CC BY
171
вторному разрешению на справедливой основе [6, с. 114 ]. Таким образом, герои романа не прекращают борьбу за свободу своего мира, за право на сохранение в нем больших и малых «обыкновенных чудес», но они осознают, что эта борьба представляет собой бесконечное противодействие: На самом деле пришельцы не могут освободить планету. Она, если хочет, должна освободиться сама. Планета огромна, пришелец мал, затерян, беспомощен. Он не знает ее законов... [4, с. 512]. Подобный «исход» конфликта уходит своими корнями в философию эпохи романтизма, декларирующую восприятие жизни как процесс бесконечного стремления к идеалу и одновременное осознание несбыточности этих порывов. Однако оптимистическую окраску этому процессу придает образ Игнатика, способного в поисках родственной души проникнуть на космический корабль, находящийся в субпространстве. Весь роман полон веры в то, что почти любой ребенок способен творить чудеса и играючи разрешать любые конфликты. Кризис вторжения, который переживает «мир детей» в романе крапивина, возможно сравнить с возрастными кризисами у Эриксона, содержащими не только негативный, но и позитивный компонент, связанный с важнейшими моментами развития личности. таким образом, противостояние приобретает иное, позитивное звучание. Как отмечал B.C. Мерлин, «в психологическом конфликте изменяются прежние и формируются новые отношения личности; изменяется сама структура личности. Более того, психологический конфликт - это необходимое условие развития личности» (цит. по: [5, с. 108]).
В.П. Крапивин не скрывает остроты противостояния мира маленьких героев и мира взрослых. При этом позиция писателя однозначна: он всегда был и остается на стороне младших. Вся экспрессивная атмосфера его творчества, поэтизирующая мир детства, взывает к бережному, трепетному отношению к незыблемым нравственно-духовным ценностям, заложенным в данном периоде развития человека.
Литература
1. Великанова Е. А. «Свои» и «чужие» в произведениях В.П. Крапивина // «Свое» и «чужое» в культуре народов Европейского Севера : материалы науч. конф. Петрозаводск : ПетрГУ, 2007. С. 89 - 92.
2. Великанова Е.А. Цикл «В глубине великого кристалла» В.П. Крапивина: проблематика и поэтика : автореф. дис. ... канд. филол. наук. Петрозаводск, 2010.
3. Виноградова О.В. Авторская модель мира и человека в нем в философско-аллегорической прозе Владислава Крапивина, 1997. URL : http://www. rusf.ru/vk/recen/1997/vinogr03.htm. (дата обращения: 12.02.2012).
4. Крапивин В.П. Голубятня на желтой поляне. М.: Эксмо, 2005.
5. Мельникова Н.В., Семеновских Т.В. Мотивация детского поведения. Способы разрешения конфликтных ситуаций. Шадринск. Исеть, 2003.
6. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб. : Питер, 2011.
Peculiarities'hf'“adutts”'and'^‘children” worlds conflicts in the trilogy novel by V.P. Krapivin “Dovecote at the Yellow Glade”
There are considered the rational and emotional aspects of the interpersonal conflict between a teenager and adult world in the works by V.P. Krapivin. The analysis of the conflict helps not only to understand the motives of this confrontation, but also to find out the aspects of the initiation, finding moral guidelines by the main characters.
Key words: fiction world by V.P. Krapivin, teenager character, psychology of the conflict, subjectivity, personal approach.
А.Н. ГУБАЙДУЛЛИНА (Томск)
СИМВОЛИКА ТРАМВАЯ В ПОЭЗИИ XX в. ДЛЯ ДЕТЕЙ
Противоречивость образа трамвая, олицетворяющего веру в прогресс, но порождающего у человека страх быть побежденным бездушной машиной, рассматривается в стихотворениях для детей таких поэтов, как О. Мандельштам, С. Маршак, И. Иртеньев, М. Яснов, М. Бородицкая.
