CC BY
178
УДК 61:378(470)"18"
З. С. Гатина, Е. А. Вишленкова
Система научной аттестации в медицине в России в первой половине XIX в.1
В XIX в. Россия имела более сложную систему научной аттестации, чем сегодня. С основания университетов в ней сосуществовали три разных иерархии научных званий: для выпускников духовных школ, медицинских факультетов и для воспитанников всех остальных университетских факультетов. В современной историографии две из них были объектами изучения, а иерархия медицинских званий - нет. В данной статье изложены наблюдения, полученные в результате изучения правил испытания на ученую степень и анализа университетского делопроизводства, связанного с их проведением. Контекстуализация ученых степеней в историю медицинского образования позволила сделать выводы о специфике формирования врачебной профессии в Российской империи.
Ключевые слова: Российская империя, университет, ученые степени, медицинская профессия, история науки, история образования
Zarina S. Gatina, Elena A. Vishlenkova
System of scientific promotion in medicine in Russia in the first half of the XIXth century
In the XIX century Russia had a more complicated system of scientific promotion than today is. There were three different types of academic titles' hierarchies from the beginning of the universities' founding: for graduates of ecclesiastic schools, medicine faculties and other university departments. Two of them were the objects of study in the modern historiography, but the hierarchy of medical titles - not yet. This article focuses on the findings of investigation into the rules of the examination for the academic degrees and the analysis the university paperwork connected with this procedure. Contextualization the academic degrees into the history of medical education allowed to draw conclusions about the specificity of the medical profession's formation in the Russian empire.
Keywords: Russian empire, University, academic degrees, health profession, history of science, history of knowledge
Современная российская система научной аттестации унифицирована. Она едина для всех университетов страны и для всех дисциплин. Независимо от университетского совета и научной специальности соискатели получают звания кандидата или доктора с указанием, в каких науках он(а) специализируется. В обсуждении предстоящей реформы высказываются предложения ввести автономные системы ученых степеней для врачей и политиков. Опыт функционирования отдельной медицинской аттестации в России есть, но он был порожден иными причинами и соображениями.
Становление института научной экспертизы в медицинских науках Российской империи начала XIX в. происходило в условиях конкуренции ведомственных интересов. Именно это обстоятельство сказалось на формах и критериях оценок врачебных познаний, а также на том, что медицинское сообщество получило независимую от прочих университетских дисциплин систему аттестации.
В контексте рационализации государственного управления в 1802 г. медицинские дела
были переданы вновь созданному министерству внутренних дел - одному из самых влиятельных ведомств империи, в недрах которого разрабатывались основные принципы административной реформы. Такое отнесение было логичным, учитывая, что в XVIII в. социальный контроль над населением осуществлялся с участием врачебных управ и подразумевал не только их борьбу с эпидемиями, учет смертности и рождаемости, но и поставки рекрутов в армию, санитарное дисциплинирование иноверцев, благоустройство городов. Научная медицина уже тогда служила средством управления гетерогенной страной.
При этом часть медицинских «дел» (подготовка врачей, оценка их научных трудов и публикаций, наблюдение за деятельностью обществ врачей, а также финансирование санитарных кордонов и проведение оздоровительных мероприятий) по функциональному признаку перешли в министерство народного просвещения (а с 1809 по 1816 г. еще и в Главное управление духовных дел иностранных исповеданий) и в министерство финансов. В 1829 г. все эти
функции были аккумулированы Медицинским советом МВД. В то же время армейские врачи и готовящие их военно-медицинские академии (Петербургская и Московская2) подчинялись министерству военно-сухопутных дел, а с 1834 г. -Военно-медицинскому комитету при главной квартире действующей армии, который состоял из армейских и госпитальных врачей высших рангов.
Таким образом, в условиях России министерство народного просвещения и подведомственные ему врачебные факультеты в университетах не были единственными субъектами медицинской, и в том числе научной, политики и экспертизы. Ситуация многовластия и столкновения ведомственных амбиций имела для врачебного сословия как негативные, так и позитивные последствия. Она тормозила разрешение срочных вопросов, подразумевала многоступенчатые согласования, но, по всей видимости, она допускала автономию и развитие самоуправления - необходимые условия для рождения профессиональной солидарности и саморегулирования.
Теме профессионализации врачебной деятельности посвящена обширная социологическая литература3. В историческом аспекте она получила довольно слабую разработку. И хотя интересующее нас время - плохо изученный период в истории медицинской профессии в России, проведенные исследования выявили несколько принципиальных ее отличий от врачебных сообществ других стран: довольно низкое социальное происхождение русских врачей (в силу этого мечтавших о гарантиях государственной службы и претендовавших на особое знание социальных проблем страны); широкое участие медиков в литературной деятельности; особая заинтересованность государственных структур в сотрудничестве с врачами (что толкало их на приоритетное развитие медицинских школ и предоставление привилегий медицинским чиновникам); слабое развитие частной врачебной практики4. Легко предположить, что все эти черты были следствием не только специфики имперской власти, но и условий взращивания врачебного сословия5.
В данной статье нас интересует, как в этих обстоятельствах в Российской империи действовал механизм присуждения ученых степеней. Обзор законодательных актов и министерских распоряжений его регулировавших имеется в работах А. Е. Иванова и Ф. А. Петрова6. Исследователей интересовали действия правительства по развитию медицинского образования и научной деятельности. Специфика медицинской профессии, условий ее
формирования в России остались за пределами их внимания.
Между тем, изучение университетских сообществ убедило нас в том, что оценка знаний и обсуждение качества исследовательской работы являлись базовыми инструментами профессионального группообразования7. Проведение экзаменов и диссертационных диспутов, заключение конвенций об объеме и структуре необходимых для профессии знаний и компетенций, о требованиях, наказаниях и поощрениях рождали репутационное сознание и позволяли строить неинституциональные иерархии в университетской среде8. Соответственно, реконструкция медицинской научной аттестации может служить ключом не только к пониманию правительственной научной политики, но и к раскрытию вопроса, почему врачи стали одной из первых независимых профессий и обрели столь сильное влияние на политический дискурс в Российской империи середины и второй половины XIX в.9
Воспитание ученых врачей
В Европе Нового времени право лечить удостоверялось университетским дипломом или членством в профессиональной корпорации. При отсутствии таковой в России XVIII в. образованные врачи получали признание от государства. А. Реннер относит формирование профессионального слоя обученных российских врачей к первым десятилетиям после смерти Петра I10. Тогда каждый практикующий лекарь мог сдать экзамен в медицинской коллегии и получить лицензию, но фактически только университетский выпускник был в состоянии ответить на предложенные вопросы. Поэтому местные знахари и знахарки обходились без официальных документов, да и не нуждались в них. Получившие же официальное разрешение на медицинскую практику врачи становились частью отечественной элиты (но не в социальном, а, скорее, в культурном смысле)11.
