CC BY
117
ведения с лирико-исповедальной литературой. Каждая из двенадцати глав книги представлена как «художественно-документальный очерк в стиле романтической тенденции в советской литературе, всегда утверждавшей реальность, жизненность романтического идеала» [Имихелова, с. 67].
Таким образом, книга А. Бальбурова «Двенадцать моих драгоценностей» представляет собой своеобразный синтез хроникально-документального жизненного материала и лирико-публицистического стиля. Обращенность авторского взгляда на жизнь и судьбу того или иного героя (реального, конкретного), сосредоточение основных сюжетно-композиционных линий вокруг его личности, художественное решение проблемы героя и времени, показ их сложных взаимоотношений позволяют рассматривать анализируемые произведения как документально-биографические.
Отталкиваясь от фактографичности, документальности, двигаясь к художественности, бурятские писатели использовали различные приемы, способы и средства воссоздания жизни, двигаясь в разных направлениях: Ж. Тумунов - от автобиографизма к эпичности, Ч. Цыдендам-баев - от лиризма к эпичности, А. Бальбуров - от публицистичности к синтезу документального и лирического начал.
Литература
1. Бальбуров А. Двенадцать моих драгоценностей: Книга о Бурятии // Отцы и дети. Том 2: А. Бальбуров. - Улан-Удэ: Республиканская типография, 2005.
2. Бадуева Г.Ц. Рассказ в литературе Бурятии: поиски жанровых форм. - Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2002.
3. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1986.
4. Имихелова С.С. Поэзия национального бытия. О литературе и театре Бурятии: рецензии и статьи 1980-2010 гг. - Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2010.
5. Местергази Е.Г. Документальное начало в литературе ХХ в. - М.: Флинта; Наука, 2006.
6. Найдаков В.Ц. Образ Доржи Банзарова в дилогии Ч. Цыдендамбаева // Банзаровские чтения, посвящ. 170-летию со дня рождения Д. Банзарова. - Улан-Удэ, 1992.
7. Тумунов Ж. Наранай орохо ЗYг тээшэ // Агын фронтовик - уран зохёолшодой зохёолнууд. - Улан-Yдэ: Республикын хэблэлэй Yйлэдбэри, 2009.
8. Уланов Э.А. Африкан Бальбуров // Портреты писателей Бурятии. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН,
1997.
9. Цыдендамбаев Ч. Банзарай хYбYYн Доржо. - Улаан^дэ: Буряадай номой хэблэл, 1953.
Халхарова Лариса Цымжитовна, доцент, заведующая кафедрой бурятской литературы Бурятского госуниверситета, кандидат филологических наук.
Тел.:+7-9025650851; e-mail: larihalh@yandex.ru
Khalkharova Larisa Tsymzhitovna, associate professor, head of the Buryat literature department, Buryat State University, candidate of philological sciences.
УДК 821.512.31
© И.В. Булгутова
Синтез традиций Востока и Запада в анафорическом стихе Б. Дугарова
Выявляются функции анафоры в сборнике Б. Дугарова «Азийский аллюр», определяются как национальные истоки творчества, так и особенности диалога культур.
Ключевые слова: анафора, синтез, миф, архетип, жанр.
I.V. Bulgutova
Synthesis of traditions of East and West in the anaphoric verse by B. Dugarov
The article shows the functions of anaphora in B. Dugarov's collection of poems «Asian allure», defines national sources of art and literature, as well as peculiarities of a dialogue between cultures.
Keywords: anaphora, synthesis, myth, archetype, genre.
Начиная с 1970-х гг. в литературе Бурятии развивается такое синтетическое и многогранное явление, как русскоязычная поэзия бурят, и тогда же в литературоведении начинаются споры о сущности этого явления. Как известно, поэзия «национальна по своему ритмизуемому материалу», «материалом искусства» в ней служит «самая плоть слова», где «словесная форма» является «материальной сущностью искусства» [Томашевский, с. 45]. Вопрос о национальной ментально-сти художника закономерно возникает при анализе таких переходных явлений, как поэзия бурят на русском языке.
