CC BY
123
ИСТОРИЯ
УДК 94(4)"1914/19"
Э. Е. Абдрашитов, канд. ист. наук, доц., 8-905-039-69-00, b-el@rambler.ru (Россия, Казань, ФГКОУ ВПО КЮИ МВД России)
ШПИОНОМАНИЯ КАК ЭЛЕМЕНТ МЕХАНИЗМА ФОРМИРОВАНИЯ РУСОФОБИИ В ВОСПОМИНАНИЯХ ИНТЕРНИРОВАННЫХ РОССИЯН
Анализируются воспоминания, дневники и путевые заметки российских подданных, интернированных в Германии и Австро-Венгрии в начале Первой мировой войны. Публикации указанных источников личного происхождения в прессе позволяет отследить развитие общественно-политического дискурса Германии, Австро-Венгрии и России августа 1914 г. и выявить логику его развития.
Ключевые слова: Первая мировая война, интернированные, общественно-политический дискурс.
Первая мировая война была достаточно неожиданным событием для обывателей Германии и Австро-Венгрии. Россияне, находившиеся в Германии, отмечали, что еще за два дня до объявления Германией войны России в стране было абсолютно спокойно. Когда русские инженеры, командированные в Дортмунд, обратились в местное полицейское управление о целесообразности их дальнейшего пребывания на территории Германии, то это обстоятельство вызвало недоумение у полицейских и бургомистра Дортмунда [18].
К началу войны несколько тысяч российских подданных по тем или иным причинам находилось на территории Германии и Австро-Венгрии. Часть из них являлось курортниками и туристами. В России были очень популярны курорты Австрии и Германии, особенно Мариенбад, Карлсбад, Баден-Баден и другие [12]. Многие россияне учились в престижных учебных заведениях Австро-Венгрии и Германии, были те, кто оказался на территории противника по делам бизнеса, но самом обидным было попасть в руки врага, проезжая транзитом через территорию Германии и Австро-Венгрии. Особняком находились крестьяне-«отходники» и отхожие рабочие, которых по некоторым данным на момент объявления войны Герма-
нии находилось более 350 тысяч человек [5]. То есть между российскими подданными, с одной стороны, и германскими и австро-венгерскими подданными, с другой стороны, отношения были если не добрососедские, то явно коммерчески взаимовыгодными, в силу чего уважительными.
Поэтому особенно важным для эскалации конфликта было вызвать серьезное отторжение, если не сказать ненависть к своему противнику; этим в первые дни войны и занялась пресса стран как Тройственного союза, так и России. «Наилучший» эффект в этом плане давала эксплуатация устоявшихся в общественном сознании стереотипов. Вернувшиеся из Германии и Австро-Венгрии подданные России очень четко описывали механизм разжигания ненависти к русским.
Сразу после начала боевых действий в Россию проникает информация о тяжелом положении российских подданных, оказавшихся на территории противника, особенно Германии. Эти сведения формировали и одновременно дополняли образ жестокого и коварного германского врага. В данном плане империя Габсбургов, несмотря на всю волну описаний австро-венгерских жестокостей, воспринималась как меньшее зло. Это объясняется целым рядом моментов. Во-первых, большинство россиян смогло во время покинуть территорию Дунайской империи до войны и политика австрийских властей по отношению к интернированным не была столь жесткой [21]. Во-вторых, империя Габсбургов в России отчасти рассматривалась и как славянское государство, что смягчало его характеристики. В-третьих, Австро-Венгрия не рассматривалась в качестве основы пангер-манистского милитаризма, на нее в России больше смотрели как на вассала Германии.
Вернувшиеся на родину россияне попытались осмыслить трагичный опыт кратковременного нахождения в германском и австро-венгерском плену. Министерство иностранных дел и ряд других российских ведомств организовали сбор информации путем опроса россиян, оказавшихся на момент объявления войны на территории Германии и Австро-Венгрии и переживших ужас плена. Многие сами по собственной инициативе публиковали свои воспоминания на страницах ведущих газет и журналов страны, тем более, что периодические издания России довольно охотно публиковали данные очерки.