Несмотря на то, что общая численность врачей в Российской империи в начале века составляла внушительную цифру (в 1809 г. в «Российском медицинском списке» числилось 2508 лекарей12), вплоть до середины XIX в. правительству не удавалось обеспечить ими не то что весь государственный аппарат, но даже военные ведомства. По официальным данным к 1810 г. дефицит лекарей в армии составлял 609 человек13, а еще не хватало флотских и гражданских врачей.
Намерение запустить собственное производство обученных врачей и поставить под
контроль деятельность местночтимых лекарей отразилось в уставах, провозгласивших в 1804 г. учреждение императорских университетов. Отныне право лечить имел лишь тот, кто обзавелся письменным удостоверением «ученого сословия». Впрочем, как явствует из материалов университетского делопроизводства, наладить клиническую систему обучения оказалось весьма сложным делом. В условиях отсутствия физических и химических лабораторий, больниц, ботанических садов, минералогических кабинетов, амбулаторий, анатомических театров, медицинских инструментов, а также студентов с хорошим знанием латыни прибывшие в Казань и Харьков профессора признавали собственное бессилие воспитать себе подобных из местной культурной среды.
Неоднократно деятельность провинциальных врачебных отделений прерывалась из-за отсутствия слушателей, трупов для расчленения, медицинского оборудования и отъезда единственного лектора. В 1802 г. кураторы Московского университета уговаривали записавшихся в университет юношей посвятить себя медицине и смогли добиться согласия только от четверых из них14. В 1808 г. в Харькове прекратилось преподавание медицинских наук из-за полного отсутствия подготовленных к тому абитуриентов15. И даже в 1828 г. министерство получало сообщения, что «как число кадавров (т. е. трупов. - З. Г., Е. В.), доставляемых в зимнее время для анатомических демонстраций, весьма недостаточно, чрез то анатомические и хирургические лекции (в Казани. - З. Г., Е. В.) нередко бывают прекра-щаемы»16.
В конце 1820-х гг. клиническую систему обучения смогли создать только Петербургская медико-хирургическая академия и Московский университет (в 1842 г. слившийся с московским отделением медико-хирургической академии). Она требовала предварительного изучения целого спектра теоретических дисциплин («теоретической медицины», включавшей физиологию, патологию, терапию, гигиену и диететику) и организации медицинской практики, состоявшей из «клиники», хирургии, судебной медицины и казуистики. Пристально наблюдая и опрашивая больного, консультируясь с коллегами и выписывая рецепт аптекарю, студент должен был освоить специфическую лексику, в которой симптомы, знаки и самолечение облекались в ауру научных фактов, а обращение с пациентом шло в режиме доминирования и подчинения.
Изучение распоряжений министерства народного просвещения показывает постоянное беспокойство правительственных чиновников об «отвращении весьма ощутительного не-
достатка в России врачей»17. Считая их самым важным продуктом университетов, они увеличивали число бюджетных (казеннокоштных) мест на медицинских факультетах, позволяли учиться медицине выходцам из социальных низов и политически неблагополучных регионов, предоставляли студентам-медикам финансовые льготы. «Об умножении числа казенных воспитанников» гласят постановления 1814 г. (на 15 мест для студентов и на 5 для кандидатов при Харьковском университете), 1819 г. (до 50 воспитанников в Московском университете), 1820 г. (до 50 студентов-медиков в Виленском университете), 1823 г. (на 40 воспитанников в Казанском университете). Плюс к этому в 1819 г. при Московском университете был открыт медицинский институт на 100 казенных воспитанников18 и при Дерптском университете на 40 воспитанников19.
Не сразу и далеко не всегда таких, как хотели, но российские власти стали получать от университетов обученных медиков. Одна только Московская медико-хирургическая академия с 1809 по 1832 г. выпустила 831-го лекаря и кандидата медицины, обеспечив ими армейские госпитали20. В 1840 г. аттестаты в Московском университете получили 69 медиков, в Дерпте -99, в Казани - 16, в Харькове - 78, в Московской медико-хирургической академии - 131 и в Виленской академии - 41. Таким образом, за один только год империя обрела 431 специалиста, обученного на лекаря, ветеринара, аптекаря или повивальную бабку. На следующий год их число выросло до 52721. Врачебный «цех» становился наиболее массовым из всех ученых сообществ. В 1846 г. в нем состояло более восьми тысяч человек, треть из которых служили по военному ведомству22.
Итак, посредством созданной системы университетов и академий правительство смогло обеспечить государственные учреждения лекарями «домашнего» производства, закрепив за собой право определять условия служебного договора с ними. Взращенные на казенный кошт выпускники медицинских факультетов поступали на штатскую и военную службу, намереваясь удовлетворять потребности Российского государства23.
Обретение врачебного опыта
Университетский устав 1804 г. даровал университетам право оценивать врачебные познания. Но правительство предупредило профессорское сословие о недопустимости послаблений: «Врачебный наипаче факультет обязан наблюдать величайшую строгость и крайнюю
осторожность при испытании желающих получить достоинство магистра или доктора в отделении врачебной науки»24.
Довольно скоро предоставление университетам таких прав породило конфликт ведомственных интересов МВД и МНП. Для его разрешения в августе 1808 г. была создана специальная комиссия. Ее официальное название - «Комитет для разрешения затруднений, происходящих от разнообразия экзаменов медицинских в Главном медицинском управлении и в университетах». Там обсуждались обвинения, предъявленные университетам министром внутренних дел В. П. Кочубеем25.
