СИНТЕЗ ПРАВА И РЕЛИГИИ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СВЯТОГО ПРЕСТОЛА В СРЕДНИЕ ВЕКА Текст научной статьи по специальности «Право»

УКД 348

ББК 67.3

РЫБАУЛИН ВЛАДИМИР АЛЕКСАНДРОВИЧ

Аспирант Кафедры теории и истории государства и права, Всероссийский государственный университет юстиции (РПА Минюста России) e-mail: [email protected]

Научный руководитель: АЛЬБОВ АЛЕКСЕЙ ПАВЛОВИЧ

доктор юридических наук, профессор, кандидат философских наук, профессор Кафедры теории и истории государства и права, Всероссийский государственный университет юстиции (РПА Минюста России)

VLADIMIR A. RYBAULIN

Postgraduate student of the Department of Theory and History of State and Law of The Russian State University of Justice (RLA of the Ministry of Justice of Russia) e-mail: [email protected]

Scientific adviser: ALEXEY P. ALBOV

Grand PhD in Juridical sciences, professor, PhD in Philosophical sciences, professor of the Department of Theory and History of State and Law of The Russian State University of Justice (RLA of the Ministry of Justice of Russia)

СИНТЕЗ ПРАВА И РЕЛИГИИ В ДЕЯТЕЛЬНОСТИ СВЯТОГО ПРЕСТОЛА

В СРЕДНИЕ ВЕКА

SYNTHESIS OF LAW AND RELIGION IN THE ACTIVITIES OF THE HOLY SEE IN THE MIDDLE AGES

Аннотация. В статье рассматривается проблематика взаимодействия правовых и религиозных норм в средневековой Европе, начиная V в. и заканчивая XV в.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью поиска выхода из кризисного состояния, в котором находится европейское право. Предполагается, что в одним из важнейших элементов такого поиска является анализ исторических периодов, когда европейское право находилось в начале своего формирования.

Целью исследования является уточнение роли религии в становлении европейского права. Основными используемыми методами являются ис-троико-правовой, сравнительно-правовой метод, метод диахронного сравнения, формально-юридический, а также общенаучные методы. Утверждается, что в европейском праве начиная с V в. одновременно имели место две разнонаправленные тенденции выделения правовых норм из син-

Abstract. The article examines the problems of interaction between legal and religious norms in medieval Europe, starting from the 5th century and ending with the 15th century.

The relevance of the study is due to the need to find a way out of the crisis in which European law finds itself. It is assumed that one of the most important elements of such a search is the analysis of historical periods when European law was at the beginning of its formation. The purpose of the study is to clarify the role of religion in the formation of European law.

The main methods used are historical-legal, comparative-legal method, diachronic comparison method, formal-legal, as well as general scientific methods. It is argued that in European law, starting from the 5th century, there were simultaneously two multidirectional trends in the separation of legal norms from the syncretic mass of general ideas about the world and the merging of Roman law and

со a

cj z

з pi

|_Q ^

О _I

^ CD

кретичной массы общих представлений о мире и слияния римского права и религии, которые в совокупности привели к особому взаимодействию религии и права, аккумулирующим субъектом которого был Святой Престол. Также указывается на то, что такое взаимодействие религии и права не только позволило сделать качественный скачок в европейской правовой мысли, но и являлось необходимым условием для формирования европейского международного правопорядка.

Ключевые слова: право, религия, Святой Престол, Средние века, каноническое право, синкретизм.

religion, which together led to a special interaction between religion and law, the accumulating subject of which was the Holy See . It is also pointed out that such an interaction between religion and law not only made it possible to make a qualitative leap in European legal tradition, but was also a necessary condition for the formation of a European international legal order.

Keywords: law, religion, The Holy See, The Middle Ages, canon law, syncretism.