Воспоминания людей, оказавшихся на территории Германии и Австро-Венгрии, должны были российской общественности в 1914-1917 гг. продемонстрировать варварскую сущность тевтонских агрессоров и показать, что война является не «бесшабашным пикником», а войной с лютым врагом, который в случае победы уничтожит основы европейской цивилизации. Эти устремления российской пропаганды были неслучайны. После первоначального взрыва патриотических чувств в российском обществе начинает нарастать усталость от войны. Крестьяне интересовались войной только в том смысле, насколько она затрагивала интересы их хозяйства и
близких оказавшихся на фронте. Патриотизм отсутствовал и в письмах солдат с фронта, в них шли рекомендации своим родным и близким, оставшимся в тылу о способах ведения хозяйства, о супружеской верности, о трудностях жизни в тылу и на фронте[17].
Следует подчеркнуть, что данные пропагандистские установки имели определенный эффект. Барон Н.Н. Врангель по этому поводу писал: «Негодуя на немецкие зверства, все с пеной у рта повторяют преувеличенные слухи о жестокостях немцев по отношению к русским, попавшим к ним в руки» [6]. Публикации о бесчинствах германских властей по отношению к русским подданным, оказавшимся на территории Германии, в том числе к представителям императорской фамилии, способствовали разжиганию ненависти к немцам в России. Они послужили одним из факторов, способствовавших немецким погромам, прокатившимся по российским городам в 1914-1915 гг. [13]. Немецкие погромы вызвали отвращение у части представителей российской политической и интеллектуальной элиты. Генерал Ю.А. Данилов был уверен в том, что погромы организовали «уличные горлопаны, которых всегда и везде много» и которым было без разницы, что крушить [10]. Часть вины за разжигание страстей генерал возлагал и на российскую прессу.
Повествования интернированных, военнопленных и других очевидцев заставляли читателей избавиться от довоенных иллюзий и пересмотреть свое отношение к Германии и Австро-Венгрии, сформированное еще до войны. В России, начиная с петровских времен, быстрыми темпами развиваются взаимоотношения с германскими государствами, а позже с Германской империей. Германия становится в России эталоном развития экономики, образования, культуры, «германский» является синонимом высокого качества, технического совершенства. Неслучайно, что российские производители сельскохозяйственной техники стремились надписи на своей продукции делать на латинском алфавите, ибо крестьяне во многих губерниях с подозрением относились к отечественной продукции, требуя немецкого качества [11]. Такой маркетинговый ход отвечал ожиданиям потребителей. Мода на все немецкое раздражала представителей националистических и патриотических организаций России.
Поэтому воспоминаниям очевидцев отводилась роль «сеанса разоблачения» и показа всей фальши и цинизма германской цивилизации. Первым шок выражался примерно в таких или почти в таких высказываниях: «Мы, русские, привыкли немцев считать культурными европейцами, а потому трудно было поверить, чтобы этот народ дошел до такой степени нравственного падения, чтобы вся страна вдруг превратилась в гнусных насильников, убийц и подлых грабителей» [18]. В то же время некоторые российские авторы стремились оправдать немецкий народ: «Население не причастно было к формированию событий, приведших к катастрофе. Мирно настроенное, занятое своими повседневными делами, оно явно не жела-
ло войны. Война мыслилась как несчастье, разорение и казалось кошмарной далекой возможностью» [4].
Очевидцами событий отмечался присущий немцам фатализм, когда они без веры в происходящее с полным пессимизмом шли по призыву правящей элиты исполнять свой долг. Многие россияне выделяли странную для них особенность национального характера немцев, заключавшуюся в слепом повиновении властям. Немцы без возражений готовы были выполнить любой приказ кайзера. Они полностью растворялись в государстве, нации, что мешало их критическому восприятию действительности и неправомерности действий правящих кругов Германии. Это же привело к проявлениям жестокости немцев по отношению к противнику. С. Цвейг, наблюдая взрыв патриотизма в Германии и в Австро-Венгрии, отмечал всплеск в толпе интереса к грубой силе, к насилию. В этой связи он вспоминал З. Фрейда: «Фрейд, глядя в суть вещей, называл (стремление к насилию - прим. Э.А.) «отвращением к культуре», стремлением вырваться однажды из буржуазного мира законов и параграфов дать выход древним инстинктам крови» [22].