Ключевые слова: детская поэзия, трамвай, образ, Серебряный век, Мандельштам.
Загадочная популярность образа трамвая в поэзии и прозе первой половины ХХ в. замечена литературоведами. Отдана дань «Заблудившемуся трамваю» Н. Гумилева [1, с. 7]. Особого внимания заслуживает статья Р. Тимен-
© Губайдуллина А.Н., 2012
чика «К символике трамвая в русской поэзии» [19, с. 135], где автор фиксирует зооморфный мифологизм образа, диалектику свободы и за-данности движения, астральные ассоциации, канон трамвайной эротики и др.
трамвай проследовал сквозь всю поэзию ХХ в. В первой половине века он встречается у многих акмеистов (Н. Гумилев, О. Мандельштам, В. Аренс, С. Городецкий) и авангардистов (В. Маяковкий, Г. Апрельский,
B. Шершеневич, Б. Пастернак, Д. Хармс). Во второй половине ХХ в. этот символ вызывал интерес у неофициальной литературы. Например, в авторской поэзии (Ю. Визбор, Б. Окуджава, В. Высоцкий, А. Городницкий, М. Щербаков).
Параллельно со «взрослой» литературой трамвайную тему развивает поэзия для детей - как первой половины (в стихотворениях С. Маршака, О. Мандельштама, К Льдова,
C. Михалкова), так и конца ХХ в. Целью данной статьи является сравнение семантики образа трамвая в поэзии для взрослых и детей, а также исследование изменений, которые претерпела символика трамвая в детской поэзии от начала к концу века.
Е.В. Захаров пишет, что в творчестве Д. Хармса образ трамвая становится «символом существования человека в мире» [4, с. 108]. В детской поэзии символика трамвая проявляет два альтернативных способа существования. Впервые эти способы очерчены в стихотворении О. Мандельштама «Два трамвая Клик и Трам» [10, с. 280]. Стихотворение, составившее отдельную детскую книгу, написано в 1924 г. Образы трамваев в нем антропоморфны. Это два брата, один из которых социально и профессионально успешен (Трам; огласовка названия ассоциируется с громкостью, механистичностью), а другой несостоятелен и жалок (Клик; семантика названия от кликать, звать). Трамваи принадлежат новому времени, жизни, вынесенной на улицу. Городская жизнь характеризуется стремлением к прогрессу (Рельсы серебристые выслала вперед); урбанистическими новшествами, оживленностью, футуристическим шумом и грохотом. Жизнь каждого ее члена выставлена на всеобщее обозрение, проходит под приглядом тех, кто «выше». Центром улицы, ее распорядителем является очеловеченный часовой циферблат (лицо с усами) на вокзальной башне, который отмеряет (отъедает) общее время. Трамваи стремятся расположиться рядом с башней: Здесь трамваи словно гуси /Повора-
чиваются. /Трам с товарищами вместе / Околачивается.
Старший из братьев, Трам, адаптировался к жизни в новом мире. У него яркие краски, электрические огни. Он не боится общения: Мне не страшно. Я трамвай. Я привык. Он умеет выделяться: А Трам швырк-шварк -/Рассыпает фейерверк;/А Трам не хочет в парк /Громыхает громче всех. Сознание младшего брата характеризуется не молодостью и бодростью, а усталостью и отрешенностью. Клик сонный; испытывает боль (болела площадка, слипались фонари), к концу стихотворения утрачивает свои жизненные функции: внутренний огонь становится не красным, а «бледно-розовым», глаза слезятся, в последних строках трамвай слепнет. Он социально беспомощен, вызывает у окружающих злость, презрение, насмешку (Смеются над Кликом извозчик и дети, стоит на площади - и всех глупей). Клик описывается как отживший свое: Дом ответил очень зло:/- Много здесь таких прошло. Он останавливается между жизнью и смертью, перед пустотой небытия: Кто там смотрит фонарями в темноту? / Это Клик остановился на мосту.
