28DOI 10.31250/2618-8619-2022-3(17)-170-188 УДК 903.2
Юрий Евгеньевич Березкин
Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН
Санкт-Петербург, Российская Федерация ORCID: 0000-0001-6001-7339 E-mail: [email protected]
Сисиутль
АННОТАЦИЯ. Одинаковые мотивы в древнем и этнографическом изобразительном искусстве в бассейне Тихого океана свидетельствуют об общем происхождении этих традиций. Наибольшее сходство прослеживается между Древним Китаем, северо-западным побережьем Северной Америки и Древним Перу, но аналогии обильны также в Индии, Юго-Восточной Азии, на Нижнем Амуре, в американской Арктике и во всей Нукле-арной Америке. В Меланезии их почти нет, за исключением папуа низовьев реки Сепик, хотя и там сходство с другими традициями не столь выражено. То же касается Южной Америки к востоку от Анд. Поскольку для создания большинства изображений использовались недолговечные органические материалы, огромные пространственные и временные лакуны между наиболее яркими памятниками циркумтихоокеанского стиля не должны удивлять. Важно, что рассматриваемые особенности характерны для одной половины мира, а в другой почти не встречаются. Связь удаленных во времени и пространстве традиций рассматривается на примере сходства изображений на сосудах VI в. н. э. культуры моче, или мочика (побережье Перу), и на инкских кубках колониального времени. Хотя промежуточные звенья между этими традициями неизвестны, их надо предполагать. То же касается эксклюзивного сходства современных росписей на домах даяков кенья на Калимантане и гравировок на нефритах китайской культуры луншань второй половины III тыс. до н. э. Их историческая связь объяснима, учитывая вероятную локализацию предков австронезийцев в Шаньдуне, хотя промежуточных иконографических звеньев нет. Если в области мифологии и, видимо, материальной культуры самые обильные трансокеанские параллели соединяют восток Южной Америки с Меланезией, то связи в области иконографии касаются прежде всего Восточной Азии, Британской Колумбии и Нуклеарной Америки. Это позволяет соотносить распространение рассматриваемых мотивов не с австралазийским субстратом в генофонде населения Нового Света, а с позднепалеолитическим населением Восточной Азии. Американские параллели есть косвенный, но значимый довод в пользу существования в Китае сложного фигуративного искусства задолго до того, как в VII-VI тыс. до н. э. оно становится видимым.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: доисторическое искусство, заселение Америки, К. Леви-Строс, циркумтихооке-анские параллели, луншань, искусство даяков, искусство северо-западного побережья, Древнее Перу, искусство папуа
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ: Березкин Ю. Е. Сисиутль. Кунсткамера. 2022. 3(17): 170-188. doi 10.31250/2618-8619-2022-3(17)-170-188
Yuri Berezkin
Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera) of the Russian Academy of Sciences
Saint Petersburg, Russian Federation ORCID: 0000-0001-6001-7339 E-mail: [email protected]
Sisiutl
ABSTRACT. Similar motifs in prehistoric and primitive art across the Pacific Basin is evidence in favor of the common origin of corresponding traditions. The closest links are among the Ancient China, the American Northwest Coast and the pre-Columbian Peru but India, Southeast Asia, Lower Amur, the American Arctic and all Nuclear America also share elements of their iconography. There are almost no such motifs in Melanesia outside of Lower Sepik Papuans where the similarity with other traditions also is not strong. The same is true concerning the South American art to the East of the Andes. Because the unstable organic materials were certainly used to produce most of the decorated objects, it is no wonder that the known archaeological cases of the Circum-Pacific style are separated by huge gaps in time and space. What is important is the almost complete lack of such iconography in the western part of the oikumene. The similarity between Moche IV vase paintings that treat the theme of combats and triumphs and the similar scenes on the Colonial Inca keros serves as an example of links across time and space. Though no similar scenes are registered in Peruvian art between circa 650 A. D. and 1550 A. D., the Incas must have had access to some iconographic prototypes of this kind for their paintings. The same can be said concerning the present-day Kenyah mural paintings of Kalimantan and the representations on the Longshan jades of the second half of the 3rd millennium B. C. Their historic connection is explainable taking into consideration the probable Austronesian homeland in Shandong though no intermediate cases are discovered. If the largest sets of mythological motifs and (probably) most significant similarities in material culture are shared by traditions of South America to the East of the Andes and Melanesia, the iconographic links connect mostly East Asia, British Columbia and Nuclear America. Such links should be related not to the Australazian elements in the genes of the Native Americans but to the Late Pleistocene people of East Asia. The American parallels are an indirect but significant argument in favor of the existence of figurative art in China long before it becomes visible ca. 6000 B. C.
KEYWORDS: prehistoric art, peopling of America, C. Levi-Strauss, Circum-Pacific parallels, Longshan, art of the Dayaks, the Northwest Coast art, pre-Columbian Peru, Papuan art
FOR CITATION: Berezkin Yu. Sisiutl. Kunstkamera. 2022. 3(17): 170-188. (In Russian). doi 10.31250/2618-8619-2022-3(17)-170-188
АВСТРАЛАЗИйСКИй СЛЕД И АНТРОПОЛОГИЧЕСКАЯ НАУКА
Если задаться вопросом, что в истории заселения Нового Света наименее понятно, то это, пожалуй, гипотетический австралазийский субстрат — «не-индейцы», проникшие в Америку ранее предков тех, кого встретил Колумб. Под австралазийцами имеются в виду популяции, генетически близкие аборигенам Австралии, папуа или андаманцам, но обитавшие также в пределах континентальной Юго-Восточной Азии. Последняя понимается в широком значении, включая юг Китая и северо-восток Индии.
Черепа некоторых групп американских индейцев, относящихся к последним тысячелетиям, существенно отличны от типичных американоидов (González-José et al. 2003; Neves, Hubbe 2005). Правда, они еще менее похожи на черепа меланезийцев и австралийских аборигенов (Turbon et al. 2017). Анализ ископаемой ДНК указывает на принадлежность доисторических обитателей континента примерно к тому же расовому типу, что и нынешние индейцы. Это относится в том числе к материалам стоянок энцик (или Анзик в русской транскрипции) и Спирит-Кейв, связанных с двумя главными финальноплейстоценовыми культурными комплексами: кловисом и западной традиции черешковых наконечников (Western Stemmed) (Moreno-Mayar et al. 2018). Но для Южной Америки пригодных для генетического анализа материалов из человеческих останков времени плейстоцена пока просто нет, да и для Северной речь тоже идет о единственном образце возрастом 12,8 тыс. л. н. (Энцик-1, Монтана; датировка образца из Спирит-кейв 10,7 тыс. л. н.). В голоцено-вых же образцах из района Лагоа-Санта в Бразилии слабый австралазийский компонент отмечен (Moreno-Mayar et al. 2018: fig. 6). Между Спирит-Кейв и Лагоа-Сантой заметны эксклюзивные связи, хотя из публикации не вполне ясно, касаются ли они австралазийского компонента. Что не вызывает сомнений, так это эксклюзивные параллели с папуа и андаманцами в современном генофонде некоторых южноамериканских индейцев (Skoglund et al. 2015) (рис. 1, см. вклейку).
Согласно последним данным, австралазийские гены представлены даже шире, чем казалось вначале, и обнаружены не только к востоку от Анд, но и на побережье Перу (Castro e Silva et al. 2021). Речь идет об ассимилированных потомках создателей культур моче (мочика) и ламбайеке. Моче знаменита своими сосудами в виде голов людей с хорошо проработанными особенностями головного убора, украшений и черт лица. Наряду с типично американоидными, изредка встречаются лица с «негроидными», а точнее с протоморфными признаками (рис. 2).
Рис. 2. Портретные сосуды культуры мочика V-VI вв. н.э., изображающие людей с протоморфными чертами лица (Donnan 2001: fig. 12; Lapiner 1976: fig. 326)
Fig. 2. Portrait vessels of the Mochica culture of the 5th — 6th centuries A. D. depicting humans with protomorphic facial features (Donnan 2001: fig. 12; Lapiner 1976: fig. 326)
Когда часть вышедших из Африки сапиенсов направилась не на северо-, а на юго-восток и заселила индо-тихоокеанскую окраину Азии, какие-то их потомки могли, вероятно, оказаться вовлечены в заселение Нового Света на его раннем этапе. В таком случае они должны были следовать вдоль побережий и на лодках по морю через Японию (Cassidy 2022). Движение через континентальный Китай маловероятно, поскольку здесь на протяжении всего позднего палеолита прослеживается граница между северными микролитическими и южными галечными индустри-ями, причем она постепенно смещалась к югу, а вовсе не к северу (Bar-Yosef, Wand 2012; Bar-Yosef, Belger-Cohen 2013; Qu, Bar-Josef 2013; Яншина 2022: 19). Обитатели стоянок Камисиратаки-2 на Хоккайдо и Куперс-Ферри в Айдахо (это один из древнейших памятников Нового Света) жили 15-16 кал. тыс. л. н. и изготавливали почти одинаковые двусторонне обработанные наконечники со слегка намеченным черешком. Подобная многообещающая параллель не согласуется, однако, с материалами генетики и кранеологии. Айны и дземонцы особой близости к индейцам Америки не обнаруживают (Scott et al. 2021). Вместе с тем нельзя забывать, что речь идет о поздних образцах. Для 15 тыс. л. н. генетических и кранеологических данных ни для Хоккайдо, ни для Америки нет.