ВВЕДЕНИЕ

Как справедливо утверждал более 20 лет назад Гарольд Берман, современное европейское право переживает один из тяжелейших кризисов в своей истории [1, с. 13-30]. Можно спорить о том, действительно ли данный кризис является завершением большого цикла, начавшегося ещё в Средние Века, однако нарастание кризисных явлений, проявляющих себя от уровня международного права до уровня фундаментального для европейской цивилизации права собственности, является фактом нашей действительности. В то время как одни исследователи направляют свои усилия на поиск решения внутри права как такового, другие акцентируют внимание на генетической связи права с другими сферами социального бытия, на конечной неотделимости одного от другого. Представляется целесообразным вслед за Г. Берманом обратиться к истокам европейского права, к моменту, когда оно ещё было «вплавлено» в общие представления человека о мире. Такое «предправовое» состояние общества является своеобразным противоположным полюсом современного: если в ту эпоху право не было чётко отделено общих представлений о мире, то сейчас оно стоит настолько обособлено, что имеет тенденцию замыкаться в себе, как

это происходит в случае нормативистского подхода. Следствием этого является не только отрыв права от реальности, но и потеря эффективных способов на эту реальность влиять. Собственно, такое явление как правовой нигилизм, во многом, происходит из потери правом многих качеств иных сфер жизни, снижения его персуазивности. Право должно быть не только детальным и корректным, но убедительным, иначе оно остаётся мёртвым.

Наиболее фундаментальное исследование в данной области принадлежит Г.Дж. Берману, описавшему и проанализировавшему в своих работах, а также в трудах «Вера и закон: примирение права и религии» и «Западная традиция права: эпоха формирования», причины кризиса современного европейского права и указавшему на тесную генетическую связь европейского права с религией. Также особый интерес представляют труды В. Э. Грабаря и М. А. Таубе, классиков в науке международного права, которые особое внимание уделяли роли Вселенских соборов для формирования в будущем международного права. С позиции источниковедения, выявления церковных правовых актов и способов их кодификации в 1-м тысячелетии н.э. ценный вклад вносит работа А. Ю. Митрофанова «Церковное право и его коди-

фикация в период раннего Средневековья (1У-Х1 вв.)», где автор отразил эволюцию церковно-правовых актов, а также указал на рецепцию ещё «живого» римского права Церковью, происходившую в V в. и имевшей особое значение для формирования канонического права. Значительный вклад принадлежит Е. В. Жосул, описавшей в своей диссертационной работе «Религиозный фактор в процессах политической интеграции и дезинтеграции в Европе» глобальное влияние религии на формирование европейского политического и, как следствие, правового единства. Также значимы работы М. Ю. Вряьса (включая диссертационное исследование «Теократическое государство в романо-германской правовой системе)», где автор, уделяя большое внимание изучению религиозного аспекта, раскрывает особенности церковного права как корпоративной системы, выявляет его влияние на правовые системы стран Европы, уделяя особое внимание России, а также освещает вопросы соотношения религиозной морали и политико-правовой действительности. Наконец, среди междисциплинарных исследования религии и права выделяется монография под редакцией А. Б. Дидикина «Право и религия в междисциплинарной интерпретации», где авторы уделили особое внимание мотивации надлежащего поведения в религии и праве, их взаимному соотношению, а также развитию их взаимодействия с античности до наших дней. Также необходимо отметить чрезвычайную пользу для исследований на стыке религии и права работы Ю. А. Зюбанова «Религиозные каноны и уголовный закон (материалы к сравнительному анализу уголовных запретов России и Священных Писаний)», где составитель сопоставил нормы Уголовного Кодекса Российской Федерации с положениями священных текстов трёх авраа-мических религий, предоставив широкую базу для анализа правового содержания в религиозных текстах и обоснования право-

вых норм религиозными догмами. Причём такая работа несёт пользу не только для исследований российской действительности, так как при соотнесении священных текстов с уголовным законом прослеживаются связи с заложенной в конкретной статье конкретного закона нормой, имеющей место в большинстве правовых систем.

Однако, почему речь идёт о связи права и религии, а не какой-то иной сферы? И право, и религия не только имеют общие корни (так можно сказать буквально про каждый аспект общественного бытия, если достаточно «удалиться» в историю), но и представляют собой в достаточной степени формализованные инструменты управления поведением человека [2, с. 6-10]. Фактически, то состояние, которое мы наблюдаем в современном европейском мире является результатом расщепления некоторой регулятивной «массы» на религию как личное дело, сконцентрированное на собственно связи с высшим, и право как систему норм, публично регулирующих поведение, однако теряющих пафос высшей цели, оторвавшейся от личности. Собственно по этой причине для решения проблем кризиса права имеет смысл обратиться к «ответной части» распавшегося единства.