Мандельштам в детском стихотворении использует те же элементы трамвайной образности, которые Р. Тименчик находит в поэзии Серебряного века в целом: обращает внимание на глаза трамвая; подчеркивает огненные признаки (огни города, моргающее электричество, фейерверк), которые вызывают у поэтов начала ХХ в. астральные ассоциации; вводит тему усталости, которая сопровождает трамваи у К. Большакова, В. Маяковского, И. Эренбурга. В центре стихотворения «Клик и Трам» оказывается тема пугающего нового времени, разных стратегий выживания и взаимопомощи.В следующих детских книгах
О. Мандельштам также обращается к символу трамвая, сохраняя и развивая его экзистенциальную амбивалентность. Неизданный сборник «Трамваи» [14, с. 590], по замыслу состоящий из одиннадцати стихотворений, начинается сюжетной зарисовкой «Мальчик в трамвае», а заканчивается стихотворениями «Все в трамвае» и «Сонный трамвай» [9, с. 335-337]. Действие первого стихотворения происходит утром, последних двух - вечером, что очерчивает полный день жизни трамвая.
Стихотворение «Мальчик в трамвае» во многом перекликается с рассказом Д. Хармса «Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров» (1930). И в том и в другом случае чело-
век «проживает жизнь как поездку в трамвае. Он пассажир в чужом, созданном кем-то вагоне, который идет по проложенным кем-то рельсам» [4, с. 111]. За бортом «трамвайной» жизни оказываются люди искусства (опоздавший настройщик), не вписавшиеся в динамичное время.
Чувство ненужности усиливается к 1930-м гг., и трамвайная тема передает это уже во «взрослой» лирике поэта: Нет, не спрятаться мне от великой муры / За извозчичью спину - Москву, / Я трамвайная вишенка страшной поры /И не знаю, зачем я живу [9, с. 173]. лишним человеком становится и рассеянный
С.Я. Маршака - герой, инварианты которого существуют, как минимум, в трех детских стихотворениях, связанных с трамваем: в книге «Дураки» (1924) - неграмотный Егорка [21, с. 3], в книге «Лев Петрович» (1926) - нелепый профессор, который не может дождаться трамвая [16, с. 3]; кроме того, первый эпизод из стихотворения «Вот какой рассеянный», опубликованный в журнале «Пионер» (1928), представлял собой именно «Случай в трамвае». Интеллигентные герои С.Я. Маршака, как и детские персонажи О. Мандельштама, в 1920-е гг. предстают беспомощными перед диктатом прагматики, и образ трамвая помогает это заметить.
Трамвай остается моделью многонаселенной страны в детской поэзии на протяжении всего ХХ в. Однако меняются исторические декорации и авторская цель. Стихотворение В. Инбер «Трамвай идет на фронт» (1941) [5, с. 186] композиционно близко мандельшта-мовскому «Все в трамвае». Центральной фигурой становится грудной ребенок, получающий «боевое крещенье». В первой половине века трамвай рассматривается как школа общественной жизни. Ребенок здесь - объект воспитания и стартовое звено прогресса. Позже дидактическая позиция уступает место интонации сомневающейся, затем - игровой или медитативной.
Отказ от дидактики более всего заметен при наличии прямого диалога произведений, как в случае со стихотворениями «Одна рифма» С. Михалкова (конец 1930-х - начало 1940-х гг.) [12, с. 212] и «В переполненном трамвае» С. Махотина (начало XXI в.) [11, с. 59]. Лирическая ситуация двух стихотворений сходна: маленький мальчик сидит в центре переполненного трамвая, рядом стоит женщина, которой нужно уступить место. У Михалкова поведение душевно черствого героя в конечной строфе определяет главную идею стихотворения: Этот случай про ста-
рушку / Можно дальше продолжать, / Но давайте скажем в рифму: /— Старость нужно уважать!. Первые две строфы стихотворения Махотина наводят на мысль, что речь также идет о воспитании: В переполненном трамвае / Мальчик маленький сидит / И на тетеньку с арбузом / С сожалением глядит. Но в последней строфе читательские ожидания обманываются: сын сидит не в кресле, а на плечах у отца. Акцент смещается с этики ситуации на комедию положений: Потому что даже папе / Не под силу этот груз - /Вместо сына / Взять на плечи / Эту тетю /И арбуз. Все персонажи остаются положительными. Воспитание происходит опосредованно.