Так или иначе, но даже если австралазийцы и проникли в Новый Свет, они растворились в потоке более поздних сибирских переселенцев и поэтому соответствующий исторический эпизод выглядит второстепенным. Однако как скоро мы обращаемся к фольклористике и этнографии, ситуация смотрится по-иному. Наборы фольклорно-мифологических мотивов на востоке и юге Южной Америки со всей очевидностью близки не сибирским, а меланезийским. Эти связи видны статистически и отражены в распределении многих десятков мотивов, зафиксированных в пределах Америки, Океании и индо-тихоокеанской Азии, но не в континентальной Евразии (Березкин 2020: рис. 2; 2022: рис. 6). В материальной культуре и ритуалах американских индейцев аналогии с индо-тихоокеанской окраиной Азии тоже прослеживаются. Можно как минимум упомянуть сценарии мужских ритуалов и наборы предметов, которые при этом использовались (Березкин 2002); охоту за головами и ее идеологическое обоснование; использование узелков и веревочек для хранения информации (Birket-Smith 1967); возможно, копьеметалку (Tolley 1979), духовое ружье (Панов 2019: 213-270) и лубяную материю. Систематически этой темой никто не занимался. Австралазийские параллели в фольклоре и этнографии заставляют серьезно отнестись к свидетельствам генетической близости между индейцами и папуа. Без австралазийского вклада культура американских аборигенов должна была бы иметь иной облик.
Противоречия между данными сравнительной мифологии, археологии и генетики означают, что какие-то существенные процессы, имевшие место полтора десятка тысяч лет назад в бассейне Тихого океана, нам еще неизвестны. Изменить положение могут только успехи генетики и археологии. Данные этнографии, иконографии и мифологии не имеют решающего значения, но игнорировать их все же неразумно.
Сергей Анатольевич Корсун, светлой памяти которого посвящена эта статья, не занимался доколумбовой историей и доконтактной культурой. Его интересовали атрибуция музейных экспонатов и источники по Русской Америке. Но все же изобразительное искусство американских аборигенов было ему ближе, чем мифологические тексты. Так что в посвященной ему статье хочется обратиться именно к иконографии. Подкрепляют ли эти материалы австралазийскую гипотезу? В отличие от материалов сравнительной мифологии, которые со всей очевидностью демонстрируют южноамериканско-меланезийские параллели, данные иконографии не столь однозначны, а почему именно, будет сказано ниже.
Писать о циркумтихоокеанских параллелях в искусстве мне приходилось и ранее (Березкин 2015; 2020; Васильев и др. 2015), однако я не уверен, что сумел достучаться до потенциальной аудитории. Причина не в том, что материалы недостаточно красноречивы, а в отсутствии специалистов, которые бы занимались чем-то похожим и были бы способны критически оценить представленные факты. Немногие авторы, замечавшие межрегиональное сходство иконографии в бас-
сейне Тихого океана, видели только фрагменты большой цепочки, а не широкий исторический контекст, в котором надо рассматривать подобные аналогии (Heine-Geldern 1966a; Qu 2014).
Сравнительные исследования в современной науке о культуре непопулярны. Вот уже более полувека антропологи интересуются не столько фактами культуры (тем более культуры далекого прошлого), сколько их осмыслением и восприятием в небольших коллективах людей. По сути дела, речь идет о двух этапах и двух направлениях в развитии антропологической мысли. Начало первого относится к 1871 г., когда Э. Тайлор дал определение культуры как совокупности всех ее элементов, воспринимаемых человеком от окружающих (а не наследуемых биологически) (Tylor 1871: 1). Всех — это значит не только фактов культуры, но и интерпретаций этих фактов, хотя лишь Э. Дюркгейм исследовал эту тему с должной полнотой (Dürkheim 1911). Второй этап удобно отсчитывать от 1958 г., когда О. Кребер и Т. Парсонс предложили антропологам изучать знаковые системы как факторы, определяющие поведение человека (Kroeber, Parsons 1958: 582-583). В таком случае материальные и нематериальные «вещи» (термин Дюркгейма) интересны лишь в той мере, в какой они отражают представления о мире. Поскольку знаковые системы есть нечто неуловимое, расплывчатое, изменчивое и локальное, выявление долговременных и масштабных тенденций в эволюции культуры становится проблематичным. Отдельные мазки частных исследовательских проектов не создают общего полотна, а если и создают, то получается скорее Поллок, чем Поллайоло.
Единственный раздел культурной антропологии, представители которого интересуются не мнениями информантов, а объективно фиксируемыми реалиями — это изучение макроистории, т. е. статистический анализ динамики данных, отражающих уровень развития технологии, демографическую плотность и другие сравнительно легко поддающиеся числовой оценке параметры. Назвать это направление историческим можно лишь с оговорками. Историку важны частности, альтернативны развития и региональная специфика, а не графики, которые равно приложимы к динамике эволюции вселенной и жизни на земле (Korotayev, Grinin 2012; Гринин, Коротаев 2020). Это не значит, что подобные графики ни о чем не свидетельствуют, но они связаны с какой-то другой наукой.
ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО В КОНТЕКСТЕ АНТРОПОЛОГИИ
С изучением «первобытного» искусства дело обстоит хуже всего. Эта дисциплина редко выходила за рамки локальных исследований либо общих обзоров без претензий на выводы исторического порядка. Ничего даже отдаленно похожего на базы данных доисторического и этнографического искусства хотя бы в региональных масштабах не существует.
С. А. Корсун превосходно знал коллекции Кунсткамеры по народам Северо-Западного Побережья. Почти все они относятся к тлинкитам. Эти индейцы подчинялись российской администрации, тогда как цимшиан, вакаши, селиши и другие группы жили на территориях, подконтрольных Великобритании и США. Языки тлинкитов, хайда, цимшиан, сэлишей и вакашей не обнаруживают признаков даже самого отдаленного и гипотетического родства, но культура на всем пространстве от острова Ванкувер до залива Якутат во многом сходна. Вместе с тем между югом и севером есть и различия. В частности, в искусстве тлинкитов отсутствует образ, занимающий важнейшее место в иконографии квакиутлей. Это сисиутль — мифическое существо, которое считалось рыбой, хотя мы бы скорее назвали его змеей с головами на обоих концах тела (Boas 2002: 349-349, 357; Mcllwraith 1948: 658-659). Посредине находилось вздутие с личиной анфас. В виде сисиутля оформлялись балки перекрытий в домах и разнообразные ритуальные предметы. Встретившийся с сисиутлем или отведавший его мяса человек был обречен на смерть: его суставы разъединятся. В то же время считалось, что тот, кто обладал особыми способностями, прежде всего выдающийся воин, мог использовать сисиутля в собственных целях (Boas 1897: 371-372). Деревянные изображения сисиутля прикрепляли к поясу (Boas 1897: fig. 10; Hawthorn 1967: fig. 128),
Рис. 3. Квакиутли. Деревянное изображение сисиутля, которое участник ритуала прикреплял к поясу
(Boas 1897: fig. 10)
Fig. 3. Kwakiutls. A wooden image of a Sisiutl, which the participant in the ritual attached to their belt
(Boas 1897: fig. 10)
что, вероятно, подчеркивало сверхчеловеческие способности участников ритуала (рис. 3). В космологических представлениях квакиутлей место сисиутля трудно точно определить — в текстах он фигурирует ситуативно. В мифах беллакула и береговых сэлишей сисиутль упоминается редко (Duff 1952: 118; Thompson, Egesdal 2008: 102-103), хотя в иконографии беллакула, хайда и цим-шиан встречаются похожие образы.
Как мы увидим дальше, наиболее сходные с сисиутлем изображения обнаружены в Центральных Андах и в Китае. Речь идет о материалах археологии. Насколько правомерно сравнивать их с этнографическими данными конца XIX столетия?
Если некоторые сведения об интерпретации образа сисиутля тлинкитами есть, то при обращении к древности мы лишаемся возможности узнать, что думали об изображениях их создатели. Спекуляции по этому поводу не проверяемы. Разделенные тысячами лет и километров, отдельные традиции могли значительно различаться в отношении семантики внешне сходных изображений. Поэтому с точки зрения интерпретативной и функционалистской антропологии сравнивать обитателей Центральных Анд, Британской Колумбии и Китая бессмысленно. Если культура отражает текущую ситуацию, то вопрос о происхождении ее элементов неактуален.
