CC BY
30
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2011. № 1
Э.Б. Крылова
СЕМАНТИКА ВОПРОСИТЕЛЬНЫХ ПРЕДЛОЖЕНИЙ С МОДАЛЬНОЙ ЧАСТИЦЕЙ MON В ДАТСКОМ ЯЗЫКЕ: ВОПРОС-РАЗМЫШЛЕНИЕ
Целью данной статьи является прагма-семантический анализ ряда рефлексивных вопросов-размышлений, формируемых в датском языке при помощи специальной модально-вопросительной частицы mon в различных структурах вопросительного предложения. Частица mon, восходящая исторически к презенсу модального глагола monne, имеет ряд функционально-семантических особенностей, позволяющих ей отражать субъективное отношение говорящего к содержанию пропозиции в зависимости от ее места в той или иной структуре вопроса. Расчет по определенным параметрам установки говорящего на позитивную/негативную альтернативу ответа позволяет конкретизировать прагматическую семантику каждого типа вопросов с mon.
Ключевые слова: модально-вопросительная частица, вопрос-размышление, прагматическая семантика, пропозициональная установка говорящего, эпистемическая модальность, адмиративность.
The aim of this article is to analyse a number of deliberative questions formed by a specialised modal-interrogative particle 'mon' in various Danish interrogative sentence structures. The particle 'mon' is historically the present tense form of the modal verb 'monne' and has a number of functional-semantic peculiarities which make it possible for the particle to express the speaker's subjective attitude to the content of the proposition depending on its position in a particular question structure. A calculation of the speaker's intention of a positive / negative answer alternative makes it possible to particularize the pragmatic semantics of every type of question with 'mon'.
Key words: a modal-interrogative particle, a deliberative question, pragmatic semantics, the speaker's propositional attitudes, epistemic modality.
Считается, что любой вопрос независимо от того, является он инициальным или реактивным, представляет собой единицу диалога. Необходимым условием речевого акта вопроса является то, что говорящий не знает ответа, хочет его получить, полагает, что адресат знает ответ, и пытается получить его от адресата [Кобозева, 2000: 293]. При этом, как отмечает О. Йокояма, адресат обязан ответить на вопрос спрашивающего, так как отказ от этого будет свидетельствовать о его выходе из диалога. В этом смысле вопрос является своего рода директивом, требующим, чтобы на него ответили [Йокояма, 2005: 139—157].
Показателями иллокутивной функции вопроса могут быть интонация, порядок слов и специфические вопросительные лексемы [Кобозева, 2000: 298]. Если исключить из нашего рассмотрения интонационно и синтаксически осложненные структуры датских вопросов, то основные их типы можно разделить на вопросы, имеющие вопросительную и повествовательную структуры (о различных классификациях вопросительных предложений см., например [Балли, 1955: 47—48; Йокояма, 2005: 139—160, Кузнецов; 1984: 164]).
Вопросы вопросительной структуры подразделяются на дик-тальные, т.е. с вопросительным словом, и модальные, т.е. без вопросительного слова: Hvad er der sket med ham? 'Что с ним случилось?'; Er det hans skyld? 'Это его вина?'.
Предложения повествовательной структуры в датском языке могут приобретать функцию вопроса, когда они употребляются с таким средством эпистемической модальности, как частицы:
— vel и ikke в качестве вопроса-привеска Det er ikke hans skyld, vel? 'Это не его вина, правда?'; Det er hans skyld, ikke? 'Это его вина, не так ли?'
— mon и vel в составе предложения Mon det er hans skyld? 'Его ли это вина?'; Det er vel hans skyld? 'Это, наверное, его вина?';
Ikke и vel как вопросы-привески являются модальными иллокутивными показателями установки говорящего на то, что слушающий подтвердит достоверность утверждаемого. В связи с этим такие предложения воспринимаются как верификативный вопрос Er det sandt, at... 'Это правда, что...'. Выбор вопроса-привеска ikke или vel зависит от наличия или отсутствия негации в составе предложения. Для vel в качестве вопроса-привеска обязательна его позиционно-дистантная комбинация с отрицанием ikke в составе пропозиции, ср.: Du forstár mig godt, ikke? 'Ты меня хорошо понимаешь, не так ли?' Du forstár mig ikke, vel? 'Ты меня не понимаешь, правда?'
