CC BY
143Руслан ХАНАХУ
Доктор философских наук, профессор, заведующий отделом философии и социологии Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований (Майкоп, Республика Адыгея, Россия).
СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ В СВЕТЕ ПРОБЛЕМ ГЛОБАЛИЗАЦИИ КУЛЬТУРЫ
Резюме
Глобализация, несомненно, сложный и противоречивый социокультурный феномен, касающийся как больших, так и малочисленных народов, но последствия ее могут быть разными. Культуры малых этносов — собственно, как и таковые крупных народов, — находятся в одинаковых усло-
виях, когда они испытывают на себе последствия глобализации. Однако если для больших этносов угрозы «исчезновения» их языков и культур относительно незначительны, то для немногочисленных народов Кавказа угрозы их культуре и самобытности чрезвычайно велики.
В в е д е н и е
В научной и общественно-политической литературе о глобализации культуры можно найти немало работ, в которых интерпретируются особенности местных культур. Но когда речь заходит о перспективах социокультурных процессов и в связи с этим о будущности так называемых «малых культур», наблюдаются значительные расхождения.
Независимо от академических взглядов на перспективу социокультурных процессов относительно самостоятельным «течением» выглядят публикации по различным универ-
сальным аспектам существования малых культур, мотивации их деятельности, выживанию в условиях новых вызовов. При этом наработки и основанные на них рекомендации специалистов по культурологии не адресуются какой-либо определенной социокультурной среде.
Представляется, что без преодоления разрыва между универсалистскими теориями и социокультурной практикой нелегко выработать эффективные средства, рассчитанные на определенные культурные ареалы. Для выхода из данного затруднения следует рассмотреть проблемы социокультурного развития в контексте их мегатенденций и попытаться оценить перспективы. Особенно актуально данная проблематика выглядит в контексте глобализации. Собственно говоря, глобализация и ее вызовы могут служить отправной точкой для рассуждений о мировом и локальном социокультурном развитии.
Культуры народов Северного Кавказа в условиях глобальных изменений
После распада СССР как многонационального государства многие бывшие республики и автономные образования оказались один на один со своими проблемами и неопределенной экономической и социокультурной будущностью. Например, с формальной точки зрения постсоветские социокультурные процессы на Северном Кавказе часто выглядели как попытка вернуться в «светлое прошлое», в мир традиционной культуры. Кроме того, данные процессы лежали в основе партикуляристских тенденций.
В 1995 году известный специалист по адыгской проблематике И.Л. Бабич писала: «Регенерация традиционных этнических форм жизни у адыгских народов в наибольшей степени затронула сферу общественного быта. Структурные элементы общественного быта, связанные с ними социо-нормативные, этикетно-поведенческие комплексы, этнопсихологические установки в настоящее время актуализированы в рамках государственной идеологии многих республик Северного Кавказа. В современной адыгской действительности общественная сфера во многом играет роль доминантного механизма внутри-этнического сплочения и интеграции, объединяющего группу по значимым для нее культурным признакам. Наблюдаются попытки возрождения ряда традиционных институтов, таких, как Хасэ (традиционной формы самоуправления адыгов) в качестве замены бывшим сельским советам или традиционных норм миротворчества в качестве универсального механизма, способного установить гражданский и этнический мир в Северокавказском регионе»1.
Спустя семь лет другой известный кавказовед, ростовский ученый В.В. Черноус писал о захлестнувших Северный Кавказ социокультурных процессах в более критических тонах. Касаясь тех же проблем, что и И.Л. Бабич, он отмечал: «На Северном Кавказе, как и в других обществах, в условиях кризиса и процессов дезинтефации проявился архаический синдром, т.е. регенерация комплекса архаических явлений, представлений, стереотипов и норм поведения, размывание и сужение сферы рационального, усиливалось воздействие иррационального и чувственно-эмоционального восприятия окружающей действительности, укреплялось мифологическое мышление (в т.ч. героика наездничества, пле-
1 Бабич И. Л. Взаимодействие адыгских традиций и этнополитических изменений на Северном Кавказе. В кн. Философия и социология в Республике Адыгея. Майкоп, 1995. С. 4.