Религию для этих целей имеет смысл понимать в контексте её дословного перевода - от латинского «religare», что означает «связывать». Она связывает человека с неким «высшим» и тем самым связывает с человеком те или иные институты и концепции, которые несёт в себе в зависимости от учения. Если брать за основу концепцию Г. Бермана, а также компаративистские исследования норм права и религии [1; 2; 4], религию можно представить как транслятора тех или иных идей и концепций, подкрепляемых эмоциональной, иррациональной убеждённостью в их правильности. Это не является её единственной функцией, но важнейшей в контексте связи религии и права. Религия является (или для запад-

ного мира вернее сказать, являлась) своеобразным «легитимизатором» правовых норм, придающим им значение помимо рациональной полезности. Причём важно отметить, что в данном аспекте речь идёт не о подмене правового содержания религиозным, когда мы можем наблюдать, фактически, ту же норму, где санкция отнесена к ведению высших сил — такое «религиозное» регулирование правовых вопросов порождает те же самые правовые проблемы, вплоть до узаконенной коррупции в виде знаменитых индульгенций. Реальное сущностное взаимодействие права и религии, думается, заключается во включении продуцируемых или транслируемых религиозными институтами правовых норм в общую картину мира. Через это отдельный субъект воспринимает часть норм как данность, не подвергая их сомнению (таковое, по крайней мере, не поощряется), и, соответственно, следует их предписаниям органически, не задумываясь об их рациональном наполнении. Исходя из этого представляется необходимым детально рассмотреть то состояние европейского права в эпоху синкретизм с религией и определить роль Святого Престола как «точки схода» права и религии.

МАТЕРИАЛЫ И МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Исследование проводится на основе материалов Римской Католической Церкви, содержащихся в сборниках «Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio» Г. Д. Манси, папских декреталий, особого акта «Dictatus papae», а также материалов правовой деятельности Святого Престола, аккумулированных и описанных в трудах В. Э. Грабаря, М. А. Таубе, А. Ю. Митрофанова и Г. Дж. Бермана.

Методами, применяемыми в данном исследовании, являются историко-право-вой, сравнительно-правовой (проводится

сопоставление светского и канонического права), метод диахронного сравнения (развитие права и правовой мысли рассматривается в нескольких последовательных периодах, прослеживается динамика и направленность такого развития), формально-юридический метод (анализируются как нормы канонического права, так и религиозные нормы и акты на предмет установления в них правового содержания). Также правовые вопросы рассматриваются не только с точки зрения правовой науки, но принимаются во внимание позиции антропологических исследований и исторических.

РЕЗУЛЬТАТЫ И ОБСУЖДЕНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Одной из особенностей христианства как религии является чрезвычайно крепкий институт церкви, как организации-посредника между Богом и человеком. Роль церкви в средневековой Европе возрастает до такой степени, что её глава — Папа Римский — мыслится сначала как автономный правитель (как минимум, с VIII в.), а после уже и как правитель над правителями (с XI-XII вв.). Создаётся чрезвычайно благоприятная почва для глубокого синтеза права и религии, переплетения правовых норм и религиозных, подкрепления одного другим. Причём, как это ни парадоксально, происходят два обратных по своей сути процесса: сплетение религии и права и выделение права из общей массы представлений о мире. Чтобы прояснить этот момент, разграничим развитие права в варварских королевствах Европы, начиная с V в., и развитие права внутри того, что позже назовут Святым Престолом, то есть Папы (епископа Рима) и его курии.

Основным различием является наличие преемственности от римской правовой традиции. Если для фактически новоприбывших варваров, захвативших власть в Риме, римское право представлялось чуж-