В контексте повествовательного предложения vel формирует особый речевой акт выражения говорящим желания услышать от адресата подтверждение своего предположения: Han har vel travlt? 'Он, наверное, занят?' Такое предложение можно вслед за Т.В. Булы-гиной и А.Д. Шмелевым, отнести к гипотетическим предложениям в функции вопроса, т.е. к косвенным речевым актам [Булыгина, Шмелев, 1997: 296].
Данные типы вопросов предполагают наличие адресата, к которому апеллирует говорящий. Однако в языке существуют также вопросы, задавая которые, говорящий не рассчитывает на получение какой-либо ответной реакции со стороны партнера, в коммуникации с которым он зачастую и не нуждается. Такой вопрос является
рефлексивным, т.е. может быть адресован говорящим самому себе в виде вопроса-размышления [Золотова, 1988: 141].
В русском языке вопросы такого типа чаще всего имеют особый интонационный рисунок, чем отличаются от прямых вопросов, адресованных собеседнику, ср.: Как он там поживает? Здоров ли он? — К-а-а-к он там поживает? Здор-о-о-в ли он? Здесь можно, очевидно, говорить об особой интонационной семантике, одним из средств оформления которой в звучащей речи является двумо-ровость, «указывающая на некоторое дополнительное ментальное действие» [Кодзасов, 2004: 118]. Если русский язык располагает сравнительно большими возможностями выражения коммуникативных намерений говорящего с помощью интонации, то датский язык, как будет показано ниже, решает задачи выражения этих значений главным образом средствами, свойственными языкам аналитического строя: порядком слов и использованием частиц [Крылова, 2009: 275—285].
В датском языке вопрос-размышление формируется при помощи специальной модально-вопросительной частицы mon, которая может занимать различные позиции в структуре вопросительного предложения:
Mon vingerne holder? 'Выдержат ли крылья?'
Hvem mon bor her? 'Кто же это здесь живет?'
Hvem har mon skrevet det? 'Кто же это написал?'
Hvornâr mon hun kommer? 'Когда же это она придет?'
Er det mon min skyld? 'Моя ли (= неужели это моя) это вина?'
Hvem er disse personer med udenlandsk herkomst mon? 'Кто же они, эти иностранцы, а?'
Общим для употребления mon в различных структурах вопроса является то, что частица в них формирует вопрос говорящего к самому себе, т.е. вопрос-размышление. Подтверждением тому служат многочисленные примеры косвенных вопросов с mon и вводящими их ментальными предикатами, субъект которых обычно выражен первым лицом: Jeg tœnkte meget pâ dig og hvordan det mon gik derhjemme. 'Я много думал о тебе и о том, как там дома дела.'; Jeg spekulerede pâ, hvorfor han mon var i sâ bunddârligt humor i dag, hvorfor mon det? 'Я размышлял о том, почему это он сегодня в таком упадническом настроении, почему бы это?'
Субъект вводящей пропозиции может быть также выражен третьим лицом в случае переключения рассказчика в размышления персонажа повествования, т.е. в несобственно-прямую речь: ... og han spurgte sig selv, hvornâr tordenregnen mon ville vœlte ned fra himlens kolde farver. 'И он спрашивал сам себя, когда же с небес, окрашенных холодом, на землю обрушится гроза?'; Ekspedienten er en ung pige, som slovt kigger op fra sin bog. Heinz overvejer straks, hvad
hun mon lœser. En roman? En manual? 'Продавщица, молоденькая девушка, лениво отрывает глаза от книги. Хайнц тут же начинает соображать, что же это она там читает? Роман? Справочник?'; Manden tœnkte kun pâ, hvad konen mon havde kobt til ham i julegave. 'Муж думал только о том, что же это жена купила ему на Рождество?'