В 2013 г. вышли в свет два сборника, обращающихся к бурятской традиции анафорического стиха: «Азийский аллюр» Б. Дугарова и «Анафоры» А. Улзытуева. Как известно, единство в начале стихотворных строк ранее обозначалось в бурятском литературоведении термином «аллитерация»: «...В бурятском языке существует специальный термин для обозначения данного явления - «толгой холболго», что означает в буквальном переводе на русский «соединение начал или голов»... Однако необходимо отметить, что термин «аллитерация» не полностью отражает содержание «толгой холболго». Во-первых, в стихосложении европейских народов под термином «аллитерация» подразумевается в основном повторение лишь согласных звуков, тогда как в «толгой холболго» повторяются с одинаковым правом и согласные, и гласные звуки, составляющие часто слоги» [Туденов, с. 46]. «Толгой холболго», по мнению Г.О. Туденова, автора монографии «Бурятское стихосложение» (1958), является метрическим средством как в бурятской устной народной поэзии, так и в литературе.
На наш взгляд, анафора в бурятском стихотворении не просто прием для его ритмической организации, единоначалие имеет и глубокий содержательный смысл. Если рифма как ритмическое средство европейской поэзии, конечное созвучье стиха - «сама по себе есть метаморфоза... когда одно превращается в другое, не меняя своей материи, которая и есть звук» [Бродский, с. 250.], (т. е. это поиск подобия и тождества в мире), то бурятский поэт исходит из мысли о том, что тождество и всеобщая связь сущего даны изначально. Поэт не изобретает, не устанавливает связи в окружающем мире, он исходит из представления о том, что они уже есть, он их вскрывает, что и выражается в начальном созвучии стихотворных строк. Поэтому и создается ощущение особой мудрости, особого взгляда при чтении бурятских стихов в оригинале, потому что они открывают незримые связи мира. «А в Азии не принято писать сонеты. / Анафора конечной рифме не чета» [Дугаров, с. 122] - эти строки из сборника Баира Дугарова «Азийский аллюр», с одной стороны, утверждают традицию анафорического стиха, а с другой - представляют своеобразный спор с ней, так как поэт воплощает свою мысль в таком традиционном для европейской поэзии жанре, как сонет.
В сборнике «Азийский аллюр» самим названием обозначен ритмический склад стихотворений: так традиционно для кочевнического мира через ход коня обозначались внутренняя мера и метр стихотворений бурятских поэтов, так, например, у Бориса Сыренова есть цикл «Жороо шу-лэгууд» (Бег иноходью) в сборнике «Эрмэлзэл» (1977), то есть самим названием сборник уже вписан в традицию бурятской поэзии. Следует отметить, что Б. Дугаров начал употреблять анафорический стих еще в стихотворениях, написанных в 80-е годы и включенных в цикл «Протяжные гимны» - это «Троя» (1985), «Остров» (1987), «Ра» (1985), «Город» (1987), «Азия» (1981) и другие. Стихотворения цикла написаны традиционным для эпического сказывания размером -гекзаметром, который, как известно, переводится в русской силлабо-тонике шестистопным дактилем. Анафорический стих как нельзя более отвечает именно дактилическому размеру. Сходство звуков в начале стиха усиливается ударением: «Тридцать веков пронеслись над планетой, как стадо безумных кентавров/ Трижды запоем читал «Илиаду» и трижды на миг становился бессмертным. / Тени великих смущают мой дух, и в бессилье опять опускаются руки. / Трепетно слушаю степь, и гомеры степные глядят на меня с укоризной.» [Дугаров, с. 6].
Сам склад речи несет в своей ритмике энергию эпического осознания жизни, неслучайно возникает у поэта образ «степных гомеров», ведь именно эпопея и эпическое осознание мира являются важнейшей частью древнего наследия бурятского народа. Думается, в данном случае можно говорить о том, что «...в работе над стихом метр и ритм возникают сами собой, естественно, как компоненты творческого процесса, определяясь общим замыслом» [Мейлах, с. 7].