Во второй половине ХХ в. усиливается ностальгия по детству эпохи. Трамвай перевоплощается из провозвестника будущего в раритет прошлого. В стихотворении А. Гивар-гизова для детей «О письменном столе и Тимофеевой Ире» [3, с. 46] в «пещерах» стола школьника среди прочих «полезных ископаемых» находится «от компостера деталь». «Ископаемые» со свалки указывают на невостре-бованность прошлого в современности. В детскую поэзию проникает чувство утраты прошлого, ей органически не присущее.
Лирические герои поэзии для детей начала XXI в. обладают повзрослевшим сознанием. Образ трамвая в новых стихотворениях словно возвращает читателей к символике поэзии Серебряного века, но не детской, а взрослой. В произведении М. Бородицкой «Тетушка Луна» [2, с.18] действие происходит ночью. Трамвай «вдвигается в натурфилософский ряд» (Р. Тименчик о Серебряном веке). Герой пытается убежать на трамвае домой от полной луны. Проверяется значимый для начала прошлого века оксюморон свободы трамвая (и героя в нем) при заданной траектории его движения. Вновь проявлен мотив усталости - один из основных мотивов трамвайной символики.
М. Яснов в произведении «Трамвайный парк» [22, с. 57] вступает в поэтическую перекличку с О. Мандельштамом, рисуя образ усталого, спящего трамвая. Пространство трамвайного парка у Яснова - ночное пространство безмолвия, противопоставленное оживленности дневной людской жизни. Строки, подчеркивающие обездвиженность трамваев, рождают ассоциацию с кладбищем: Не слышен здесь / Вороний карк»; «Все спят / Во всей округе, / Сложив на спинах/Дуги. Уставший, шаркающий сторож является двойником уставшего трамвая, у одного гудят ноги, у другого - колеса. Старик живет ночной жизнью и противопоставлен остальному человечеству.
У М. Яснова трамвайная символика помогает увидеть обособление старости - параллельного другим людям существования в безмолвии и одиночестве.
ХХ век предлагает трамваю условный маршрут, конечная цель которого все более отдалена от героя и слабо достижима. Например, в романтической песенке Ю. Мориц «Дождь на улице стоит» герои мечтают добраться на трамвае до дома, но понимают: Нас, людей, убьет война - / Йо-хо-хо и бочка смерти - / Нынче злые времена. Песня стилизована под пиратскую, с атрибутами морской романтики (клич йо-хо-хо, склянки, набитый трюм, бочка рома). Символика трамвая как корабля-призрака использовалась и ранее (Н. Гумилев, В. Ходасевич). Сравним: А там, за толстым и огромным / Отполированным стеклом, / Как бы в аквариуме темном, / В аквариуме голубом - //Многоочитые трамваи /Плывут между подводных лип, / Как электрические стаи / Светящихся ленивых рыб (В. Ходасевич «Берлинское») [20, с. 258]; За стеклом душа трамвая / Сквозь туман глядит на мир, / Двери в море открывая, / Где толчется пассажир. / По зеленым по волнам / Мы в трамвай течем толпой, / Человеческой волною, / Человеческой крупой (Ю. Мориц). Утверждается идея погружения, падения в глубину. Исследователи рассматривают траекторию «Заблудившегося трамвая» Н. Гумилева как «вертикальное падение» и последовательный спиральный «спуск в бездну» [8, с. 53]. В романтической песенке Ю. Мориц присутствует ощущение катастрофы происходящего.