Функционально-семантические особенности модально-вопросительной частицы mon можно объяснить ее происхождением из презенса вышедшего из употребления модального глагола monne, который в свою очередь восходит к дисл. munnu. Эпистемической функцией monne, как отмечает К. Бойе, было свидетельствовать об отсутствии у говорящего достаточных оснований для того или иного утверждения (manglende begrundelsesmœssig stotte) [Boye, 2004: 27—46]. К. Миккельсен приводит ряд вопросительных предложений c финитными формами модального глагола monne в составе глагольного сказуемого: Hvad mon han mene? 'Что же это он имеет в виду?'; Jeg gör det, hvad der end monne ske. 'Я сделаю это, что бы ни случилось'; Hvor rig hun end monne vœre, vil jeg dog ikke gifte mig med hende. 'Как бы богата она ни была, я все равно не женюсь на ней' (примеры из: [Mikkelsen, 1911: 350]). В современном языке вместо monne здесь употребляется модальный глагол skulle.
Вопрос-размышление с модальной частицей mon может употребляться в различных ситуациях. Это может быть ситуация нерешительности, когда говорящий не знает, как ему поступить. Это может быть также ситуация, когда ответ на такой вопрос невозможен в силу тех или иных причин. В следующем примере первый вопрос-размышление с mon свидетельствует о нерешительности его автора, а второй — о невозможности получить на него ответ из-за этой нерешительности: Оg imens tœnker Simon pâ om han mon skal sporge om han mâ flytte med til Kobenhavn, er der mon endnu et ledigt vœrelse i lejligheden... 'А Симон тем временем думал, не попросить ли ему разрешения тоже переехать в Копенгаген и есть ли в квартире еще одна свободная комната.'
Невозможность получить ответ на интересующий спрашивающего вопрос может также объясняться риторичностью последнего, отсутствием некоего конкретного лица, которому он может быть адресован, или обращенностью вопроса в будущее: Mon der findes regler for kœrligheden? 'А есть ли у любви правила?'; Vasketojspuklen er faretruende stor, hvem mon den venter pâ? 'Куча грязного белья ужасающе велика, кого это она дожидается?'; Og alle, der horte det, tog det til hjerte og sagde: "Hvad skal den dreng mon blive til? For Herrens hând var med ham". 'И все, кто слышал это, приняли это близко к сердцу и воскликнули: «Кем же станет этот мальчик? Ибо рука Всевышнего простерлась на ним»'.
Отсутствие у говорящего и других коммуникантов знания, необходимого для ответа на возникающий в конкретной ситуации вопрос, может также делать его предметом общего обсуждения, где каждый из участников размышляет и высказывает свои гипотезы: De snakkede lœnge om, hvem det mon kunne vœre, der havde sendt staldkarlen og de normanniske soldater efter dem. 'Они долго говорили о том, кто же это мог послать конюха и нормандских солдат за ними'; Da det ny kosttilskud Imedeen kom til forretningen, snakkede hun med sine kolleger, om det mon virkelig kunne fjerne rynker. 'Когда пищевая добавка Имедин поступила в магазин, она обсуждала с коллегами, неужели та действительно может разгладить морщины'; Han horte ogsâ, nâr min mor lœste, og om aftenen talte vi om, hvad der mon kunne ske i nœste kapitel. 'Он тоже слушал, когда моя мама читала, а вечером мы говорили о том, что же может произойти в следующей главе.'
Анализ примеров позволил охарактеризовать mon как модально-вопросительную частицу первого лица, так как она функционально направлена на самого говорящего и модифицирует речевой акт прямого вопроса в косвенный речевой акт рефлексивного вопроса-размышления, ответ на который в данной ситуации невозможен из-за отсутствия у коммуникантов необходимого знания (подробнее о функциональной направленности средств пропозициональной установки говорящего на одного из коммуникантов см. [Крылова: 2004б]).