Первая представленная им записка касалась критериев оценки знаний и навыков российских и зарубежных претендентов на врачебные должности, которыми руководствовались Главное медицинское управление МВД и университеты26. Вторая и третья записки были посвящены прецедентам в Дерптском университете. Сведения об этом Кочубей получил от харьковского губернатора и еще в сентябре 1807 г. сообщил министру народного просвещения П. В. Завадовскому «о чудовищном случае неграмотного лечения» человека харьковским профессором скотоврачебной науки. «Помещик будучи предан пьянству, - писал Кочубей, - получил сильную рвоту, которую Ф. В. Пильгер почел за воспаление желудка и вследствие того пускал больному три раза кровь, приставлял 19 пиявиц, приложил три пластыря испанских мух, дал принять 32 грана камфары, 26 гранов сонной одури, 2 драхмы сиденгамовых опийных капель и другие смеси и пилюли и все сие в два дни. Когда больному гораздо хуже сделалось, то призван был инспектор тамошней врачебной управы, который вместе с прочими членами сей управы нашел больного в совершенном бешенстве лежащего в постели с привязанными к оной руками и ногами и обложенного по всему телу пластырями»27.
Выяснение обстоятельств дела показало, что Пильгер имел лицензию Дерптского университета. В свое время харьковский ветеринар просил ученой степени доктора медицины и хирургии у местных коллег, но получил отказ. Затем он обратился в Москву и тоже не был принят. А дерптские профессора выдали ему диплом заочно - на основании присланного сочинения и письменных отзывов от пациентов28.
Недоверие Кочубея к компетентности специалистов с университетскими документами, а также к порядкам в соседнем ведомстве выдает саркастическое завершение письма: «Неугодно ли будет вам, милостивый государь мой... сделать предписание университетам, чтобы никто
из находящихся при оном профессоров физики, химии и ветеринарной науки, не утвержденных в звании лекарей или докторов медицины не входил в лечение человеческих болезней»29.
Заслушав послания Кочубея, члены комитета высказались за приоритет интересов МВД в медицинской сфере. Они признали ответственность Главного медицинского управления «за искусство всякого медика, употребленного на службу и производящего вольную практику». Российские университеты могли выдавать аттестаты только своим выпускникам, но не иностранным специалистам или уже практикующим врачам. Более того, вследствие отсутствия или недостаточности клинической практики у университетских воспитанников, казеннокоштные студенты-медики обязывались после изучения теоретических курсов пройти годичную практику «в главных военных или других больших госпиталях» в звании кандидатов. В ведомстве МВД им предстояло «приобресть познания в лечении всякого рода болезней и производства хирургических операций».
Место практики назначалось министром внутренних дел по ходатайству министра народного просвещения или попечителя учебного округа. Государство обязывалось предоставить кандидату прогонные деньги на две лошади, чтобы добраться до места назначения, и жалованье в объеме 200 рублей в год. За государственный счет ему оплачивались квартира, прислуга и дрова. После прохождения практики, университетский воспитанник мог получить из alma mater аттестат «на звание доктора или лекаря» с оценками за экзамены и из Главного медицинского управления свидетельство «об искусстве и опытности во врачебной практике». Только после этого он мог претендовать на должность лекаря на государственной или частной службе. Таким образом, обучавшиеся на врачебных отделениях за государственный счет студенты оказались в двойном подчинении. Такими же были правила получения степени для воспитанников медико-хирургических академий30.
Своекоштных студентов к клинической практике не принуждали, но и местами на государственной службе не обеспечивали. Что касается поступающих на русскую службу иностранцев, то они были обязаны сдать экзамен в медико-хирургической академии или во врачебных управах. И поскольку штаты управ были недостаточны и недоукомплектованы, а потому их служащие были буквально завалены делами и обязанностями, то квалификационные экзамены допускалось проводить в университетских городах совместными усилиями профессоров и членов врачебных управ. И опять же - после
экзамена соискатели должны были в течение года доказывать свои практические умения на службе в госпитале31.
Не только МВД беспокоилось о способности университетских воспитанников лечить людей и выполнять возложенные на них государством задачи. МНП тоже поднимало планку требований к соискателям медицинских степеней. Поскольку считалось, что в медицине знания обретаются иными способами, нежели в других областях, поэтому в начале века претендентам на ученые звания в науках о духе и природе разрешалось перепрыгивать через ступеньки ученой лестницы (кандидатам претендовать на звание доктора, минуя магистерскую степень32), а медикам это было категорически запрещено. В мае 1815 г. попечители учебных округов получили от министра А. К. Разумовского предписание: «Комитет гг. министров, по представлению моему, - сообщал он, - распространив силу § 8-го VI статьи Высочайше утвержденных правил об экзаменах медицинских чиновников на студентов, окончивших курс врачебных наук в университетах, положил никому из них не давать прямо звания доктора медицины и хирургии, в которое должны быть производимы токмо опытные врачи»33. Таким образом, в области медицины правительство признавало необходимость врачебного опыта и долговременных наблюдений.
Система званий и чинов
В александровскую эпоху выпускник отделения врачебных наук (медицинского факультета) двигался по лестнице ученых званий от «лекаря» и «доктора медицины» к высшим профессиональным степеням «медико-хирург» и «доктор медицины и хирургии». Это ранжирование отражает существовавшую тогда дисциплинарную иерархию: хирургия считалась более высокой степенью мастерства, чем терапевтическое лечение (лекари «не могут делать важных операций над живыми людьми»34).
«Правила испытаний» 1838 г. ранжировали низшие ученые степени. «От ищущего степени доктора медицины, - предписывало МНП, - требовать надлежит сведений гораздо обширнее, нежели от испытуемого на лекарское звание»35. В 1844 г. граница между «лекарем» и «доктором» была зафиксирована еще жестче. Лекари были признаны низшей, а доктора медицины - высшей из учено-практических степеней.
В отличие от прочих университетских специальностей, медицинские факультеты не утверждали присвоенные ученые степени в министерстве народного просвещения. Врачи
получали звание от собственных коллег, а не от чиновников. Когда в 1836 г. начальник отделения в департаменте народного просвещения А. Мартынов сообщил министру, что архив завален рукописями диссертаций, экземплярами книг, речей и журналов, он напомнил: «Присылаемые диссертации на медицинские звания, зависящие от утверждения самих университетов, не рассматриваются в министерстве»36. В этой связи он просил попечителей не присылать ему текстов медицинских сочинений.