Однако не станем забывать, что элементы культуры (включая оценки значения этих элементов носителями традиции) не возникают на пустом месте, а лишь осознаются и осмысляются. они всегда в той или иной мере унаследованы от предшествующих поколений либо заимствованы от соседей. Поэтому для историка поиск сходных внешних признаков без претензии на анализ их семантики вовсе не бесполезен. он позволяет приблизительно оконтурить древние сферы обмена информацией. Любой небольшой коллектив создает свой мир, но эти миры входят в одну вселенную и не оторваны друг от друга. И если мы замечаем связи в мифологии и иконографии, то вряд ли другие сферы культуры, включая социальную организацию, оставались вовсе изолированы от регионального фона.
не замечать всего этого обычно помогает непреодоленное наследие стадиализма, когда универсальное кажется важнее регионального. Л. фробениус — формально миграционист, а не эволюционист — рассматривал африканскую и североамериканскую иконографию как единое «первобытное искусство», противопоставляя его искусству цивилизованных народов (фробениус 2016). В XXI в. граница между ранним и поздним искусством стирается, но вызвано это не боль-
шей, а меньшей популярностью исторического подхода. Экспозиция Музея на набережной Бранли в Париже, где смешаны материалы исторически мало связанных друг с другом культур, — триумф постмодернизма.
Что же касается первобытности, то нет сомнений, что уровень профессионализма в Шумере или Иньском Китае был выше, чем в халафе или пэйлигане, но эпохальной границы между более ранними и более поздними проявлениями региональных традиций незаметно. Искусство догосу-дарственных обществ представлено определенными стилями со свойственными каждому мотивами, техническими приемами, набором используемых материалов, датировкой и ареалом распространения, но то же самое касается любого искусства. Выявление этих стилей и должно быть задачей специалиста, исследующего иконографические традиции ранних обществ.
В середине прошлого века некоторые исследователи обратили внимание на сходство мотивов изобразительного искусства в Азии и Америке (Heine-Geldern 1959a; 1959b; 1964; 1966b; Hentze 1936; 1966). Они рассматривали их как возможное свидетельство плаваний через Тихий океан. Без подтверждений данными археологии подобная гипотеза в любом случае была бы оставлена, но статья набиравшего популярность К. Леви-Строса (Lévi-Strauss 1945), позже перепечатанная в сборнике его трудов по структурной антропологии и переведенная на другие языки, вовсе превратила «миграционистов» в парий антропологической науки (примерно так же, как последователей Кювье после появления Дарвина). Между тем в работе французского этнолога есть та же ошибка, что и у эволюционистов XIX в. И если во времена Э. Тайлора ее трудно было заметить из-за скудости данных, то почти столетием позже она не выглядит столь же простительной. Леви-Строс обратил внимание на обилие удвоенных (в русском переводе «симметрично развернутых», что яснее) изображений в циркумтихоокеанской половине ойкумены и объяснил их генезис развитием от изображений, покрывавших две стороны объемного симметричного объекта: росписи на двух бортах лодки, татуировка лица и т.п. Предположение убедительное, но оно не объясняло главного: почему такого рода композиции характерны для одной половины мира и крайне редки в другой. Хотя Леви-Строс признал возможную обусловленность циркумтихоокеанских параллелей также культурной диффузией, это его замечание затерялось в структуралистском дискурсе. К тому же в середине XX в. о процессе заселения Америки (как и Океании) было известно так мало, что любые исторические сценарии могли быть только спекулятивными.
Добавим, что в 1945 г. Леви-Строс писал о социологии, а не об этнологии (как переведено в русском издании). Наверно это связано с влиянием понятийного аппарата Э. Дюркгейма, но все же стоит вспомнить осуждение О. Рэдклиф-Брауном этнологии как науки, занятой бесполезным изучением эволюции и конкретных исторических процессов. Ей он противопоставил социальную антропологию — науку о законах функционирования обществ (Radcliffe-Brown 1958: 3-16). Общепризнано, что из крупных антропологов именно Рэдклиф-Браун оказался ближе всего к Леви-Стросу.
Нельзя умолчать и об объективных препятствиях для широкомасштабных сравнительных исследований древнего и этнографического искусства. Между повествовательными и изобразительными традициями существует заметная разница. Фольклорные тексты дошли до нас, пусть и в разном количестве, от большинства обществ, существовавших на земном шаре в XVIII в. Картографирование выделенных из них мотивов показывает, что мы имеем дело с устойчивыми элементами культуры. Значительная часть из них появилась, скорее всего, в палеолите, а некоторые — еще на африканской прародине. При этом устные нарративы можно фиксировать даже по их обрывкам, когда единственный оставшийся информант оказывается способен сообщить сведения, позволяющие определить место его традиции среди других. Так, большую часть текстов огнеземельцев яганов М. Гузинде записал в начале XX в. со слов одной-единственной женщины — жены белого колониста (Wilbert 1977: 3). Иное дело — искусство. Большинство соответствующих данных по живой культуре безвозвратно утрачено. Искусство не может сохраняться усилиями последних могикан, оно существует лишь в полноценно функционирующем коллективе, поддер-
живая и отражая его социальную организацию. Поэтому чаще всего мы имеем дело с материалами не этнографии, а археологии и, следовательно, зависим от такого случайного обстоятельства, как используемые для создания изображений материалы. В подавляющем большинстве случаев и по понятным причинам это была органика, которая сохраняется редко. Если бы на юге побережья Перу выпадали хотя бы небольшие дожди, наши знания о фантастически богатой иконографии культуры паракас I тыс. до н.э. были бы на порядок беднее, а о существовании перуанского искусства начала и середины III тыс. до н.э., представленного изображениями на тканях и калебасах, мы вряд ли вообще бы знали. Что сохранилось от искусства лесной зоны Евразии в мезолите — Шигирский идол? Сомнительно, что он был единственным. Богатейшие художественные традиции Меланезии и Северо-Западного побережья Северной Америки известны почти исключительно по предметам из недолговечных материалов.
В свете сказанного и следует оценивать приводимые ниже межконтинентальные аналогии. Отсутствие промежуточных звеньев еще ни о чем не свидетельствует. Но отсутствие параллелей в западной половине обитаемого мира при наличии их в восточной требует осмысления.
ЦИРКУМТИХООКЕАНСКАЯ ИКОНОГРАФИЯ
как введение в тему начнем с более близких друг к другу во времени и пространстве, но тоже красноречивых аналогий.
В середине I тыс. н. э. создатели культуры моче (мочика) на севере побережья Перу изображали на керамических сосудах сцены воинских поединков и триумфа над пленниками. Речь идет о сосудах стилей III и IV. В начале VII в. н. э. производство керамики моче IV прекратилось (Koons, Alex 2014: 1051). На керамике стиля моче V подобные сцены крайне редки, а иконография утрачивает реализм (Donnan, MacClelland 1999: 178). С середины XVI в. н. э. формально принявшие христианство потомки инкской аристократии во время ритуалов и праздников использовали украшенные росписями деревянные кубки (Wichrowska, Ziolkowski 2000; Cummings 2002). Иконография росписей испытала определенное европейское влияние, но сцены сражений и триумфов находят близкие соответствия именно в доколумбовых образцах, конкретно на вазовых росписях моче IV (рис. 4, 5, см. вклейку). И хотя похожие кубки являлись непременным атрибутом инкских ритуалов еще до прихода испанцев, фигуративных изображений на них в то время не было — только геометрические.
культурные клише передаются при контакте людей друг с другом, идеи нельзя передать силой мысли через пространство и время. Неизвестно, через какое посредство традиции севера побережья Перу оказались восприняты инками. Но иконографические параллели между изображениями моче и инкскими росписями колониального времени могут означать лишь одно: в Центральных Андах похожие изображения где-то и кем-то воспроизводились на протяжении почти тысячи лет между 600/650 и 1550/1600 гг., пусть даже никаких следов их не найдено.
Предполагать, что мастера, обслуживавшие инкских аристократов в колониальном Перу, изобрели свой стиль на пустом месте, было бы наивно. Стиль невозможно придумать из ничего, у него всегда есть источники. В основу плана здания на Воробьевых горах положен Ангкор-Ват (об этом рассказал один из авторов проекта Московского университета, чье интервью было опубликовано в начале 1990-х, хотя сейчас найти эту публикацию я не сумею). Для сравнения на рисунке 5 представлена сцена избиения пленников на месопотамской печати урукского времени (вторая половина IV тыс. до н. э.). Войны и казни были обычной практикой в ранних (и не только) цивилизациях, так что тематическое сходство изображений не удивляет. Важно отсутствие стилистической близости с перуанскими росписями при ее наличии у моче и инков.