В вопросах различной структуры частица mon может стоять в инициальной позиции, в середине и в абсолютном конце вопросительного предложения, ср.: Er det forbudt? 'Это запрещено?' — Mon det er forbudt? 'А запрещено ли это?' — Er det mon forbudt? 'Неужели это запрещено?' — Hvem mon har det forbudt? / Hvem har det mon forbudt? 'Кто же это запретил?' — Hvem har forbudt det mon? 'И кто же это запретил?' В связи с этим возникает вопрос о наличии связи между формальной структурой вопроса, средствами выражения его установочного компонента и его функциональной семантикой.
Далее мы попробуем показать, что значение вопроса-размышления, обращенного говорящим к самому себе, является прагма-семантическим инвариантом модально-вопросительной частицы mon, однако иллокутивная функция и ожидаемый перлокутивный эффект от формируемых ею вопросов находятся в тесной зависимости от структурной организации вопросительного предложения и позиции частицы.
Анализ функционирования других средств эпистемической модальности в предложениях различной структуры позволил нам
з0
определить параметры вычисления по формальным признакам установки говорящего на позитивную/негативную альтернативу ответа, которая способствует конкретизации различных видов речевых актов [Крылова, 2004а: 62—76]. Представим со знаком «минус» (-) вопросительную структуру вопроса, модально-вопросительную частицу mon, отрицание ikke и показатели негативной альтернативы ответа nej 'нет', aldrig 'никогда', ingen 'никто', intet 'ничто', а со знаком «плюс» (+) повествовательную структуру вопроса, эпистемические средства выражения значения предположения, а также показатели позитивной альтернативы ответа ja/jo 'да', ja, der er nogen 'да, есть некто', ja, noget 'да, есть нечто'. Эти параметры позволяют нам вычислить, позитивный или негативный ответ ожидает получить спрашивающий от адресата. Необходимо при этом заметить, что пропозициональную установку говорящего на одну из двух альтернатив ответа имеют только вопросительные предложения, включающие, по меньшей мере, два знака. Вопросительное предложение, структура которого включает в себя только один такой знак, не кодирует субъективного отношения говорящего к ответу собеседника и по своим формальным показателям может расцениваться как прямой нейтральный вопрос:
Er det forbudt? 'Это запрещено?' — Ja. / Nej. 'Да. / Нет.'
Hvad er der sket? 'Что случилось?' — Der er sket noget 'Что-то
случилось.' — Der er ikke sket noget. 'Ничего не случилось.'
Следующие два вопросительных предложения с mon отличаются не только своей структурой, но и разными ожиданиями говорящего относительно ответа собеседника: mon (-) в предложении повествовательной структуры (+)указывает на допущение говорящим ответа nej 'нет' (-), а в вопросительной структуре (-) частица кодирует его ожидание ответа ja 'да' (+):
Mon det er forbudt? 'Запрещено ли это?' — Nej. 'Нет.'
Если же в вопросе повествовательной структуры (+) вместо вопросительной частицы mon (-) употребить гипотетическую частицу vel 'наверное' (+), то расчет установки говорящего позволит говорить об ожидании им от собеседника подтверждения своего предположения (+):
(-)
(+) / (-)
(-)
(+) / (-)
(-)
- Ja. 'Да.' (+)
Det er vel forbudt? 'Это, наверное, запрещено?' — Ja. 'Да.' (+) (+) = (+)
При этом vel (+), помещенная вместо частицы mon (-) в предложение вопросительной структуры (-), также меняет установку говорящего на противоположную, ср.:
Er det mon forbudt? 'Неужели это запрещено?' — Ja. 'Да.'
Употребление частицы mon в инициальной позиции вопросительного предложения возможно только в верификативном вопросе с прямым порядком слов. Этим структура вопроса с mon в инициальной предсубъектной позиции отличается от схожей структуры вопроса с модальным словом mâske 'может быть', которое употребляется как с прямым, так и с обратным порядком слов, ср.:
Mon det er sandt? 'Правда ли это?' — *Mon er det sandt?