Вовлеченность российских врачей в систему государственного управления побудила правительство Екатерины II соотнести медицинские ученые звания с классными чинами прочих государственных служащих даже раньше, чем это было сделано в отношении прочих университетских специальностей. По разработанной в 1762 г. системе ранжирования ученые звания «лекарь», «штаб-лекарь» и «доктор» были отнесены к VIII классу Табели о рангах (коллежский асессор)37. А с 1790 г. доктора медицины, срок статской службы которых превысил десять лет, получали VII классный чин (надворный советник)38. В этом отношении московские ученые медики были первыми представителями «ученого сословия», включенными в чиновную иерархию, а следовательно, получившими чины и связанные с ними привилегии.
В 1814 г. в письме к казанскому попечителю М. А. Салтыкову министр А. К. Разумовский объяснил это решение правительства так: «Учреждением в империи университетов желало правительство доставить способы юношеству почерпать в них познания в высшей степени. Дабы более приохотить каждого продолжать учение в сих высших учебных заведениях, установлены для тех, кои в оных образованы будут, разные по службе выгоды, как то по 26 статье высочайше утвержденных правил народного просвещения, студенты по окончании учения должны быть принимаемы в службу 14 классом; а именным Высочайшим указом, состоявшимся в 6-й день августа 1809 г., повелено в 8-ми классные чины и выше (т. е. доктора наук. - З. Г., Е. В.) производить тех только, которые предъявят свидетельство одного из состоящих в империи университетов, что обучались в них с успехом в науках, гражданской службе свойственных, или, что представ в университете на испытание, заслужили на оном одобрение»39. Предоставленные привилегии сановники оправдывали государственной значимостью российских университетов, тем что они производят специально подготовленных, ученых чиновников для казенной службы.
В России основными социальными группа-
ми, из которых рекрутировались российские студенты-медики, были вольноотпущенники, сыновья мелких чиновников и духовенства. Связь университетских степеней с чинами открыла для них возможность войти в привилегированные сословия. Даже самый низший XIV чин уже давал его обладателю гражданские права. Чиновники же IX класса обретали права и привилегии личного почетного гражданства. А обладатели первых восьми классных чинов (в том числе, лекари, штаб-лекари и доктора) - права потомственного почетного гражданства.
Правительство стало ограничивать доступ разночинцев в высшее сословие в правление Николая I, когда образование перестало нуждаться в плотном государственном патронаже и стимуляции, а число обладателей аттестатов стало исчисляться тысячами. Утвержденное в 1849 г. «Положение о гражданских и служебных преимуществах, соединяемых с медицинскими, фармацевтическими и ветеринарными степенями» снизило чиновный статус докторов медицины и хирургии на один чин, уравняв их в правах с докторами медицины (VIII класс Табели о рангах). При этом обязательным условием его обретения стала «одобрительная выслуга четырех лет»40. Условие выслуги было распространено на все медицинские звания - «лекаря», «аптекаря», «магистра ветеринарных наук», «провизора», «ветеринара», «аптекарского помощника», «ветеринарного помощника». В этот список медицинских специальностей и званий не попали дантисты, которые после двенадцати лет службы получали лишь XIV классный чин.
Тогда же был ограничен доступ разночинцев, получивших университетское образование, к получению потомственного и личного дворянства. По указу 1845 г. чиновники гражданских ведомств могли обрести потомственное дворянство лишь при достижении чина V класса. А с 1856 г. этим правом могли воспользоваться только дослужившиеся до IV класса. Права личного почетного гражданства предоставлялись чиновникам VI-IX классов. Дантисты признавались потомственными и личными «почетными гражданами».
В 1830-е гг. в России появилась категория медицинских чиновников, обладавших учеными дипломами, но не имевших чинов. В нее вошли врачи из политически неблагонадежных областей империи, например Царства Польского. После подавления польского восстания вышел указ, требующий от польских фармацевтов, претендующих на ученые степени, предоставлять «свидетельства, не были ли они замешаны в мятеже и не служили ли против России?»41. Согласно циркулярному распоряжению 1838 г. тот,
кто выдержал квалификационный экзамен в медицинском совете Царства Польского, мог заниматься частной медицинской практикой, «но без означения в оных классов и с присовокуплением, что они как обучавшиеся заграницею без дозволения правительства, лишаются. права на получение должностей и званий, правительством даваемых»42.
В категорию ученых врачей без чинов были также включены воспитанники зарубежных университетов43. Чтобы служить в России доктором, лекарем, хирургом, аптекарем, провизором, гезелем или акушером, они должны были не только продемонстрировать владение профессиональными знаниями и навыками, но и принять российское подданство, а также доказать «верность служения присяги по установленной форме»44.
Сегрегация медицинского сословия по признаку чиновных привилегий усиливалась всякий раз во время революций и войн, когда доминирующим принципом оценки врача становилась не его опытность или знания, а лояльность.
Правила испытаний
Совершенствуя процедуру присуждения ученых степеней в российских университетах, МНП каждый раз предупреждало, что разработанные его профессорами и чиновниками постановления «не простираются на правила, установленные для образа испытания и производства и на преимущества, узаконенные по медицинской части»45. Чаще всего новые условия испытаний медицинских, ветеринарных и фармацевтических званий объявлялись министерством, спустя год после введения общеуниверситетских правил. Видимо, этот временной зазор требовался для адаптации и приспособления общих норм к медицинской специальности, а также для согласования интересов и амбиций заинтересованных ведомств.
Первый свод требований к обладателям ученых степеней был разработан для медиков в 1810 г. Его разработчики полагали, что эти требования будут «служить надежным руководством к познанию способностей и сведений медицинских чиновников, коим вверяется жизнь человеческая»46. Именно тогда врачебные отделения университетов получили право присваивать звания «медико-хирург» и «доктор медицины и хирургии». Ранее такое право было только у медико-хирургических академий.
Обязательным условием проведения испытаний на ученую степень было участие в них профессоров с иных факультетов, которые проверяли знания соискателя в своих науках,
а также одного или двух членов врачебной управы или иного медицинского чиновника. Для того, чтобы получить допуск к экзаменам и организовать для этого комиссию, соискатель был обязан доказать документами от соответствующих учреждений свое благонадежное поведение и практические умения.
