные) метафоры. Языковые метафоры - это факты языка, результат переноса на основе релевантных и общеизвестных признаков сходства. Индивидуальные метафоры - факт речи, результат переноса на основе второстепенных признаков, они экспрессивны, тем самым различие «метафорического переноса» и «метафоры» - это различие между языковыми и индивидуальными метафорами.
Сходство между предметами и явлениями объективной действительности в карачаево-балкарском языке, как и в других языках, может быть самым различным, например, во внешних
Библиографический список
признаках, в выполняемых функциях, в месте расположения, в форме и вкусе и т.д. В соответствии с этим и образуются переносные значения:
1. Сходство местоположения: аякъ «нога» и «ножка» (стол-ну аягъы «ножка стола»), къанат «крыло» и «край» (джаулукъну къанаты «край платка»), баш «голова» и «колос» (будай баш «колос пшеницы»), «ботва» (гардошну башы «ботва картофеля»), боюн «шея» и «шейка» (гёгенни боюну «шейка кувшина»).
2. Сходство формы, внешнего вида, производимого впечатления: кёз «глаза» и «ушко» (ийнени кёзю «ушко иголки»), «глазок» (тюрмени эшигини кёзю «глазок тюремной двери»), къулакъ «ухо» и «ушко» (чоюнну къулагьы «ушко котла», бёркню къулакъ-лары «уши шапки»), тил «язык (орган в полости рта)» и «язычок» (ботинканы тили «язычок ботинка»).
3. Сходство функций: къанат «крыло (птицы)» и «крыло (самолета)», окъ «пуля» и карач. «жало (пчелы)», кюбюр «сундук» и «кузов» (арбаны кюбюрю «кузов арбы», машинаны кю-бюрю «кузов машины»), башчы «глава, руководитель» и «заправила, зачинщик, заводила, инициатор», таянчакъ «спинка, валик, перила, опора» и «опора, поддержка».
4. Сходство характера или поведения: хайыуан «скот, скотина» и «глупец, дурак», тюлкю «лиса» и «хитрый, льстивый человек», ит «собака» и «подлец, негодяй», келепен «проказа» и «гадкий, жестокий, зловредный человек», доммай «зубр» и «о спокойном, тихом человеке».
5. Сходство эмоциональных восприятий: тамгъа «пятно» и «позор», къумгъанчы «мастер по изготовлению кумганов» и «подхалим, низкопоклонник», шапа «повар, кашевар», «прислуживающий за столом» и «о раболепном приспешнике, подхалиме», джарты «половина» и «(умственно) неполноценный человек, придурок» [5].
Следует отметить, что в исследуемом языке часто перенос осуществляется одновременно по двум признакам, особенно по сходству формы и местоположения: джингирик (банк.) «локоть» и «поворот дороги, изгиб чего-либо», бурун «нос» и «носик» (кувшина, кумгана и т.п.), тиш «зуб» и «зубец» (пилы, гребёнки)», бууун «запястье» и «один из суженных участков стебля», тапха «полка» и «выступ (скалы)».
Индивидуальные метафоры являются одним из важнейших изобразительных средств в карачаево-балкарской литературе, особенно в поэзии. Они возникают на основе какого-нибудь непривычного сходства, это образные явления действительности, например: кюнню къылычы «коромысло солнца», кюнню къолу «рука солнца», суукъну ийнелери «иглы мороза», хауаны чарсы «завеса воздуха», джайны тылпыуу «дыхание лета», джерни чачы «волосы земли», булутланы кёзлери «глаза облаков», отну тили «язык пламени».
Приведенные примеры говорят о том, что между индивидуальными и языковыми метафорами нет принципиальных различий, индивидуальные метафоры с течением времени могут стать языковыми.
1. Арутюнова Н.Д. Метонимия. Лингвистический энциклопедический словарь. Москва, 1990: 300 - 301.
2. Гузеев Ж.М. Современный карачаево-балкарский литературный язык. I часть (на карачаево-балкарском языке) Нальчик, 1998.
3. Малкондуева А.З. Многозначность глаголов в современном карачаево-балкарском языке. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Нальчик 1997.
4. Прохорова В.Н. Полисемия и лексико-семантический способ словообразования в современном русском языке. Москва,1980.
5. Биджиева С.Р Многозначность имен существительных в карачаево-балкарском языке и её лексикографическая разработка. Диссертация ... кандидата филологических наук. Карачаевск, 2001.
References
1. Arutyunova N.D. Metonimiya. Lingvisticheskij 'enciklopedicheskijslovar'. Moskva, 1990: 300 - 301.
2. Guzeev Zh.M. Sovremennyjkarachaevo-balkarskijliteraturnyjyazyk. I chast' (na karachaevo-balkarskom yazyke) Nal'chik, 1998.