Для периода между 950/1000 и 1400 гг. н. э. памятников фигуративного изобразительного искусства на юге горного Перу почти нет. Это было время не только исчезновения предшествующих политических образований уровня государств, но и социальных изменений на любом уровне
(Березкин 2013). Не только от этого периода, но и от имперской инкской культуры XV-XVI вв. сохранилось очень мало образцов такого искусства, по крайней мере если сравнивать с предшествующими эпохами. Репертуар же известных изображений весьма ограничен. Действия испанцев, уничтожавших все связанное с языческими верованиями, вряд ли являются главной причиной подобной иконографической скудости. В Мексике борьба была не менее ожесточенной, но первоклассными образцами ацтекского искусства (в основном из разграбленных захоронений) могут похвастаться многие музеи Америки и Европы. Чем объясняются серьезные различия между культурой инков и их предшественников, неизвестно. Возможно, они связаны с распространением в это время влияний с территорий к востоку от Анд. достаточно сказать, что два главных типа инкских сосудов (так называемый арибалл и небольшая плоская мисочка) обнаруживают прототипы не в ранних перуанских цивилизациях, а в культурах Восточной Боливии и даже Чако. Трудно сказать, почему, но из элитарного инкского искусства сложные фигуративные образы оказались исключены. Однако если они немедленно появились после разрушения существовавшей до конкисты социальной системы, значит инкам было, с чего копировать. Подобные сцены могли воспроизводиться в каком-то ином социальном контексте с использованием недолговечных материалов.
Рис. 6. Личина с отростками в Древнем Китае и на Калимантане. Вверху: гравировки на предметах из нефрита культуры луншань второй половины III тыс. до н. э. (Rawson 2002: fig. 10.2; Bennett 2007: fig. 4.2). Внизу: настенная роспись даяков кенья, XX в. (по: Sellato 1989: 26) Fig. 6. Mask with appendages in Ancient China and Kalimantan. Above: engravings on Longshan jade objects of the second half of the 3rd millennium B. C. (Rawson 2002: fig. 10.2; Bennett 2007: fig. 4.2). Below: Kenyah Dayak mural painting, 20th century (Sellato 1989: 26)
Другой пример касается искусства обитателей бассейна Хуанхэ второй половины III тыс. до н. э. и современных даяков кенья острова Калимантан. Личины на нефритовых предметах культуры луншань и росписи на постройках кенья явно похожи и при этом не имеют столь же близких аналогий в других традициях. Нанесение фигуративных изображений на предметы из нефрита — счастливая особенность некоторых китайских культур, но это наверняка была лишь ничтожная доля того, что создавалось в Восточной Азии в различные эпохи. Искусство австронезийцев Калимантана плохо опубликовано и мало исследовано, а для Юго-Восточной Азии и Океании уникально. Если оно принесено языковыми предками даяков из Китая (что вполне вероятно), то иконографические параллели с луншанем неудивительны. Предки австронезийцев, скорее всего, пришли из Шаньдуня (Robbeets 2017: 220; Sagart et al. 2018), т. е. оттуда, где позже распространился восточный луншань. Проблема состоит лишь в отсутствии промежуточных звеньев. Но как они могли сохраниться, если изображения наносились на предметы и объекты из органических материалов? И много ли мы вообще знаем об искусстве обитателей Палавана, Лусона, Тайваня или Фуцзяни?
АМЕРИКА, МЕЛАНЕЗИЯ И КИТАЙ
Вернемся к сисиутлю. Ближайшие параллели этому характерному для квакиутлей образу обнаружены, как было сказано, не у беллакула, хайда или цимшиан, а на каменных плитах с севера побережья и прилегающих горных районов Перу (рис. 7). Они относятся ко II — первой половине I тыс. до н. э. Более всего на сисиутля похожи изображения из Мохеке и Пакопампы. Эти памятники расположены на расстоянии 370 км один от другого и относительно сильно различаются по культуре. Допустимо поэтому полагать, что в то время данный образ на севере Перу был распространен достаточно широко, а редкость известных изображений вызвана тем, что для их изготовления дерево или ткани использовали намного чаще, чем камень.
Рис. 7. Рельефы на каменных плитах II — первой половины I тыс. до н. э. из общественно-культовых центров на побережье (Мохеке) и в горных районах (Пакопампа, Ла-Пампа) на севере Перу (Bischof 1994: fig. 23a; Burger 1995: figs. 68, 92-93)
Fig. 7. Reliefs on the stone slabs of the second — first half of the 1st millennium B. C. from the social and religious centers on the coast (Mojeque) and in the mountainous regions (Pacopampa, La Pampa) of northern Peru (Bischof 1994: fig. 23a; Burger 1995: figs. 68, 92-93)
Рис. 8. Изображение сисиутля на внутренней перегородке дома квакиутлей (Boas 1897: pl. 41). Монстра клюют четыре разные птицы, в том числе мифическая, воплощающая грозу
Fig. 8. Image of a Sisiutl on the inner partition of a Kwakiutl house (Boas 1897: pl. 41). The monster is pecked by four different birds, including a mythical one that embodies the thunderstorm
Назначение плит с рельефами не установлено, но они могли служить, например, притолоками проходов в местах совершения ритуальных действий. Не исключено, что Ворота Солнца в Тиауанако, воздвигнутые почти двумя тысячелетиями позже и в другом районе Центральных Анд, имели отношение к аналогичным ритуалам. У квакиутлей сисиутль также изображался над проходом в ритуально маркированное помещение, о чем известно по уникальному рисунку в книге Ф. Боаса (рис. 8).
Для Древнего Китая мне известно лишь одно вполне сходное с сисиутлем изображение. Это нефрит эпохи чжоу, прорисовка которого была в свое время опубликована известным деятелем мексиканской и американской культуры М. Коваррубиусом после его азиатского путешествия 1933 г. (рис. 9, см. вклейку). Других аналогий пока нет. Не забудем, однако, что доступные в публикациях на европейских языках данные по иконографии Древнего Китая не отражают реального обилия иконографической информации. ситуация та же, что и с фольклорно-мифологическими текстами. Европейские переводы охватывают ничтожный процент публикаций на китайском языке, а в имеющихся нередко отсутствуют данные о происхождении записей, что делает их бесполезными — Китай велик. Благодаря гранту РНФ 21-18-00232, нам удалось отчасти заполнить эту лакуну, переведя около тысячи текстов, но именно отчасти — десятки тысяч все еще недоступны. специалистов, владеющих как китайским, так и европейскими языками, немало, но подавляющее большинство не станет заниматься древностью и сравнительными исследованиями — это немодно и неперспективно.
Выше было отмечено сходство между росписями кенья на Калимантане и луншаньскими нефритами. Однако специфические параллели связывают Калимантан также с Древним Перу. Они касаются, в частности, личины, у которой изображенный анфас рот образуют две профильные зубастые пасти (рис. 10). Хотя подобный прием для симметрично развернутых изображений ожи-
Рис. 10. Личина, рот которой передан в виде двух обращенных друг к другу пастей чудовищ в профиль.
Вверху: роспись на стене дома даяков кенья, Калимантан (Sellato 1989: 104). Внизу: рельеф на каменной плите в общественно-храмовом центре Кунтур-Уаси в верховьях р. Хекетепеке, департамент Кахамарка, Перу, первая половина I тыс. до н. э. (Burger 1995, fig. 200)
Fig. 10. The mask, the mouth of which is depicted in the form of two mouths of monsters facing each other in profile. Above: painting on the wall of a Kenyah Dayak house, Kalimantan (Sellato 1989: 104).
Below: a relief on a stone slab in the Kuntur Wasi temple complex in the upper reaches of the Jequetepeque River, Department of Cajamarca, Peru, first half of the 1st millennium B. C. (Burger 1995, fig. 200)
даем, он все же редок и в китайском искусстве, кажется, не зафиксирован. Если так, то дошедшие до нас изображения в камне и бронзе не отражают всего набора иконографических мотивов Древнего Китая, тогда как австронезийцы сохранили то, что исчезло на их континентальной прародине.
Для того чтобы оценить значимость свидетельств в пользу существования древнего циркум-тихоокеанского стиля, надо иметь в виду, что изображения существ типа сисиутля лишь вершина айсберга. Сисиутль представляет собой крайний вариант иконографического континуума, на противоположном конце которого находятся простые личины типа Горгоны и переднеазиатского Хумбабы или же типа украшающих фасады построек папуа низовьев р. Сепик. Все эти образы скорее антропоморфны, чем зооморфны, но наделены устрашающими особенностями (большие
круглые глаза, оскаленный рот, высунутый язык). Вопроса об их появлении на западе Евразии мы сейчас касаться не станем, но ранее XVIII в. до н. э. там ничего подобного не было. В большинстве же случаев, зафиксированных только на востоке Старого Света и в Америке, мы имеем дело с личиной, наделенной весьма специфическими чертами — без нижней челюсти и с двумя змееобразными отростками по бокам. Чжоуская маска тао-нэ, индийская киртимукха, храмовые порталы майя, личины на золотых подвесках перуанской культуры викус (около рубежа нашей эры) — все это типичные примеры подобной иконографии. В разных вариантах такого рода изображения распространены от Индонезии до Центральных Анд с ответвлением в Индию, где они, скорее всего, связаны с доарийским субстратом восточных районов субконтинента, ибо в Хараппе их нет. Обзор подобных материалов был сделан в седьмой главе нашей коллективной монографии (Васильев и др. 2015). К сожалению, весьма среднее качество печати уже само по себе есть достаточная причина того, что мы не добились цели, к которой стремились. Тема древней циркумтихоокеанской культурной общности не заняла важного места в российской науке о прошлом (о мировой науке я даже не говорю).