В Правилах 1810 г. прописан необходимый объем знаний и список компетенций для разных врачебных специальностей. Претенденты на звание «доктор медицины», «доктор медицины и хирургии», а также на должность инспектора врачебной управы должны были сдавать экзамены на латыни47. Соискатели иных должностей (кроме повивальных бабок, глазных и зубных лекарей) могли проходить испытания «на другом каком-либо употребительнейшем в Европе языке»48. От них требовалось владение латынью в объеме, который бы позволял «переводить и без труда понимать разные фармакопеи, на сем языке сочиненные, и уметь писать на оном все рецепты по правилам грамматическим и без сокращений, с означением употребления ле-карств»49.
Пройдя через экзамены, соискатель должен был представить в совет факультета «диссертацию по назначению собраниям предмета из какой-либо части врачебной науки»50. От претендентов на звание доктора медицины или доктора медицины и хирургии (т. е. от лекарей и медико-хирургов) ожидалась «заслуживающая уважение диссертация собственного сочинения»51, или «какое-либо полезное и достойное особенного внимания медицинское сочинение»52, либо «лучше по всем трем царствам природы медико-топографическое описание тех мест, где они находятся»53.
В условиях послевоенного дефицита врачей и острой потребности в них правительство снизило требования к знанию соискателями латыни. «Искуснейшие врачи, - уверял А. К. Разумовский, - особливо из образованных в чужих краях, по большей части не имеют навыка в латинском языке, или теряют оный чрез долговременную практику»54. Жалоба старого акушера Слободско-украинской врачебной управы Мейера, у которого харьковские профессора не приняли экзамен из-за плохого знания латыни, породила распоряжение министра «О производстве экзаменов на высшие медицинские степени на всяких употребительных языка» (1815) «во всяком случае, когда бы оно находило сие нужным для пользы медицинской части в России»55.
Но как только острота послевоенной ситуации спала, действие этого распоряжения было приостановлено. Инициатором его отмены выступил президент медико-хирургической
академии Виллие, который считал такое право «ослабляющим силу высочайше утвержденных правил об экзаменах медицинских чиновников»56. Главу врачебного сообщества смущало то, что от соискателей низших ученых степеней требуется латынь, а от претендентов на высшие - нет. Доказывая необходимость латыни для всех ученых врачей, Виллие ссылался на европейскую традицию (за исключением Франции) изготовления докторских диссертаций. Языковой барьер служил, по его мнению, защитой от покупных диссертаций: «есть ли не требовать от доктора надлежащего знания в языке латинском, то вовсе невозможно даже удостовериться, действительно ли сам он сочинял свою диссертацию, или кто другой, каковые случаи и бывали уже не редко»57. Мнение президента легло в основу правительственного постановления 1817 г. «О производстве экзаменов на высшие врачебные степени на латинском языке». Таким образом, усиление требований к соискателям ученых степеней объясняется борьбой правительства и профессиональной верхушки с мошенничеством и шарлатанством в медицине.
Положение 1810 г. не позволяло университетам оценивать знания и умения выпускников медико-хирургических академий, находящихся в подчинении иного министерства58. Лишь в 1818 г. этот запрет был снят по инициативе академических профессоров. Они жаловались начальству на загруженность и отсутствие времени для проведения квалификационных экзаменов. Предлагая передать часть такой работы в университеты, военные профессора указывали на затраты, связанные с необходимостью соискателям приезжать в Москву или Петербург. Такие трудности и расходы, уверяли члены военно-медицинской академии, дают «повод к разным злоупотреблениям, кои на самом деле усматриваются со стороны экзаменующихся нередко за 2000 верст и более»59. В интересах врачебной профессии и государства было ослабить ведомственные барьеры и разрешить госпитальным и полковым врачам сдавать экзамены в провинциальных университетах, которые располагались значительно ближе к местам их службы.
Вскоре после введения устава 1835 г. и новых правил присуждения ученых степеней (1837), министерство народного просвещения издало временные «Правила испытания медицинских, ветеринарных и фармацевтических чиновников и вообще лиц, занимающихся врачебною практикою» (1838). Они касались следующих специальностей и званий: 1) по части медицинской: лекарь, штаб-лекарь, медико-хи-рург, доктор медицины, доктор медицины и хирургии, инспектор врачебной управы, акушер,
дантист, повивальная бабка; 2) по части ветеринарной: ветеринарный помощник, младший ветеринарный лекарь, старший ветеринарный лекарь; 3) по части фармацевтической: аптекарский помощник, провизор, аптекарь60.
На звание доктора медицины и хирургии, согласно новым Правилам, могли претендовать только медико-хирурги и доктора медицины, прослужившие в этих должностях не менее трех лет. Обязательным условием для соискателя звания «штаб-лекарь» была служба в звании лекаря в течение четырех лет (для лекарей первого отделения с «превосходными знаниями»), пяти лет (для лекарей второго отделения с «хорошими знаниями») и семи лет (для лекарей третьего отделения, получивших это звание по прежде существовавшим правилам). К соискателям званий «доктор медицины» и «медико-хирург» предъявлялись те же требования выслуги. Претендовать на них могли не только государственные служащие, но и частнопрактикующие врачи.
Правила 1838 г. вернули языковые требования к соискателям ученых степеней: доктора медицины и доктора медицины и хирургии должны были продемонстрировать владение латынью, а претенденты на иные звания могли проходить испытания на русском языке (иностранцы - на одном из европейских языков).
Вместо диссертации о конкретной болезни и способах ее излечения лекарям, которые хотели бы иметь звание штаб-лекаря и соответствующий чин, предлагалось составить медикотопографические сочинение. По университетам разошлось предписание: «Для получения звания штаб-лекаря нужно представить письменное рассуждение о каком-нибудь особенного внимания заслуживающем медицинском предмете или медико-топографическое описание»61. Такой текст подразумевал описание результатов аналитических наблюдений за жизнью локуса, в котором служил врач62. Такие тексты ценились наряду с «достойным внимания собственным врачебным наблюдением»63 и «рассуждением по части врачебных или вспомогательных наук»64. После слияния медицинского факультета и московской медико-хирургической академии право оценивать такие тексты перешло к университетским профессорам.
От претендентов на высшие медицинские степени ожидалась диссертация хирургической направленности. Ее защита подразумевала подготовку и издание theses, т. е. основных положений диссертационного сочинения. Соискатель был обязан раздать их собравшимся на диспут. Ему назначались два оппонента из членов медицинского факультета.
