CC BY
14
трактовали ситуацию как достаточно благоприятную для конфликтного региона.
Таким образом, сопоставление результатов исследований среди населения различных субъектов РФ позволяет утверждать, что учащиеся мусульманских учебных заведений демонстрируют уровень толерантности, в целом соответствующий общему уровню межнациональных и межрелигиозных отношений в Республике Татарстан, зарекомендовавшей себя как один из наиболее устойчивых и гармоничных регионов нашей страны.
«СоцИс: Социологические исследования», М., 2011 г., № 8, с. 123-131.
Д. Халидов,
доктор педагогических наук (Махачкала) СЕВЕРНЫЙ КАВКАЗ: СИСТЕМНЫЙ АНАЛИЗ И ПАРАДОКСЫ СТАТИСТИКИ
Создание нового Северо-Кавказского федерального округа (СКФО) означало, что Москва наконец-то признала ограниченность недифференцированного методологического и концептуального подхода к решению проблем в регионе. Тем не менее дискурс свелся к социально-экономическим мерам и дополнительным инвестициям, подкрепленным более жестким контролем. Нет никаких упоминаний об изменении методов проведения контртеррористических операций (КТО) или об учете специфики (социально-политической и культурной) ситуации в регионе. Как известно, правильная постановка проблемы - почти полдела. Постараемся выявить главные, на наш взгляд, факторы и условия, провоцирующие нестабильность в регионе, и предложить некоторые меры по выходу из ситуации.
О неадекватности всех теоретических реконструкций ситуации в регионе свидетельствует тот факт, что тема Северного Кавказа (СК) не сходит с повестки дня России на протяжении вот уже почти 20 лет. Специфические трудности управления регионом связаны со своеобразием социальной структуры и культуры местных обществ (нормы поведения, моральные ценности и обычаи), с особенностями формирования местной элиты и противоречиями между федеральными законами и легитимными (привычными для местных сообществ и воспринимающимися как обязательные) нормами поведения. Социальная структура, за исключением Став-
ропольского края и Республики Северная Осетия-Алания (РСО-Алания), качественно отличается от общероссийской по многим признакам: территориальным, демографическим, профессионально-образовательным, этническим и конфессиональным. Концентрация таких различий приводит к кумулятивному эффекту отчуждения региона от России и восприятия его как «внутреннего зарубежья». За последние 20 лет в регионе наблюдается слабо выраженный процесс деурбанизации и даже некоторого роста доли сельского населения. На сегодняшний день в сельской местности проживают от 50 до 60% жителей трех республик (общероссийский показатель - 25-28%).
Соответственно, воспроизводится и сельский образ жизни, характеризующийся традиционалистским уклоном, наличием приусадебных участков, своеобразием занятости и миграционной активности. За период 1990-1999 гг. промышленное производство в регионе сократилось в 4-5 раз - эта цифра вдвое превосходит аналогичный показатель по России. В совокупном объеме валового регионального продукта (ВРП) республик СК промышленный сектор меньше сельскохозяйственного в 2,2 раза (для сравнения: в РФ промышленный сектор в 5 раз больше сельскохозяйственного). Более или менее современный (модернизированный) облик имеют социально-профессиональные структуры Ставропольского края, РСО-Алания и, с некоторыми оговорками, Кабардино-Балкарской Республики (КБР).