дым, чрезмерно сложным, и действительно значительно превышало потребности нового общества, то для римской Церкви римское право было органично знакомым, Церковь зарождалась, функционировала и выпускала первые свои акты (по результатам Никейского собора, к примеру) ещё в лоне живой Западной Римской империи. Так, как утверждает А. Ю. Митрофанов, исходя из сохранившихся в «Авеллановом Собрании» актов времён папы Геласия (492-496 гг.), уже в период его понтификата существовал полный кодекс канонического права, используемый для судебных процессов, и содержащий нормы, сформулированные в более ранние периоды [3, с. 265-266]. То есть непосредственно после падения Западной Римской империи Церковь обладала фиксированным сводом канонического (или «предканонического», если следовать за логикой Г. Бермана, указывающего, что каноническое право как единая система появилось только в XI-XII вв [4, с. 93-95].) права, которое, формируясь во времена империи и при активном государственном участии, несомненно восприняло в себя римскую правовую традицию. Собственно в франкском кодексе VIII в. Lex Ribuaria прямо указывалось на следование Церкви «римскому закону» [4, с. 196]. Соответственно, в дальнейшем там, где новым европейским королевствам приходилось проделывать путь от обычая к первым кодификациям в виде варварских правд, Церковь сращивала когда-то воспринятое римское право с религиозными догматами. Более того, на западе Церкви пришлось весьма активно браться за осуществление некоторых государственных функций ещё во времена Западной Римской империи. Соответственно, после её распада «старое» право и «старое» правоприменение сохранялось именно в деятельности церковных управленцев [5, с. 211].

В таком положении право неизбежно не только подкреплялось религиозным пафосом, но и начинало в значительном объёме

регулировать чисто религиозные вопросы, чему способствовало придание ранее императором Константином полной юридической силы церковным актам наравне с гражданскими законами [6]. Уже решения Никейского собора 325 г., регулируя преимущественно то, что можно назвать корпоративным устройством Церкви (процедуры назначения епископов,установление их иерархии, процедуры принятия в лоно Церкви и проч.), носили правовой характер, а принятый Символ веры имел структуру нормы с гипотезой, диспозицией и санкцией в виде анафемы отступникам от описанного в Символе учения1. По результатам Первого Константинопольского собора 381 г. были установлены нормы касательно церковного суда, включая детализированное регулирование подачи в такой суд жалобы на епископа — нормы уже сугубо правовые2. Однако, как указывалось выше, и чисто религиозные вопросы в данном контексте представляются предметом правового регулирования. Так осуждение монофелитства на Третьем Константинопольском соборе 680-681 гг. имело значение не только как достижение некоего теоретического консенсуса по поводу триединой сущности Христа3, но и как создание общеобязательной нормы, устанавливающей единое обязательное понимание одного из аспекта христианской веры, распространяющей своё действие на неограниченный круг верующих, то есть на всю Европу.

Что же касается регулирования иных аспектов жизни, к Х-ХМ в. в церковной юрисдикции находился обширный круг вопросов, включавший семейное право, наследственное, договорное, право собственности, уголовное и деликтное, а также

1 Mansi G. D. Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio. Tom II. Paris, 1901. 697 p.

2 Mansi G. D. Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio. Tom III. Paris, 1901. 635 p.

3 Mansi G. D. Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio. Tom XI. Paris, 1901. 557 p.

собственно дела Церкви и клира [4, с. 215— 217]. Основанием для отнесения к церковной юрисдикции служило подпадание под духовную сферу: так уголовные дела были связаны с грехами, а частью договоров являлись клятвы, делавшиеся с привлечением Божьего имени, что позволяло относить такие дела к духовным даже в случаях, когда в такая духовность проявлялась только в процедурном элементе. Фактически, мы можем наблюдать подчинение одной регулятивной системы другой: и право и религия регулируют общественные отношения, причём и право и религия делают это во всей полноте, а соответственно фактически всё, что может быть урегулировано правом в то же время является и предметом регулирования религии. В этом контексте необходимо упомянуть работу «Религиозные каноны и уголовный закон» А.Ю. Зюбанова, где автор с различной степенью допущения сопоставил нормы писаний трёх авраами-ческих религий с нормами современного российского Уголовного кодекса [7], тем самым наглядно проиллюстрировав родственность и определённую взаимозаменяемость права и религии как регулятивных систем. Собственно такая взаимозаменяемость имела широкое распространение в Средневековой Европе, где примерно до XI в. юрисдикции светских и церковных властей не только пересекались, но и не были как бы то ни было разграничены: стороны договора даже могли предусмотреть отказ от светской юрисдикции, полагаясь на более совершенную систему канонического права, обогатившуюся в XI —X11 вв. деятельностью глоссаторов. Надо сказать, что и после реформ Григория VII и появления более чёткого разграничения церковной и светской юрисдикций вопрос этот решился скорее в политическом ключе борьбы за влияние, нежели из соображений наибольшей целесообразности.