В 1844 г. появились измененные «Правила
испытания врачей, фармацевтов, ветеринаров, дантистов и повивальных бабок»65. Новое соглашение изменило профессиональную иерархию. Отныне лекарь, штаб-лекарь, доктор медицины, доктор медицины и хирургии относились к категории «учено-практических званий», уездный врач, члены врачебной управы (акушер и оператор), инспектор врачебной управы - к категории «учено-служебных званий»; а дантист и повивальная бабка - к категории «специально-практических званий». За каждой ученой степенью были закреплены определенные социальные привилегии. Правомочными оценивать и наделять учеными званиями «Положение» признало «высшие врачебно-учебные заведения, которые к тому уполномочены правительством, и медицинский совет Царства Польского»66.
Медицинские факультеты должны были составлять протоколы, фиксирующие суть заданий и полученные по ним ответы (они оценивались как «удовлетворительные» или «неудовлетворительные»), билеты с вопросами для достижения «беспристрастия», «факультетское обещание»67.
Новые правила подняли требования к знаниям соискателей учено-практических званий. В них заметна амбивалентная природа экзамена на учено-практические звания, состоящего из вспомогательных и главных предметов, а также практического задания. Испытание по физике, химии, ботанике, зоологии и минералогии, т. е. вспомогательным дисциплинам, «относящимся к естествоведению», «ограничивается требованием от экзаменующегося сведений, с врачебными науками только необходимую связь имеющих»68. К требованиям, предъявляемым на степень доктора медицины и хирургии, добавилось наличие теоретических и практических знаний в хирургии.
Правила 1844 г. обязали соискателей всех званий проходить устные экзамены «на том языке, на котором происходит преподавание в том месте, где ищущий ученой степени или звания подвергается испытанию»69. Иностранцы могли выбирать между латинским и одним из европейских языков. Доктор медицины обязан был не только написать, но и защищать диссертационное сочинение на латыни, чтобы удостоверить собравшихся в том, что является его настоящим автором. Соискатель звания доктора медицины и хирургии должен был написать диссертацию «о хирургическом предмете» на русском, латинском или одном из европейских языков. Шесть из выносимых на защиту положений диссертации должны были быть медицинскими.
Диссертационный диспут предписывалось проводить в торжественном собрании под председательством декана или ученого секретаря
академии, на которое кроме членов факультета или академии приглашались посторонние гости. Вместо прежних двух оппонентов против диссертанта на диспуте выступали три возражателя.
Итак, развитие системы ученых степеней и званий в медицине было тесно связано с потребностями российского правительства в чиновниках, обладающих западными знаниями, но заинтересованных в государственном служении (а не частной практике). Предоставленные им привилегии - социальные (возможность изменения сословного статуса), финансовые (стипендии, бесплатное обучение, жалование и пенсии) и служебные (ускорение прохождения в чинах посредством ученых степеней, условия службы) - были направлены на формирование у ученых врачей элитной солидарности и политической лояльности. По всей видимости, это дало положительный результат. Русские врачи, действительно, испытывали благодарность к правительству, заверяли о своем намерении строить вместе с ним просвещенное государство и общество, выступать независимыми экспертами в ситуациях конфликта их интересов (рекрутские наборы, санитарные кордоны, оценка обоснованности отказа от государственной службы по состоянию здоровья). Во всем этом ученые степени выполняли функцию регулятора корпоративных отношений и средства построения групповых иерархий.
В отличие от прочих специальностей, где присужденные степени утверждало министерство народного просвещения, в медицине конечным судьей профессиональных знаний был факультетский совет, т. е. государство делегировало врачебному сообществу часть своей власти, признавая его в качестве партнера с собственными правилами саморегулирования. Правительственные сановники даже оберегали внутреннюю иерархию медицинской профессии от посягательств представителей иных сословных групп и ведомств. В ситуациях, когда местные администраторы или председатели дворянских собраний лоббировали свои интересы и кандидатов во врачебные управы, правительство неизменно пресекало эти попытки ссылками на специфику медицинского знания. «Правильное суждение о способностях и познаниях врачей, - напоминал указ Сената 1843 г., - должно быть предоставлено только медицинскому их начальству»70.
Вероятно, заключенное регулятивное соглашение создало условия для рождения во врачебном сообществе таких принципов самоорганизации, при которых испытания на ученые степени стали выполнять функцию самооценки, самоконтроля и самоочищения.
Примечания
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), проект № 11 -06-00466-а «Институционализация естественнонаучного знания в Западной Европе и Российской империи/СССР».
2 В 1808 г. была учреждена Петербургская медико-хирургическая академия, а на следующий год - ее московское отделение. Обе состояли из трех отделений: медицинского, ветеринарного и фармацевтического. Большинство казеннокоштных студентов медицинских академий были выпускниками духовных семинарий (См: Сведения о Московском отделении Императорской медико-хирургической академии // Журнал МВД. 1834. Ч. 14, № 10. С. 161-171).
3 Базовыми для этой темы являются труды: Greenwood E. Attributes of a profession // Social Work. 1957. Vol. 2. P. 45-55; Harold L. Wilensky. The professionalisation of everyone? // American J. of Sociology. 1964. Vol. 70. P. 137-158; Goode W. J. Encroachment, charlatanism and the emerging profession: psychology, sociology and medicine // American Sociol. Rev. 1960. Vol. 25. P. 902-914; Barber B. Some problems in the sociology of professions // Daedalus. 1963. Vol. 92, № 4. P. 669-688; Becker H. The nature of a profession // Education for the Professions / ed. by National Society for the Study of Education. Chicago: Univ. of Chicago Press, 1962; Hughes E. Professions // Daedalus. 1963. Vol. 92, № 4. P. 655-668; Arney W. R. Power and profession of obstetrics. London, 1982; Nettleton S. Power, pain and dentistry. Buckingham, 1992; Johnson T. Governmentality and the institutionalization of expertise // Health professions and the state in Europe / ed. by T. Johnson, G. Larkin, M. Saks. London, 1995; Saks M. Professions, markets and public responsibility // Professions, new public management and the European welfare state / ed. by M. Dent, M. O'Neill, C. Bagley. Staffordshire, 1999; Мансуров В. А., Юрченко О. В. Профессиональная идеология альтруизма российских врачей // Вестн. Ин-та социологии. 2010. № 1. С. 397-410; Антропология профессий, или посторонним вход разрешен. М., 2011. См. также обзоры: Волков В. А., Чириков Е. П. Профессия и профессионализм как предмет отечественных и зарубежных исследований // Науч. тр. Сев.-Зап. ин-та управления. 2011. Т. 2. № 1. С. 32-42; Романов П. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Три типа знания в социологии профессий // Социальная динамика и трансформация профессиональных групп в современном обществе / под ред. В. А. Мансурова. М.: Изд-во Ин-та социологии РАН, 2007. С. 12-32.