Что касается демографической ситуации, то, по данным на 2007 г., лишь в нескольких субъектах РФ, включая три республики Северо-Восточного Кавказа (СВК), наблюдается положительная динамика естественного прироста населения. Прирост населения в республиках региона за период 1989-2002 гг. (между двумя переписями) составил в Дагестане - около 35%, в Чечне и Ингушетии -более 50, в КБР - 12%; доля населения моложе трудоспособного возраста (до 16 лет) в Дагестане составляет 27%, Ингушетии - 31, Чечне - 33% (в РФ в целом - всего 16%). В трех этих республиках ежегодный (естественный) прирост населения составляет около 50-55 тыс. человек. Несколько иная демографическая ситуация сложилась в других республиках: в КБР, РСО-Алания и Карачаево-Черкесской Республике (КЧР) темпы естественного прироста населения замедлились. Этническая ситуация характеризуется сложной мозаикой этнического состава (в особенности - в РД и КЧР, в меньшей степени - в КБР), явной или скрытой конкуренцией за доступ к ресурсам и государственным должностям между
местными олигархами, которые претендуют на представительство тех или иных этносов, либо всего многоэтничного сообщества. Ситуация усугубляется старыми обидами, связанными со сталинскими репрессиями и депортациями населения (1940-е годы), перекройкой административных границ в советский период и взаимными территориальными претензиями различных этнических групп, миграционной активностью и переселением дагестанских горцев на равнину. Еще одной из характерных особенностей региона является процесс реисламизации, усилившийся здесь за последние 20 лет. В трех республиках СВК количество соблюдающих обряды мусульман составляет 60-85% населения, а в КБР и КЧР - 30-45%. Существует несколько влиятельных течений традиционного ислама, представленных суфизмом и имеющих поддержку в структурах власти и местной олигархии. Кроме того, имеются сторонники так называемого «чистого» ислама («салафи-ты» и «ваххабиты»). Оба этих течения находятся в состоянии жесткого конфликта по богословским вопросам. Имеется значительный и неструктурированный слой умеренного мусульманского сообщества (оно состоит из хорошо образованных и социально продвинутых людей), который не идентифицирует себя ни с одной религиозной «партией» и сочетает религиозную традицию и современность. Он выступает против искусственного нагнетания внутриконфессионального конфликта и потенциально является третьей силой; включение его в социально-технологические проекты помогло бы нейтрализовать идеологию экстремизма.
Особенность социальной структуры местных обществ заключается в сочетании патронажно-клиентельных («вертикальных») связей с развитой сетью общинных (гражданских) структур на уровне местного самоуправления. Первый тип социальных связей, как правило, способствует формированию коррупционной, меркантилистской системы, разрывающей общество на множество фрагментов. Второй тип социальных связей формирует мини-гражданское общество на местном уровне. При этом общины (джамааты) существенно различаются в социальном и политическом отношении по степени выраженности патронажно-клиентель-ного или гражданского начал в своей жизни. К первому, наиболее широко распространенному типу (например, в Дагестане и КЧР) относятся общины с древними гражданскими традициями. Они отличаются тем, что клиентельное (коррупционное) начало выражено слабо, зато во внутренней жизни наблюдается большая демократичность; для них характерен индивидуализм, воплощенный
в духе «узденчества» (уздень - свободный человек). У них выше способность к самоорганизации, когда дело касается реализации какого-либо общего социально значимого проекта. Возникновение в таких общинах структур мафиозного и коррупционного типа почти невозможно. Бизнес выходцев из таких общин («патронов»), как правило, носит «цивильный» и сравнительно интернациональный характер. «Патроны» здесь - это всего лишь первые среди равных, которые «сделали сами себя». Семейственность как отражение общинной или родственной солидарности выражается лишь в благотворительности или в участии в социально значимых процедурах и обрядах (свадьбы, похороны и т.п.). Ко второму типу джамаатов относятся носители более выраженных «сословных» моделей поведения. Они отличаются более выраженной «культурной экономией», когда дело касается решения важных для определенной группы политических и экономических вопросов, и правовым нигилизмом, т.е. склонностью к коррупции и криминальному бизнесу. В данном случае ярко выраженная «семейственность» опирается на силу и ресурсы «патрона», что является гарантией процветания группы, которая постепенно трансформируется в полукриминальное / криминальное сообщество. Такая ситуация блокирует формирование подлинно гражданского общества в отдельно взятом регионе. Коррупция - явление вполне легитимное, оправданное в рамках «семейной» системы ценностей. Такая модель поведения транслируется на нижние социальные ступени, расшатывая остатки гражданственности общины. Представители второго типа общин (с «сословными», семейственными началами) составляют меньшинство в аппарате органов государственной власти, тем не менее они добиваются больших успехов в политике, занимая преимущественно «рентные» должности. «Патроны» -выходцы из второго типа общин, быстро формируют свою «пирамиду» клиентельной базы, конвертируя административный ресурс в ликвидный финансовый и формируя мощный сегмент теневой экономики. Можно выделить еще и третий тип общин (существующий, например, в Дагестане), где в рамках небольшой географической зоны сосуществуют носители гражданского и «сословного» (семейственного) начал. Они отличаются большей консолидированностью в своем политическом поведении.