нопродавства, неподчинение государственной власти и т.п.). Этот процесс проявляется на разных уровнях и в различных формах»2.
Северокавказские общественно-политические деятели и ученые-обществоведы дали большое количество поводов для подобных оценок. Так, на одной из конференций по проблемам Чечни один из чеченских исследователей заявил, что при Дудаеве «стратегический выбор был обозначен ясно — не ломать, а совершенствовать старые порядки»3, имелись в виду порядки традиционного общества. Другой же участник конференции был убежден, что для чеченцев «социальный идеал видится не впереди, а позади»4.
Стремление гипертрофировать этнокультурные отличия вызвало критику со стороны известного этнолога В. Тишкова, который в одной из своих работ писал: «Исступленный поиск культурной уникальности, «национальных» характеров и психологии, глубоких исторических корней и «исторических несправедливостей», внешних врагов и прочее приводит к ужесточению разделительных линий между гражданами одного государства»5. По его мнению, «российский народ имеет гораздо больше общих культурных и исторических ценностей и социальных норм, чем различий между гражданами по причине их этнической принадлежности. Уровень повседневного взаимодействия людей в мно-гоэтничных сообществах и коллективах (включая семейно-родственные) на порядок выше, чем среди представителей политических и интеллектуальных элит, которые никак не могут даже выговорить слова «российский народ» и «россияне». А уж чеченцы для них — это вообще этнографический реликт с некими военной демократией, тейповой (родоплеменной) организацией и законами адата и шариата. Хотя современные чеченцы жили и живут по тем же советским и российским законам и носят российские паспорта, не желая их обменивать на масхадовские или какие-нибудь другие»6.
Действительно, практика показала, что социокультурные различия между бывшими «советскими людьми» разных национальностей в ряде случаев гипертрофированы. В то же время представляется, что массовая, но по преимуществу формальная и поверхностная интенция в сторону архаики и ее мифологизации была закономерна.
Россия — общество с фрагментированной культурой. Наряду с культурой современной, здесь сохранилась и традиционная культура. Особенно велико ее влияние на Северном Кавказе. Сохранение в данном регионе традиций объясняется тем, что многие этносы довольно долго оставались в рамках традиционного общества. Революционные преобразования в условиях социализма не имели по отношению к культурным традициям столь радикальных последствий. Социалистические преобразования на Кавказе как бы даже законсервировали многие формы традиционной культуры.
Традиция и социализм сходились здесь в том, что общественное («надчеловеческое») выше личного (человеческого) в утверждении коллективистских ценностей, в строгом следовании моральным предписаниям и т.д. Северный Кавказ был вовлечен в процесс индустриализации в меньшей степени, чем многие другие регионы. Здесь не было массового исхода жителей села в город. Сохранению традиций способствовало и широкое использование национальных языков, а также действие других механизмов социально-культурного наследования.
В связи с переходом к рыночной экономике и демократизацией политической сферы, а также с насаждением новых культурных образцов сегодня традиционная кавказс-
2 Черноус В.В. Социально-политический процесс на юге России: от вспышки ксенофобии к регенерации этнокультурного взаимодействия и осознания единого гражданства // Ксенофобия на юге России. Южно-российское обозрение (Ростов-на-Дону), 2002, № 6. С. 4.
3 Чечня и Россия: Общества и государства. М., 2002. С. 196.
4 Там же. С. 332.
5 Тишков В. Стратегии противодействия экстремизму// Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. Бюллетень, (Москва) январь — февраль 1999. С. 8.
6 Там же.