Рефрен Склянки бьют на повороте, / Чтоб никто не стал хромой имеет двойную семантику. В бытовом понимании речь идет о трамвайных звонках на поворотах, предостерегающих пассажиров и пешеходов от того, что их зацепит вагоном. В мифологическом представлении, по одной из версий [17, с. 602], хромота, одна нога связывается с семантикой искры, быстрого огня. Таким образом, трамвай, причастный воде, огню и земле, становится универсальным транспортом, которому подчинены все стихии. Трамвай -медиатор между жизнью и смертью. Отрезанная часть тела является устойчивым мотивом трамвайной символики. В стихотворении Ю. Мориц герой может потерять ногу. Р. Тименчик в связи с «навязчивой темой обезглавливания», связанной с трамваем [19, с. 139], приводит в пример трамваи у С. Городецкого, А. Ремизова, В. Шершеневича,
М. Булгакова. С.В. Полякова рассматривает гиньольный мотив (продажу отрезанных голов) в «Заблудившемся трамвае». Детская «трамвайная» поэзия ХХ в. усваивает мотив обезглавливания в опосредованном виде. Тема потери головы является центральной в стихотворении И. Иртеньева «Вожатый и трамвай» (1981). Его вагон, также как и у Ю. Мориц, падает под гору, унося персонажей в бездну нижнего мира: Что за ужас, ай-ай-ай! /Мчится под гору трамвай. /А за ним бежит вожатый / С головой, в дверях зажатой [6, с. 26]. В стихотворении Иртеньева вожатый пытается получить допуск у пассажиров на вход в свой же вагон, т.е. получить разрешение на право управления собственной и чужой жизнью. Произведение можно трактовать в социально-философском аспекте как стихотворение об инертности будничной жизни и о страхе человека утратить привычные координаты движения своего «вагона».
Символ трамвая не однозначен. В начале ХХ в. он помогает поэтам передать сумятицу изменяющегося времени, дает надежду на прогресс, но и рождает страх быть раздавленным или отброшенным в сторону бездушной высокоскоростной машиной. Новый транспорт требует воспитания нового успешного героя. Во второй половине века персонажи меньше пытаются соответствовать требованиям общества. Они способны увидеть его отстраненно, вглядываясь в прошлое и осознавая непричастность ушедшему времени. Вместе с идеей прямого воспитания уходит и жесткая иерархия. Но диалектика свободы / предопределенности движения, а также диалектика одушевленности / механистичности остается на протяжении всего «маршрута следования» трамвая по столетию.
литература
1. Аллен Л. «Заблудившийся трамвай» Н.С. Гумилёва: Комментарий к строфам // Этюды о русской литературе. Л., 1989. С. 113 - 143.
2. Бородицкая М. Прогульщик и прогульщица. М. : Самокат, 2010.
3. Гиваргизов А. Мы так похожи. М. : Самокат, 2008.
4. Захаров Е.В. Образ трамвая в малой прозе Д. Хармса // Русская литература ХХ века: проблемы изучения и обучения. Ч II. Секционные докл. XII Все-рос. науч.-практ. конф. Екатеринбург, 29 - 30 марта 2006 г. / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2006.
С. 107 - 111.
5. Инбер В. Стихи. Россия - Родина моя. М. : Ху-дож. лит., 1967.
6. Иртеньев И. Пират дядя Петя. М. : Белый город, 1998.
7. Кроль Ю. Л. Об одном необычном трамвайном маршруте («Заблудившийся трамвай» Н.С. Гумилёва) // Рус. лит. 1990. № 1. С. 208 - 218.
8. Куликова Е. «Заблудившийся трамвай» Н. Гумилева и корабли-призраки // Филологический класс. Региональный методический словарь учителей-словесников Урала. 2009. № 22. С. 51 - 57.
9. Мандельштам О. Сочинения в двух томах. М. : Худож. лит., 1990. Т. 1.