Именно носители «семейственности» (или «сословности») еще со времен государственного социализма представляли собой достаточно сплоченное сообщество в коридорах власти Дагестана. Участвуя в выборах в Верховный Совет РСФСР (1990), автор с
удивлением обнаружил существование четкой «вертикали» сословного типа с коррупционными свойствами, пронизывающей от шести до десяти районов республики. В ее клиентельную базу входили высокопоставленные члены райкомов партии и райисполкомов, а «патроном» являлся один из членов бюро обкома КПСС. Всех этих представителей власти объединяло социальное происхождение: они воспринимались в массах как представители некогда (еще в XIX в.) зависимого и даже ущемленного в правах сословия. Их отличали высокие мобилизационные способности и умение добиваться консолидированного голосования массы горцев на нижних ступенях клиентельной базы. Социальные структуры Дагестана и КЧР (и, в некоторой степени, КБР) отличаются от тех, которые существуют в Чечне и Ингушетии. Общину РСО-Алания, в силу высокой урбанизации и более современного типа социальной структуры, нельзя отнести ни к одной из этих групп. Общины, существующие в Дагестане, КБР и КЧР, - это территориальные общины (первого типа), являющиеся своеобразными мини-полисами со своей историей и демократической традицией; влияние родовых связей в них почти отсутствует. В Дагестане достаточно представлены и общины третьего типа, сочетающие в себе гражданскую и посословную модели поведения. Общины Чечни и Ингушетии - это территориальные социальные ячейки, сочетающие гражданское и, в меньшей степени, родовое (тейповое) начала. Представители одного тейпа могут проживать в разных территориальных общинах, и это обстоятельство нейтрализует родовое чувство. В Чечне начиная со времен Кавказкой войны XIX в. родовое начало постепенно вытеснялось на периферию социальной и политической жизни даже на локальном уровне. Попытки возродить родовую солидарность и традиционный институт мехк-халк (выборный орган, формируемый на ежегодном собрании тейпов) с целью усилить политическую самоорганизацию чеченского общества в период правления Дудаева окончились неудачей. Слишком сильные трансформации в социальной структуре, с одной стороны, и очевидная неадекватность чеченских старейшин вызовам времени - с другой, похоронили идею возрождения древних традиций в социально-политической жизни. Тем не менее при формировании «команд» управленцев в Чечне явное предпочтение отдается выходцам из своей общины (тейповой и территориальной). В Ингушетии, в силу ее поздней исламизации и лояльности Российской империи в период Кавказской войны, родовая солидарность и соответствующие модели поведения оказались более живучими.
Однако роль родового фактора в политической жизни республики не стоит преувеличивать. События 2006-2009 гг., когда активность гражданского общества Ингушетии вынудила Кремль сменить главу республики, показали, что очаги гражданского общества достаточно зрелы для актуализации общереспубликанских проблем.
В целом, гражданское общество на СК гораздо более организованно, чем во многих регионах страны. Наглядным свидетельством является частота массовых протестных акций на локальном уровне. Причем актуализируемые проблемы (правила землепользования и коррупция в сельских районах, бессудные расправы над невинными жертвами, массовые фальсификации на выборах) качественно отличаются от тех требований, которые, как правило, выдвигаются на митингах и забастовках в «русских» субъектах РФ. В этой связи можно упомянуть массовые выступления жителей Табасаранского, Докузпаринского, Кумторкалинского и других районов Дагестана против коррупции местных властей (20062009), а также октябрьские события в Дербенте (2009), связанные с массовыми нарушениями в ходе выборов мэра города. Так же активно проявляет себя на локальном уровне гражданское общество в КБР и КЧР. В КБР не утихают споры о землеотводе. Исключение составляет Чечня, где жесткий авторитарный режим блокирует какие-либо проявления гражданской активности. Однако следует отметить, что авторитаризм в той или иной мере проявляется и в КБР и КЧР. Здесь, в отличие от Дагестана и РСО-Алания, заметно меньше независимых СМИ, а автократия манипулирует гражданским сектором. Другая особенность региона - слабая консолиди-рованность гражданского общества на общереспубликанском уровне, особенно в тех случаях, когда речь идет о решении социально-экономических проблем. Живучесть патронажно-клиентель-ных связей блокирует формирование настоящего (граждански ответственного) общества на уровне региона в целом. Складыванию современного общества препятствует наличие множества локальных общин. Отсюда - системный характер коррупции и меркантилизм, выраженный более ярко, чем в России. Здесь действует негласный закон, легитимирующий, с одной стороны, лояльность и верность «патрону», а с другой - личную ответственность за свою семью, свой экономический и социальный статус. Унифицированная политико-правовая система, транслируемая «сверху», не отражает реальной социально-политической и политико-экономической структуры региона. Не получая своего законного отражения в