кая культура (как и другие традиционные культуры) подвергается испытанию на прочность. Как быть в этой ситуации, как найти гуманный подход, и в чем должна состоять гуманность? В отбрасывании традиционной культуры или в ее возрождении, но уже в новом качестве? Можно сформулировать эту проблему иначе: гуманно ли сознательное разрушение традиционной культуры? Эта проблема не так проста, как может показаться на первый взгляд. С одной стороны, общественные процессы требуют повышения степени рациональности поведения и мышления в ущерб традиционности, но с другой — разрушение традиционности способно привести к утрате смысла самой рациональности.
Постсоветская практика уже показала, что механический перенос западноевропейских и других культурных образцов на российскую почву далеко не всегда эффективен. Это объясняется спецификой культуры России, своеобразием менталитета ее населения. В частности, настроения «бегства от свободы» (по выражению Э. Фромма) под опеку государства и правящих элит перенесены из традиционных обществ в современные. Они плохо коррелируют с потребностями становления гражданского общества и цивилизованного рынка, а также с принципами демократии.
В условиях системного российского кризиса начала 1990-х годов люди стали возвращаться к ценностям «светлого прошлого», в том числе к традициям. Практически во всех национальных регионах на разных уровнях была продекларирована необходимость возрождения национальной культуры.
Ни тогда, ни после российские политические элиты, а также интеллектуалы не смогли предложить обществу идеологии, консолидирующей все слои общества и этнические группы. После бесплодных попыток отыскать национальную идею «по директиве сверху» (времена Б.Н. Ельцина) такие попытки и вовсе были прекращены.
Разумеется, любая попытка возврата к прошлым формам социальности — традиционности, изначально была обречена на неудачу (в бесперспективности таких попыток не сомневались еще античные философы). Вместо возврата к «светлому прошлому» Северный Кавказ, как и другие регионы России, столкнулся с огромными сложностями экономического, социального, культурного и иных планов. Здесь, может быть, еще интенсивнее происходили процессы деиндустриализации, крушения систем социальных гарантий и утраты идеологий, даже отдаленно не напоминающие мировые. Этничность оказалась единственным параидеологическим и духовно-культурным якорем, на котором пытались удержаться оставленные на произвол судьбы индивиды и этнические группы.
В то же самое время помещенная в центр мироздания этничность, которую «обставили» (не вполне удачно) в терминах «возрождения национальных культур», по сути, означала не только спонтанное стремление к социальному порядку, смещенному в сторону архаики, но и в какой-то мере утверждение такого порядка. Иными словами, архаизация в отдельных сферах жизни общества способствовала (и продолжает способствовать) упорядочиванию действительности и ее организации. Например, трудно отрицать ее благотворное воздействие в семейно-бытовой сфере, в малых группах.
Архаизация социальных связей и отношений не могла не сказаться на деятельности различных организаций, на форме и содержании их управления. Этнический «солида-ризм» как «организованная и направленная дружба» и послужил основой дифференциации части коммерческих и некоммерческих структур по этническому принципу. В основном на моноэтнической основе были сформированы небольшие предприятия семейного типа, не требующие от работников высокой квалификации.
Наряду с этим существовали (и продолжают существовать) вполне модернизированные организации, для эффективного функционирования которых чисто этнический «со-лидаризм» оказывается плохим фундаментом. Прежде всего это предприятия, условием успешной работы которых является подбор кадров не по этническим, а по профессио-
нальным признакам. Следует сказать, что, вопреки ожиданиям некоторых социологов и политиков, исламская этика труда также не получила в интересующем нас аспекте значимого развития. Таким образом, архаизация северокавказской социальности не была всепоглощающей и оставила пространство для модернизированных и даже постиндустриальных организаций.
Практика более чем десятилетних, условно говоря, реформ на Северном Кавказе не дала четкого ответа на вопросы о перспективах культурной эволюции данного региона. Действительностью не были доказаны ни неизбежность этнического (религиозного и др.) партикуляризма (изоляционизма) и фронтального конфликта ценностей, ни неизбежность либерально-демократической гомогенизации.