Необходимо отметить, что религиозная норма в этот период подчиняет правовую. Право становится более морально окра-

шенным, оценка той или инои ситуации зачастую происходит исходя из отношения деяния к постулатам веры. Так формально правильно составленное завещание могло быть признано недействительным в случае, если завещательный отказ шёл на неблагое дело, а завещание на богоугодные дела наоборот признавалось действительным помимо любых формальностей. В сфере договорного права «излишнее» обогащение оценивалось не по материальным критериям (вроде реальной оценки степени завышения цены за товар или качества его улучшений по сравнению с его изначальной стоимостью), а по принципу «постыдности» («turpe lucrum»), то есть какова была цель такого обогащения, следовало ли оно из простой жадности или из насущной необходимости [4, с. 223-240].

Отдельного внимания синтез религии и права заслуживает в сфере уголовного канонического права, где уголовно-правовая норма, описывающая состав преступления, вступает в соотношение с религиозной нормой, описывающей грех. Воспользуемся периодизация, предложенной Г. Берма-ном, и разделим уголовное каноническое право на до и после XI-XII в., когда была произведена крупная церковная реформа [4, с. 183-194]. Говоря о синтезе религии и права в Европе до XI в. необходимо упомянуть, что до реформы папы Григория VII и знаменитой Борьбы за инвеституру титул наместника (викария) Христа принадлежал светскому правителю. Германский император мыслился не только как помазанник божий, но и как духовный глава, в силу чего сливались не только правовые и религиозные нормы, но и собственно церковь и государство как субъекты эти нормы применяющие. Поэтому в части уголовного права проблема разделения греха и преступления, до XI в. являвшихся синонимами, серьёзно встала только при образовании сильного и автономного церковного государства и разделения в связи с этим светской и церковной юрисдикций.

Такие преступления как убийства, кражи и иные деяния, прямым образом отражённые в Библии достаточно детализировано (к примеру в Книге Чисел 35, 16—18, 20—21 детально расписаны квалифицированные виды убийства и наказания за них4), были в основной массе исключены из церковной юрисдикции. Церковь оставила за собой те преступления, которые были наиболее тесно связаны с духовным, моральным состоянием человека (ересь, богохульство, ростовщичество, половые преступления и проч.), так как именно в этой сфере грех как преступление против Бога превалировало над преступлением против общества. Причём если до XI в. европейское уголовное право подразумевало нераздельность нарушения прав и Бога (ранее — богов), и общины, требующего возмещения, то в более поздний период в уголовном праве закрепляется концепция «отмщения» за нарушение права как такового, за посягательство на сам правопорядок (или божественный порядок), а не на конкретное материальное или нематериальное благо. В данном случае можно говорить об обусловленности такого прогресса слиянием норм прав и религиозных догматов, так как и германское и римское уголовное право преимущественно шли по пути, аналогичному пути права гражданского — вред должен был быть возмещён, должна была быть закрыта образовавшаяся потребность, будь она материальная (надлежащее возмещение за причинённый вред) или же нематериальная, эмоциональная (кровная месть за нанесении «обиды»). Слияние же прикладных норм с концепцией высшего, божественного порядка, который в силу особенностей религиозного восприятия мира персонифицирован в божественной воле, привело к формированию из «обиды Богу»

4 Библия. Книги священного писания Ветхого и Нового Завета с параллельными местами и приложениями: в синодальном переводе. — Москва: Никея,

2016. — 1592 с.

особой достаточно абстрактной категории нарушения этого порядка как такового, которое должно не возмещаться, а наказываться.