Нам остается выполнить обещание и объяснить фразу относительно неопределенности данных иконографии для решения проблемы австралазийского субстрата у аборигенов Америки. Дело вот в чем.
Как уже говорилось, материалы мифологии однозначно указывают на древнее культурное наследие, которое сохранили индейцы (главным образом южноамериканские, хотя и не только) и обитатели Меланезии, включая Новую Гвинею. Однако для изобразительного искусства Меланезии параллелей с Америкой мало. Исключением является иконография ряда групп папуа низовьев реки Сепик (рис. 11, см. вклейку), причем и здесь сходство самое общее: круглоглазая устрашающая личина. Личин подобного типа в циркумтихоокеанском регионе множество: от сакачи-алянских петроглифов и бронзовых подвесок эрлитоу до калебасы начала III тыс. до н. э. из Уака-Приеты на севере Перу и масок с верховьев Шингу. Что же касается более специфических трансконтинентальных соответствий типа сисиутля или личин с отсутствующей нижней челюстью и змееобразными отростками по сторонам, то таких в Меланезии нет. То же касается и Южной Америки, где лишь искусство Андского региона от Боливии до Колумбии (и далее в Центральную Америку и Мексику) демонстрирует конкретные аналогии с Древним Китаем и Северо-Западным побережьем Северной Америки. Восточнее Анд подобные параллели невыразительны и редки.
Можно поэтому предположить, что циркумтихоокеанское искусство своим происхождением связано не с австралазийцами, а с тем населением Восточной Азии, которое на протяжении верхнего палеолита австралазийцев постепенно оттесняло на юг. Уж эти-то люди вполне могли принять участие в заселении Нового Света. В пользу подобного предположения свидетельствует также сходство наборов фольклорно-мифологических мотивов между Восточной Азией и Нуклеарной Америкой (от Боливии до Мексики и американского Юго-запада), не менее значительное, чем сходство таких наборов в Амазонии и Меланезии.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
После открытия франко-кантабрийской пещерной живописи и восточнограветтских «венер» возникло ощущение избранности Европы (вместе с передней Азией) в культурном развитии человечества. Редко кто был готов доказывать связь Альтамиры с Афинами или Флоренций, но многие, вероятно, считали (и считают), что в каком-то смысле подобная связь существует. С тем, что развитие культуры происходит неравномерно и одни регионы меняются быстрее других, вряд ли можно спорить. Но речь о другом. Археология свидетельствует о существовании двух главных центров культуро- и политогенеза, сформировавшихся после выхода наших предков из Африки. Один из них находился на западе, а другой — на востоке Евразии. Успехи археологических
исследований в Китае чуть ли не каждый месяц приносят новые доказательства глубины и разнообразия истоков китайской цивилизации.
И все же, в отличие от Европы, где фигуративное искусство известно с ориньяка, и Передней Азии, где оно известно с натуфа, в Восточной Азии значимые находки предметов искусства эпохи плейстоцена отсутствуют, притом что древнейшая в мире плейстоценовая керамика появилась именно здесь. Это особенно странно, если учесть, что самые ранние наскальные изображения возрастом 35-40 тыс. л. н. (а может быть, и немного древнее) обнаружены, по-видимому, не в Европе, а на Калимантане и Сулавеси (рис. 12, см. вклейку). При этом сходства с более поздним искусством Юго-Восточной и Восточной Азии они лишены. Скорее есть что-то общее с силуэтными профильными фигурами людей и животных в наскальных росписях Бразилии, но значимость таких параллелей пока не ясна.
Между тем тысячи образцов «симметрично развернутых» личин в древних и поздних культурах в пределах Восточной и Юго-Восточной Азии, Индии, американской Арктики, Северо-Западного Побережья Северной Америки и всей территории от Мексики до Боливийского плоскогорья содержат общие мотивы, и это заставляет предполагать единое происхождение данного стиля. Американские соответствия азиатским образцам означают, что он возник не позднее финального плейстоцена, а возможно, и существенно раньше. Отсутствие соответствующих подтверждений в материалах раскопок объяснимо тем, что для создания изображений служили органические материалы. Кроме того, речь идет о времени ледникового максимума, когда уровень моря был на 120 м ниже современного, да и к концу плейстоцена он был ниже примерно на 60 м (Siddall et al. 2003: fig. 1). Позже огромные пространства шельфа Восточной Азии ушли под воду. Но именно близ берегов морей наверняка находились наиболее продуктивные биоценозы и территории с наибольшей демографической плотностью. Шансы найти в этих условиях образцы восточноазиатско-го искусства эпохи плейстоцена и раннего голоцена близки к нулю.
Если бы среди исследователей сложился консенсус на данный предмет и наличие сложного фигуративного изобразительного искусства в палеолите Восточной Азии было бы признано, это бы существенно поменяло всю картину доистории Евразии. Давно обратив внимание на описанные аналогии, я не могу все же ручаться, что в моих рассуждениях нет ошибок и что все известные сейчас относящиеся к теме факты мной учтены. В любом случае исследовательский вопрос выглядит важным и требует того или иного ответа.
БЛАГОДАРНОСТИ
Благодарю А. Г. Козинцева за материалы, критику и общение.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Березкин Ю. Е. [Рец. на:] Gender in Amazonia and Melanesia. An Exploration of the Comparative Method. Berkeley, Los Angeles, London, 2001. 392 p. // Этнографическое обозрение. 2002. № 6. С. 172-177.
Березкин Ю. Е. Между общиной и государством. Среднемасштабные общества Нуклеарной Америки и Передней Азии в исторической динамике. СПб.: МАЭ РАН, 2013.
Березкин Ю. Е. Циркумтихоокеанское искусство в палеолите // Stratum plus. Археология и культурная антропология. 2015. № 1. С. 73-102.
Березкин Ю. Е. Что можно и чего нельзя узнать, изучая древние изображения? // Диалог 2017-2018. Дихотомия искусства в археологии: локус, образы, генезис. М.: ИА РАН, 2020. С. 80-105.
Березкин Ю. Е. Культурный континуум бореальной зоны Евразии и восточносибирский клин (по данным сравнительной мифологии и палеогенетики) // Археология, этнография и антропология Евразии. 2022. Т. 50. № 2. С. 28-40.
Васильев С. А., Березкин Ю. Е., Козинцев А. Г., Пейрос И. И., Слободин С. Б., Табарев А. В. Заселение человеком Нового Света: опыт комплексного исследования. СПб.: Нестор-История, 2015.
Гринин Л. Е., Коротаев А. В. Эволюция. Эволюционные грани сингулярности. Отв. ред-ры Л. Е. Гринин и А. В. Коротаев. Волгоград: Учитель, 2020.
Панов Е. Н. Человек стреляющий. Как мы научились этому. М.: Товарищество научных изданий КМК,
2019.
Фробениус Л. Детство человечества. Первобытная культура аборигенов Африки и Америки I пер. с нем. яз. С. Д. Чулока. М.: URSS, 2016.
Яншина О. В. Переход от палеолита к неолиту в Китае. СПб.: МАЭ РАН, 2022.
Aubert A., Brumm A., Ramli M., Sutikna T., Saptomo R. W., Hakim B., MorwoodM. J., van den Bergh G. D., Kinsley L., Dosseto A. Pleistocene Cave Art From Sulawesi, Indonesia II Nature. 2014. No. 514(7521). P. 223-227.
Aubert A., Setiawan P., Oktaviana A. A., Brumm A., Sulistyarto P. H., Saptomo E. W., Istiawan B., Márifat T. A., Wahyuono V. N., Atmoko F. T., Zhao J.-X., Huntley J., Taçon P. S. C., Howard D. L., Brand H. E. A. Palaeolithic Cave Art in Borneo II Nature. 2018. No. 564(7735). P. 254-257.
Bar-Yosef O., Belfer-Cohen A. Following Pleistocene Road Signs of Human Dispersals Across Eurasia II Quaternary International. 2013. No. 285. P. 30-43.
Bar-Yosef O., Wang Y. Paleolithic Archaeology in China II Annual Review of Anthropology. 2012. No. 41. P. 319-335.
Berezkin Yu. [Review of]: Gender in Amazonia and Melanesia. An Exploration of the Comparative Method. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 2001. 392 p. II Latin American Indian Literatures Journal. 2002. No. 18(1). P. 84-91.
Bennett G. P. Context and Meaning in Late Neolithic Production in China: the Longshan Period in Southeastern Shandong Province II Archaeological Papers of the American Anthropological Association. 2007. No. 17(1). P. 52-67.