Mâske er det sandt? 'Может, это правда?' — Mâske det er sandt? 'Может, это правда?'
С диахронической точки зрения невозможность инициальной позиции mon, контактной с презенсом другого глагола, вполне объяснима, ведь исторически mon — презенс модального глагола monne. Попробуем объяснить эту структурную особенность вопросов с mon с точки зрения синхронного семантического описания.
Частица mon, вводящая пропозицию Р, сигнализирует отсутствие у говорящего достаточных оснований для представления ее содержания как достоверного. Говорящий допускает возможность того, что оно неверно, и это приводит его к размышлению: Mon hun venter pâ mig? 'А ждет ли она меня?'; Mon de kan hjœlpe mig? 'А могут ли они мне помочь?'; Mon hun havde startet en eftersogning efter mig? 'А начала ли она меня разыскивать?'; Mon han stadigvœk ryger cigarer? 'А курит ли он по-прежнему сигары?' У говорящего нет достаточных оснований для выбора позитивной альтернативы ответа, а именно, желательной и соответствующей норме ('она ждет меня', 'они помогут мне'), привычной для него ('он по-прежнему курит') или вызывающей его опасения ('она начала разыскивать меня'). Это заставляет его допустить возможность негативной альтернативы ответа. Таким образом, вопросительно-модальная частица mon (-) в повествовательной структуре верификативного вопроса-размышления (+) кодирует сомнение говорящего в истинности вводимой ею пропозиции, о чем свидетельствует и установка говорящего на допущение негативной альтернативы ответа: Mon hun venter pâ mig? — Nej. (-) (+) = (-) 'А ждет ли она меня? —
(-) (-)
Er det vel forbudt? 'Разве это запрещено?' (-) (+)
(+)
- Nej 'Нет' (-)
Нет.' Такие рассуждения говорящего можно представить следующим образом: «У меня нет достаточных оснований утверждать: она ждет меня. ^ Я допускаю: она не ждет меня. ^ Я сомневаюсь: а ждет ли она меня?»
Одним из средств выражения значения сомнения является ду-битатив — косвенное наклонение, выражаемое формой претерита модального глагола skulle + инфинитив I, II: Skulle hun have gjort det? 'Неужели она сделала это?' [Локштанова, 1982: 37]. Сравнение вопросов с предикатом в форме дубитатива и вопросов с частицей mon в повествовательной структуре представляет особый интерес для нашего исследования.
Датский исследователь К. Миккельсен объединяет сочетания skulle + инфинитив I, II и частицу mon в инициальной предсубъ-ектной позиции вопроса в одну группу средств выражения значения сомнения и приводит их пары: Skulde han virkelig have sagt det? 'Неужели он действительно так сказал?' — Mon han virkelig skulde have sagt det? 'Неужели ж он действительно так сказал?' Skulde han tœnke pâ at gifte sig? 'Неужели он собирается жениться?' — Mon han skulde tœnke pâ at gifte sig? 'Неужели ж он собирается жениться?' [Mikkelsen, 1975: 456]. Однако, как замечает исследователь, предикат такого вопроса-размышления с частицей mon, в отличие от ду-битатива, может быть выражен и формами индикатива: Mon han virkelig har sagt det? 'Неужели ж он действительно так сказал?'; Mon han tœnker pâ at gifte sig? 'Неужели ж он собирается жениться?' [Mikkelsen, 1975: 456]. Кроме того, в отличие от вопроса-размышления говорящего, формируемого модально-вопросительной частицей mon, вопрос с предикатом, выраженным формой дубитатива, является вопросом-реакцией говорящего на неожиданную реплику собеседника, может частично пересказывать ее содержание и обращен непосредственно к адресату [Крылова, 2007: 109].
