CC BY
56
АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ФОРУМ, 2018, №39
СИБИРЬ И ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ КАК ИННОВАЦИОННЫЙ РЕГИОН
(МАТЕРИАЛЫ ФОЛЬКЛОРА) Юрий Евгеньевич Березкин
Европейский университет в Санкт-Петербурге 6/1А Гагаринская ул., Санкт-Петербург, Россия Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН 3 Университетская наб., Санкт-Петербург, Россия [email protected]
Аннотация: Статистическая обработка «больших данных» по фольклору (около 55 000 текстов) показывает, что Сибирь с прилегающими районами Центральной Азии была для Европы более важным источником инноваций, нежели Индия и, возможно, даже Передняя Азия. Заметить это мешала неполнота фольклорных указателей. С. Томпсон центральноазиатские и сибирские материалы вообще игнорировал. Для обработки данных использован факторный анализ, позволяющий за множеством разнообразных связей между сотнями традиций выявить несколько главных тенденций, характерных для всей совокупности материала. Первая главная компонента (1 ГК) противопоставляет хорошо изученные и богатые традиции бедным и плохо известным. Основную информацию, которую можно использовать для выводов исторического характера, содержат вторая и третья компоненты (2 и 3 ГК). Они свидетельствуют в пользу переноса приключенческих и трикстерских мотивов-эпизодов в Евразии с востока на запад и, по-видимому, указывают на большую роль традиций юга Сибири и Центральной Азии в формировании европейского фольклора по сравнению с традициями Южной Азии. Процесс трансконтинентального переноса элементов фольклора в Евразии проиллюстрирован на примере мотива брошенных предметов, которые превращаются в препятствия на пути преследователей, включая такую специфическую подробность, как превращение оселка в гору и гребня в чащу. Наличие этого мотива в Северной Америке и Северной Евразии при отсутствии в Берингоморье позволяет датировать его появление в Сибири не позже, чем ранним голоценом. Отсутствие этого мотива в ранних источниках по Западной Евразии и Японии при широком распространении в источниках Х1Х-ХХ вв. предполагает его проникновение в эти регионы не ранее середины I тыс. н.э.
Ключевые слова: культурные взаимодействия в Евразии, «большие данные» в исследованиях по фольклору, мотив чудесного бегства, брошенные предметы-препятствия.
Благодарности: Работа поддержана грантом РФФИ № 17-34-00018. Благодарю С.Ю. Неклюдова за замечания и поддержку.
Для ссылок: Березкин Ю. Сибирь и Центральная Азия как инновационный регион (материалы фольклора) // Антропологический форум. 2018. № 39. С. 33-51. а о т: 10.31250/1815-8870-2018-14-39-33-51
http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/berezkin.pdf
ANTROPOLOGICHESKIJ FORUM, 2 018, NO. 39
SIBERIA AND CENTRAL ASIA AS A REGION OF INNOVATIONS (FOLKLORE DATA)
Yuri Berezkin
European University at St Petersburg 6/^ Gagarinskaya Str., St Petersburg, Russia Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences
3 Universitetskaya Emb., St Petersburg, Russia [email protected]
Abstract: The statistical processing of the big data on traditional folktales (ca. 55,000 texts) demonstrates that Siberia with adjacent part of Central Asia was a more important source of innovations for Europe than India and possibly even the Near East. This was difficult to see because Siberia and Central Asia were insufficiently represented in folklore indexes. Stith Thompson practically ignored them. Factor analysis used for statistical processing of the material reveals several major tendencies in the area distribution of motifs (i.e. narrative episodes). These tendencies are obscured by hundreds of individual links between different traditions. The First Principal Component (PC1) differentiates rich traditions from poor ones, while the PC2 and PC3 contain the bulk of the information that can be used for conclusions about history. They point towards the transference of the episodes of adventure and trickster across Eurasia from East to West and seem to prove more important contribution of Southern Siberia and Central Asia to the formation of European folklore as compared with that of South Asia. The process of the transcontinental transmission of folktale episodes is illustrated by the spread of motif of objects thrown back by a pursued person. The objects turn into obstacles on the way of the pursuer, such as a whetstone into a mountain or a comb into a thicket. Such episodes are registered in North America and in Northern Eurasia but not in the regions around the Bering Sea, which makes the emergence of corresponding motif in Siberia during the Early Holocene (or earlier) highly probable. The absence of this motif in the early written sources on Western Eurasia and on Japan and its popularity there after A.D. 1800 implies that the motif had spread into these regions not before A.D. 500.
форум
Keywords: cultural interaction in Eurasia, big data in folklore studies, the magic flight motif, thrown objects turn into obstacles.
Acknowledgments: This article is supported by Russian Foundation for Basic Research, grant no. 17-34-00018. I am grateful to S. Yu. Neklyudov for his comments and support.
To cite: Berezkin Yu., 'Sibir i Tsentralnaya Aziya kak innovatsionnyy region (materialy folklora)' [Siberia and Central Asia as a Region of Innovations (folklore data)], Antropologicheskijforum, 2018, no. 39, pp. 33-51. doi: 10.31250/1815-8870-2018-14-39-33-51
URL: http://anthropologie.kunstkamera.ru/files/pdf/039/berezkin.pdf
Юрий Березкин
Сибирь и Центральная Азия как инновационный регион (материалы фольклора)
Статистическая обработка «больших данных» по фольклору (около 55 000 текстов) показывает, что Сибирь с прилегающими районами Центральной Азии была для Европы более важным источником инноваций, нежели Индия и, возможно, даже Передняя Азия. Заметить это мешала неполнота фольклорных указателей. С. Томпсон центрально-азиатские и сибирские материалы вообще игнорировал. Для обработки данных использован факторный анализ, позволяющий за множеством разнообразных связей между сотнями традиций выявить несколько главных тенденций, характерных для всей совокупности материала. Первая главная компонента (1 ГК) противопоставляет хорошо изученные и богатые традиции бедным и плохо известным. Основную информацию, которую можно использовать для выводов исторического характера, содержат вторая и третья компоненты (2 и 3 ГК). Они свидетельствуют в пользу переноса приключенческих и трикстерских мотивов-эпизодов в Евразии с востока на запад и, по-видимому, указывают на большую роль традиций юга Сибири и Центральной Азии в формировании европейского фольклора по сравнению с традициями Южной Азии. Процесс трансконтинентального переноса элементов фольклора в Евразии проиллюстрирован на примере мотива брошенных предметов, которые превращаются в препятствия на пути преследователей, включая такую специфическую подробность, как превращение оселка в гору и гребня в чащу. Наличие этого мотива в Северной Америке и Северной Евразии при отсутствии в Берингоморье позволяет датировать его появление в Сибири не позже, чем ранним голоценом. Отсутствие этого мотива в ранних источниках по Западной Евразии и Японии при широком распространении в источниках Х1Х-ХХ вв. предполагает его проникновение в эти регионы не ранее середины I тыс. н.э.