Существуют различные прогнозы о перспективах культур и организации общественно-экономической жизни. В вышедшей в США книге «Культура имеет значение: Как ценности формируют прогресс», вызвавшей немалый интерес и получившей положительные отклики, исследователь Р. Шведер допускает три варианта будущего: по Ф. Фукуяме («конец истории»), по С. Хантингтону («столкновение цивилизаций») и по его собственному прогнозу, который кажется ученому наиболее вероятным.
По нашему мнению, суть сводится к следующему. В далекой перспективе сложатся две «касты»: глобальная элита либералов-космополитов в Центре и нелибералов — на местах. И тем и другим будет соответствовать двухуровневая структура мирового порядка. Планетарная элита будет рекрутировать в свой состав представителей самых разных этнических групп и цивилизаций, но на их родине будут управлять другие элиты, не способные оспорить господства космополитов, но и не позволяющие им изменить на свой лад местный нелиберальный колорит жизни. Экономическое взаимопроникновение (конвергенция) станет возможным лишь при условии, что это не затронет толщу местной культуры. Но если глобализация потребует преобразования глубинных пластов местных культур, то она не сможет вобрать последние в свою орбиту и будет ими отторгнута7.
Как считают некоторые авторы, право на существование получает еще одна макрогипотеза социокультурной эволюции будущего, непосредственно интерпретирующая механизмы культурных изменений. Ее суть состоит в том, что из глобализации не вытекает всеобщая унификация социальности. Инокультурное влияние, каким бы глобальным оно ни казалось, не приводит к пассивному восприятию и перениманию индивидами ино-культурных морали, мироощущения и миропонимания. Различные общества реагируют на инокультурные глобальные тенденции по-разному: от сопротивления чужим культурам до слепого подражания. Как метко отметил этнолог М. Залинс, общества используют чужое для того, чтобы «стать больше самих себя»8. Иными словами, только на поверхности жизни глобализация может выглядеть как всепоглощающий процесс аккультурации. По сути же, локальные и региональные культуры демонстрируют способность «приручать» глобальные тенденции к своим потребностям. Адыги традиционного общества смогли «приспособить», то есть адаптировать к потребностям жизни традиционных общин даже мировые религии — сначала христианство, а затем ислам. Об этих процессах писали как адыгские просветители XIX века, так и современные авторы-адыговеды. Именно поэтому западные институты (демократия, парламентаризм, рынок и др.) принимают в таких обществах столь причудливые очертания. Таким образом, нельзя переоценивать «хрупкость» локальных и региональных культур. Они имеют высокую эластичность и демонстрируют большую живучесть.
7 См.: Culture Matters: How Values Shape Human Progress / Ed. by L.E. Harrison, S.P. Huntington. N. Y.: Basic Books, 2000. P. 169—171.
8 Брайденбах Й., Цукригль И. Борьба культур или МакМир? // Deutschland, июнь 2000, № 3.
Несмотря на наивные декларации и попытки вернуться к архаике, северокавказские республики — в условиях глубочайшего экономического и социального кризисов последнего десятилетия, вмешательства внешних сил, а также провалов региональной политики Центра — продемонстрировали удивительную укорененность в общероссийское социально-политическое пространство. Как пишет ученый из Кабардино-Балкарии К.Ф. Дза-михов, «с одной стороны, эти особенности объективно сформированы всем ходом предшествующей истории, с другой — они принципиально неустранимы и будут сохранять свое доминирующее значение для народов региона и для России в целом на всю обозримую перспективу»9. Примерно в этом же ключе говорил в одном из своих выступлений тогдашний полномочный представитель президента РФ в Южном федеральном округе, ныне профессор Южно-российского университета В.Г. Казанцев, который подчеркнул: «Необходимо уйти от мифологемы, что Кавказ изначально конфликтен в силу цивилизационно-культурного многообразия, а северокавказские народы якобы не способны к мирному сосуществованию и взаимодействию»10.