Дактилическим стихом написаны стихотворения, включенные в цикл «Протяжные гимны» в сборнике «Азийский аллюр» - это «Эхо» (2001), «Тангра» (1990), «Мадара» (1990), «Хор» (2010), «Горы» (2012), «Гэсэриада» (1995), «Мон» (1999) и др. Анафора - утверждение изначаль-
ного тождества сущего, единого первоистока мира; такая художественная философия воплощена и в содержании этих стихотворений, обращающихся к традициям, былым временам, истории разных стран и народов.
Мон - изначальный простор, окутанный вечности дымкой.
Мольбища Неба хранимы твердыней Саяно-Алтая.
Молнии яростных конниц - от праотца Сизого Волка.
Море протяжных поэм - от праматери Лани Прекрасной [Дугаров].
Обращение к мифам присуще всему сборнику, в том числе и мифам монгольского мира, и это закономерно для логики художественного мышления, в котором миф является источником художественной словесности. Само жанровое обозначение стихотворений этого цикла, как гимнов возвращает к первоистокам литературы. Как известно, первоначально гимны - это песни, посвященные богам, они сохраняют в своем ритме эпически-торжественное звучание и возвышенную интонацию. Наряду с этим, в цикл включены стихотворения «Лики Америки» (1997), «Крыши Парижа» (2002), «Кельн» (2011), в которых воплощаются реалии современной цивилизации, но через призму мифомышления: «...под бременем небоскребов Гея ночами тяжко вздыхает»; «Эльфы из перистых облачков кружатся вокруг коновязи ажурной - / Эйфелевой башни...»; «Клики гуннов доносит легенда веков об Урсуле прекрасной» [Дугаров, 4, с. 26, 27, 28].
Для книги «Азийский аллюр» характерен синтез художественных традиций Востока и Запада как на идейно-тематическом уровне, так и на уровне художественной формы и даже графики. Так, давно замечено, что направление человеческого взгляда идет справа налево и сверху вниз, так выстраивается письмо у разных народов мира, вертикальное письмо свойственно в большей степени восточным народам, горизонтальное (справа налево) - западным. Известно высказывание Б. Дугарова о том, что когда он начал изучать традиционную для бурятского народа вертикальную старомонгольскую письменность, у него было ощущение того, что он не учил, а вспоминал. В цикле «Вертикальные стихи» графическим образом обозначена генетическая причастность поэта Востоку, и не случайно в книге возникает буддийская молитва, написанная вертикально: Ом мани падме хум! [Дугаров, с. 62] Гимны и молитвы - древнейшие жанры литературы, можно сказать, ее первоистоки, о которых на ритмическом уровне напоминает анафора. Анафора в стихотворениях «Азийского аллюра» иногда сочетается с конечной рифмой, что создает афористичность поэтических высказываний.
Названия циклов книги в большинстве своем содержат отсылку к национальным традициям: «Серебряные стремена», и в нем «Восточный календарь», «Инь иноходца», «Степные саги», но при этом надо отметить культурологическую насыщенность поэтического текста, что проявляется и на жанровом уровне. Так, в книге, помимо гимнов, свыше десятка сонетов (исконно европейский жанр) и наряду с ними по-восточному емкие краткостишия (двустишия, трехстишия, че-тырехстишия, пятистишия).