Возникал вопрос, как это могло произойти? Первым объяснением стала политика правящих кругов Германии, направленная на разжигание низменных страстей толпы и создание для нее образа врага германского мира, которого следует уничтожить во имя Великой Германии: «События были продиктованы сверху, прусской военной кликой. Там наверху было все готово, и должно быть, одним из первых шагов в стратегическом плане, намечена была обработка общественного мнения» [4]. С. Цвейг отмечал: «...в самой человеческой природе заложено, что сильные чувства не могут поддерживать до бесконечности - ни в отдельном индивиду, ни в народе, - и это известно военной машине. Ей требуется, поэтому искусственное разжигание страстей, постоянный «допинг» [22]. И эту функцию выполняла пропаганда. По свидетельству С. Цвейга, европейцы в 1914 г. отличались наивностью, с детской искренностью воспринимая пропагандистскую ложь. Это было присуще не только Германии и Австро-Венгрии, такая же ситуация была во Франции, в России и в Великобритании [22].
В России даже в мирное время кайзера пресса и общественность мягко сказать недолюбливали. В восприятии россиян постепенно формировался образ сумасбродного и неуравновешенного человека, обросшего комплексами. Одним из первых сюжетов этого образа стало коварное и двуличное отношение Вильгельма II к верному слуге престола и герою объединения Германии канцлеру О. Бисмарску. Поэтому зло в условиях военного времени непременно должно было исходить от кайзера.
Чтобы полностью убедить читателя в этом, приводились конкретные биографии российских подданных. Ярким примером стали истории семей князей Юсуповых и графов Сумароковых-Эльстонов в день объявления войны, оказавшихся в Берлине. Все мужчины призывного возврата данных
аристократических семей были арестованы. Княгиня Ирина Александровна, хорошо знавшая кронпринцессу Цецилию, попросила ее о помощи, которая кронпринцессой была обещана, но через некоторое время Цецилия признала свою беспомощность, так как приказ об аресте российских аристократов, как и всех наиболее значимых российских подданных, исходил лично от кайзера [15]. Правда позже эта история имела счастливый конец, князья Юсуповы попали в уходящий из Берлина поезд вдовствующей императрицы Марии Федоровны [18].
Другие представители светской знати также пытались взывать к совести кайзера. Графиня Канакрина даже написала письмо генерал-адъютанту германского кайзера графу Дона фон Шлобитену [16]. Однако такого рода обращения оставались без внимания и никак не влияли на положение российских подданных, по крайней мере, они так считали.
Такая персонификация зла должна была в какой-то мере оправдать наивное отношение россиян к Германии. Картина получалась примерно следующая. Немцы до войны были очень образованными и развитыми во всех отношениях, но как вскрылось во время войны с низким уровнем гуманизма, и кайзер смог этим воспользоваться. Дополнительным доводом, подтверждающим эти рассуждения, стали публичные выступления Вильгельма II в первые дни войны, где он заявлял о необходимости расправиться с врагом самым жестоким способом [19]. Граф Сиверс, прекрасно владевший берлинским диалектом, посетил одно из таких выступлений германского императора и впоследствии делился своими впечатлениями от увиденного и услышанного [2]. Он был в ужасе от манеры поведения Вильгельма II и психологического типажа толпы, слушавшей императора и впитавшей энергию ненависти по отношению к русским.
Такие мрачные тона расходились со свидетельствами других российских поданных. По мнению Я. Букшпана, во время объявления войны берлинцы выглядели вполне буднично, за внешним спокойствием на их лицах читались только озабоченность и тревога. Они не разделяли воинственной истерии части молодежи и националистических политиков [4]. В последующем не раз россияне отмечали легковерность германской молодежи, наиболее активно реагировавшей на милитаристские призывы правящих кругов Германии.
Отмеченное Сиверсом выступление кайзера, на взгляд Я. Букшпана, не произвела особого эффекта на толпу, она с вялостью реагировала на пламенную речь Вильгельма II. Одновременно обыватель проигнорировал и антивоенные демонстрации, организованные СДПГ [4]. Б. Гуревича удивляло отсутствие у немцев персонификации начавшейся войны с кайзером: «Его поза - смиренного исполнителя долга - была принята за истину» [8]. Немцы в очередной раз готовы были без лишнего оптимизма или пессимизма исполнить свой долг. В России за пределами столиц наблюдалась примерно такая же картина. По свидетельству генерала
Ю.А. Данилова, отвечавшего в Генеральном штабе за проведение мобилизации, крестьянская масса при чтении манифеста об объявлении войны смиренно молчала и выражала свое недоумение [10].