Ключевые слова: культурные взаимодействия в Евразии, «большие данные» в исследованиях по фольклору, мотив чудесного бегства, брошенные предметы-препятствия.
Нужно предположить, что немалое число тем или мотивов пришло в Европу с Востока по северную сторону Каспийского моря. От более точного определения места, откуда начали распространяться мотивы, нужно воздержаться.
[Потанин 1899: 850]
Юрий Евгеньевич Березкин
Европейский университет в Санкт-Петербурге / Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера) РАН, Санкт-Петербург, Россия [email protected]
В конце XIX в . эволюционно-стадиали-стская концепция в истории и культурной антропологии была поставлена под сомнение [Boas 1896] и к концу XX в. окончательно себя исчерпала . На смену ей постепенно пришло представление о способности саморазвивающихся систем порождать огромное разнообразие форм, хотя и при наличии как более, так и менее вероятных путей развития. Из этого следует, что возможность появления сходных культурных форм зависит от интенсивности обмена информацией между обществами и что разные сферы культуры не обязаны развиваться в одинаковом темпе и направлении . Появляется все
больше данных об обществах с нестандартным сочетанием признаков. Подобные сочетания выглядят экзотично лишь на фоне обществ Передней Азии от энеолита и позже, которые воспринимаются в качестве эталона . Это касается технологии, социальной организации и уж тем более такой автономной сферы, как устные нарративы и представления о мире . Наборы эпизодов и образов в традиционных нарративах передаются из поколения в поколение, но также заимствуются . Степень сходства / различия между наборами отражает, с одной стороны, историю популяций, а с другой — историю межкультурных контактов
Анализ ареального распределения фольклорных мотивов позволяет реконструировать процессы, которые иначе трудно заметить Перенос идей необязательно должен сопровождаться масштабным распространением языков, генов или типов орудий При этом фабульные и образные элементы фольклора и мифологии хотя и не отражают идеи прямо, но все же с большим основанием могут использоваться для их реконструкции, чем материальная культура
В древности Сибирь и прилегающие районы Центральной Азии мало подходили для развития земледелия . Лишь после распространения скотоводства в эпоху бронзы демографическая плотность и сложность социополитической организации на юге региона значительно выросли Но даже играя важную роль в военно-политической истории, Сибирь и Центральная Азия оставались на положении культурной периферии по отношению как к Китаю, так и к Передней Азии . Тем не менее именно отсюда в Европу проникли многие сюжеты и образы, ставшие затем частью европейского «культурного фона» и вошедшие в преобразованном виде в современные культурные стереотипы
Сибирско-центральноазиатский фольклор и фольклорные указатели
Почему же после двух веков развития фольклористики влияние Сибири и Центральной Азии на Европу все еще приходится доказывать?
Представление о том, что Европа многое заимствовала с Востока, не ново . Однако источником для заимствований всегда считались территории от Египта и Передней Азии до Индии . Если говорить о фольклоре, то в середине XIX в . Т . Бенфей изложил свои представления о южноазиатском происхождении сказок [Ве^еу 1859] и многие исследователи его поддержали [Cosquin 1922а; 1922Ь; Ольденбург 1924]. Бенфей основывался
на том, что в индийских письменных памятниках I — начала II в . н . э . зафиксированы некоторые сюжеты, встречающиеся в средневековых европейских письменных источниках и позднем фольклоре Европы, но не в античных источниках . Посредником при передаче этих сюжетов были, скорее всего, арабы . Если «индийская гипотеза» и была оставлена, то не столько из-за накопившихся против нее доводов, сколько по причине утраты интереса к самой проблеме миграций и культурных контактов
В 1910 г. А. Аарне опубликовал указатель, содержавший формулировки 1600 характерных для Европы сюжетов [Aame 1910]. В 1928 г . был создан основанный на его указателе, но расширенный и снабженный ссылками указатель С . Томпсона, известный как «Аарне-Томпсон» (AT) . Признанным и цитируемым стал его отредактированный и дополненный вариант, опубликованный позже [Aame, Thompson 1961]. В начале XXI в. появился вариант Х . -Й . Утера, известный как ATU, еще более расширенный за счет систематических ссылок на источники и развернутых определений сюжетов [Uther 2004].