В жанровом отношении сборник «Азийский аллюр» демонстрирует самые разные способы и возможности реализации традиционного для бурят анафорического стиха, одной из них является, на наш взгляд, достижение особой музыкальности. В целом в лирике Баира Дугарова наблюдается приверженность традиционным ритмам классической русской поэзии, размерам силлабо-тонической системы с различными видами рифм. Привнесение анафоры как ритмического средства усиливает динамическую схему в самом начале стиха, слово, поставленное в начале строки, приобретает, таким образом, особую значимость. В цикле «Мелодии времен года» стихотворениям даны музыкальные жанровые обозначения: «Зимняя прелюдия», «Весенняя рапсодия», «Летнее адажио», завершает же миницикл жанр художественной словесности «Осенняя элегия». Примечательно, что в поэтическом сознании художника в форме такого усложненного стиха совмещаются образы, восходящие к самым различным истокам. Тут и образы античной мифологии: «ясноглазая нимфа», «аполлонова лира», склонность к которым подкреплена на сознательном уровне обращения к гекзаметрам, но при этом «амазонка степная» - это уже авторское видение архетипических начал жизни. Следующий образ, когда «аполлонова лира звучит морин-хура струною» [с. 33], оказывается возможным при стяжении многовекового развития человеческой культуры в сознании поэта. Когда поэт на уровне художественной формы фиксирует в анафорическом стихе свою опору на традиции национального стихосложения, на содержательном уровне
происходит обобщение человеческой жизни и опыта в самых универсальных образах. Так, эпическая традиция бурятского народа осмысливается уже через образ саги: «недопетые саги звучат в тишине неумолчной»; «оттого, может быть, я под яростный гул автострады, / Отрешаясь от будней, шепчу стародавнюю сагу» [Дугаров, с. 34, 35]. Синтез различных художественных традиций оказывается возможным благодаря особому культурному коду, воплощаемому на русском языке, который дает возможность совмещать в одном ряду явления разных культур. Стяжение времен и культур особенно очевидным образом предстает в цикле «Восточный календарь» в описании животных, символизирующих различные года в восточном календаре. В нем объединена мифология всего мира: и греческая, и тюркская, и индийская, и скандинавская, и монгольских народов.
Образ Мыши, открывающей календарь, изображен в контексте национальной культуры, в которой есть мифологическое предание, объясняющее ее первенство: «И кальпы кружатся, земля и небосвод. / И караван веков Мышь за собой ведет». В описании же коня возникает образ «кентавра степного», который содержит в себе и образ античной мифологии, и весь исторически складывавшийся национальный уклад кочевой жизни. «Мой поет морин-хур, отзываясь на гул бытия, / - Морин-хур моих предков, увенчанный ликом коня» [Дугаров, с. 36, 42]. Анафора сближает и ставит в один ряд явления самого разного порядка:
Свинцовоглазый волк собакой служит Небу.
Суровый Цербер воет у преддверья ада.
Сверкая Сириуса ярким диамантом,
Созвездье Пса кружится над землею [Дугаров].
Так, первый образ в этом стихотворении обращает к монгольской мифологии, культу Вечного Синего неба и тотема одного из родов - волка, причем эпитет «свинцовоглазый» в контексте русской культуры ощущается вполне «гомеровским». Как противопоставленье ему дается мифологический образ собаки из античной мифологии - Цербер, но все объединяет единый и универсальный космический масштаб происходящего, где собака становится только лишь созвездием. Вектор универсализации художественного опыта ведет и по направлению к культуре индийского Востока, потому и Обезьяна становится «знаменем Рамы», и возникает надежда лирического героя: «Может, мудрое слово Вальмики в моих отзовется стихах, / Море манговых песен заплещется тихо в полынных степях» [Дугаров, с. 44].
Своего рода аллюзией и отсылкой к традиционным жанрам бурятской поэзии является венок восьмистиший Б. Дугарова «Странник». В бурятской поэзии восьмистишие сохраняло структуру и параллелизм, восходящие к народной песне. В венке же устанавливается другая логика структуры, определяемая необходимостью связи восьмистиший за счет того, что последний стих становится первым стихом последующей строфы. Тема и мотив странничества и скитальчества решается не только в пространственном, но и во временном аспекте. Лирический герой обладает здесь способностью к рефлексии и самоанализу в контексте духовного опыта всей мировой культуры: «С Аполлинером беседую ли в тихом уголке Монпарнаса, / Сад ли камней обхожу с потомком Басё под вишнями Нары, / Сами приходят ко мне стихи, и еще не допит посошок на дорожку/ Сага времен продолжается в каждом мгновенье, улыбке и жесте» [Дугаров, с. 50].