Россиян удивляла тональность публикаций австро-венгерских и германских газет, они так комментировали начало войны, что у читателя складывалось искаженное мнение о том, что во всем виноваты Сербия, Россия и Франция [8]. Это еще больше подогревало ненависть обывателей к противникам Германии и Австро-Венгрии. Во всех бедах Европы пресса Германии и Австро-Венгрии обвиняла сербских террористов, финансируемых и поддерживаемых официальным Белградом. Но на такие наглые действия Сербия никогда не решилась бы без поддержки России, стремившейся укрепить свою гегемонию на Балканах. По мнению германской и австро-венгерской печати, вина за срыв мирных переговоров полностью лежала на Белграде и Санкт-Петербурге. В данной связи действия Германии и Австро-Венгрии расценивалась как превентивные меры, направленные против сербского и российского экспансионизма.
Большинство россиян-очевидцев, а вслед за ними и российских изданий не сомневалось в том, что германские власти, зная о неизбежности войны, сознательно стремились успокоить российских подданных и отсрочить их отъезд за пределы Германии. «Голос Москвы» опубликовал в данной связи воспоминания гласного московской городской думы Работкина. Его, лечившегося в санатории в Германии, местный персонал убеждал в абсолютной безопасности и беспочвенности тревог за свою дальнейшую судьбу [7]. Разумеется, в этом крылась некая зловещая логика. Россияне в этом находили следующее объяснение. По их мнению, не вызывала сомнения связь владельцев санаториев, пансионатов и гостиниц с германской полицией, напрямую выполнявших ее распоряжения.
На курортах Австрии ситуация выглядела примерно таким же образом. В наиболее популярных местах Карлсбада и Мариенбада появились официальные объявления о том, что власти полностью гарантируют безопасность россиянам и другим иностранцам [9]. Правда в данном случае действия австрийских властей и частных лиц в отличие от Германии объяснялись желанием сохранить курортную публику и собственные доходы, так как отток из Австрии отдыхающих сулил колоссальные убытки австрийским предпринимателям в разгар курортного сезона.
Прекращение выдачи россиянам денежных переводов стало еще одним средством задержки их на территории Германии. За несколько дней до начала войны, даже после получения специальных уведомлений, российские подданные не могли получить причитающиеся им средства в банках Германии [14]. В такую ситуацию попал депутат Государственной думы России Н.Л. Марков-первый, проживавший с супругой в Гамбурге. Однако ему повезло, так как после долгих препирательств сотрудники германского банка выдали Н.Л. Маркову некоторую сумму денег [1]. Из-за отсутствия
денежных средств россияне не могли приобрести билеты на выезд в Россию.
Из-за торможения процесса отъезда российских подданных германские власти интернировали большое число россиян. В России не сомневались, что это было сделано сознательно для разработки образа шпиона [18]. Обобщенная картина получалась примерно следующей: Германия, заранее планировала войну с Россией, но для этого ей было необходимо сформировать собственное общественное мнение. Лучшим способом реализации данной задачи на взгляд военных кругов Германии являлось развитие шпиономании, для чего необходимо было иметь множество иностранцев на территории страны, которые вполне справлялись с ролью шпионов. Правда такая версия событий, растиражированная российской периодикой, вызывает большие сомнения. Разумеется, Германии готовилась к войне, но целенаправленно никто не стремился задерживать российских подданных на территории страны для раздувания шпионских страстей. Россиян заверяли в их безопасности искренне; война стала полной неожиданностью для германской общественности. Никто не хотел терять деньги из-за отъезда русских туристов и деловых партнеров, кроме этого присутствие русских успокаивало обывателя и вселяло в него уверенность того, что войны действительно не будет. Банки всегда очень чувствительны к любым потрясениям на мировой арене, и не раз до событий августа 1914 г. в Европе возникали проблемы с переводом средств и конвертацией валют. Поэтому утверждение о целенаправленном вредительстве германских банков совсем неубедительно.