Birket-Smith K. The Circumpacific Distribution of Knot Records II Folk. 1967. No. 8-9. P. 15-27. Bischof H. Toward the Definition of Pre- and Early Chavin Art Styles in Peru II Andean Past. 1994. No. 4. P. 169-228.
Boas F. The Social Organization and the Secret Societies of the Kwakiutl Indians II The Report of the United States National Museum for 1895. Washington: Smithsonian Institution, 1897. P. 311-738.
Boas F. Indian Myths and Legends from the North Pacific Coast of America. Vancouver: Talonbooks, 2002. Brumm A., Oktaviana A.A., Buehan B., Hakim B., Lebe R., Zhao J., Sulistyarto P. H., Ririmasse M., Adhityata-ma S., Sumantri I., AybertM. Oldest Cave Art Found in Sulawesi II Science Advances. 2021. No. 7(3). P. 46-48. Burger R. L. Chavin and the Origins of Andean Civilization. London: Thames and Hudson, 1995. Cassidy J. The Peopling of Northeast Asia's Maritime Region and Implications of Early Watercraft Transport II Maritime Prehistory of Northeast Asia. Singapore: Springer, 2022. P. 3-26.
Castro e Silva M. A., Ferraz T., Bortolini M. C., Comas D., Hüneneier T. 2021. Deep Genetic Affinity Between Coastal Pacific and Amazonian Natives Evidenced by Australasian Ancestry II PNAS. 2021. No. 118(14). e2025739118.
CovarrubiasM. The Eagle, the Jaguar, and the Serpent. Indian Art of the Americas. New York: Alfred A. Knopf,
1954.
Cummings T. B. F. Toasts with the Inca: Andean Abstractions and Colonial Images on Quero Vessels. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 2002.
Donnan C. B. Moche Ceramic Portraits. Moche Art and Archaeology in Ancient Peru. Washington: National Gallery of Art, 2001, pp.127-139.
Donnan C. B., McClelland D. Moche Fineline Painting. Its Evolution and its Artists. Los Angeles: UCLA Fowler Museum of Cultural History, 1999.
Duff W. The Upper Stalo Indians. Victoria: British Columbia Provincial Museum, 1952. Durkheim É. Jugements de Valeur et Jugements de Réalité. Revue de Metaphisique et du Morale. 1911. URL: https:IIkieranhealy.orgIfilesImiscIdurkheim-jugements-text.pdf (дата обращения: 15.07.2022).
González-José R., González-Martín, Hernández M., Pucciarelli H. M., Sardi M., Rosales A., Van der Molen S. Craniometric Evidence for Palaeoamerican Survival in Baja California II Nature. 2003. No. 425(4). P. 62-64.
Hawthorn A. Art of the Kwakiutl Indians. Vancouver: The University of British Columbia; Seattle, London: University of Washington Press, 1967.
Heine-GeldernR. Chinese Influence in Mexico and Central America: The Tajín Style of Mexico and the Marble Vases from Honduras II Actas del 33 Congreso Internacional de Americanistas. Vol. 1. San José, 1959a. P. 195-206.
Heine-Geldern R. Chinese Influence in the Pottery of Mexico, Central America, and Colombia II Actas del 33 Congreso Internacional de Americanistas. Vol. 1. San José, 1959b. P. 207-210.
Heine-Geldern R. Asiatische und Mesoamerikanische Hochkulturen // Festschrift für Ad. E. Jensen. Herausgegeben von Eike Haberland, Meinhard Schults und Helmut Strande. Teil 1. München: Klaus Kenner Verlag, 1964. P. 173-191.
Heine-Geldern R. A Note on Relations Between the Art Styles of the Maori and of Ancient China // Wiener Beiträge zur Kulturgeschichte und Linguistik. Bd. 15. Wien, 1966a. P. 47-68.
Heine-Geldern R. The Problem of Transpacific Influence in Mesoamerica // Handbook of Middle American Indians. Vol. 4. Austin, 1966b. P. 277-295.
Hentze C. Objets Rituel, Croyances et Dieux de la Chine Antique et de l'Amérique. Antwerpen: De sikkel,
1936.
Hentze C. Die Regenbogenschlange. Alt-China und Alt-Amerika // Anthropos. 1966. No. 61(1-2). P. 258-266. Howarth C. Gods, Ghosts and Man. Pacific Arts from the National Gallery of Australia. Canberra: National Gallery of Australia, 2009.
Koons M., Alex B. Revised Moche Chronology Based on Bayesian Models of Reliable Radiocarbon Dates // Radiocarbon. 2014. No. 56(3). P. 1039-1055.
Korotayev A., Grinin L. Global Urbanization and Political Development of the World System // Globalistics and Globalization Studies. Ed. by L. Grinin, I. Ilyin and A. Korotayev. Volgograd: Uchitel', 2012. P. 28-77.
Kroeber A. L., Parsons T. The Concepts of Culture and of Social Systems // American Sociological Review. 1958. No. 23. P. 582-583.
Lapiner A. C. Pre-Columbian Art of South America. New York: Abrams, 1976.
Lévi-Strauss C. Le Dédoublement de la Représentation dans les Arts de l'Asie et de l'Amérique // Renaissance. 1944-1945. No. 2-3. P. 168-186.
McLennan B., DuffekK. The Transforming Image: Painted Arts of Northwest Coast First Nations. Vancouver, Toronto: University of British Columbia Press; Seattle: University of Washington Press, 2000.
Mcllwraith T. F. The Bella Coola Indians. Vol. 2. Toronto: University of Toronto Press, 1948. Moreno-Mayar J. V., Vinner L., Fuente C. de la... Willerslev E. (+50 authors). Early Human Dispersals within the Americas // Science. 2018, vol. 362. Issue 6419. DOI: 10.1126/science.aav2621.
Neves W. A., HubbeM. Cranial Morphology of Early Americans from Lagoa Santa, Brazil: Implications for the Settlement of the New World // PNAS. 2005. No. 102(51). P. 18309-18314.
Qu F. Eskimo Art Prototypes in the Chinese Neolithic. A Comparison of Okvik/Old Bering Sea and Liangzhu Art // Sibirica. 2014. No. 13(3). P. 45-78.
Radcliffe-Brown A. R. Method in Social Anthropology. Selected Essays by A. R. Radcliffe-Brown. Chicago, London: The University of Chicago Press, 1958.
Rawson J. Chinese Jade. From the Neolithic to the Qing. Chicago: Art Media Resources, 2002. Robbeets M. Austronesian Influence and Transeurasian Ancestry in Japanese. A Case of Farming/Language Dispersal // Language Dynamics and Change. 2017. No. 6. P. 210-251.
Sagart L., Hsu T. F., Tsai Y.-C., Wu C.-C., Huang L.-T., Chen Y.C., Chen Y.F., Tseng Y.-C., Ying H., Lin Y., Hsing Y. A Northern Chinese Origin of Austronesian Agriculture: New Evidence on Traditional Formosan Cereals // Rice. 2018. No. 11. P. 11-57.
Schmandt-Besserat D. Before Writing. Vol. 1. From Counting to Cuneform. Austin: University of Texas Press,
1992.
Scott G. R., O'Rourke D. H., Raff J. A., Tackney J. C., Hlusko L. J., Elias S. A., Bourgeon L., Potapova O., Pavlova E., Pitulko V., Hoffecker J. F. Peopling the Americas: Not "Out of Japan" // PaleoAmerica. 2021. No. 7. P. 309-322.
Qu T., Bar-Josef O., Wang Y., Wu X. The Chinese Upper Paleolithic: Geography, Chronology, and Techno-Typology // Journal of Archaeological Research. 2013. No. 21. P. 1-73.
Sellato B. Naga dan Burung Enggang. Hornbill and Dragon. Kalimantan, Sarawak, Sabah, Brunei / Translated into English by Wanarsih Arifin. Singapore: Elf Aquitaine Indonésies — Elf Aquitaine Malaysia, 1989.
SiddallM., Rohling E. J., Almogi-Labin A., Hemleben C., Meischner D., Schmelzer I., Smeed D. A. Sea-Level Fluctuations During the Last Glacial Cycle // Nature. 2003. No. 423(6942). P. 853-858.
Skoglund P., Mallick D., Bortolini M. C., Chennagiri N., Hünemeier T., Petzl-Erler M. L., Salzano F. M., Patterson N., Reich D. Genetic Evidence for Two Founding Populations of the Americas // Nature. 2015. No. 525(7567). P. 104-109.
Thompson T., Egesdal S. M. Salish Myths and Legends. Lincoln, London: University of Nebraska Press, 2008. Tolley A. R. Reinventing the Atlatl // Journal of the Steward Anthropological Society. 1979. No. 10(2). P. 161-178.
Turbon D., Arenas C., Cuadras C. M. Fueguian Crania and the Circum-Pacific Rim Variation // American Journal of Physical Anthropology. 2017. No. 163(2). P. 295-316.
Tylor E. B. Primitive Culture. Research into the Development of Mythology, Philosophy, Religion, Language, Art, and Custom. Vol. 1. London: John Murray, 1871.