Употребление модально-вопросительной частицы mon в инициальной позиции свидетельствует о том, что у говорящего нет достаточных оснований для оценки вводимого частицей утверждения как истинного, и это наводит его на размышления: «А истинно ли Р ?». Такое семантическое описание позволяет, очевидно, объяснить невозможность употребления частицы mon в инициальной предфинитной позиции вопросительного предложения: *Mon venter hun pâ mig? тем, что нельзя подвергнуть сомнению истинность верификативного вопроса Venter hun pâ mig? 'Она ждет меня?
Таким образом, вопросительное предложение с частицей mon в инициальной предсубъектной позиции является рефлексивным вопросом-размышлением говорящего, кодирует его установку на негативную альтернативу ответа и используется говорящим для
выражения своего сомнения в истинности пропозиции без намерения побудить адресата рассеять это сомнение. В связи с этим вопросы такого типа могут быть переведены на русский язык как «Интересно,^ ли?»: Mon han virkelig har sagt det? 'Интересно, действительно ли он так сказал?'; Mon han tœnker pâ at gifte sig? 'Интересно, собирается ли он жениться?
Частица mon может также стоять в абсолютном конце дик-тального вопроса: (1) Moren finder en smart og rig ung arkitekt, mens en mere jœvn musiker folger processen interesseret. Milly moder dem begge, men hvem vœlger hun mon? Det hele er sâ forudsigeligt... 'Мать находит ей богатого и красивого молодого архитектора, в это же время интерес к ней проявляет и простой музыкант. Милли встречается с обоими, но кого же она выберет? Все так предсказуемо.'. Частица mon здесь не является вопросом-привеском, как vel и ikke, так как она употреблена в контексте вопроса вопросительной структуры, что функционально освобождает mon от необходимости его формулировать. Употребляя конечное mon (-) в структуре диктального вопроса (-), говорящий показывает, что на данный вопрос есть конкретный ответ (+):
(1) Hvem vœlger hun mon? (-) (-) = (+). Hun vœlger en af dem.
'Кого же она выберет? — Она выберет одного из них'.
Однако основной функцией частицы здесь по-прежнему является придание прямому вопросу иллокутивной функции вопроса-размышления. При этом, как показывает анализ, говорящий использует такую структуру не для того, чтобы получить ответ от собеседника, а для того, чтобы заставить его поразмышлять:
(2) Sâ gik jeg hen til doren. 'Затем я подошел к двери.'
— Viktoria, sagde jeg. 'Виктория, сказал я.'
— Martin, svarede hun. 'Мартин, ответила она.'
— Lukker du ikke op? 'Ты не откроешь?'
— Hvorfor? 'Зачем?'
Ja, hvorfor troede hun mon? 'Ну, а она-то как думает, зачем?'
— Jeg vil godt snakke med dig. 'Я хочу поговорить с тобой.'
В этом смысле конечная позиция частицы функционально сближает ее с вопросами-привесками vel и ikke. Основное отличие mon от них заключается в том, что vel и ikke формируют верифи-кативный речевой акт и предполагают подтверждение адресатом достоверности пропозиции, тогда как mon, вовлекая собеседника в размышления по данному вопросу, не требует ответа на него, а чаще всего предполагает совсем иной перлокутивный эффект. В этом смысле интересен следующий пример, состоящий из двух вопросов, первый из которых является диктальным и имеет частицу mon в конечной позиции, а второй формируется верификативным вопросом-привеском vel:
(3) 30 pct. af beboere pâ Kobenhavns herberger har udenlandsk bag-grund. Dette er sikkert helt korrekt, men hvem er disse personer med udenlandsk herkomst mon? Du har sikkert ikke frekventeret et herberg eller optagelseshjem, vel? '30% жильцов копенгагенских ночлежек иностранного происхождения. Это, скорее всего, так и есть, но кто же они, эти иностранцы? Ты же, наверняка, нечастый гость ночлежек или приютов, правда?'