3. Malkondueva A.Z. Mnogoznachnost' glagolov v sovremennom karachaevo-balkarskom yazyke. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Nal'chik 1997.
4. Prohorova V.N. Polisemiya i leksiko-semanticheskijsposob slovoobrazovaniya v sovremennom russkom yazyke. Moskva,1980.
5. Bidzhieva S.R. Mnogoznachnost'imen suschestvitel'nyh vkarachaevo-balkarskom yazyke i ee leksikograficheskaya razrabotka. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Karachaevsk, 2001.
Статья поступила в редакцию 17.11.16
УДК 811
Gasanova S.A., MA student, Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
THE SYSTEM OF DECLENSION IN LEZGIN, RUTUL AND TABASARAN LANGUAGES. The article analyses the declension system in the Lezgin, Rutul and Tabasaran languages. The formation of case forms of nouns in these languages is a clear and coherent system, which is expressed in consistent adherence to the basis of circumstantial cases determinants of spatial cases. The author
concludes that the grammatical cases in the Lezgin, Rutul and Tabasaran languages expressing many different meanings. Thus, the nominative in Lezgin expresses a subject of a sentence with intransitive verbs, a direct object with transitive verbs, has an attributive function with nouns in word combinations, may be part of a complex predicate, serves as a form to address someone. Names in all cases are found in a wide range of idiomatic expressions that are fossilized remnants of once existed in the language grammar rules, which are of interest for the history of the language.
Key words: Lezgin, Rutul, Tabasaran languages, loss, ergative, absolutive, comitative, essive, comparative.
С.А. Гасанова, магистрант филологического факультета, Дагестанский государственный университет,
г. Махачкала, E-mail: [email protected]
СИСТЕМА СКЛОНЕНИЯ В ЛЕЗГИНСКОМ, РУТУЛЬСКОМ И ТАБАСАРАНСКОМ ЯЗЫКАХ
В статье анализируется система склонения лезгинского, рутульского и табасаранского языков. Образование падежей в этих языках представляет собой чёткую и стройную систему, которая выражается в последовательном присоединении к основе косвенных падежей детерминантов пространственных падежей. Автор делает вывод о том, что падежи лезгинского, рутульского и табасаранского языков многозначны, каждый падеж служит для выражения множества различных значений. Так, именительный падеж в лезгинском выражает подлежащее при непереходных, прямое дополнение при переходных глаголах, служит определением к определяемому, входит в составное сказуемое, служит формой обращения и т. д.
Ключевые слова: лезгинский язык, рутульский язык, табасаранский язык, падеж, эргатив, абсолютив, комитатив, эссив, компаратив.
Падежная система каждого языка определяется особенностями его грамматического строя. Этим объясняется и тот факт, что число падежей в разных языках различно и ни один язык, включая и древние классические языки, не может, и не должен являться стандартом при определении системы падежей другого языка.
Система склонения в табасаранском языке относится к числу самых многопадежных. По установившейся традиции в языке насчитывается 46 падежей, из которых 4 падежа - именительный (номинативный), активный (эргативный), родительный и дательный - основные и 42 падежа - местные, представленные 7-ю сериями по 6 падежей в каждой. В структурном отношении основные падежи отличаются от местных тем, что при их помощи и непосредственно от них без прибавления сериальных аффиксов невозможно образовать формы местных падежей. Основные падежи в табасаранском языке, следовательно, выражают лишь субъектно-объектные отношения, в то время как основные падежи не способны выражать их. Именительный падеж табасаранского языка в ед. ч. не имеет специальных падежных окончаний. Это является его морфологическим признаком. От именительного падежа образуются эргативный падеж единственного числа и именительный падеж множественного числа.
Активный (эргативный) падеж табасаранского языка образуется от словарной формы имени существительного посредством десяти следующих показателей: и, -у, -ди, -йи, -ри, -ли, -ни, -ну, -ру, -лу, в соответствии с которыми выделяются десять типов образования косвенных падежей.
Родительный падеж образуется от формы эргативного посредством прибавления окончания -н и отвечает на вопросы: шлин? «кого?», фтин? «чего? чей?» (в ед. ч.) и фужарин?, фйи-рин? (во мн. ч.). Он выражает принадлежность в широком смысле слова: балин китаб «книга мальчика», гафнан кьувват «сила слова», дадайин юк1в «сердце матери».
Дательный падеж образуется путем прибавления к форме эргатива форманта -з (в диалектах -с). Дательный падеж в та-басаранскбм языке является падежом направления и образует форму, которая соответствует инфинитиву.
Местные падежи в табасаранском языке (локальные, сериальные, пространственные), как и в других дагестанских языках, имеют широкое распространение. По способу образования и семантическому значению они складываются в систематические ряды, которые объединены в серии. Каждая серия выражает особый характер локализации. Каждая серия имеет определенный показатель лексико-морфологического значения.