И хотя, как нам представляется, нельзя недооценивать потенциал конфликтности Северного Кавказа, связанный с его поликонфессиональностью и полиэтничностью, следует отметить главное: нельзя мифологизировать данный регион, педалируя его «традиционность», либо находя другие «принципиальные» цивилизационно-культурные «непреодолимые» отличия.
Процессы социокультурных трансформаций в этнических культурах региона
Реальным фактором социокультурных трансформаций стала глобализация, порождающая новые проблемы не только в экономике или в технологических информационных структурах, но и в культуре. Что же происходит с культурой? Становится ли она архаичной, глобальной либо еще какой-нибудь? Ответы на эти и другие подобные вопросы дают исследования последних лет.
Этнографические и социологические исследования показывают, что принципы повседневности (в самом широком смысле этого слова), воплощаемые глобализацией: рационализация, стандартизация, общедоступность и предсказуемость — сталкиваются с сопротивлением со стороны локальных и региональных культур. Были опровергнуты исследования многих социологов, пришедших к выводу о «макдоналдизации мира». Привычки и вкусы не всегда становятся единообразными в результате нивелирующего воздействия глобализации. Публикации ученых свидетельствуют, например, что за пределами США «Макдоналдс» лишь поначалу воспринимается как символ американского образа жизни. Выяснилось, что в Восточной Азии не работает неписаное правило «быстрой еды». Да и сама фирма «Макдоналдс» позиционирует себя как мультикультурную и не претендует на «выравнивание» привычек потребителей, а, напротив, стремится учесть местные культурные особенности. В частности, в Израиле предлагаются кошерные изделия, в Индии — вегетарианские.
Конечно, нет оснований сомневаться, что глобальные товарные и финансовые рынки, СМИ, миграционные потоки и другие явления, вызванные глобализацией, привели к резкому и напряженному взаимодействию («сцеплению») разных культур и к ин-
9 Дзамихов К.Ф. Адыги и Россия. М., 2000. С. 148.
10 Казанцев В.Г. Социальная и этнополитическая ситуация в Южном регионе России. Ростов-на-Дону,
2000.
тенсивному культурному обмену. Так же нет оснований для сомнений и в другой очевидной истине — глобализация действительно приводит к исчезновению привычных традиционных форм жизни.
Однако нельзя не видеть, что глобализация ведет также к возникновению новых форм культуры, образа жизни. Благодаря интенсивному движению капиталов, товаров, услуг и идей локальные культуры вступают между собой в самые разные отношения и открываются друг другу с необычных сторон.
Отличия между культурами не воспринимаются как непреодолимо жесткие. Толерантность к «чужому» повышается. Часто границы между своим и чужим становятся малозаметными или вовсе незаметными. Определенная культурная мозаичность и множественная идентичность наблюдаются не только на уровне индивидов или отдельных семей. Указанные факторы все более становятся характерными для целых обществ. Иными словами, возникают новые формы культуры и идентичности.
Существуют предположения, что в ходе глобализации утрачивается какое-либо локальное (этническое, региональное) содержание и данные потери невосполнимы. С этим трудно спорить, как и невозможно спорить с тем, что на протяжении всей человеческой истории с планетарной сцены исчезали различные варианты культуры и одни картины мира заменялись другими. Глобализация лишь ускорила этот естественный процесс перемен и утрат.
Однако наш мир не становится менее разнообразным. Новообразующиеся типы культур не обедняют разнообразия способов жизни; создаются новые культурные формы, которые частично интегрируют предшествующие. Так, в адыгской культуре сохраняется немало элементов традиционной культуры. Ведущее место среди них занимает морально-этический императив адыгагьэ. Уже буквальный перевод адыгского слова адыгагьэ означает по-русски «адыгство», то есть свойство (должное и реальное), характерное для всех адыгов, для всех представителей этноса. Это же слово можно перевести как «человечность», что демонстрирует ориентированность этнической этики на общечеловеческие ценности.