представительных органах и органах исполнительной власти, многообразие интересов и противоречий вытесняется, легитимируя теневое право и обычай. Такое право в отдельных группах воспринимается как вполне легитимное, и в результате создается видимость всеобщей легитимности. Дагестан и в какой-то мере КБР и КЧР уникальны тем, что в них существуют все виды конфликтов: этнополитические, внутриконфессиональные и территориальные, и при существующей системе многие из них так и остаются неурегулированными. Существует также проблема, связанная с обоснованием коррекции системы посредством прав, предоставляемых федеративным статусом, причем без ущерба для целостности РФ. К примеру, экспертному сообществу очевидно, что в республиках региона необходимы институционализированные форумы представителей территориальных общин. Подобные форумы и соответствующие органы - это своеобразные каналы легитимации и коррекции общественных договоров между властями, обществом и бизнесом, ибо конституции и законы (РФ и республик) как формы общественных договоров если и работают, то весьма избирательно. Однако для решения проблемы конфликта официальной и теневой правовых систем этого недостаточно. Особенно страдают от такой деформации судебная и правоохранительная сферы. Подвергаясь когда «мягкому», теневому давлению, а когда и террору со стороны местных олигархов, Система теряет легитимность, в то время как коррупция все более усиливается.
Отчуждение между официальной судебно-правоохранитель-ной системой и массами «провоцирует» изменение настроений в пользу традиционной или мусульманской системы права в определенных сферах жизни. В частности, в трех республиках СВК подобная система действует при решении спорных вопросов в таких сферах, как семейно-брачные отношения, вопросы землепользования, а иногда и при рассмотрении гражданских и уголовных дел. Например, в Чечне официально, а в Дагестане и Ингушетии неофициально и в меньших масштабах действуют шариатские суды. Процессы, происходящие в политической и экономической сферах региона на протяжении последних 15-20 лет, можно охарактеризовать следующими терминами: «деиндустриализация», «демодернизация», «криминализация». Таким образом, идет «возвращение к корням»; общинная солидарность перекрывает гражданскую ответственность, коррупция легитимируется, чтобы ее субъектам не «потерять лицо», а статус (символ) становится выше сути и содержания (труда). Такое общество не консолидировано и
настолько мозаично, что гражданская составляющая (профсоюзы, партии, движения и т.п.) просто тонет в сообществе общинных или олигархических структур. Последние, как правило, построены на общности «почвы» и крови, а их мобилизационные возможности заметно перекрывают деятельность гражданских структур.
Наличие положительного потенциала развития региона объясняется высоким качеством «человеческого материала» и социальной сферы. Здесь выше уровень ориентации на предпринимательство и достижение жизненного успеха, а также психологическая готовность к экономическому риску. Это подтверждается данными статистики и социологическими исследованиями. По уровню общественной безопасности, определяемому данными статистики уголовных дел (убийства, грабежи, разбои, изнасилования и пр.), республики СК обладают наилучшими показателями среди других субъектов РФ, хотя зачастую возбуждаются уголовные дела об убийствах, связанных с диверсиями, террором и контртеррористическими операциями (КТО). Видимо, дело в том, что в регионе социальный контроль и соответствующий порядок базируются на сравнительно прочных социокультурных традициях и религиозных убеждениях. Как следствие, здесь меньше алкоголизма и наркомании, а значит, невелико количество преступлений, связанных с этими социальными пороками. С другими регионами РФ сопоставимы лишь данные по экономическим преступлениям.