В России раскрывались различные манипуляции, с помощью которых кайзер и германская пропаганда стремилась одурачить своих подданных. Инструментом обмана стало утверждение о том, что в Германии подвергаются аресту шпионы, военнообязанные и прежде всего казаки, и когда немецкие солдаты на пограничных станциях встречали поезда, направлявшиеся с интернированными в Россию или нейтральные страны, после ознакомления с такого рода военнопленными они были обескуражены тем, что большинство интернированных составляли женщины, старики и дети [18]. Тема казака-шпиона некоторое время была очень популярна на страницах германских газет. Казаки в глазах немецкого обывателя выступали в качестве злодеев, не соблюдавших правила ведения боевых действия, занимаясь саботажем и другими неблаговидными делами на территории противника. Поэтому вся Германия в начале августа 1914 г. занялась поиском казаков-шпионов. Однако за исключением ряда представителей элиты и среднего класса Донской, Кубанской и Терской областей, вполне легально отдыхавших на курортах Германии и Австро-Венгрии, других казаков в этих странах не было. Встречались и курьезные случаи, когда в пылу поиска казаков-шпионов, немцы отлавливали своих соотечественников, главным критерием для их ареста служило наличие темной бороды и усов.
В когорту шпионов мог попасть любой россиянин, вне зависимости от социального статуса, возраста, пола. Сенатор С.В. Иванов приводил свою историю, как он оказался русским шпионом. Состав, направлявшийся в Россию и в котором находилось примерно 600 россиян, был остановлен на самой границе. В последний момент всех пассажиров выгрузили из состава и повели пешим порядком в сторону Кенигсберга. Конвоиры постоянно издевались над интернированными, симулируя сцены расстрела. Но самыми тяжелыми стали моменты, когда немецкие военнослужащие и гражданское население постоянно выкрикивало обвинения в шпионаже в адрес колонны интернированных, призывая к расправе над ними [3]. По свидетельству члена Государственного совета С.В. Качалова, перед тем как этой группе россиян было суждено войти в город, кто-то заранее распространил по столице Восточной Пруссии слухи о том, что русские были замечены в отравлении колодцев, шпионаже и прочих диверсиях, поэтому жители Кенигсберга встретили колонну россиян с большой враждебностью [16].
В Мюнхене толпа самостоятельно занялась 2-3 августа поиском русских шпионов, хватая каждого, кто мог вызвать подозрения. Одной из таких жертв стала девушка, которую приняли за переодетого в женскую одежду шпиона. Спасением для таких шпионов становилась их передача в руки баварской полиции, спасавшей людей от самосуда и издевательств. Сами полицейские Мюнхена призывали россиян не использовать в разговоре русский язык, чтобы не вызвать гнев толпы и лишние подозрения [9]. Причем отношение к русским в столице Баварии поменялось буквально за одно утро, когда второго августа все ведущие баварские газеты вышли с передовицами, посвященными проискам русских шпионов. Очевидцы событий не могли понять, как искушенная мюнхенская публика так легко превратилась в озверевшую толпу сравнимую «. с нашей темной толпой во время погрома или холерного бунта» [9].
Любые невинные действия русских были способны вызвать взрыв ненависти со стороны немцев и обвинения в шпионской деятельности в их адрес. Так, попытка княгини Трубецкой встретиться с германским полковником тут же была расценена как попытка шпионажа, а переход графини Воронцовой-Дашковой из одного вагона в другой в составе, в котором она ехала, также воспринимается как проявление шпионажа [18].
Сами интернированные наблюдали, как в Германии разворачивалась шпиономания. На улицах и площадях населенных пунктов висели листовки, призывавшие население к бдительности в условиях «разгула русских шпионов». Германские и австро-венгерские газеты пестрили сообщениями об очередных злодеяниях шпионов, об аресте шпионов-одиночек и целых шпионских групп. Пресса, а чаще сопровождавшие россиян германские солдаты и офицеры сообщали им о начавшихся расстрелах российских
шпионов. При этом количество расстрелянных росло с каждым днем войны в геометрической прогрессии [18].
В Берлине в первые дни войны постоянно на улицах и в метро распространялись провокационные слухи, о том, что русские нигилисты убили кронпринца, а русские шпионы с крыш домов стреляют в прусских полицейских и рядовых граждан [20]. Это настраивало толпу против россиян и обыватель Берлина, лояльно относившийся к ним, наслушавшись такого рода разговоров, разумеется, требовал немедленного ареста и высылки из страны всех россиян. Через несколько дней по данным всего одной россиянки (остальные об этой детали не упоминали) германские власти сами предприняли меры по снятию напряжения в обществе, стремясь поумерить шпиономанию в Германии. Объяснением этого стал тот факт, что сами немцы стали жертвами шпиономании [20]. В ряде городов страны были арестованы германские военные, в частности офицеры баварских частей, которых толпа приняла за переодетых вражеских шпионов.