Villalba F. J. La Iconografía del Inca a Través de las Crónicas Expañolas de la Época y la Colleción de Keros y Pajchas del Museo de América de Madrid // Anales del Museo de América. 1994. No. 2. P. 5-20.
WardwellA. The Art of the Sepik River. Chicago: The Art Institute of Chicago, 1971.
Wichrowska O., Ziólkowski M. S. Iconografía de los Keros. Varsovia: Sociedad Polaca de Estudios Latinoamericanos, 2000.
Wilbert J. Folk Literature of the Yamana Indians. Los Angeles: University of California, 1977.
REFERENCES
Aubert A., Brumm A., Ramli M., Sutikna T., Saptomo R. W., Hakim В., Morwood M. J., van den Bergh G. D., Kinsley L., Dosseto A. Pleistocene Cave Art from Sulawesi, Indonesia. Nature, 2014, no. 514(7521), pp. 223-227.
Aubert A., Setiawan P., Oktaviana A. A., Brumm A., Sulistyarto P. H., Saptomo E. W., Istiawan В., Mári-fat T. A., Wahyuono V. N., Atmoko F. T., Zhao J.-X., Huntley J., Tafon P. S. C., Howard D. L., Brand H. E. A. Palaeolithic Cave Art in Borneo. Nature, 2018, no. 564(7735), pp. 254-257.
Bar-Yosef O., Wang Y. Paleolithic Archaeology in China. Annual Review of Anthropology, 2012, no. 41, pp. 319-335.
Bar-Yosef O., Belfer-Cohen A. Following Pleistocene Road Signs of Human Dispersals Across Eurasia. Quaternary International, 2013, no. 285, pp. 30-43.
Bennett G. P. Context and Meaning in Late Neolithic Production in China: the Longshan Period in Southeastern Shandong Province. Archaeological Papers of the American Anthropological Association, 2007, no. 17(1). pp. 52-67.
Berezkin Yu. E. [Review of]: Gender in Amazonia and Melanesia. An Exploration of the Comparative Method. Berkeley, Los Angeles, London, 2001. 392 p. Etnograficheskoe obozrenie, 2002, no. 6, pp. 172-177. (In Russian)
Berezkin Yu. E. [Review of]: Gender in Amazonia and Melanesia. An Exploration of the Comparative Method. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 2001. 392 p. Latin American Indian Literatures Journal, 2002, no. 18(1), pp. 84-91.
Berezkin Yu. E. Mezhdu obschinoi i gosudarstvom. Srednemasshtabnye obschestva Nuklearnoi Ameriki i Perednei Azii v istoricheskoi dinamike [Between the Community and the State. Middle-range Societies of Nuclear America and the Near East in Historical Dynamics]. St. Petersburg: MAE RAN, 2013. (In Russian)
Berezkin Yu. E. Tsirkumtikhookeanskoe iskusstvo v paleolite [Circum-Pacific Art in the Paleolithic]. Stratum plus. Arheologiia i kul'turnaia antropologiia, 2015, no. 1, pp. 73-102. (In Russian)
Berezkin Yu. E. Chto mozhno i chego nel'zia uznat', izuchaia drevnie izobrazheniia [What Can and Cannot be Learned by Studying Ancient Images]? Dialog 2017-2018. Dihotomiia iskusstva v arheologii: lokus, obrazy, gene-zis [The Dichotomy of Art in Archeology: Locus, Image, Genesis]. Moscow: IA RAN, 2020, pp. 80-105. (In Russian)
Berezkin Yu. E. Kul'turnyi kontinuum boreal'noi zony Evrazii i vostochnosibirskii klin (po dannym sravnitel'noi mifologii i paleogenetiki) [The Cultural Continuum of the Boreal Zone of Eurasia and the East-Siberian Wedge (According to Comparative Mythology and Paleogenetics)]. Arkheologiia, etnografiia i antropologiia Evrazii, 2022, no. 50 (2), pp. 28-40. (In Russian)
Birket-Smith K. The Circumpacific Distribution of Knot Records. Folk, 1967, no. 8-9, pp. 15-27.
Bischof H. Toward the Definition of Pre- and Early Chavin Art Styles in Peru. Andean Past, 1994, no. 4, pp. 169-228.
Boas F. The Social Organization and the Secret Societies of the Kwakiutl Indians. The Report of the United States National Museum for 1895. Washington: Smithsonian Institution, 1897, pp. 311-738.
Boas F. Indian Myths and Legends from the North Pacific Coast of America. Vancouver: Talonbooks, 2002.
Brumm A., Oktaviana A. A., Buehan B., Hakim B., Lebe R., Zhao J., Sulistyarto P. H., Ririmasse M., Adhityatama S., Sumantri I., Aybert M. Oldest Cave Art found in Sulawesi. Science Advances, 2021, no. 7(3), pp. 46-48.
Burger R. L. Chavin and the Origins of Andean Civilization. London: Thames and Hudson, 1995.
Cassidy J. The Peopling of Northeast Asia's Maritime Region and Implications of Early Watercraft Transport. Maritime Prehistory of Northeast Asia. Singapore: Springer, 2022, pp. 3-26.
Castro e Silva M. A., Ferraz T., Bortolini M. C., Comas D., Hüneneier T. 2021. Deep Genetic Affinity Between Coastal Pacific and Amazonian Natives Evidenced by Australasian Ancestry. PNAS, 2021, no. 118(14), e2025739118.
Covarrubias M. The Eagle, the Jaguar, and the Serpent. Indian Art of the Americas. New York: Alfred A. Knopf,
1954.
Cummings T. B. F. Toasts with the Inca: Andean Abstractions and Colonial Images on Quero Vessels. Ann Arbor: The University of Michigan Press, 2002.
Donnan C. B. Moche Ceramic Portraits. Moche Art and Archaeology in Ancient Peru. Washington: National Gallery of Art, 2001, pp. 127-139.
Donnan C. B., McClelland D. Moche Fineline Painting. Its Evolution and its Artists. Los Angeles: UCLA Fowler Museum of Cultural History, 1999.
Duff W. The Upper Stalo Indians. Victoria: British Columbia Provincial Museum, 1952.
Durkheim É. Jugements de Valeur et Jugements de Réalité. Revue de Metaphisique et du Morale. 1911. URL: https://kieranhealy.org/files/misc/durkheim-jugements-text.pdf (accessed 15.07.2022).
Frobenius L. Detstvo chelovechestva. Pervobytnaia kul'tura aborigenov Afriki i Ameriki [Childhood of Mankind. Primitive Culture of the Natives of Africa and America]. Moscow: URSS, 2016. (In Russian)
González-José R., González-Martín, Hernández M., Pucciarelli H. M., Sardi M., Rosales A., Van der Molen S. Craniometric Evidence for Palaeoamerican Survival in Baja California. Nature, 2003, no. 425(4), pp. 62-64.
Grinin L. E., Korotayev A. V. Evoliutsiia. Evoliutsionnye grani singuliarnosti [Evolution. Evolutionary Edges of the Singularity]. Volgograd: Uchitel', 2020. (In Russian)
Hawthorn A. Art of the Kwakiutl Indians. Vancouver: The University of British Columbia; Seattle, London: University of Washington Press, 1967.
Heine-Geldern R. Chinese Influence in Mexico and Central America: The Tajín Style of Mexico and the Marble Vases from Honduras. Actas del 33 Congreso Internacional de Americanistas. San José, 1959, no. 1, pp. 195-206.
Heine-Geldern R. Chinese Influence in the pottery of Mexico, Central America, and Colombia. Actas del 33 Congreso Internacional de Americanistas. San José, 1959, no. 1, pp. 207-210.
Heine-Geldern R. Asiatische und Mesoamerikanische Hochkulturen. Festschrift für Al. E. Jensen. Teil 1. München: Klaus Kenner Verlag, 1964, pp. 173-191.
Heine-Geldern R. A Note on Relations Between the Art Styles of the Maori and of Ancient China. Wiener Beiträge zur Kulturgeschichte und Linguistik, bd. 15. Wien, 1966, pp. 47-68.
Heine-Geldern R. The Problem of Transpacific Influence in Mesoamerica. Handbook of Middle American Indians, vol. 4. Austin, 1966, pp. 277-295.
Hentze C. Objets Rituel, Croyances et Dieux de la Chine Antique et de l'Amérique. Antwerpen: De sikkel, 1936.
Hentze C. Die Regenbogenschlange. Alt-China und Alt-Amerika. Anthropos, 1966, no. 61(1-2), pp. 258-266.
Howarth C. Gods, Ghosts and Man. Pacific Arts from the National Gallery of Australia. Canberra: National Gallery of Australia, 2009.
Koons M., Alex B. Revised Moche Chronology Based on Bayesian Models of Reliable Radiocarbon Dates, Radiocarbon, 2014, no. 56(3), pp. 1039-1055.