По показателям индексов «качество населения» и «качество социальной сферы» (2000) республики региона вошли в число 1015 лучших субъектов РФ. К примеру, показатель продолжительности жизни в Дагестане, Чечне, Ингушетии и Кабардино-Балкарии и сейчас находится на уровне средне- и высокоразвитых стран Европы и превышает общероссийский на 7-11 лет. Такая картина явно диссонирует с данными об уровне благосостояния, безработицы и состояния экономики - по этим показателям регион находится на нижних строчках рангового списка субъектов РФ. В регионе существует проблема, связанная с эрозией ценностей образования в сознании молодежи. Статусная ориентация «перекрывает» ценность профессии и подлинных знаний. Это снижает уровень профессиональной этики и мотивации к труду. По социально-экономическим и некоторым социокультурным индикаторам (рождаемость и семейные традиции, коррупция и развитие сектора теневой экономики) регион схож с Африкой, а по уровню предпринимательской активности, гражданственности (на локальном уровне), стремлению к социальному успеху, образованию и
средней продолжительности жизни - со среднеразвитыми странами Европы или Дальнего Востока. Как и в регионе СК, императив «сохранения лица» в этих обществах является социальной нормой и содержит целый комплекс критериев «достойного мужа». Особое значение придается обеспечению семье жизни на уровне минимального социального стандарта, что подразумевает наличие собственного дома, а сумма средств, необходимых для выполнения нравственных предписаний, значительно превышает установленный государством прожиточный минимум. Таким образом, главная задача заключается в синтезе традиций и социокультурного «капитала» с требованиями современной рыночной экономики и политической демократии. Она успешно решена и решается в странах Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии (ЮВА), где накоплен богатый опыт сочетания в экономике модерна и традиций, норм «доброй старины» и современных технологий. И именно там, где традиция не разрушается, а модернизация не направлена на строительство имитационной модели капитализма, достигается наибольший успех в социально-экономическом развитии. Опыт этих стран тем и ценен, что экономическая политика в отношении семейных предприятий и сельских общин строилась таким образом, чтобы сохранить традиционные формы жизни на селе, не разрушая семью и общину.
Статистические данные по занятости, денежным доходам на душу населения и средней зарплате свидетельствуют о том, что республики СК относятся к числу самых неблагополучных субъектов РФ. Но по данным о потреблении и оборотах розничной торговли республики СК поднимаются во вторую и / или третью четверть в ранговой иерархии субъектов РФ. Эти данные адекватно отражают ситуацию в большинстве горных районов региона: официальные данные не фиксируют (или неточно фиксируют) доходы в сфере теневой экономики, а также от личных и фермерских хозяйств. С другой стороны, проблема социальной дифференциации в регионе стоит острее, чем в России в целом: богатство очень узкого слоя (высшего чиновничества, местных олигархов и крупного бизнеса) резко контрастирует с бедностью значительной части населения. Подобные общества отличаются более высоким уровнем коррупции, теневой экономики и безработицы, слабостью государственного аппарата и низкими поступлениями от налогов и неналоговых сборов. Высокий уровень коррупции тесно связан с теневой экономикой. Соответственно, растут социальная поляризация и несправедливость, уменьшаются поступления от налогов.
В итоге бюджет не справляется со своими социальными функциями, зреет недовольство населения, и система дестабилизируется. Федеральные дотации и субсидии частично снимают напряжение и одновременно провоцируют конкуренцию между влиятельными олигархическими структурами за доступ к ресурсам. Ситуацию несколько разряжает ряд факторов этнопсихологического и культурного свойства. Еще в советские времена выходцы с СК демонстрировали высокую социальную и территориальную мобильность. В целом для местных обществ характерна более высокая мотивированность в сфере предпринимательства: доля занятых в частном бизнесе, включая и индивидуальных предпринимателей, здесь в 2,5-3 раза выше, чем в целом по России.
В регионе СКФО теневое право стало важным фактором и влияет на жизнь в гораздо большей мере, чем по стране в целом. Оно деформирует официальное право, а также экономические и политические отношения, что приводит к значительному росту теневого сектора экономики. Масштабы теневой экономики в различных регионах России (по данным середины 1990-х годов) были сопоставимы с аналогичными показателями государств Восточной Европы и Латинской Америки (относящихся к странам второго мира), а также среднеразвитых стран Азии и Африки. В иерархии субъектов РФ по развитию «серой» теневой экономики в 19951998 гг. первые строчки занимают республики СК. Косвенным индикатором является один из самых низких показателей поступлений от налогов и неналоговых сборов по России. За последние четыре-пять лет ситуация в этой сфере несколько изменилась к лучшему (в РД, РСО-Алания и КБР). Соответственно, уменьшилась и дотационная зависимость. Тем не менее недоиспользованный налоговый потенциал все еще остается огромным.