Следует также отметить, что образование местных падежей в табасаранском языке представляет собой чёткую и стройную систему, которая выражается в последовательном присоединении к основе косвенных падежей окончаний (детерминантов) пространственных падежей.
Б.Г.-К. Ханмагомедов различает в табасаранском языке семь серий местных падежей, выражающих различное положение предмета в пространстве по отношению к другому предмету. Вот эти серии:
I серия - внутри, в... (показатель -ь);
II серия - около, перед, у... (показатели -гь, -хь);
III серия - на вертикали, на боковой поверхности (показатель -к);
IV серия - позади, за... (показатель -х);
V серия - внизу, под... (показатель -кк);
VI серия - между, среди... (показатель.-гъ);
VII серия - сверху, над, на... (показатель -ин (-ил). [1, с.45].
Каждая серия характеризуется наличием в ней шести местных падежей, образующих шесть групп по характеру движения предмета в пространстве. I серия эссивов образуется от формы эргативного падежа при системе, которая выражается в последовательном присоединении к основе косвенных падежей окончаний (детерминантов) пространственных падежей. II серия эссивов образуется при помощи показателей -гь (-хь) «у, возле, около, перед». 1П серия эссивов образуется при помощи показателя -к «к, на» и обозначает нахождение предмета на вертикальной, боковой повер1ости. IV серия эссивов образуется при помощи показателя -хь «за, позади, вслед за» и обозначает нахождение предмета за чем- нибудь, позади чего-нибудь. VI серия эссивов образуется при «помощи показателя -гъ «между» и обозначает нахождение предмета между чем-нибудь, между частями, среди чего-нибудь. VI серию локальных падежей эссивов образует суффикс -ин (в говорах -ил) «на», и обозначает эта серия нахождение предмета на горизонтали. Эссивы, или падежи покоя, в системе групп пространственных падежей занимают особое место. Эссивы образуются от формы эргативного падежа посредством присоединения к ней соответствующих показателей.
В лезгинском языке восемнадцать падежей. Они делятся на основные и местные (четырнадцать падежей). К основным падежам относятся: асул (именительный), актив (эргативный), та-лукьвилин (родительный), гунугин (дательный). Местные падежи делятся на три группы: пять местных покоя, пять местных удаления, четыре падежа посредства.
Именительный падеж является основой для всех следующих падежей лезгинского языка. Активный падеж образуется при помощи аффиксов ди (ци, ц1и, чи, ч1и, джи, дзи, ти, йи, жи, зи), ни, и, а, у, уь, ра, ре (раь) [2, с.8].
Эргативный падеж имеет множество окончаний: -ди//-ци, ц1и, -чи, -ч1и, -жи, -и, -ни, -а, -у, -уь, -ра, -ре. Здесь имя выступает определением: кьванцин цал «каменный забор», бубадин балк1ан «отцовская лошадь».
Дательный падеж в основном указывает лицо или предмет, по отношению к которому совершается действие аялдиз гана «ребенку отдал». Данный падеж в лезгинском языке имеет целый ряд значений и может выполнять функции, как обстоятельственных слов, так и дополнений и даже подлежащего. Имя в дательном падеже может являться также частью составного сказуемого.
Местные падежи лезгинского языка подразделяются на падежи покоя и сближения (каждый падеж включает в себя оба эти значения) - локативы или эссивы; падежи удаления или исхода - элативы или аблативы и падежи посредства или движения по направлению к данному предмету - директивы. Основным значением местных падежей является выражение различных ло-
кальных отношений. Однако многие из этих падежей приобрели и абстрактную семантику.
В рутульском языке выделяются 17 падежей: три основных - абсолютивный, эргативный и дательный; два «промежуточных» - сравнительный и совместный, и двенадцать местных падежей (локативов). Абсолютив формально не маркирован. Эргатив имеет падежные окончания -а, (-е),-ра (-ре). Датив выражается посредством форманта -е. Сравнительный падеж (компаратив) маркирован суффиксом -хъаъ. Совместный (комитатив) - маркирован суффиксом -хьван. Система склонения в рутульском языке базируется на нескольких основах, различающихся наличием или отсутствием вокалических и консонантных показателей между корнем и аффиксами падежа [3, с.14]. Местные падежи рутульского языка, как и во всех других дагестанских языках, обладают прежде всего пространственными значениями. Первая серия местных падежей указывает на нахождение предмета в чем-нибудь, внутри чего-либо или же направление предмета во что-нибудь, внутрь чего-либо. Вторая серия указывает на нахождение предмета вблизи чего-нибудь, движение в этом направлении и удаление из этого положения. Третья серия указывает на нахождение предмета на поверхности чего-либо, направление на поверхность и удаление из этого положения. Четвертая серия указы-
Библиографический список
вает на нахождение предмета за чем-либо, позади чего-либо или кого-либо, направление за что-либо или кого-либо и удаление из положения сзади кого-, чего-либо. Пятая серия обозначает нахождение предмета внутри, в составе чего-нибудь, в положении соприкосновения с чем-либо (жидким или сыпучим), направление в состав чего-либо и удаление из этого положения; второе значение этой серии падежей - нахождение предмета в положении соприкосновения с вертикальной поверхностью, направление в это положение и удаление из такого положения. Шестая серия местных падежей указывает на нахождение предмета под чем-, кем-нибудь, направление под кого-, что-либо, удаление из этого положения.