Данный феномен является существенным фактором стиля и образа жизни, регулятором индивидуального и группового поведения, базисом этнической идентификации, фактором коммуникации и социализации, что подтверждено конкретными социологическими исследованиями. Было выявлено, что следование императивам адыгагьэ (адыгства) составляет фундамент традиционности, «проросшей» в современность. Проанализированные нами императивы быстро меняются, особенно под влиянием глобализации, но они пытаются манифестировать свою «особость» в условиях трансформирующегося мира, закрепить антитезу «мы — они» в символически-знаковой форме, имеющей лишь внешний традиционный характер.
Морфологические и семантические особенности адыгской культуры не могли не отразиться на ментальных свойствах народа-носителя этой культуры. Сохранение важнейших традиционных начал в социокультурной области привело к доминированию в субъективно-мотивационной сфере таких свойств, как коммунитаризм, корпоративизм, подчинение интересов личности интересам группы, приверженность каждого своей референтной группе, более жесткого понимания иерархии, императивов долга и обязанностей.
С другой стороны, современные формы культуры не могли не вызвать определенных изменений в ментальности адыгов. Их ментальные свойства проходят испытания такими доминирующими тенденциями мирового развития, как индивидуализация и глобализация. Часть адыгов, оказавшаяся за пределами своего региона, вынуждена играть по этим диктуемым современностью правилам и сохранять традиционность в основном в сфере быта и семьи. Так, молодежь, живущая или обучающаяся в смешанной (скажем, городской) среде, проявляет больше вариаций в своем поведении, чем, например, моло-
дежь из однородной (аульской) среды, следующая требованиям традиционного этикета. Кроме того, поведение представителей молодого поколения может меняться в зависимости от окружения, в котором они оказались. В незнакомом месте, где их никто не знает, они считают, что можно не соблюдать правила этикета. В референтной же группе — среди «своих», родственников, родителей — указанные правила соблюдаются в полной мере. Видимо, такому поведению способствует жесткий социальный контроль, существующий в селах. В смешанной же среде, особенно в больших городах, где живут по законам «свободного» общества (каждый сам по себе), такая молодежь обучается «двоемыслию» и руководствуется правилами целесообразности, то есть делает так, как считает выгодным для себя, а не для окружающих.
Такое поведение трудно оценить в рамках привычной объяснительной модели, когда культура поведения молодых людей воспринимается как относительно статичная величина с четко обозначенной географической границей. Концептуальные трудности связаны здесь с тем, что географическая граница, указывающая на локальный культурный ареал, в большинстве случаев некорректна с точки зрения интерпретации культуры в данном ареале, поскольку культура в нем сильно дифференцирована. Например, доминирующая культура в северокавказском индустриальном городе может весьма отличаться от доминирующих форм культуры в расположенных неподалеку аулах или станицах. Представляется, что выработка новых объяснительных моделей связана с переносом акцентов — от констатации культурной однородности локального ареала необходимо перейти к констатации смешения культур в рамках одного и того же ареала.
Современный немецкий этнолог У. Ханнерц предложил использовать для описания подобных процессов термин «креолизация», заимствованный у лингвистов. Первоначально его употребляли для объяснения языковых процессов народов Карибского бассейна, акцентируя внимание на смешении колониальных языков с африканскими, приведшем к интенсивным процессам оригинальных словообразований.
Проводя аналогии с социокультурными процессами, можно сказать, что современное культурное разнообразие регионов в большей мере является результатом культурного взаимодействия, чем автономной замкнутости. Такой взгляд на культуру позволяет интерпретировать ее не как застывшую локализованную в пространстве величину, а как сложнейший поток взаимодействий, перманентно продуцирующий новые социокультурные группы и отношения. При этом возникает известный географический парадокс: география в значительной мере утрачивает социокультурное значение. Формируются транснациональные кросскультурные сообщества: связанные Интернетом и иными коммуникациями программисты, художники, социологи, сторонники различных религиозных течений, а также любые другие социальные группы, сплоченные идеальными узами в единой «глобальной деревне».