Негативная роль федерального центра в воспроизводстве коррупции, непотизма очевидна. Отдельные влиятельные акторы местной политической арены имеют покровителей на уровне федеральных властей. Мотивами существования подобных вертикальных связей являются меркантилизм и общий бизнес за счет административного ресурса. Исходя из экспертных оценок и результатов исследований, можно составить представление о степени негативного влияния Москвы. Это влияние играет немалую роль в воспроизводстве в регионе коррупции и архаичных моделей в кадровой политике. В начале 2000-х годов мы стали свидетелями определенной консолидации власти и более целеустремленной политики Центра на СК. Некоторые аспекты деятельности СМИ
и силовой составляющей можно интерпретировать как провоцирующие отчуждение (к власти и России в целом) и усиливающие в обществе межэтническую и межконфессиональную напряженность.
Сложность ситуации внутриконфессионального конфликта, при всей его драматической напряженности, до сих пор недооценивается. Реальностью сегодняшнего дня является вялотекущая гражданская война с отчетливыми религиозными мотивами. Сала-фиты и суфийские «партии» по-разному подходят к рассмотрению ряда богословских вопросов, что привело к росту отчуждения между ними. Реальная практика функционирования наиболее радикальной ветви салафитов в лице так называемых «ваххабитов» в 1990-х годах дала основание подозревать их в политических амбициях, выходящих далеко за пределы чисто религиозной жизни. Как следствие, все салафиты - умеренные (законопослушные) и потенциальные радикалы - попали в разряд потенциальных экстремистов и подозрительных элементов. Государство в лице правоохранительных и силовых структур в целях профилактики взяло на вооружение метод «превентивной ликвидации (нейтрализации)» подозрительных элементов без проведения соответствующей оперативно-следственной работы. В итоге число жертв КТО стало пополняться сотнями невинных молодых людей. Недифференцированный подход к верующим, априорное маркирование их как потенциальных террористов усугубили проблему. Необоснованные аресты и издевательства над заключенными приводили к увеличению числа уходящих в подполье. В результате внесистемная оппозиция численно выросла, а экстремистское подполье получило видимость легитимности. Внесистемная оппозиция, преимущественно состоящая из сочувствующих салафизму, а также суфийских течений, не включенных в систему духовных управлений, насчитывает по нескольку десятков тысяч человек в каждой из республик СВК. Можно предположить, что наметилась тенденция к некоторому снижению численности подобной оппозиции в Ингушетии и увеличению в Дагестане и Чечне.
Пропаганда экстремистских сайтов, личное общение с представителями внесистемной оппозиции и посещение различных «просветительских кружков» способны изменить мировоззрение определенных слоев молодежи и побудить их к уходу в экстремистское подполье. Провоцирующую роль играет и чрезмерное внимание со стороны правоохранительных структур. В последние годы немаловажную роль в пополнении «казны» террористов играет
новая разновидность рэкета. Местные крупные бизнесмены и богатые чиновники уже облагаются так называемыми «налогами в пользу повстанцев». Свой вклад в нестабильность вносят местные олигархические группы. В одном случае это борьба за власть и доступ к ресурсам в республиканском масштабе. Обычно такой вызов власти связан с деятельностью мэров столиц республик, а иногда и крупных городов (районных центров). В другом случае это борьба за должность главы администрации власти на уровне местного самоуправления (МСУ). Следует отметить, что ситуация, связанная с конфликтом интересов и борьбой за власть, приобретает асимметричный вид. Главы республик опираются на официальную систему власти и права, тогда как взоры амбициозных местных олигархов обращены, как правило, на теневые власть и право, а также на неформальные ресурсы, в том числе и психологические. Возникающие на почве борьбы за власть союзы и коалиции, как правило, никак не связаны с программными принципами и распадаются столь же быстро, как и возникают. В подобных условиях главы республик и лидеры региональных отделений власти вынуждены подкреплять свой официальный статус неформальными коалициями. Существует также конфликт на уровне МСУ местных общин и власти. Подобные конфликты периодически происходят в республиках с развитыми институтами традиционной демократии (РД, КБР и КЧР) и связаны со злоупотреблениями властью со стороны местных глав районов. В последние годы ожесточенные конфликты возникают и в процессе выборов, когда сталкиваются интересы влиятельных кланов или интересы республиканской власти и оппозиции. Институты традиционной демократии (джамааты) в хороших руках являются ресурсом в борьбе за справедливое социальное устройство, исключающее коррупционные и другие негативные явления. Нам представляется чрезвычайно важным окончательное внедрение Федерального закона «Об основных принципах местного самоуправления» именно в республиках СК, ибо он позволит нейтрализовать влияние местных олигархов.