Как AT, так и ATU претендовали на описание типов не европейского, а международного фольклора (точнее, сказки и ассоциированных с ней жанровых разновидностей) Похоже, что многие фольклористы воспринимали их как матрицу, в готовые клетки которой следует вкладывать материал . Специфика текстов рассматривалась как комбинация типов, хотя она далеко не всегда этим исчерпывается . Между тем система сюжетов — это не таблица Менделеева, за каждым элементом которой стоит определенная физическая реальность, а набор исследовательских шаблонов для систематизации слабо структурированной совокупности вариантов . Нередко эти варианты плавно переходят друг в друга или, различаясь одними особенностями, совпадают в других . Даже некоторые сюжеты, встречающиеся в западноевразийских традициях, в указатели не попали, а по мере удаления от Европы и Передней Азии неучтенных указателями сюжетов становится все больше
С . Томпсон не только знал европейский фольклор, а также древние и средневековые письменные источники, но и был хорошо знаком с записанным в XIX — начале XX в фольклором Южной Азии [Thompson, Roberts 1960]. Чего Томпсон не знал — это фольклор Дальнего Востока, Сибири и Центральной Азии . В своей главной монографии [Thompson 1946] он лишь бегло упоминает эти регионы в связи с распространением сюжетов индийского происхождения
Интересы и кругозор Томпсона наложили отпечаток на дальнейшее развитие фольклористики . Даже в указателе ATU,
в котором количество источников увеличилось по сравнению с АТ на порядок, в библиографии мы найдем лишь одну публикацию Григория Потанина (по фольклору казахов и алтайцев), хотя там и появились ссылки на немецкие тома Фридриха Радлова по фольклору сибирских тюрков . Разумеется, многие европейские фольклористы XX в . не только превосходно знали русские источники по фольклору Сибири и Центральной Азии, но и сами работали в Монголии и сопредельных районах Китая . И все же в целом значение Сибири и Центральной Азии как региона — продуцента фольклорных сюжетов остается недооцененным
Если для исследователей, занимавшихся преимущественно европейским фольклором, Сибирь была далекой периферией, то для специалистов по культуре индейцев она должна была выглядеть скорее источником инноваций Во времена Франца Боаса о реконструкции процесса заселения Нового Света не было и речи, но мало кто сомневался, что предки аборигенов Нового Света пришли из Азии Любопытно наблюдение Олф-реда Крёбера — самого известного ученика Боаса . Рассматривая мотив магического бегства, в ходе которого герои бросают позади себя предметы, превращающиеся в препятствия на пути преследователей, Крёбер заметил, что в текстах часто упоминаются гребень (превращается в чащу) и оселок (превращается в гору) [КгоеЬег 1923: 198—200]. Он заключил, что подобное сочетание вряд ли могло параллельно возникнуть в Америке и Евразии Но что показательно: на схеме, отражающей предположительные пути распространения мотива по миру (рис . 27 в его книге), Крёбер в качестве исходного центра выбрал все же Европу, хотя никаких оснований для этого не привел
К данной теме Крёбер больше не возвращался . Во второй половине 1920-х гг. боасовская антропология порвала с исторической проблематикой. Ею занялись неоэволюционисты, которых, как и Дж . Мёрдока, фольклор и мифология не интересовали В результате традиционные нарративы и представления о мире стали легкой добычей не- и антиисторических направлений в антропологии, оставшись за рамками той науки, в которой возможно — хотя бы потенциально — использование количественных методов
Магическое бегство: гребень и оселок
«Брошенные предметы-препятствия» в контексте магического бегства — удобный пример, чтобы показать роль Сибири как источника фольклорных инноваций по отношению не только к Америке, но и к другим регионам Евразии . За четверть века работы в наш Аналитический каталог фольклора и мифологии
[Березкин, Дувакин б . г. ] было включено не менее 55 000 резюме текстов, что позволяет обратиться к проблемам, для решения которых нужен массовый материал .
Мотив бегства, основанный на превращении брошенных предметов в препятствия, распространен по миру неравномерно (рис . 1) .В Южной Америке он встречается как исключение (перуано-боливийские варианты наверняка заимствованы от европейцев), в Африке умеренно популярен, в изолированных от Евразии Австралии и Меланезии не зафиксирован вовсе . Североевразийские и североамериканские версии наиболее многочисленны и единообразны, о чем свидетельствует и представленное на огромной территории сочетание «гребень + оселок» . Единообразие есть признак длительного отбора логично построенных и легких для запоминания вариантов . Хочу подчеркнуть, что речь идет не более чем о тенденции, действующей на протяжении колоссальных временных промежутков, и что точность воспроизведения нарративов при пересказах зависит не только от их структуры и образного наполнения, но и от статуса . Тем не менее даже тексты с высоким семиотическим статусом имеют лучшие шансы для широкого распространения в тех случаях, когда они построены логично и просто Именно таковы миф о ныряльщике за землей или характерный для Юго-Восточной Азии и сопредельных с ней территорий рассказ о порождении людей спасшимися от потопа сестрой и братом . Ни в Африке южнее Сахары, ни в Австралии ничего подобного нет Такие повествования характерны лишь для Евразии, а также (частично) для Северной Америки и Океании . Учитывая подобную географию, можно предположить, когда примерно они могли появиться
В Америке сочетание «гребень + оселок» есть у тагиш (атапаски Юкона) [McClelland 2007: 302-309, № 58], на северо-западном побережье у хайда, овикино и хейлцук [Boas 1898: 100-103; 1928: 49-65; Swanton 1905: 336-338; McIlwraith 1948: 489-494, 495498; Hilton, Rath 1982: 47-68], а на Средней Миссури у арика-ра [Parks 1996: 146-152, № 7]. Еще в десятке традиций представлены либо только оселок (эскимосы острова Св . Лаврентия, тлинкиты, меномини, кикапу, степные кри, пенобскот, тетон), либо только гребень или щетка (атна, цимшиан, квакиутль, нутка, квилеут, северные солто, монтанье, черноногие, тива) . У оджибва брошенный гребень превращается в гору гребней.
В Евразии «гребень (щетка) + оселок» есть у нивхов [Санги 1974: 46-49; Певнов 2010: 74-82, № 14], нанайцев [Медведев 1992: 244-247], удэгейцев [Лебедева и др . 1998: 235-241, № 32; Под-маскин, Киреева 2010: 156-157], дархатов [Санжеев 1931: 96-98, № 7], монголов Внутренней Монголии [Тодаева 1981: 102-104],
Рис . 1 . «Магическое бегство», мотив L72 нашего каталога <http://www. гиШета. ги/ folklore/berezkin> .
1. Спасаясь бегством, персонаж бросает позади себя небольшие предметы, которые превращаются в мощные препятствия на пути преследователя . Среди брошенных предметов есть гребень (возникает чаща, мотив L72A) и оселок (возникает гора, L72B) .
2 . То же, но брошены либо оселок, либо гребень .
3 . Среди предметов ни гребень, ни оселок не фигурируют (либо гребень превращается в другое препятствие)
4 . Тексты американских индейцев, в которых мотив имеет европейское происхождение
монгоров [Тодаева 1973: 277-282, № 9], саларов [Ма et а1. 2001: 29-32, № 3 . 3], тувинцев [Потанин 1883: 341-348, № 84; Ватагин 1971: 112-117, № 11], подкаменнотунгусских и северобайкальских эвенков [Ошаров 1936: 19-21; Титов 1936: 179-180, № 9], кетов [Николаев 1985: 44; Алексеенко 2001: 58-60, № 5; Николаева 2006: 123-126, 126-127], северных и восточных ханты [Лукина 1990: 101-104, № 28; №ко^а 1999: 133-137, № 1; Аксянова и др . 2005: 236-239, № 1; Штейниц 2014: 169-185, № 28], южных и северных манси [Куприянова 1960: 109-112; Кузакова 1994: 110-112; Ромбандеева 2005: 289-301, № 41], ненцев [Castrën 1857: 164-169, № 2], коми [Новиков 1938: 121-124, № 34], марийцев [Тудоровская, Эман 1945: 23-27], мордвы [Евсевьев 1964: 150-154, № 18], казанских татар [За-малетдинов 2008: 77-91, № 8, 203-207, № 24], башкир [Бараг 1989: 92-95, № 14], русских Воронежской обл. [Кретов 1977:
42-43, № 26], сету [Järv et al . 2009: 148-152, № 35], карел [Онегина 2010: 300-304, № 32], литовцев [Кербелите 2014: 102-107, № 44, 113-116, № 49], молдаван [Молдавские сказки 1968: 139-157], карачаевцев [Джуртубаев 2007: 367-371], осетин [Миллер 1882: 297-299], грузин [Чиковани 1954: 299-303], таджиков [Амонов, Улуг-заде 1957: 77-83], узбеков [Остроумов 1890: 13-20, № 3]. Только оселок (без гребня) в Евразии встречается редко (западные саамы, эстонцы, халха-монголы, ульчи, азиатские эскимосы), зато гребень (без оселка) распространен широко и редок лишь в традициях атлантического края Европы .