Возникает, условно говоря, многослойная культура. С одной стороны, международно-правовые акты (например, концепция прав человека), взаимосвязь и взаимообусловленность экономик, наличие молодежных «идолов» из числа эстрадных певцов, спортсменов и т.д. способствуют появлению мировой глобальной культуры; с другой — внутри последней формируются различные позиции и отношения. Культурные локусы не воспринимают глобальные воздействия автоматически. Как правило, они перерабатывают глобальные воздействия, адаптируют их к своей среде и тем самым создают новые культурные формы отнюдь не унифицированного на западный манер свойства.
Иными словами, появление новой системы соотнесения — глобальной культуры — не делает всех людей одинаковыми. Содержание их жизни (как и содержание жизни сообществ) не изменяется автоматически под воздействием глобализации. Можно сказать, что глобализация имеет не столько содержательное, сколько структурное значение. Например, глобальными становятся определенные идеи: права человека, принципы работы организаций и др. Однако их претворение в жизнь в разных регионах предельно разнооб-
разно. Так, в различных регионах мира глобальная идея феминизма сталкивается с вполне определенным культурным сопротивлением. Да и сами участники феминистских движений понимают под данным явлением, как правило, довольно разные вещи: западный феминизм — это одно, российский — нечто другое, феминизм в исламских и африканских странах — третье. Глобальная стандартизация оказывается в данном случае бессильной.
Таким образом, глобальная культура не является всеохватывающей и всепоглощающей, для большинства людей она не состояние, а некоторый потенциал, который в процессе реализации может вылиться в непредсказуемые «креолизированные» новообразования. Множащиеся и пересекающиеся в современном глобализированном мире культурные потоки и впредь будут порождать бесчисленные социокультурные феномены, локальные варианты культур. Разумеется, что фактом остается то, что ни одно из современных государств не может сегодня герметично изолироваться от чуждых влияний. Однако остается открытым вопрос о том, как будет выглядеть мировая и региональная культура в будущем.
Определить конкретное состояние современных культур, их «самочувствие» в свете глобализационных процессов позволяют методы прикладной социологии. В аспекте предложенной нами проблемы был проведен интерактивный опрос, выявивший довольно любопытную картину.
Этнические культуры в эпоху глобализации: о чем говорят результаты интернет-опроса?
Зондирование общественного мнения посредством анкеты, размещенной в Интернете, очевидно, не вполне соответствует строгим научным требованиям, предъявляемым к социологическим опросам. Однако умело проведенный интернет-опрос, как и другие интерактивные методы, применяемые массмедиа для обеспечения обратной связи с массовым сознанием, позволяют «ухватывать» доминирующие в нем точки зрения, установки, предпочтения и оценки. Кроме того, интернет-опрос можно использовать как поисковое исследование, в рамках которого проверяется «работа» вопросов, логика исследования и т.п. известные социологам вещи.
Представляется, что в нашем случае — проведении интернет-опроса по проблеме будущего культур малочисленных народов в условиях нарастающей глобализации — удалось выявить некоторые принципиальные позиции граждан. Опрос проведен в 2006— 2007 годах Отделом философии и социологии Адыгейского республиканского института гуманитарных исследований. Всего на вопросы анкеты ответили 188 человек. Из них 108 — из России, 80 — из зарубежных стран. В числе иностранных респондентов оказались, в основном, жители Турции, меньше — Израиля, США и др.
Позиции респондентов из РФ и зарубежных государств в большинстве случаев близки, «коррелируют» друг с другом. Так, 52% ответивших считают, что малые культуры имеют шанс сохранить свою самобытность (идентичность), а 48% полагают, что такого шанса у этих культур нет.
Тем не менее в некоторых случаях отмечены весьма значительные расхождения. Больше всего их в ответах россиян и иностранцев на два вопроса. На вопрос: «Как, по Вашему мнению, «чувствуют» себя «малые культуры» в условиях глобализации?» — 14% жителей РФ отметили: «приспосабливают глобальные тенденции к своим потребностям». Однако число иностранцев, избравших этот ответ, было в два раза больше (28%).