На СК существует девять конфликтных очагов по поводу земли, властных ресурсов и этнонационального равноправия. В Дагестане таких очагов три (в основном, в Хасавюртовской зоне). Лезгины и кумыки выражают явное недовольство порядком распределения власти на республиканском уровне и / или в ключевых прикаспийских районах. Формальное соблюдение принципа пропорционального представительства этнических сообществ в
органах власти еще не гарантирует стабильности режима (о чем свидетельствуют события в Дербенте в октябре 2009 г.). Фактическое распределение власти и ресурсов нарушает этнополитическое равновесие. Актуализировался также вопрос о границах между Чечней и Ингушетией. С повестки дня не снят вопрос о Пригородном районе в РСО-Алания. В КБР муниципальные реформы обострили земельный вопрос между кабардинскими и балкарскими «общинами». В КЧР существует неявный конфликт между карачаевцами и черкесами. В Ставропольском крае в перспективе могут возникнуть серьезные конфликты между «общинами» казаков, армян, ногайцев и дагестанцев. Некоторые из проблем требуют пристального внимания государства, активного взаимодействия общественных организаций и традиционных структур народной дипломатии и миротворчества. Другие требуют периодического мониторинга и поиска путей согласия. В регионе накоплен огромный опыт согласительных процедур, и задача государства - максимально использовать его.
Ситуация, сложившаяся в СКФО, уникальна тем, что нигде не существует такого множества проблем. Однако определенные элементы зарубежного и отечественного опыта могут оказаться полезными. Авторитарный подход может быть эффективен лишь на короткий период: конфликты загоняются вглубь, напряжение копится и при малейшем ослаблении государственной власти дает о себе знать. Появляются также экстремистские движения. Поэтому в полиэтнических государствах и регионах за основу берется принцип не гражданской («один человек - один голос»), а коалиционной (многосоставной) демократии, когда этнические (или эт-ноконфессионалъные) сегменты, имеющие представительство в органах власти, обладают правом на особое мнение, и с этим мнением в той или иной форме считаются. Степень централизации в таких демократиях варьируется в зависимости от уровня политической культуры. Конфликты (этнополитические, этнотерритори-альные и пр.) никогда не могут быть разрешены полностью. Разрешение конфликтов - это процесс, в котором наряду с государством должны постоянно участвовать гражданские и традиционные структуры. Если такое соучастие профанируется, то легитимируется радикальный подход к решению проблем. Этнические или этноконфессиональные сегменты общества должны иметь относительно пропорциональное представительство во всех органах власти. Для нейтрализации влияния этнического (или этноконфес-сионального) фактора на принятие государственных решений це-
лесообразно повысить роль муниципалитетов. Общины более прагматичны в вопросах землепользования и рационального использования доходов и больше ориентированы на поощрение бизнеса, который, будучи, интернациональным, сглаживает межэтнические проблемы.
Для тех республик региона, в которых существуют сложные полиэтнические общества, при построении политической структуры власти оптимальна централизованная модель коалиционной (многосоставной) демократии. На практике такая форма власти функционирует в форме политического обычая, когда основные этнические «сегменты» относительно пропорционально представлены в органах власти (Дагестан, КБР и КЧР). Однако механизм согласований отработан недостаточно. При этом для нейтрализации негативного эффекта, вызванного ростом роли этнического фактора, республиканские власти должны повысить роль местных органов самоуправления, вплоть до институционализации республиканских съездов общин. Представляется, что определенные аспекты этого опыта могут быть учтены при организации деятельности полпредства СКФО. Было бы целесообразно провести ряд следующих мероприятий: сформировать при нем рабочие группы по отдельным направлениям: а) научно-проектная работа; б) внут-риконфессиональная ситуация и проблемы интеграции; в) межэтнические проблемы и народная дипломатия; г) местное самоуправление и земельные вопросы; д) анализ реального права и политические институты, законы и судебно-правоохранительные институты; е) федеральные структуры и кадры; ж) финансово-экономические проблемы развития региона. Следует опираться на более гибкий подход в случаях, когда очевидна назревшая потребность в принятии мер и оперативных решений. Если эти решения противоречат тому или иному федеральному закону, принятому в рамках «совместного ведения и полномочий субъекта РФ и федерального Центра», то целесообразно наделить полпреда в СКФО большими правами. Необходимо организовать мониторинг и анализ теневого права в критических сферах общественной жизни, чтобы выяснить, как оно соотносится с формальным законом и каким образом влияет на социальные, экономические и политические отношения. Подобный анализ должен послужить основой для последующего принятия решений и инициатив по коррекции законодательства на уровне полпредства СКФО как полигона для испытания антикоррупционного законодательства. Законы, введение которых блокируется на уровне Федерального Собрания, можно
было бы апробировать на отдельных субъектах СКФО. При разработке системы антикорррупционных мер целесообразно учесть зарубежный опыт.