В традициях северо-восточной половины Сибири, равно как и Аляски, оселок среди предметов-препятствий отсутствует и вновь появляется в повествованиях индейцев, живших в более удаленных от Берингова пролива районах . Подобное распределение исключает возможность недавней диффузии через Чукотку и Аляску и типично для мотивов, принесенных в Америку на тех этапах заселения Нового Света, которые предшествовали появлению палеоэскимосских культур (например: [Васильев и др . 2015: рис . 6-16, 6-17]) . Откуда конкретно данный мотив был принесен в Америку, сказать трудно . Не настаивая на наличии именно такой связи, отметим похожее ареальное распределение для личин на петроглифах Нижнего Амура (Сикачи-Алян) и их соответствий на побережье Британской Колумбии [Hill, Hill 1975: 266, 275; Дэвлет, Дэвлет 2005: рис . 148; 2006: табл . 4]. Амурские личины ранее относили к IV—II тыс . до н . э . [Студзицкая 1987: 358-361], однако, учитывая сходство с изображениями на керамике, датировка была удревнена до конца V — середины III тыс . до н . э . [Шевкомуд, Кузьмин 2009; Ponomareva 2018]. Будем условно считать это минимальным возрастом для древности сочетания «гребень + оселок» в Сибири, хотя этот срок может быть значительно большим и в любом случае измеряется тысячелетиями .
Данными о фольклоре и мифологии древнейшей Европы мы не располагаем, однако для эпохи античности источников достаточно Ни в одном из них нет описаний бегства героев, которые бы бросали гребень, оселок или иные предметы-препятствия . Этот мотив отсутствует не только в греческой, но и во всех других древних письменных традициях мира . Самая ранняя фиксация — рубеж XII-XIII вв . в Gesta Danorum [Саксон Грамматик 2017, 5.13 .1-2: 185-186].
В греческой мифологии есть другой мотив: убегающий бросает позади себя предметы, которые преследователь, теряя время, собирает, поедает или уничтожает, хотя они не мешают его продвижению (в нашем каталоге — L103) . Когда корабли Ээта нагоняют «Арго», Медея разрубает на части тело Апсирта и одну
за другой бросает их в море; Ээт тратит время, подбирая останки сына, аргонавты спасаются . В истории Аталанты, обещавшей выйти за того, кого она не сможет догнать, один из героев разбрасывает на бегу золотые яблоки, Аталанта их подбирает и проигрывает состязание (Апол . , I, 9, 23-24; III, 9, 2) . Подобный мотив известен в разных районах мира, в том числе в Меланезии (но не в Австралии), и мог распространиться раньше, чем мотив предметов-препятствий .
С этим предположением согласуются не только греческие, но и японские материалы . «Кодзики» и «Нихон сёки» (начало VIII в . ) содержат эпизод бегства Идзанаги из подземной страны, куда прародитель богов пришел в поисках умершей Идзанами . Идзанаги бросает свой головной платок, а затем гребень, которые превращаются в виноград и побеги бамбука . Демонические преследовательницы начинают их поедать, а Идзанаги достигает земли и спасается [Кодзики 1994, гл . 8: 47-49; Нихон сёки 1997, свиток 1: 124-125]. Мотива превращения брошенных предметов в препятствия в этих ранних текстах нет Зато он присутствует в позднем японском фольклоре . Тексты, описывающие бегство храмового послушника от людоедки, с «Кодзики» имеют мало общего [Ikeda 1971: 93-95, № 334]. Их равномерная встречаемость по всей Японии от Тохоку до северных островов Рюкю служит доводом в пользу недавнего распространения — для архаических мотивов скорее характерна более узкая локализация (например: [Yamada 2009]) .
Сибирско-центральноазиатская и переднеазиатско-индийская компоненты в фольклоре Европы
Вернемся к Европе Однозначно определить, когда мотив предметов-препятствий здесь появился, невозможно Но в том, что в Средиземноморье в I тыс . до н . э . его еще не было, а в Сибири он должен был быть известен как минимум с раннего голоцена, сомнений нет В ходе каких процессов мотив предметов-препятствий мог попасть в Европу из глубин Азии?
Я уже писал о различии между ареалами распространения двух групп мотивов Одна из них (категория А) связана с космологией и этиологией и в основном представлена в мифологической прозе . Вторая группа (категория Б) включает приключенческие и трикстерские эпизоды, в основном содержащиеся в сказочных текстах нескольких жанров [Березкин 2015; Бегегкт 2016]. В обоих случаях в пределах континентальной Евразии выделяются восточная и западная зоны, но для мотивов категории А граница между ними проходит через Центральную Азию, а для мотивов категории Б — через Восточную Европу Наиболее вероятно, что сдвиг границы на запад был
связан с продолжительными и массовыми миграциями тюрко-и монголоязычных народов по Великой Степи с востока на запад, особенно интенсивными между 500 и 1500 гг. н . э .