Еще большее расхождение между ответами россиян и иностранцев было зафиксировано при их ответе на вопрос: «Как Вы считаете, имеют ли малые культуры шанс сохранять в дальнейшем свою идентичность?» 7% российских респондентов ответили «нет», а иностранцев, избравших отрицательный ответ, было намного больше — 23%. В остальных ответах на вопросы анкеты расхождения между респондентами оказались не столь большими, хотя порой достаточно существенными. В тексте, который следует ниже, процент иностранцев, ответивших на те или иные вопросы анкеты, указывается в скобках.
Так, 60% (52%) респондентов считают, что в условиях глобализации наибольшие шансы сохранить свою самобытность этнические культуры малочисленных народов имеют в семейно-бытовой сфере. Частная жизнь и быт остаются в сознании большинства граждан самыми надежными и едва ли не последними оплотами этнокультур. Мнение респондентов находит подтверждение в западноевропейской практике, где бытовая культура этнических диаспор (турок в Германии, арабов во Франции и др.) оказалась менее всего подверженной инокультурному (европейскому) влиянию. 26% (22%) опрошенных считают, что сохранить этнокультуры малых народов вряд ли удастся и в быту.
Примерно 50% респондентов полагают, что можно сохранить традиционные мораль и этику. Однако и здесь каждый пятый россиянин (и примерно каждый четвертый иностранец) дают отрицательный ответ, что свидетельствует о корреляции между ответами на указанные выше вопросы.
Любопытно, что каждый пятый россиянин (и каждый третий иностранец) полагают также, что в условиях глобализации вряд ли сохранятся этнические институты гостеприимства. Еще меньшее количество респондентов — всего 6% (хотя среди иностранцев 23%) — считают, что сохранится институт старейшин (с нашей точки зрения, он давно уже существует лишь номинально, превратившись, подобно многим другим социальным институтам, в имитационную, псевдонародную структуру).
Прогнозы о перспективах этнокультур малочисленных народов противоречивы. Примерно половина опрошенных считает, что они «постепенно исчезают», а треть прямо говорит, что «наиболее вероятна их полная ассимиляция»11. Хотя в целом прогнозы о перспективах этнокультур пессимистичны, в ответах есть положительно окрашенные коннотации. Так, примерно треть респондентов полагает, что глобализация способствует росту этнической толерантности. Каждый четвертый отметил, что интернационализация средств массовой коммуникации, в частности широкое распространение Интернета, открывает новые возможности для этнокультур, дает им шанс заявить о себе в глобальных массмедиа.
Представляется также положительным, что только 3% (13%) респондентов считают единственным средством спасения этнокультур их самоизоляцию. Отмечается еще одна важная особенность: на некоторые вопросы до трети респондентов затруднились дать определенные ответы. Это можно объяснить тем, что тема опроса—влияние глобализации на этно-культуры — чрезвычайно сложна и вызывает острые дискуссии не только среди обычных людей, но и в экспертной среде. Профессионально занимающиеся изучением глобализации специалисты столь же противоречивы в своих оценках, как и «простые» граждане.
3 а к л ю ч е н и е
Говоря о проблемах глобализации культуры, следует подчеркнуть, что опасения по поводу всеобщей культурной унификации не имеют, на наш взгляд, достаточных основа-
11 [http/www/arigik.ru/socic/anketa.php], 29 января 2008.
ний. При ближайшем рассмотрении глобализация предстает как диалектический процесс интеграции и дифференциации, универсализации и партикуляризации. И эти тенденции не взаимоисключающие, а взаимодополняющие. Современные культурные процессы, в которые, как и весь мир, вовлечен Северный Кавказ, таят в себе новые возможности и новые риски. При этом поворот истории вспять или же культурная самоизоляция не выглядят серьезными альтернативами.