Через несколько дней по данным всего одной россиянки (остальные об этой детали не упоминали), германские власти сами предприняли меры по снятию напряжения в обществе, стремясь поумерить шпиономанию в Германии. Объяснением этого стал тот факт, что сами немцы стали жертвами шпиономании [20]. В ряде городов страны были арестованы германские военные, в частности, офицеры баварских частей, которых толпа приняла за переодетых вражеских шпионов. Ряд газет Германии опубликовал материал о том, что из Франции на автомобилях через территорию Германии провозится золото в Россию [22]. Сразу в стране начинается охота за любым подозрительным автомобилем, в результате жертвами данной акции стало несколько немцев, включая высокопоставленных чинов. После чего в Германии появились воззвания о необходимости гуманного отношения к гражданскому населению противника и о необходимости проявления героизма не в борьбе с беззащитными людьми, а на поле брани.
Вся компания по разжиганию шпиономании и ненависти к русским, по мнению россиян, оказавшихся в августе-сентябре 1914 г. в Германии, должна была консолидировать немецкую нацию и оправдать начало Берлином войны против России. Культивирование образа врага облегчало мобилизацию немцев в действующую армию. Страх перед шпионами и возможным вторжением русских варваров в Германию заставлял немецкого бюргера спешно вступать в ряды вооруженных сил, поэтому «русским шпионам» в этом плане отводилась решающая роль.
Список литературы
1. Биржевые ведомости. 1 августа 1914.
2. Биржевые ведомости. 31 июля 1914. Вечерний выпуск.
3. Биржевые ведомости. 4 августа 1914.
4. Букшпан Я. В Германии перед войной// Русская мысль. 1914. №9.
С.124.
5. Волжский день от 26 сентября 1914 г., №46. С. 5
6. Врангель Н.Н. Дни скорби. СПб., 2001. С.47.
7. Голос Москвы. 3 августа 1914.
8. Гуревич Б. В плену// Русская мысль. 1915. №2. С.134.
9. Гуревич Л. Возвращение домой// Русская мысль. 1914. №10.
С.145.
10. Данилов Ю.А. На пути к крушению. Очерки последнего периода русской монархии. М., 1992. С.83.
11. К вопросу о таможенных пошлинах на земледельческие машины. М., 1910. 214c.
12. Крючков И.В. На отдых в Австрию: туристическая индустрия Цислайтании на службе у российских подданных// Туризм и культурное наследие. Саратов, 2010. Вып. 7. С.18-19.
13. Морозова Н.В. Немецкий вопрос и центральная периодическая печать России (июль 1914-февраль 1917 гг.): автореф. дис... канд. ист. наук. Волгоград, 2010. 43c.
14. Новое время. 1 августа 1914.
15. Новое время. 29 июля 1914.
16. Новое время. 4 августа 1914.
17. Оболенская С.В. Германия и немцы глазами русских (XIX в.). М., 2000. 202c.
18. Резанов А.С. Немецкие зверства. Книга составлена по рассказам потерпевших и очевидцев, а также официальным документам. Пг.,1914.228 c.
19. Русские ведомости. 9 августа 1914.
20. Русские учителя за границей. Возвращение домой. М., 1915.
С.56.
21. Троцкий Л. Д. Моя жизнь. М., 1991. 270c.
22. Цвейг С. Вчерашний мир. Воспоминания европейца. М., 2004.
С.189.
E.E. Abdrashitov
ШПИОНОМАНИЯ AS THE ELEMENT OF MECHANISM CREATING OF RUSSOPHOBIA IN MEMOIRS OF THE INTERNED RUSSIANS In article it is analyzed memoirs, diaries and traveling notes of the Russian citizens interned in Germany and Austro-Hungary in the First World War beginning. In a press development of a political discourse of Germany, Austro-Hungary and Russia of August, 1914 allows to trace publications of the specified sources of a personal origin and to reveal logic of its development.
Key words: The First World War, interned, a political discourse.
Получено 10.10.2012