Таким образом, падежи лезгинского, рутульского и табасаранского языков многозначны, каждый падеж служит для выражения множества различных значений. Так, именительный падеж в лезгинском выражает подлежащее при непереходных, прямое дополнение при переходных глаголах, служит определением к определяемому, входит в составное сказуемое, служит формой обращения и т. д. Имена во всех падежах встречаются в целом ряде идиоматических выражений, которые являются окаменевшими остатками когда-то существовавших в языке грамматических норм, представляющие определенный интерес для истории языка.
1. Ханмагомедов Б.-Г. К. Табасаранский язык. Языки мира: Кавказские языки. Москва, 1999.
2. Мейланова У.А. Морфологическая и синтаксическая характеристика падежей лезгинского языка. Махачкала, 1960.
3. Ибрагимова М.О. Сравнительная характеристика падежей в диалектах рутульского языка. Автореферат диссертации ... доктора филологических наук. Махачкала, 2016.
References
1. Hanmagomedov B.-G. K. Tabasaranskij yazyk. Yazyki mira: Kavkazskie yazyki. Moskva, 1999.
2. Mejlanova U.A. Morfologicheskaya isintaksicheskaya harakteristika padezhejlezginskogo yazyka. Mahachkala, 1960.
3. Ibragimova M.O. Sravnitel'naya harakteristika padezhej vdialektah rutul'skogo yazyka. Avtoreferat dissertacii ... doktora filologicheskih nauk. Mahachkala, 2016.
Статья поступила в редакцию 20.11.16
УДК 81
Dugalich N.M., teaching assistant, Foreign Languages Department, RUDN University (Moscow, Russia),
E-mail: [email protected]
Ermoshin Yu.A., Cand. of Sciences (Pedagogy), senior lecturer, Foreign Languages Department, RUDN University (Moscow,
Russia), E-mail: [email protected]
SEMIOTICS OF COLORS IN A CREOLIZED TEXT WITH REGARD TO ARABIC AND FRENCH CARTOONS. The article analyzes colors as one of the iconic components in a creolized text. The study was conducted on the material of the Arabic and French languages. The authors consider the associative semantic color in the two cultures and complementary correlation text and iconic components of a political cartoon. The authors conclude that the cartoon is a genre of a creolized text and a component of a multi-component text, in which paragraphic means are used. The Arabic and French political cartoon and their paragraphic means are not sufficiently studied in linguistics. Color can be regarded as a semiotic system, having a specific expression in each linguistic culture. In the Arabic and French connotations one color can be either the same or have another meaning.
Key words: semiotics, creolized text, iconic component, color, political cartoon, Arabic, French.
Н.М. Дугалич, ассистент каф. иностранных языков филологического факультета, Российский Университет Дружбы
Народов, г. Москва, E-mail: [email protected]
Ю.А. Ермошин, канд. пед. наук, доц. каф. иностранных языков филологического факультета, Российский
Университет Дружбы Народов, г. Москва, E-mail: [email protected]
СЕМИОТИКА ЦВЕТА В КРЕОЛИЗОВАННОМ ТЕКСТЕ НА ПРИМЕРЕ АРАБСКОЙ И ФРАНЦУЗСКОЙ КАРИКАТУРЫ
Статья посвящена анализу цвета как одного из иконических компонентов креолизованного текста. Исследование проведено на материале арабского и французского языков. Автор рассматривает ассоциативную семантику цвета в двух культурах и комплементарную корреляцию текстового и иконического компонентов политической карикатуры. Авторы делают выводы о том, что карикатура является жанром креолизованного текста, а так же составляющей поликомпонентного текста, использующего параграфемные средства. Арабская и французская политическая карикатура и её параграфемные средства недостаточно исследованы в лингвистической литературе. Цвет можно рассматривать как семиотическую систему, имеющую специфическое выражение в каждой лингвокультуре.
Ключевые слова: семиотика, креолизованный текст, иконический компонент, цвет, политическая карикатура, арабский язык, французский язык.
В настоящее время коммуникативно-когнитивная парадигма лингвистического знания расширяет круг вопросов, стоящих перед языковедами, в том числе за счёт включения креолизо-
ванных текстов различных типов, например, политической карикатуры, и выявляет механизмы взаимодействия языка с другими знаковыми системами.