Эти выводы основаны на данных статистики и на картографировании мотивов . Статистическая обработка фольклорного материала, извлеченного из евразийских сказочных текстов, имеет свои особенности . При использовании факторного анализа базовые тенденции, характерные для всей совокупности данных, бывают обычно отражены двумя главными компонентами — второй и третьей (2 и 3 ГК) . Что же касается первой (1 ГК), то поскольку традиции сильно различаются по богатству и по степени изученности, а многие мотивы распределены равномерно и широко, эта компонента просто противопоставляет богато представленные традиции бедным или же находящимся на границах континентально-евразийского информационного поля Поэтому наиболее значительную тенденцию внутри основной совокупности данных отражает вторая, а не первая компонента . Доля информации, которую передают 2 и 3 ГК, невелика и колеблется в пределах 3—4 %, а на 1 ГК приходится 10—12 % . Все остальное — это «шум», т. е. множество разнообразных региональных и локальных тенденций в распределении сходных мотивов
Несколько тысяч текстов, добавленных в наш каталог за последние три года, позволяют точнее описать и лучше понять тенденции распределения мотивов в Евразии (с Северной Африкой) . Статистической обработке были подвергнуты все зафиксированные здесь приключенческие эпизоды, а также трикстерские эпизоды с участием зооморфных персонажей Трикстерские эпизоды с антропоморфными протагонистами в выборку включены не были, поскольку в массе своей они, по-видимому, распространялись позже других (это отдельная тема, которой мы сейчас не касаемся) . На рис . 2 хорошо заметны два комплекса — восточный и западный Восточный характерен для азиатских степей и лесостепей, а также для Кавказа и Передней Азии, т е в основном представлен на территориях, до которых доходили тюрко- и монголоязычные группы центральноазиатского происхождения . При этом восточный комплекс выглядит инновационным, а западный — традиционным . Именно с ним связан общеевразийский фольклорный «фон», заметный на севере Сибири, Дальнем Востоке, в Южной и Юго-Восточной Азии (на рис . 2 это небольшие квадратные значки, обозначающие традиции с абсолютными значениями отрицательных индексов менее единицы)
Мог ли мотив предметов-препятствий проникнуть из Сибири на запад в ходе тюрко-монгольских миграций? Отчасти да, если
Рис . 2 . Центральноазиатско-кавказская и европейская компоненты в евразийском фольклоре по данным факторного анализа
271 традиция, 849 мотивов-эпизодов в приключенческих нарративах (в основном волшебная сказка) и в трикстерских нарративах с зооморфными протагонистами 2 ГК — дисперсия 4,0 % . Традиции в пределах заштрихованных территорий не обрабатывались . Традиции с индексами от 0,19 до -0,19 на схеме не показаны . 1 — ранние письменные традиции
речь идет о Кавказе и Средней Азии, однако для Северной и Центральной Европы такой сценарий мало подходит, поскольку там влияние степного (восточного, тюрко-монгольско-го) фольклорного комплекса минимально
На рис 3 отражена другая тенденция в распределении мотивов Здесь 3 ГК факторного анализа противопоставляет традиции Сибири и лесной зоны Европы южным традициям: средиземноморским, переднеазиатским и южноазиатским Мотивы северного комплекса распространялись в пределах лесной зоны, хотя частично и по степи: в слабой форме этот комплекс заметен у южных монгольских групп, на Северном Кавказе, в Румынии и Венгрии . В южных традициях сильнее всего проявляется переднеазиатская (арабо-иранская) компонента . Индия относится к той же системе обмена информацией, что и Передняя Азия, но роль индийских традиций менее существенна — об этом свидетельствуют более низкие абсолютные значения математических индексов, а они зависят от выраженности в отдельных традициях определенных совокупностей мотивов
Рис . 3 . Североевразийская и средиземноморско-южноазиатская компоненты в евразийском фольклоре по данным факторного анализа .
271 традиция, 849 мотивов-эпизодов в приключенческих нарративах (в основном волшебная сказка) и в трикстерских нарративах с зооморфными протагонистами . 3 ГК — дисперсия 3,2 % . Традиции в пределах заштрихованных территорий не обрабатывались . Традиции с индексами от 0,19 до —0,19 на схеме не показаны . 1 — ранние письменные традиции
Трансконтинентальные аналогии, отраженные на обеих схемах, в основном тянутся в широтном направлении Для восточного комплекса на рис 2 его связь с тюрками и монголами, как было сказано, особых сомнений не вызывает, так что речь безусловно идет о переносе элементов культуры с востока на запад Для северного комплекса на рис 3 ситуация не столь очевидна, однако восточный источник инноваций и здесь вероятен Есть по крайней мере два довода в его пользу Первый — западносибирское происхождение уральских языков, носители которых расселялись с востока на запад, а не наоборот [Напольских 2015]. Второй — сибирско-дальневосточное происхождение (о чем свидетельствуют американские и океанийские параллели) ряда трансконтинентально распространенных интерпретаций объектов ночного неба, в частности лунных пятен как пошедшей за водой девочки или молодой женщины [Березкин 2009; Berezkm 2010]. В любом случае о наличии особой боре-альной (включающей Сибирь и север Восточной Европы) зоны распространения большого числа фабульных и образных элементов фольклора можно говорить с полной определенностью
Для того чтобы оценить значение восточной и южной компонент в составе европейских традиций, надо совместить данные 2 и 3 ГК (рис . 2 и 3) . Вторая компонента отражает более сильную тенденцию в распределении мотивов, чем третья, а абсолютные значения индексов для южносибирско-центрально-азиатских традиций гораздо выше, чем для южноазиатских . Отсюда вывод: в масштабах Евразии Сибирь и Центральная Азия были как минимум не менее важным продуцентом фольклорных инноваций, чем Передняя Азия . Периферией выглядит скорее Индия . При этом для Южной и отчасти Западной Европы связи с Передней Азией (и опосредованно с Индией) были вполне закономерно важнее, чем для Центральной, Северной и тем более Восточной Европы .
Благодарности
Работа поддержана грантом РФФИ № 17-34-00018. Благодарю С . Ю . Неклюдова за замечания и поддержку.
источники
Аксянова Г.А., Бауло А.В., Перевалова Е.В., Рутткан-Миклиан Э, Соколова З.П., Солдатова Т.Е., Талигина Н.М., Тыликова Е.И., Федорова Н.В. Сынские ханты . Новосибирск: Ин-т археологии и этнографии СО РАН, 2005 . 352 с . Алексеенко Е.А. Мифы, предания, сказки кетов. М . : Вост . лит. , 2001. 344 с
Амонов Р., Улуг-заде К. Таджикские народные сказки . Сталинабад:
Таджикгосиздат, 1957 . 479 с . Бараг Л.Г. Башкирское народное творчество . Уфа: Башкирское кн .
изд-во, 1989 . Т . 4: Волшебные сказки . Сказки о животных . 512 с . Ватагин М.Г. Тувинские народные сказки . М . : Наука, 1971 . 208 с . ДжуртубаевМ.Ч. Карачаевско-балкарские мифы . Нальчик: ИЦ «ЭльФа», 2007. 484 с .
Евсевьев М.Е. Мордовские народные сказки и загадки . Саранск: Мордовское кн . изд-во, 1964. 412 с . Замалетдинов Л.Ш. Татарское народное творчество . Казань: Магариф,
2008 Т 2: Волшебные сказки 447 с Кербелите Б.П. Литовские народные сказки . М . : Форум; Неолит, 2014 . 416 с
Кодзики: Записки о деяниях древности / Пер . со старояп . Е . М . Пинус .