4 См.: исследования по социальной истории российской медицины первой половины XIX в.: Русская литература и медицина: тело, предписания, социал. практика. Москва : Новое изд-во, 2006. 301 с. (Сер. Новые материалы и исследования по истории русской культуры); Михель Д. В. Медицинская антропология: ист. развития дисциплины. Саратов, 2010; Его же. Социальная антропология медицинских систем: мед. антропология:
Саратов, 2010; Афанасьева А. «Освободить... от шайтанов и шарлатанов»: дискурсы и практики рос. медицины в Казахской степи в XIX в. // Ab Imperio. 2008. № 4. С. 113-150; Afanasyeva A. Russian imperial medicine: the case of the Kazakh steppe // Crossing Colonial Historiographies / ad. by A. Digby, W. Ernst, P. B. Mukharji. Newcastle: Cambridge Scholars, 2010. P. 57-76; Вишленкова Е. А. Медико-биологические объяснения социальных проблем России, вторая треть XIX в. // История и историческая память: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. А. В. Гладышева. Саратов, 2011. Вып. 4. С. 37-66.
5 Подробнее об этом см: Вишленкова Е. А «Выполняя врачебные обязанности, я постиг дух народный»: самосознание врача как просветителя рос. государства: первая половина XIX в. // Ab Imperio. 2011. № 2. С. 47-82.
6 Иванов А. Е. Высшая школа России в конце XIX - начале XX в. М., 1991; Его же. Ученые степени в Российской империи, XVIII в. - 1917 г. М., 1994; Петров Ф. А. Российские университеты в первой половине XIX в.: формирование системы университет. образования. М., 1999. Кн. 2: Становление системы университетского образования в России, ч. 3; М., 2000. Кн. 3: Университетская профессура и подготовка устава 1835 г.; М., 2001. Кн. 4: Российские университеты и люди 1840-х гг.: профессура и студенчество, ч. 1: Профессура; Его же. Формирование системы университетского образования в России. Т. 1. Российские университеты и Устав 1804 г. / предисл. В. А. Садовничего. М., 2002.
7 Вишленкова Е. А., Галиуллина Р. X., Ильина К. А. Русские профессора: университет. корпоративность или профессион. солидарность. М.: Новое лит. обозрение, 2012. С. 131-185.
8 Вишленкова Е. А., Ильина К. А. Об ученых степенях, и о том, как в России диссертация обретала научную и практическую значимость // Новое лит. обозрение. 2013. № 4. С. 84-107.
9 Об этом феномене см: Engelstein L. The keys to happiness: sex and search for modernity in fin-de-siecle Russia. Ithaca; London, 1992. Рус изд.: Энгельштейн Л. Ключи счастья: секс и поиски путей обновления России на рубже XIX-XX вв. М., 1996; Russian modernity: politics, knowledge, practices / ed. by D. L. Hoffmann, Y. Katsonis. New York, 2000; Могильнер М. Homo imperii: история физич. антропологии в России, конец XIX - начало XX в. М., 2008; Beer D. Renovating Russia: the human sciences and the fate of liberal modernity, 1880-1930. Ithaca; London, 2008.
10 Renner A. Progress through Power?: medical practitioners in eighteenth-century Russia as an imperial elite // Acta Slavica Iaponica. 2009. T. 27. P. 31.
11 Ibid. P. 32.
12 Медицина // Большая медицинская энциклопедия. 3-е изд. / гл. ред. Б. В. Петровский. М., 1980. Т. 14: Медицина-Меланоз. C. 218.
13 РГИА. Ф. 733. Оп. 99. Д. 38. Выписка из журнала Комитета Министров, 1812. Л. 3 об.
14 Там же. Д. 117. Отчет университета, 1802. Л. 1. Накануне войны с Наполеоном правительство приняло
экстренные меры - профессора-медики получили приоритетное право отбора слушателей (Там же. Д. 170).
15 Там же. Оп. 49 Д. 138. Дело о присвоении проф. И. М. Шумлянскому звания заслуженного профессора и об увольнении его, 1811-1817. Л. 1 об.
16 Там же. Д. 305. Отчет по Казанскому университету за 1828 г., 1829. Л. 8.
17 О дозволении принимать в университеты желающих усовершенствоваться во врачебных науках, 2 янв. 1834 г. // Сборник постановлений по МНП. Т. 2. № 235. С. 551.
18 Об учреждении при Московском университете Медицинского Института, 19 апр. 1819 г. // Там же. Т. 1. № 351. С. 1165-1168.
19 Об учреждении при Дерптском университете Медицинского института, 5 нояб. 1819 г. // Там же. № 365. С. 1188-1189.
20 Сведения о Московском отделении Императорской медико-хирургической академии // Журнал МВД. 1834. Ч. 14, № 10. С. 163.
21 Ведомость о числе лиц, произведенных в ученые медицинские степени за 1840 и 1841 гг. // Мед.-стат. изв.
1842. Окт. С. 60.
22 Ханыков Я. В. История медицинской полиции в России. СПб, 1851.
23 Специфика их положения в империи становится еще более очевидной при сопоставлении со статусом врача в немецких государствах: Weindling P. Bourgeois values, doctors, and the state: the professionalization of medicine in Germany, 1848-1933 // The German Bourgeoisie: essays on the social history of the German middle class from the late 18th to the early 19th century / ed. by D. Blackbourn, R. J. Evans. London; New York; Routledge, 1991. P. 198-223.
24 Полное собрание законов Российской империи [Собрание Первое]. СПб.: Тип. II отд-ния С. Е. И. В. Канцелярии, 1830. Т. 30: 1808-1809. С. 581.
25 Высочайше утвержденный доклад Комитета, составленного для разрешения затруднений, происходящих от разнообразия экзаменов медицинских в Главном медицинском управлении и в университетах, 22 авг. 1808 г. // Полное собрание законов Российской империи. Т. 30: 1808-1809. № 23 245. С. 545-547.