10. Мандельштам О. Стихотворения. Проза. М. : Слово, 2001.
11. Махотин С. В переполненном трамвае // Новые стихи. М. : Махаон, 2007.
12. Михалков С. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов н/Д. : Феникс, 1999.
13. Мориц Ю.П. Дождь на улице стоит. иКЬ : http://www.bard.ra/cgiЫn/Hstsxgi?name=% СС% ЕЕ0/<Е0%Е80/<^6_0/<СЕ.
14. Нерлер П. Комментарии // Сочинения в двух томах / О.Э. Мандельштам. М. : Худож. лит., 1990. Т.1. С. 590.
15. Полякова С.В. Источник одного образа из «Заблудившегося трамвая» Гумилева // Материалы научной конференции 17-19 сент. 1991 г. СПб., 1992.
: http://gumilev.ru/about/28.
16. Пяст В. Лев Петрович. Л., Радуга, 1926.
17. Реальный словарь классических древностей. Спб., 1885.
18. Сапгир Г. Стихи. М. : Дрофа-Плюс, 2008.
19. Тименчик Р.Д. К символике трамвая в русской поэзии // Учен. зап. Тарт. гос. ун-та. Тарту, 1987. Вып. 754. С. 135-143.
20. Ходасевич В. Собрание сочинений : в 4 т. М. : Согласие, 1996. Т 1.
21. Яковлев С. (Маршак С.Я). Дураки. Л. : Радуга, 1924.
22. Яснов М. Собиратель сосулек. М. : Самокат, 2009.
Symbols of a tram in the poetry of the XX century for children
The discrepancy of a tram image embodying the faith in progress but causing the fear to be defeated by a soulless machine is regarded in the children’s poems by such poets as O. Mandelshtam, S. Marshak, I. Irtenyev, M. Yasnov, M. Boroditskaya.
Key words: children’s poetry, tram, image, the Silver Age, Mandelshtam.
К.В. ВОРОНЦОВА (Волгоград)
пространство русской литературы в поэзии Елены швАРц
Предпринята попытка анализа пространственной модели русской литературы в аспекте традиций на примере стихотворений Елены Шварц. Наиболее подробно рассматриваются преломление петербургского мифа в современной постмодернистской поэзии и биографический миф Н.В. Гоголя.
Ключевые слова: поэзия, пространство, мифопоэ-тика, Елена Шварц, Гоголь, Петербург.
Елена Шварц была одной из ключевых фигур постмодернистской русской литературы конца XX - начала XXI в., поэтому внимание к творчеству поэтессы со стороны критиков и литературоведов в последние десятилетия постоянно растет. Особенно актуальным изучение различных аспектов поэзии Елены Шварц стало после смерти поэтессы в 2010 г.
Постмодернистская парадигма, к которой относится творчество Елены Шварц, подразумевает «интертекстуальность, опору на всю историю человеческой культуры и ее переосмысление <...> цитатно-пародийное дву- и многоязычие, пастишизацию <...> фрагментарность, коллаж, монтаж, использование готового или расчлененного литературного текста <...> травестийное снижение классических образцов, иронизирование и пародирование» [4, с. 34]. Поэтому не случайно в творчестве Елены Шварц можно выявить предшествующую литературную традицию. Как наследница одной из самых богатых литератур мира, она оригинально переосмысливает традиционные для русской литературы образы, мотивы и сюжеты.
Разнообразие культурных заимствований, цитатность и интертекстуальность позволяют говорить о своеобразном пространстве русской литературы в творчестве поэтессы. Данная пространственная модель в стихотворениях Елены Шварц сложна качественно и представляет собой иерархию заимствованных смыслов, мотивов и образов. С одной стороны, мы можем говорить о пространствах, традиционных для русской литературы в целом и заимствованных поэтессой из творчества определенных писателей, с другой - пространство
© Воронцова К.В., 2012