СПб . : Шар, 1994. Свиток 1: Мифы . 313 с . Кретов А.И. Народные сказки Воронежской области . Воронеж: Изд-во
Ворон, ун-та, 1977 . 176 с . Кузакова Е.А. Фольклор манси . М . : ИЭА РАН, 1994. 207 с . Куприянова З.Н. Ненецкий фольклор . Л . : Гос . уч. -пед . изд-во Мин. просвет . РСФСР, 1960 . 93 с .
Лебедева Е.П., Хасанова М.М., Кялундзюга В.Т., Симонова М.Д. Фольклор удэгейцев. Ниманку, тэлунгу, ехэ . Новосибирск: Наука, 1998. 560 с .
Лукина Н.В. Мифы, предания, сказки хантов и манси . М . : Наука, 1990 . 568 с
Медведев Ю.М. Храбрый мэргэн: Сказки народов Приамурья . М . : Россия, 1992 736 с
Миллер В.Ф. Осетинские этюды . М . : Московский ун-т, 1882. Ч . 2 . 304 с
Молдавские сказки / Вступ . статья Г . Богача. Кишинев: Лумина, 1968. 480 с
Николаев Р.В. Фольклор и вопросы этнической истории кетов . Красноярск: Изд-во Красн . ун-та, 1985. 129 с .
Николаева Г.Х. Кетские народные сказки . Красноярск: Поликор, 2006. 240 с
Нихон сёки: Анналы Японии / Пер . и коммент . Л . М . Ермаковой, А. Н . Мещерякова. СПб . : Гиперион, 1997 . Т. 1. 495 с .
Новиков А.И. Фольклор народа коми . Архангельск: Архоблгиз, 1938. Т 1: Предания и сказки 326 с
Онегина Н.Ф. Карельские народные сказки . Петрозаводск: КарНЦ РАН, 2010 . 643 с .
Остроумов Н.П. Сарты: этнографические материалы . Ташкент: Типо-лит . С . И . Лахтина, 1890 . Вып . 1. 176 с .
Ошаров М.И. Северные сказки . Новосибирск: Зап . -Сиб . краев . изд-во, 1936 272 с
Певнов А.М. Нивхские мифы и сказки из архива Г А Отаиной М : ИЛИ РАН, 2010. 144 с .
Подмаскин В.В, Киреева И.В. Удэгейские мифы, легенды, сказки . Владивосток: ДО РАН, 2010 . 215 с .
Потанин Т.Н. Очерки северо-западной Монголии: результаты путешествия, исполнен . в 1876—1877 гг . по поруч. ИРГО чл. -сотр. оного Г Е Потаниным СПб : Тип В Киршбаума, 1883 Вып 4: Мат-лы этнографические, с 26 табл. рис . 1025 с .
Ромбандеева Е.И. Мифы, сказки, предания манси (вогулов) . М . ; Новосибирск: Наука, 2005 475 с
Саксон Грамматик. Деяния данов . М . : Русская панорама, 2017 . Т . 1 . 607 с
Санги В.М. Легенды Ых-мифа. Южно-Сахалинск: Дальневост . кн . изд-во, 1974. 207 с .
Санжеев Г.Д. Дархатский говор и фольклор . Л . : АН СССР, 1931 . 112 с .
Титов Е.И. Материалы по устному творчеству эвенков Прибайкалья // Василевич Г М (сост ) Материалы по эвенкийскому (тунгусскому) фольклору . Л . : Изд-во Ин-та народов Севера ЦИК СССР, 1936. Вып . 1. С . 162-212 .
Тодаева Б.Х. Монгорский язык: Исслед . , тексты, словарь . М . : Наука, 1973 391 с
Тодаева Б.Х. Язык монголов Внутренней Монголии: Мат-лы и словарь . М . : Наука, 1981. 276 с .
Тудоровская Е.А., Эман С. Марийские народные сказки . Йошкар-Ола: Марийское гос . изд-во, 1945 . 106 с .
Чиковани М.Я. Грузинские народные сказки (сто сказок) . Тбилиси: Заря Востока, 1954. 432 с .
Штейниц В. Хантыйские сказки в собрании Вольфганга Штейница / Пер . с нем . и публ . Н . В . Лукиной . Томск: Изд-во Томского ун-та, 2014. 228 с .
Aarne A. Verzeichnis der maerchetypen . Helsinki: Suomalaisen Tiedeakatemian Toimituksia, 1910 . X+63 p .
Aarne A., Thompson S. The Types of the Folktale: A Classification and Bibliography. Antti Aarne's Verzeichnis der Marchentypen. 2nd rev . ed. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1961 . 588 p .
Boas F. The Mythology of the Bella Coola Indians . N .Y. : Jesup North Pacific Expedition, 1898 . 142 p .
Boas F. Bella Bella Texts . N .Y. : Columbia University, 1928 . 291 p .
Castren M.A. Ethnologische Vorlesungen uber die altaischen Volker nebst samojedischen Marchen und tatarischen Heldensagen . SPb . : Kaiserlischen Akademie der Wissenscheften, 1857 . 257 S .
Hilton S, Rath J.R Oowekeeno Oral Traditions as Told by the Late Chief Simon Walkus Sr. Ottawa: National Museums of Canada, 1982. 223 p .
Ikeda H. A Type and Motif Index of Japanese Folk-Literature . Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1971 . 375 p .
Jarv R., Kaasik M., Toomeos-Orglaan K. Eesti Muinasjutud . Tartu: Eesti Kirjandusmuuseum, 2009 Vol 1: Imemuinasjutud 639 lk
Ma W., Ma J., Stuart K. The Folklore of China's Islamic Salar Nationality. Lewiston; Queenston; Lampeter: The Edwin Mellen Press, 2001 . 260 p .
McClelland C. My Old People's Stories: A Legacy for Yukon First Nations . Whitehorse, Yukon: Government of Yukon, 2007 . Parts 1—3 . 804 p .
McIlwraith T.F. The Bella Coola Indians . Toronto: University of Toronto Press, 1948 .Vol. 2. 672 p .
Nikolaeva I. Ostyak Texts in the Obdorsk Dialect . Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 1999. 279 p .
Parks D.R. Myths and Traditions of the Ankara Indians . Lincoln; L . : University of Nebraska Press, 1996 . 405 p .