Наконец, особое положение при обсуждении вопроса синтеза права и религии в деятельности Святого Престола занимает формирование международно-правовых норм и институтов. Церковь «унаследовала» от Римской империи претензию на всеобщность, которая подкрепилась христианизацией народов Европы. Даже при слабой централизации Церкви всё европейское общество так или иначе было объединено верой, обладало едиными идеологическими началами, хотя местные традиции были, конечно весьма сильны — достаточно обратиться к фундаментальной антропологической работе Дж. Дж. Фрэзера «Золотая ветвь», чтобы обнаружить, что языческие представления о мире окончательно не исчезали и после более тысячи лет существования народа в церковном лоне, вплетаясь в официальную религию и прикрываясь христианской формой [8]. То же справедливо и для правовой традиции: упоминавшееся ранее указание в Lex Ribuaria на следование Церкви римскому праву употреблялось для отграничения церковного правопорядка от правопорядка франков. На местах были сильны соответствующие обычаи, а концепции того же судопроизводства изменились лишь внешне, заменив «богов» на Бога, и переформулировав ордалии, не изменив их сути в обращении к высшим силам в рамках представлений о судьбе. Тем не менее к XI в. положение Папы Римского как главы христианской церкви укрепилось настолько, что папа Григорий VII фактически стал «викарием Христа» взамен германского императора, как это было ранее. Как ни странно, значительную роль в этом сыграл тот факт, что длительный период под христианской церковью понималась не столько церковная структура, сколько совокупность всех христиан, едина христианская

община. Собственно, на этом основании до XI в. «наместником Христа» именовался германский император и по той же причине при окончательном выделении церкви в самостоятельную структуру в результате Борьбы за инвеституру этот титул вместе с претензией на верховенство перешёл к Папе. Диктат папы 1075 г. на религиозной основе утверждает полное превосходство римского епископа не только в духовной, но в политической и правовой сферах, что наиболее характерно выразилось в указании на право низложения монархов и закрепления статуса Папы как высшей судебной инстанции, которая сама по себе неподсудна уже никому5. Выводилось это из начального постулата, что церковь основана самим Господом, соответственно, если связать этот тезис с концепциями викария Христа и викария Петра (как называли до XI в. римского понтифика), именно Папа теперь становился носителем первого из указанных титулов. Совершилась переоценка: викарий Петра мог управлять лишь церковью как преемник первого понтифика, а вот наместник Христа уже претендовал на полноценную власть над всеми христианами.

Далее последовала попытка создания единого общеевропейского церковного государства под властью Папы [9, с. 98], которая сама по себе успехом не увенчалась, однако создала структуру, которую можно назвать прототипом системы международных отношений и международного правопорядка. Папа выступал высшей судебной инстанцией, Папа короновал императоров, Папа издавал общие для всего христианского мира акты, Папа созывал вселенские соборы, которые М. А. Таубе называл «прототипами международных конгрессов» [с. 97]. Причём если раньше положение понтифика было близко к ситуация цезаре-папизма (к примеру, император Карл Ве-

ликий скорее использовал папу Льва III для упрочения своего положения при коронации, нежели реально был коронован собственным решением римского епископа [4, с 98-99]), то после реформ Григория VII Папа обладал гораздо большим влиянием. Так по инициативе папы Иннокентия II были установлены продолжительность и периоды божьего мира и осуждены особо опасные способы ведения войны6, на Констанцском соборе 1414-1418 гг. решались как в высшей инстанции вассальные споры и даже рассматривались дела об экстремизме, что наглядно демонстрирует положение Вселенских соборов и самого Папы как прототипов международного суда и для субъектов международного права, и для физических лиц, апеллировавших к Папе при невозможности защитить свои права иным способом. Наконец, и само существование такого института как Вселенские соборы и тот факт, что к XV в. именно в рамках соборов особо остро встал вопрос о национальном представительстве и собственно понятии нации [11, с. 86-98], что характерно не для духовного собрания, а для полноценного органа международного общения, говорит о значительном влиянии Святого Престола на формирование самых основ европейского международного правопорядка. Причём надо отметить, что всё вышеописанное так или иначе являлось продуктом соединения норм права и религии: ограничения на ведение войны рождались из духовных понятиях о грехе и милосердии, положение Папы как высшей инстанции происходило из его духовного статуса наместника Христа на Земле, и тем же обосновывалось его доминирующее положение над светскими правителями. Думается, что без достаточной религиозной опоры было бы принципиально невозможно возвышение одного правителя (каким папа неуклонно становился уже с VIII в.) над остальными, создание

5 Католицизм: Хрестоматия по предмету «Сравнительное богословие» / Сост. иерей Евгений Шилов. — Санкт-Петербург: Алетейя, 2020. — 747 с.