Можно предложить модель измерения качества политического менеджмента региональных властей в субъектах СКФО -этот показатель тесно связан с социально-политической и социально-экономической безопасностью. Уровень безопасности (и, соответственно, качество управления) региона может оцениваться на основе модели статистических связей и динамики ключевых социально-экономических и политических показателей за определенный период (к примеру, за четыре-шесть лет). Анализ связей позволяет построить график корреляций, с помощью которого можно выявить наиболее информативные эмпирические индикаторы. Авторская гипотеза состоит в следующем: минимальный набор ключевых показателей, соотнесенных с прожиточным минимумом в регионе (исходных индикаторов для конструирования интегрального индекса безопасности и определения качества управления в субъектах РФ на СК), мог бы включать в себя следующие индикаторы: доля поступлений от налогов и неналоговых сборов в ВРП; размер ВРП на душу населения; уровень обеспеченности собственными средствами в консолидированном бюджете; величина децильного коэффициента (уровень социального расслоения); отношение среднедушевых доходов к прожиточному минимуму; доля населения региона, живущего ниже черты бедности; доля реально безработных в экономически активном населении; степень коррумпированности власти или степень экономической «свободы»; уровень «верхушечного» террора и корыстных преступлений, связанных с распределением бюджетных средств и коррупцией; уровень стабильности политического режима. Динамика роста доли поступлений от налогов и неналоговых сборов по отношению к ВРП в регионах СКФО послужит значимым индикатором уровня «честности и эффективности аппарата власти». Объем бюджета развития субъекта СКФО напрямую связан с уровнем собираемости налогов: чем больше доля налогов в ВРП, тем больше бюджет развития того или иного субъекта СКФО.
Унифицированная в масштабах страны политическая партийная система не соответствует реально существующей социальной структуре местных обществ и не отражает разнообразия интересов различных социальных и этнических групп. Сложность ситуации в регионе требует более гибкого подхода; он должен полностью соответствовать федеративным принципам и концеп-
ции национальной политики России. Законодательное закрепление статуса «съезда общин (или народов)» серьезно улучшило бы ситуацию в сфере межэтнических отношений, борьбы с коррупцией и терроризмом в СКФО. На такие форумы можно было бы выносить наиболее актуальные проблемы, имеющие огромное значение для местных парламентов, исполнительной власти, органов местного самоуправления и бизнеса. В начале 1990-х годов в ряде республик СКФО наблюдалось бурное возрождение традиционных гражданских институтов. Дагестан и КБР имеют определенный опыт в преодолении конфликтных ситуаций (события 19921993 гг.), опирающийся на традиционные и современные демократические институты. Такой институт мог бы стать мощным фактором стабилизации и консолидации общества и придать позитивный импульс процессу развития гражданского общества в регионе. Таким образом, можно выстроить цельную систему проектов, которая позволит решить важные государственные задачи. Ключ к решению проблем региона в указанном контексте надо искать главным образом во внеэкономической плоскости, не требующей масштабных затрат. Вышеперечисленные подходы требуют минимального финансирования, и они укладываются в методы бесструктурного управления процессами в регионе. На СК необходимо совершить прорыв, осуществление которого требует нового методологического подхода, учитывающего все многообразие факторов и условий, провоцирующих нестабильность в регионе.
«Центральная Азия и Кавказ», Лулео, Т. 13, вып. 2, 2010 г., с. 130-156.
Сабина Гарашова,
кандидат политических наук, (Бакинский государственный университет) ГЕОПОЛИТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ СТРАТЕГИИ США В КАСПИЙСКОМ РЕГИОНЕ
Каспийский регион в течение всего постсоветского периода привлекал внимание ведущих мировых и региональных держав. Это обусловлено не только сосредоточенными здесь запасами углеводородов, но и геополитической спецификой региона. Его расположение в Евразии, политическая структура, а также элементы связи с окружающими державами не могут не влиять на его геостратегическую значимость в эпоху после окончания «холодной