Swanton J.R. Haida Texts and Myths . Skidegate Dialect . Washington: Smithsonian Institution, 1905. 448 p .
Uther H.-J. The Types of International Folktales: In 3 vols . Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 2004
Библиография
Березкин Ю.Е. Плеяды-отверстия, Млечный Путь как Дорога Птиц, девочка на луне: североевразийские этнокультурные связи в зеркале космонимии // Археология, этнография и антропология Евразии . 2009 . Т . 4 . № 40 . С . 100-113 .
Березкин Ю.Е. Распространение фольклорных мотивов как обмен информацией, или Где запад граничит с востоком // Антропологический форум. 2015 . № 26 . С . 153—170.
Березкин Ю.Е, Дувакин Е.Н. Тематическая классификация и распределение фольклорно-мифологических мотивов по ареалам: Аналитический каталог: <http://www . ruthenia . ru/folklore/ berezkin> . [Обновленная версия загружается в декабре каждого года . Каталог online (карты распространения и определения мотивов на русском и английском языках) на сайте: <http:// mapsofmyths . com>; логин и пароль с разрешения авторов].
Васильев СЛ., Березкин Ю.Е., Козинцев А.Г., Пейрос И.И., Слободин С.Б., Табарев А.В. Заселение человеком Нового Света: опыт комплексного исследования . СПб . : Нестор-История, 2015 . 680 с .
Дэвлет Е.Г., Дэвлет М.А. Мифы в камне = Myths in Stone: мир наскального искусства России . М . : Алетейя, 2005 . 471 с .
Дэвлет М.А., Дэвлет Е.Г. Антропоморфные личины как маркеры древних миграций // Окуневский сборник. Вып . 2: Культура и ее окружение / Редкол . : Д . Г. Савинов, М . Л . Подольский, А Наглер, К. В . Чугунов. СПб . : Германский археологический ин-т; СПбГУ, 2006 . С . 325-329.
Напольских В.В. Предыстория народов уральской языковой семьи // Напольских В . В . Очерки по этнической истории . Казань: ИД «Казанская недвижимость», 2015 . С . 10-22.
Ольденбург С.Ф. Странствование сказки // Восток. М . ; Л . : Всемирная литература, 1924. Кн. 4 . С . 157-160 .
Потанин Т.Н. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе . М . : Геогр . отд . Имп . о-ва любителей естествознания, антропологии и этнографии, 1899 . X+893 с .
Студзицкая С.В. Искусство Дальнего Востока в эпоху бронзы // Эпоха бронзы лесной полосы СССР М : Наука, 1987 С 358-363
Шевкомуд И.Я., Кузьмин Я.В. Хронология каменного века Нижнего Приамурья (Дальний Восток России) // Шевкомуд И . Я . (отв . ред ) Культурная хронология и другие проблемы в исследованиях древностей востока Азии Хабаровск: Хабар краевой музей им . Н . И . Гродекова, 2009 . С . 7-46 .
Benfey T. Pantschatantra. Erster Theil. Leipzig: T. U . Brodhaus, 1859 . 611 S .
Berezkin Yu. The Pleiades as Openings, the Milky Way as the Path of Birds and the Girl on the Moon: Cultural Links across Northern Eurasia // Folklore (Tartu) . 2010 . Vol. 44 . P. 7-34 .
Berezkin Yu. Stratigraphy of Cultural Interaction in Eurasia Based on Computing of Folklore Motifs // Trames: Journal of Humanities and Social Sciences . 2016 . Vol. 20 . No . 3 . P . 217-227 .
Boas F. The Limitations of the Comparative Method of Anthropology // Science . 1896 . Vol . 4 . No . 103 . P. 901-908 .
Cosquin E.G. Études Folkloriques . Recherches sur les migrations des contes populaires et leur point de départ. P.: Édouard Champion, 1922a. 635 p .
Cosquin E.G. Les contes indiens et l'Occident . P . : Édouard Champion, 1922b . 623 p .
Hill B., Hill R. Indian Petroglyphs of the Pacific Northwest . Seattle: University of Washington Press, 1975. 320 p .
Kroeber A.L. Anthropology. N .Y. : Harcourt, Brace and Co . , 1923 . 523 p .
Ponomareva I.A Continuity in the Rock Art Tradition of the Siberian Lower Amur Basin // Rock Art Research. 2018 . Vol. 35 . No . 1. P. 35-46 .
Thompson S. The Folklore . N .Y. : The Dryden Press, 1946 . 510 p .
Thompson S, Roberts W.E. Types of Indic Oral Tales . Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1960 181 p
Yamada H. Tales on the Mole That Shot the Sun: A Comparative Perspective // Mythologie du ciel . Vent — Oiseau — Etoiles / Textes réunies par Chiwaki Shinoda. Nagoya: Librairie Rakuro, 2009 . P. 27-42.
Siberia and Central Asia as a Region of Innovations (Folklore Data) Yuri Berezkin
European University at St Petersburg 6/1A Gagarinskaya Str. , St Petersburg, Russia
Peter the Great Museum of Anthropology and Ethnography (Kunstkamera), Russian Academy of Sciences 3 Universitetskaya Emb . , St Petersburg, Russia berezkin1@gmail . com
The statistical processing of the big data on traditional folktales (ca . 55,000 texts) demonstrates that Siberia with adjacent part of Central Asia was a more important source of innovations for Europe than India and possibly even the Near East . This was difficult to see because Siberia and Central Asia were insufficiently represented in folklore indexes . Stith Thompson practically ignored them. Factor analysis used for statistical processing of the material reveals several major tendencies in the area distribution of motifs (i e narrative episodes) These tendencies are obscured by hundreds of individual links between different traditions The First Principal Component (PC1) differentiates rich traditions from poor ones, while the PC2 and PC3 contain the bulk of the information that can be used for conclusions about history They point towards the transference of the episodes of adventure and trickster across Eurasia from East to West and seem to prove more important contribution of Southern Siberia and Central Asia to the formation of European folklore as compared with that of South Asia . The process of the transcontinental
transmission of folktale episodes is illustrated by the spread of motif of objects thrown back by a pursued person . The objects turn into obstacles on the way of the pursuer, such as a whetstone into a mountain or a comb into a thicket . Such episodes are registered in North America and in Northern Eurasia but not in the regions around the Bering Sea, which makes the emergence of corresponding motif in Siberia during the Early Holocene (or earlier) highly probable . The absence of this motif in the early written sources on Western Eurasia and on Japan and its popularity there after A . D . 1800 implies that the motif had spread into these regions not before A D . 500.