6 Mansi G. D. Sacrorum conciliorum nova et amplissima collectio. Tom XXI. Paris, 1901. 619 p.

такой системы, в которой остальные субъекты хоть и с оговорками, но признавали бы хотя бы авторитетность другого без физического подчинения ему, как это происходило, к примеру, в Римской империи.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Как видно из приведённых выше примеров, Церковь, получив в ^^ вв. основу в виде римского права, столкнулась с необходимостью сопоставления двух регулятивных систем. Там, где светские правители шли по пути записывания обычаев, некоторых заимствований римских правовых конструкций и религиозных текстов, Святой Престол уже имел на руках разветвлённую систему и религиозных норм, и правовых, унаследованных от римской традиции, описывающих зачастую одни и те же отношения. И если на начальном этапе происходило «обрамление» религиозных канонов в правовую форму (как можно увидеть на примере первых Вселенских соборов), то в дальнейшем по мере увеличения церковного влияния на «постимперском» пространстве, необходимости заниматься решением светских вопросов, религиозные нормы при пересечении в предмете регулирования с правовыми занимали положение фундаментального принципа и обоснования

церковной юрисдикции, тогда как само регулирование даже в рамках канонического права носило скорее светский характер. Тесное сосуществование религии и права в практике Святого Престола во многом обеспечило прогресс права, не только подкрепляя его авторитет религиозными догмами, но и внедряя в само право происходящие из религиозной практики категории (как то, концепция наказания за сам факт нарушения правового порядка в уголовном праве или новый подход к неосновательному обогащению в гражданском). Более того, имеет смысл утверждать, что развитие международно-правовых институтов, на которых впоследствии будут строиться европейские международные правопорядки и системы международных отношений было бы невозможно в существующем виде, если бы в деятельности Святого Престола правовой аспект не подкреплялся бы религиозным — римский понтифик просто бы не смог занять на светских основания то положение, в котором он находился начиная с XII в. Таким образом синтез права и религии в средневековой Европе породил качественный скачок правовой мысли, где Святой Престол выступал аккумулирующим и направляющим субъектом, высшей точкой соединения права и религии.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК

1. Берман Г. Дж. Вера и закон: примирение права и религии. Пер. с англ.яз (Harold J. Berman. Faith and Order. The Reconciliation of Law and Religion. Scholars Press, Atlanta, 1993) — М.: Москвоская школа политических исследований, 2008. — 464 с.

2. Право и религия в междисциплинарной интерпретации / А. Б. Дидикин, К. В. Агамиров, М. А. Беляев [и др.]. — Москва: Издательство Проспект, 2019. — 408 с. — ISBN 978-5-7986-0110-3. — EDN ZJWPST.

3. Митрофанов А. Ю. Церковное право и его кодификация в период раннего средневековья (IV-XI в.): Материалы по истории церкви / А. Ю. Митрофанов; А. Ю. Митрофанов. — Москва: Крутицкое подворье, 2010. — 426 с. — (Материалы по истории церкви ; 45 ; Церковное право и его кодификация в период раннего средневековья (IV-XI в.)). — EDN QTBGKR.

4. Берман Г. Дж. Западная традиция права: эпоха формирования = Law and revolution. — 2-е изд. — Москва: Изд-во Моск. ун-та: ИНФРА-М-НОРМА, 1998. — 622 с.

6.

8.

9.

10.

11.

Lizzi R. Vescovi e strutture ecclesiastiche nella citta tardoantica (l'Italia Annonaria Nel IV-V Secolo d.C.) (Biblioteca di Athenaeum ix). Como: New Press, - 1989. - 255 p. - DOI 10.2307/300343. Бондаренко, Ю. В. История становления и развития канонического права в период раннего христианства и эпохи Вселенских Соборов / Ю. В. Бондаренко // Пробелы в российском законодательстве. - 2011. - № 6. - С. 291-294. - EDN ONNEAZ.

Религиозные каноны и уголовный закон (материалы к сравнительному анализу уголовных запретов России и Священных Писаний). К 1000-летию Правды Русской / Сост. Ю. А. Зюбанов. - М.: Статут, 2017. - 672 с.

Фрэзер Дж.Дж. Золотая ветвь: исследование магии и религии; [пер. с англ. М. К. Рыкли-на]. - Москва: Эксмо, 2006 (Тверь: Тверской полиграфкомбинат). - 958 с. - DOI 10.1093/ owc/9780199538829.001.0001.

Гергей Е. История папства: Пер. с венг. - Москва: Республика, 1996. - 462 с.