Мировая культура предстает в «Азийском аллюре» во всей полноте и многогранности: тут и акростих, посвященный поэту Райнеру Марии Рильке, и послание к Гесиоду, и стихотворение «Вспоминая Маленького принца», и текст восточной культуры «Легенда о Лао-цзы». Духовное странничество лирического героя Баира Дугарова вписано в хронотоп жизненного пути, особенно четко проявляется «я» поэта в жанре сонета, что обусловлено самой традицией этого западноевропейского по своим истокам жанра. В сонетах Б. Дугарова и утверждение осознанного обращения к художественной традиции, неслучайно первый сонет в цикле имеет название «К Ронсару»; в них и ощущение космического хода времени, и вечной цикличности жизни. Анафора дополняет здесь традиционные и устоявшиеся средства ритмизации. Совершенно другой облик и функцию приобретает анафорический стих в контексте краткостиший, восходящих к восточной художественной традиции. В краткостишиях анафора выступает на первый план и в графическом оформлении, и при художественном восприятии. В жанре краткостиший происходит концентрация поэтического мгновенья, философия единоначалия, свойственная изначально анафорическому сти-
ху в национальной художественной традиции, органично включается и в контекст восточных традиций.
Место текста национальной культуры в производимом поэтом синтезе не только в воссоздании пространственно-временных реалий, это взгляд на мир человека-современника, из языкового сознания которого неотъемлемой частью поэтической речи и вкраплением в нее входят бурятские слова и выражения, это не только приветственные слова «мэндэ», «сайн байна», или топонимы родного края, это и звукоподражательное пение жаворонка «жэрр», это имена богов «тэнгри», Белая Тара, и перевод бурятской пословицы, содержащей метафору, и включенной в текст сонета: «И ноша тяжела последнего верблюда» [Дугаров, с. 127]. Следует отметить также широкий пласт мифологии и легенд монгольских народов, органично включаемых поэтом в контекст общемировой культуры. Это также первоисток и «память искусства», каковой стала в творчестве поэта и анафора, которая «является древнейшим и национальным метрическим средством поэзии монгольских народностей» [Туденов, с. 47].
Как известно, «ритм не есть простое соединение слов согласно определенному метру; ритмическими могут быть то или иное согласование идей, музыки мыслей, подчиненное тонким правилам их распределения» [Тагор, с. 96]. Само «согласование идей» привело бурятского поэта к традиционным художественным приемам и средствам. На наш взгляд, можно говорить о национальных истоках творчества с учетом существования гипотезы «о психофизиологическом основании вербальных и звуковых повторов в поэзии, о природе их экспрессивно-семантической функции» [Волкова, с. 83]. Анафора как средство создания ритмики стиха и выражение национальной художественной философии зазвучала в новом контексте гибкого и емкого русского языка, продолжая свой поэтический путь и обретая новую интонацию и звучание, отвечая запросам меняющегося времени современной цивилизации. Синтез различных культурных традиций определяет и направление дальнейших художественных поисков.
Литература
1. Томашевский Б.В. Стих и проза // Стиховедение. - СПб., 1996.
2. Туденов Г.О. Бурятское стихосложение. - Улан-Удэ, 1958.
3. Бродский И. Письмо к Горацию // Никола М.И. Античная литература: практикум. - М., 2001.
4. Дугаров Б. Азийский аллюр. - Улан-Удэ, 2013.
5. Мейлах Б.С. Проблемы ритма, пространства и времени в комплексном изучении творчества // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. - Л., 1974.
6. Тагор Р. Религия художника // Восточный альманах. 1961. - № 4.
7. Волкова Е.В. Ритм как объект эстетического анализа (методологические проблемы) // Ритм, пространство и время в литературе и искусстве. - Л., 1974.
Булгутова Ирина Владимировна, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Бурятского государственного университета, кандидат филологических наук. E-mail: irabulgutova@mail.ru
Bulgutova Irina Vladimirovna, associate professor, department of Russian and foreign literature, Buryat State University, candidate of philological sciences.
УДК 821.512.31
© Т.Б. Савинова, Т.В. Шантанова Художественное воплощение трагических страниц национальной истории в бурятской драматургии второй половины ХХ в.
Рассматриваются особенности изображения исторических событий в творчестве бурятских драматургов второй половины ХХ в.
Ключевые слова: историческая тема, мифологизирование истории, история в частной судьбе, бурятская драматургия, Б. Барадин, Н. Балдано, Б.-М. Пурбуев.