Keywords: cultural interaction in Eurasia, big data in folklore studies, the magic flight motif, thrown objects turn into obstacles .
Acknowledgments
This article is supported by Russian Foundation for Basic Research, grant no . 17-34-00018 . I am grateful to S . Yu. Neklyudov for his comments and support
References
Benfey T . , Pantschatantra. Erster Theil. Leipzig: T . U . Brodhaus, 1859,
611 ss.
Berezkin Yu . E . , 'Pleyady-otverstiya, Mlechnyy Put kak Doroga Ptits, devochka na lune: severoevraziyskie etnokulturnye svyazi v zerkale kosmonimii' [The Pleiades as Openings, the Milky Way as the Path of Birds, and the Girl in the Moon: Northern Eurasian Ethno-Cultural Links in the Mirror of Cosmonymy], Arkheologia, etnografía i antropologia Evrazii, 2009, vol . 4, no . 40, pp . 100—113 . (In Russian) .
Berezkin Yu . , 'The Pleiades as Openings, the Milky Way as the Path of Birds and the Girl on the Moon: Cultural Links across Northern Eurasia', Folklore (Tartu), 2010, vol. 44, pp . 7-34 .
Berezkin Yu . , 'Rasprostranenie folklornykh motivov kak obmen informatsiey, ili Gde zapad granichit s vostokom' [Areal Spread of Folklore Motifs as Information Exchange, or About the Borderline between West and East], Antropologicheskij forum, 2015, no . 26, pp . 153-170 . (In Russian)
Berezkin Yu , 'stratigraphy of Cultural Interaction in Eurasia Based on Computing of Folklore Motifs', Trames: Journal of Humanities and Social Sciences, 2016, vol . 20, no . 3, pp . 217-227.
Berezkin Yu . , Duvakin E . , Tematicheskaya klassifikatsiya i raspredelenie folklorno-mifologicheskikh motivov po arealam: Analiticheskiy katalog [The Electronic Analytical Catalogue of Folklore-Mythological Motifs: Thematic Classification and Areal Distribution] <http://www. ruthenia. ru/folklore/berezkin> . (In Russian) .
Boas F . , 'The Limitations of the Comparative Method of Anthropology', Science, 1896, vol. 4, no . 103, pp . 901-908 .
AHTPOnO^OrMHECKMM OOPYM 2018 № 39
50
Cosquin E . G . , Etudes Folkloriques. Recherches sur les migrations des contes populaires et leur point de depart. Paris: Edouard Champion, 1922, 635 pp .
Cosquin E . G . , Les contes indiens et l'Occident. Paris: Edouard Champion, 1922, 623 pp
Devlet E . G . , Devlet M . A. , Mify v kamne: mir naskalnogo iskusstva Rossii [Myths in Stone: The World of Rock Art in Russia]. Moscow: Aleteya, 2005, 471 pp . (In Russian) .
Devlet M . A. , Devlet E . G . , 'Antropomorfnye lichiny kak markery drevnikh migratsiy'[Anthropomorphic Faces as Indicators of Prehistoric Migrations], Okunevskiy sbornik [Okunevo Collection], vol . 2: Kultura i ee okruzhenie [Culture and Its Environment], editorial board: D . G . Savinov, M . L . Podolskiy, A. Nagler, K. V. Chugunov . St Petersburg: Deutsches Archaologisches Institut; St Petersburg University Press, 2006, pp . 325—329. (In Russian) .
Hill B . , Hill R. , Indian Petroglyphs of the Pacific Northwest. Seattle: University of Washington Press, 1975, 320 pp
Kroeber A. L. , Anthropology. New York: Harcourt, Brace and Co . , 1923, 523 pp
Napolskikh V. V. , 'Predystoriya narodov uralskoy yazykovoy semyi' [Prehistory of Uralic Peoples], Napolskikh V. V. , Ocherkipo etnicheskoy istorii[Essays on the Ethnic History]. Kazan: Pub . House "Kazanskaya nedvizhimost", 2015, pp . 10—22 . (In Russian) .
Oldenburg S . F . , 'Stranstvovanie skazki' [Travels of Fairytale], Vostok [The East] Moscow; Leningrad: Vsemirnaya literatura, 1924, vol 4, pp . 157—160 . (In Russian) .
Ponomareva I .A , 'Continuity in the Rock Art Tradition of the Siberian Lower Amur Basin', Rock Art Research, 2018, vol. 35, no . 1, pp . 35—46 .
Potanin G . N . , Vostochnye motivy v srednevekovom evropeyskom epose [Eastern Motifs in Medieval European Epics]. Moscow: Society of lovers of natural science, anthropology and ethnography, 1899, X+893 pp . (In Russian) .
Shevkomud I . Ya . , Kuzmin Ya . V . , 'Khronologiya kamennogo veka Nizhnego Priamurya (Dalniy Vostok Rossii)' [Chronology of the Lower Amur Stone Age (Russian Far East)], Shevkomud I . Ya. (ed. ), Kulturnaya khronologiya i drugie problemy v issledovaniyakh drevnostey vostoka Azii [Cultural Chronology and Other Topics in the Research on East Asian Archaeology] Khabarovsk: Khabarovsk Regional Museum Press, 2009, pp . 7—46 . (In Russian) .
Studzitskaya S . V. , 'Iskusstvo Dalnego Vostoka v epokhu bronzy' [Art of the Far East in the Bronze Age], Epokha bronzy lesnoypolosy SSSR [The Bronze Age of the Forest Zone of the USSR]. Moscow: Nauka, 1987, pp . 358—363 . (In Russian) .
Thompson S . , The Folklore. New York: The Dryden Press, 1946, 510 pp .
Thompson S. , Roberts W . E . , Types of Indic Oral Tales. Helsinki: Suomalainen Tiedeakatemia, 1960, 181 pp .
Vasilev S . A. , Berezkin Yu . E . , Kozintsev A. G . , Peyros I . I . , Slobodin S . B . , Tabarev A. V. , Zaselenie chelovekom Novogo Sveta: opyt kompleksnogo
issledovaniya [Peopling of the New World: A Multidisciplinary Study]. St Petersburg: Nestor-Istoriya, 2015, 680 pp . (In Russian) .
Yamada H . , 'Tales on the Mole That Shot the Sun: A Comparative Perspective', Mythologie du ciel. Vent — Oiseau — Etoiles, textes réunies par Chiwaki Shinoda. Nagoya: Librairie Rakuro, 2009, pp . 27-42.