26 Там же. С. 545-546.
27 РГИА Ф. 733. Оп. 49. Д. 81. Дело о расследовании случаев незаконного и неудачного лечения людей профессором ветеринаром Ф. В. Пильгером и о запрещении ему заниматься медицинской практикой, 1807-1813. Л. 1-1 об.
28 Там же. Л. 16 об.
29 Там же. Л. 2.
30 Высочайше утвержденный доклад Комитета... С. 546.
31 Там же. С. 547.
32 Относительно сроков для получения ученых степеней // Сборник распоряжений по Министерству народного просвещения: в 16 т. СПб.: В тип. имп. Акад. наук, 1866. Т. 1: 1802-1834. Стб. 253. Далее - Сборник распоряжений по МНП.
33 Национальный архив Республики Татарстан (далее
НАРТ). Ф. 977. Оп. Совет. Д. 194. Распоряжение министра народного просвещения и выписка из протокола заседания Совета о порядке присвоения высших ученых степеней медикам, 1815. Л. 1.
34 О правилах об экзаменах медицинских чиновников, 15 июля 1810 г. // Сборник распоряжений по МНП. С. 543.
35 Правила испытания медицинских, ветеринарных и фармацевтических чиновников и вообще лиц, занимающихся врачебною практикою, 28 дек. 1838 г. // Сборник постановлений по МНП. Т. 2. № 591. С. 1128.
36 РГИА. Ф. 733. Оп. 89. Д. 132. Дело об установлении порядка доставлений в департамент народного просвещения диссертаций. 1836. Л. 2.
37 Полное собрание законов Российской империи: Собрание 1-е. Т. 44. Книга штатов. Ч. 2. 2. О рангах для медицинского факультета, 28 февр. 1762 г. С. 57-58.
38 Там же. Т. 23. № 16930. Правила производства в статские чины, 16 дек. 1790 г.
39 НАРТ. Ф. 977. Оп. Правление. Д. 42. Предложение попечителя о выдаче аттестатов студентам, окончившим полный курс, 1814. Л. 3.
40 Положение о гражданских и служебных преимуществах, соединяемых с медицинскими, фармацевтическими и ветеринарными степенями, 16 февр. 1849 г. С. 855.
41 По предмету допущения польских фармацевтов к испытанию на высшие степени, 15 окт. 1832 г. // Сборник распоряжений по МНП. № 418. С. 833.
42 Циркулярное предложение относительно допущения к экзамену в Университетах уроженцев Царства Польского, 27 янв. 1838 г. // Там же. Т. 2. № 224. С. 268.
43 О допущении к приобретению ученых степеней в Дерптском университете непосещавших высших учебных заведений, 30 нояб. 1838 г. // Там же. № 294. С. 344; О дозволении финляндским врачам, имеющим свидетельства Абовского университета, вступать в службу и производить практику,
14 янв. 1819 г. // Сборник постановлений по МНП. Т. 1. № 335. С. 1129-1132; О приеме в военно-медицинскую службу иностранных врачей, 30 июня 1815 г. // Там же. № 221. С. 772-773; О дозволении врачам, имеющим свидетельства Варшавского Врачебного училища, производить в России врачебную практику, 15 мар. 1816 г. // Там же. № 239.
44 О принятии иностранцев по учебной и искусственной частям в действительную службу, 19 янв. 1832 г. // Там же. Т. 2. № 154. С. 379.
45 О производстве в ученые степени на основании Положения о сем, 20 янв. 1819 г. // Там же. Т. 1. № 340. С. 1136.
46 О правилах об экзаменах медицинских чиновников,
15 июля 1810 г. // Там же. Т. 1. № 126. С. 538.
47 Там же. № 126. С. 542.
48 Там же.
49 Там же.
50 Там же. С. 544.
51 Там же. С. 547.
52 Там же.
53 Там же.
54 О производстве экзаменов на высшие медицинские степени на всяких употребительных языках. 11 мая 1815 // Там же. Т. 1. № 219. С. 771.
55 Там же.
56 О производстве экзаменов на высшие врачебные степени на латинском языке, 2 июля 1817 г. // Там же. Т. 1. № 297. С. 967.
57 Там же. С. 968.
58 О правилах об экзаменах медицинских чиновников,
15 июля 1810 г. // Там же. № 126. С. 538-552.
59 Циркулярное предложение о сообщении Врачебным Управам вопросов для желающих подвергнуться испытанию на высшие фармацевтические степени, 7 авг. 1818 г. // Сборник распоряжений по МНП. № 157. С. 332.
60 Также в новых «Правилах...»появляются новые две главы: «О производстве в высшие медицинские ученые степени без экзамена» и «Об уравнении медицинских чиновников, имеющих дипломы от Александровского Гельсинфорского Университета, с таковыми же чиновниками Империи».
61 Центр хранения документации до 1917 г. Центрального государственного архива Москвы (далее ЦХД до 1917 г. ЦГА Москвы). Ф. 418. Оп. 341. Д. 68. Дело об отзыве на отношение С.-Петербургской медико-хирургической академии, касательно программы Лондонского общества о преобразовании медицинской части в Англии. 1834. Л. 11-11 об.
62 ЦХД до 1917 г. ЦГА Москвы. Ф. 418. Оп. 350. Д. 161. Журналы заседания медицинского факультета за 1843 г. 1843. 16 янв. - 23 дек.
63 Правила испытания медицинских, ветеринарных и фармацевтических чиновников и вообще лиц, занимающихся врачебною практикою, 28 дек. 1838 // Сборник постановлений по МНП. Т. 2. № 591. С. 1126.
64 Правила испытания медицинских, ветеринарных и фармацевтических чиновников и вообще лиц, занимающихся врачебною практикою, 28 дек. 1838 г. // Сборник постановлений по МНП. Т. 2. № 591.
65 Правила испытания врачей, фармацевтов, ветеринаров, дантистов и повивальных бабок, 18/30 дек. 1844 г. // Сборник постановлений по МНП. Т. 2. № 956. С. 579.
66 Там же.
67 Там же. С. 585.
68 Там же. С. 582.
69 Там же. С. 580.
70 Правительственные распоряжения // Мед.-стат. изв.
1843. Янв. С. 1.