Korotayev A., Grinin L. Global Urbanization and Political Development of the World System. Globalistics and Globalization Studies. Volgograd: Uchitel, 2012, pp. 28-77.
Kroeber A. L., Parsons T. The Concepts of Culture and of Social Systems. American Sociological Review, 1958, no. 23, pp. 582-583.
Lapiner A. C. Pre-Columbian Art of South America. New York: Abrams, 1976.
Lévi-Strauss C. Le Dédoublement de la Représentation dans les Arts de l'Asie et de l'Amérique. Renaissance, 1944-1945, no. 2-3, pp. 168-186.
McLennan B., Duffek K. The Transforming Image: Painted Arts of Northwest Coast First Nations. Vancouver, Toronto: University of British Columbia Press; Seattle: University of Washington Press, 2000.
Mcllwraith T. F. The Bella Coola Indians. Vol. 2. Toronto: University of Toronto Press, 1948.
Moreno-Mayar J. V., Vinner L., Fuente C. de la... Willerslev E. (+50 authors). Early Human Dispersals Within the Americas. Science, 2018, vol. 362, issue 6419. doi: 10.1126/science.aav2621.
Neves W. A., Hubbe M. Cranial Morphology of Early Americans from Lagoa Santa, Brazil: Implications for the Settlement of the New World. PNAS, 2005, no. 102(51), pp. 18309-18314.
Panov E. N. Chelovek streliaiushchii. Kak my nauchilis' etomu [Shooting Man. How did we Learn This]. Moscow: Tovarishchestvo nauchnyh izdanii KMK, 2019. (In Russian)
Qu F. Eskimo Art Prototypes in the Chinese Neolithic. A Comparison of Okvik/Old Bering Sea and Liangzhu Art. Sibirica, 2014, no. 13(3), pp. 45-78.
Radcliffe-Brown A. R. Method in Social Anthropology. Selected Essays by A. R. Radcliffe-Brown. Chicago, London: The University of Chicago Press, 1958.
Rawson J. Chinese Jade. From the Neolithic to the Qing. Chicago: Art Media Resources, 2002.
Robbeets M. Austronesian Influence and Transeurasian Ancestry in Japanese. A Case of Farming/Language Dispersal. Language Dynamics and Change, 2017, no. 6, pp. 210-251.
Sagart L., Hsu T. F., Tsai Y.-C., Wu C.-C., Huang L.-T., Chen Y. C., Chen Y. F., Tseng Y.-C., Ying H., Lin Y., Hsing Y. A Northern Chinese Origin of Austronesian Agriculture: New Evidence on Traditional Formosan Cereals. Rice, 2018, no. 11, pp. 11-57.
Schmandt-Besserat D. Before Writing. Vol. 1. From Counting to Cuneform. Austin: University of Texas Press,
1992.
Scott G. R., O'Rourke D. H., Raff J. A., Tackney J. C., Hlusko L. J., Elias S. A., Bourgeon L., Potapova O., Pavlova E., Pitulko V., Hoffecker J. F. Peopling the Americas: Not "Out of Japan". PaleoAmerica, 2021, no. 7, pp. 309-322.
Qu T., Bar-Josef O., Wang Y., Wu X. The Chinese Upper Paleolithic: Geography, Chronology, and Techno-typology. Journal of Archaeological Research, 2013, no. 21, pp. 1-73.
Sellato B. Naga dan Burung Enggang. Hornbill and Dragon. Kalimantan, Sarawak, Sabah, Brunei. Singapore: Elf Aquitaine Indonésies — Elf Aquitaine Malaysia, 1989.
Siddall M., Rohling E. J., Almogi-Labin A., Hemleben C., Meischner D., Schmelzer I., Smeed D. A. Sea-Level Fluctuations During the Last Glacial cycle. Nature, 2003, no. 423(6942), pp. 853-858.
Skoglund P., Mallick D., Bortolini M. C., Chennagiri N., Hünemeier T., Petzl-Erler M. L., Salzano F. M., Patterson N., Reich D. Genetic Evidence for Two Founding Populations of the Americas. Nature, 2015, no. 525(7567), pp. 104-109.
Thompson T., Egesdal S. M. Salish Myths and Legends. Lincoln, London: University of Nebraska Press, 2008.
Tolley A. R. Reinventing the Atlatl. Journal of the Steward Anthropological Society, 1979, no. 10(2), pp. 161-178.
Turbon D., Arenas C., Cuadras C. M. Fueguian Crania and the Circum-Pacific Rim Variation. American Journal of Physical Anthropology, 2017, no. 163(2), pp. 295-316.
Tylor E. B. Primitive Culture. Research into the Development of Mythology, Philosophy, Religion, Language, Art, and Custom. Vol. 1. London: John Murray, 1871.
Vasil'ev S. A., Berezkin Yu. E., Kozintsev A. G., Pejros I. I., Slobodin S. B., Tabarev A. V. Zaselenie chelovekom Novogo Sveta: opyt kompleksnogo issledovaniia [Peopling of the New World: An Experience of a Comprehensive Study]. St. Petersburg: Nestor-Istoriia, 2015. (In Russian)
Villalba F. J. La Iconografía del Inca a Través de las Crónicas Expañolas de la Época y la Colleción de Keros y Pajchas del Museo de América de Madrid. Anales del Museo de América, 1994, no. 2, pp. 5-20.
Wardwell A. The Art of the Sepik River. Chicago: The Art Institute of Chicago, 1971.
Wichrowska O., Ziólkowski M.S. Iconografía de los Keros. Varsovia: Sociedad Polaca de Estudios Latinoamericanos, 2000.
Wilbert J. Folk Literature of the Yamana Indians. Los Angeles: University of California, 1977.
Yanshina O. V. Perekhod ot paleolita k neolitu v Kitae [Paleolithic to Neolithic Transition in China]. St. Petersburg: MAE RAN, 2022. (In Russian)
Submitted: 20.06.2022 Accepted: 30.07.2022 Published: 10.10.2022
К статье Ю. Е. Березкина
Рис. 1. Австралазийский компонент в генофонде американских индейцев. Интенсивность цвета соответствует степени выраженности австралазийских признаков (Skoglund et al. 2015: fig. 1)
Fig. 1. Australasian component in the American Indian gene pool. The intensity of the color corresponds to the degree of expression of Australasian characters (Skoglund et al. 2015: fig. 1)
Рис. 4. Изображения идущих сражаться воинов на сосуде культуры моче (мочика) стиля IV (VI в. н. э.) и на инкском кубке колониального времени (Donnan, MaClelland 1999: fig. 6-38; Villalba 1994: fig. 11). Мелкие детали в пространстве между фигурами удалены
Fig. 4. Images of warriors going to battle on the Moche (Mochica) IV vessel (6th century A. D.) and on the Colonial-Inca culture goblet (Donnan, MaClelland 1999: fig. 6-38; Villalba 1994: fig. 11). Small details in the space between shapes removed
Рис. 5. Сцены избиения врагов на урукской печати второй половины IV тыс. до н. э., на сосуде стиля моче (мочика) IV (VI в. н. э.) и на инкском кубке колониального времени (Schmandt-Besserat 1992: fig. 110.1; Donnan, MacClelland 1999: fig. 6-22; Villalba 1994: fig. 10) Fig. 5. Scenes of smiting the enemies on the Uruk seal of the second half of the 4th millennium B. C., on the Moche (Mochica) IV vessel (6th century A. D.) and on the Colonial-Inca culture goblet (Schmandt-Besserat 1992: fig. 110.1; Donnan, MacClelland 1999: fig. 6-22; Villalba 1994: fig. 10)
Рис. 9. Чжоуский нефрит и роспись с изображением сисиутля из Британской Колумбии (Covarrubias 1954: fig. 18; McLennan, Duffek 2000: 66) Fig. 9. Zhou jade and painting depicting a Sisiutl from British Columbia (Covarrubias 1954: fig. 18; McLennan, Duffek 2000: 66)
Рис. 11. Искусство папуа низовьев реки Сепик. Слева: гигантские маскоиды под коньком крыши на фасаде общинных домов (Howarth 2009: back cover; Wardwell 1971: fig. 181). Справа: щит (экспозиция Национального музея этнологии в Осаке, фото Ю. Березкина)
Fig. 11. Papua art of the lower reaches of the Sepik River. Left: giant mascoids under the roof ridge
on the façade of communal houses (Howarth 2009: back cover; Wardwell 1971: fig. 181). Right: shield (exhibition of the National Museum of Ethnology in Osaka, photo by Yu. Berezkin)
Рис. 12. Росписи из пещер на востоке Калимантана (справа вверху; Aubert et al. 2014) и на юго-западе Сулавеси (Aubert et al. 2018: fig. 2e; Brumm et al. 2021: figs. 3, 4e)
Fig. 12. Paintings from caves in eastern Kalimantan (top right; Aubert et al. 2014) and in southwestern Sulawesi (Aubert et al. 2018: fig. 2e; Brumm et al. 2021: figs. 3, 4e)