Таубе М. А. История зарождения современного международного права (средние века). Том I:

Введение и часть общая - СПб. 1894. - 370 с.

Грабарь В. Э. Вселенские Соборы XII-XV вв. как органы международного общения // Вопросы истории, № 3-4, - Ноябрь 1945. - C. 86-98.

REFERENCES

1. Berman H. J. Vera i zakon: primirenie prava i religii [Faith and Order. The Reconciliation of Law and Religion] (Harold J. Berman. Faith and Order. The Reconciliation of Law and Religion. Scholars Press, Atlanta, 1993) - M.: Moskovskaya shkola politichestikh issledovaniy, 2008. - 464 c.

2. Pravo i religia v mejdisciplinarnoi inetrpretacii [Law and religion in interdisciplinary interpretation: monograph] / A. B. Didikin, K. V. Agamirov, M. A. Beliaev [i dr.]. — Moscow: Izdatel'stvo Prospekt, 2019, 408 p. — ISBN 978-5-7986-0110-3. — EDN ZJWPST.

3. Mitrophanov A. J. Tserkovnoie pravo i ego kodifikatia v period rannego Srednevekovia (IV-XI vv.) [Church law and its codification during the early Middle Ages (IV-XI centuries)]: Materialy po istorii tserkvi / A. J. Mitrophanov. — Moscow: Krutitsko'e podvor'e, 2010. — 426 p. (Materialy po istorii tserkvi Tserkovnoie pravo i ego kodifikatia v period rannego Srednevekovia (IV-XI vv.)). — EDN QTBGKR.

4. Berman H. J. Zapadnaia traditsia prava: epokha formirovania = Law and revolution [Law and revolution: the formation of the Western legal tradition], 2ed ed. — Moscow, Mosc. un-ta: INFRA-M-NORMA, 1998. — 622 p.

5. LizziR. Vescovi e strutture ecclesiastiche nella citta tardoantica [Bishops and ecclesiastical structures in the late ancient city] (l'Italia Annonaria Nel IV-V Secolo d.C.) (Biblioteca di Athenaeum ix). Como: New Press, 1989, 255 p. — DOI 10.2307/300343.

6. Bondarenko, J.V. Istoria stanovlenia i rasvitia kanonicheskogo prava v period rannego khristianstva i epokhi Vselenskikh soborov [History of the formation and development of canon law during the period of early Christianity and the era of the Ecumenical Councils] / J.V. Bondaremnko // Probely v rossiyskom zakonodatelstve. — 2011, No. 6, P. 291-294. — EDN ONNEAZ.

7. Religiosnaie kanony i ugolovni zakon (materialy k sravnitelnomu analizu ugolovnikh zapretov Rossii i Sviaschennykh Pisaniy) K 1000-letiiu Pravdy Russkoy [Religious canons and criminal law (materials for a comparative analysis of criminal prohibitions in Russia and the Holy Scriptures). To the 1000th anniversary of Russian Truth], Ed. Ziubanov J. A. — Moscow, Statut — 2017. — 627 p.

8. Frazer J.G. Zolotaia vetv': issledovanie magii i religii [The Golden Bough: A Study in Magic and Religion]. — Moscow, Eksmo. — 2006, 958 p. — DOI 10.1093/owc/9780199538829.001.0001.

9. GergelyJ. Istoria papstva [History of the papasy]. — Moscow, Respublika. — 1996. — 462 p.

10. Taube M. A. Istoria zarojdenia sovremennogo mejdunarodnogo prava (srednie veka). Tom I: Vvedenie i chat' obschaia [History of the emergence of modern international law (Middle Ages). Volume I: Introduction and general part]. — Saint Petersburg, 1894. — 370 p.

11. Vselenskiie Sobory XII-XV vv. kak organy mejdunarodnogo obschenia [Ecumenical Councils of the XII-XV centuries as international communication institutes], Voprosy istorii, — No. 3-4, November 1945, Pp. 86-98.

Статья поступила в редакцию 02.09.2024; одобрена после рецензирования 23.09.2024; принята к публикации 25.09.2024.

Автор прочитал и одобрил окончательный вариант рукописи.

The article was submitted 02.09.2024; approved after reviewing 23.09.2024; accepted for publication 25.09.2024.

The author read and approved the final version of the manuscript.