Вопрос-размышление с mon предполагает наличие конкретного ответа, но не предполагает его получения, так как не имеет прямой адресации, тогда как верификативный вопрос с vel касается пропозиции, субъектом которой является собеседник, адресован непосредственно ему и кодирует установку говорящего на подтверждение слушающим достоверности данной пропозиции.
О том, что такой вопрос с mon в конечной позиции не имеет иллокутивной силы прямого вопроса говорит и то, что вслед за ним, как правило, идут комментарии говорящего, которые нейтрализуют актуальность данного вопроса и свидетельствуют о том, что получение ответа на него не входит в намерения говорящего: (1) .men hvem vœlger hun mon? Det hele er sâ forudsigeligt. '.но кого же она выберет? Все так предсказуемо.'; (2) .Ja, hvorfor troede hun mon? Jeg vil godt snakke med dig. 'Ну, а она-то как думает, зачем (я пришел)?' 'Я хочу поговорить с тобой.'; (3) .men hvem er disse personer med udenlandsk herkomst mon? Du har sikkert ikke frekventeret et herberg eller optagelseshjem, vel?; ' .но кто же они, эти иностранцы? Вряд ли ты имеешь обыкновение наведываться в какую-нибудь ночлежку или приют, правда?'
Таким образом, частица mon в позиции абсолютного конца диктального вопроса имеет функцию вовлечения собеседника в процесс размышления не для получения от него ответа, а для получения совсем иного, необходимого говорящему перлокутивного эффекта: поразмыслив, собеседник сам поймет, (1) что сюжет фильма наивен; (2) что им надо поговорить; (3) что он мало знает о проблеме иностранцев, чтобы судить о ней.
В вопросительных предложениях диктальной структуры, субъект которых выражен вопросительным местоимением hvem 'кто', частица mon может стоять как в типичной для частиц постфинитной позиции, так и в не свойственной им предфинитной позиции: Hvem gâr mon af med sejren? 'Кто же окажется победителем?' — Hvem mon vinder? 'Кто же выиграет?' Всесторонний анализ схожих по значению, но различающихся по порядку слов вопросов данного типа не выявил никакой разницы в их прагматической семантике. Попытки объяснить такую структурную вариативность вопросов с mon предпринимались как датскими, так и отечественными лингвистами [Wiwel, 1901: 308; Hansen, 1967: III — 251; Кузнецов, 1984:
169—174]. К. Миккельсен приводит примеры, где финитная форма модального глагола monne, сочетающаяся с инфинитивом, по мере ее превращения в модально-вопросительную частицу mon постепенно перемещается из позиции финитного глагола на место, соответствующее ее новому статусу модальной частицы: Hvem mon (vœre), der har sagt det? ^ Hvem mon, der har sagt det? ^ Hvem mon har sagt det? ^ Hvem har mon sagt det? 'Кто же это сказал?' [Mikkelsen, 1975: 582]. Этим, видимо, объясняется и отмечаемая С.Н. Кузнецовым конститутивность mon в позиции финитного глагола и его факультативность в позиции таких пропозитивов, как модальные частицы типа nok, vel, vist и др. [Кузнецов, 1984: 170]: Hvem mon hun venter pâ? Кого же это она ждет? — Hvem (mon) vinder? 'Кто же выиграет?'
Выбор предфинитной или постфинитной позиции mon в данном диктальном вопросе, судя по всему, обусловлен такими факторами, как состав сказуемого, распространенность предложения и др., ср.: Hvem mon har sagt det? 'Кто же это сказал?' — Hvem har mon sagt det til ham? 'Кто же это ему сказал?'; Hvem mon bliver ver-densmester? 'Кто же станет чемпионом мира?' — Hvem kan mon köre hurtigst? 'Кто же ездит быстрее всех?'; Hvem mon begik forbrydelsen? 'Кто же совершил это преступление?' — Hvem har mon givet ham Dansk statsborgerskab? 'Кто же это дал ему датское гражданство?'
Вопрос-размышление типа Hvem kan mon bo her? 'Кто же это может здесь жить?' предполагает истинность пропозиции Х kan bo her. 'Х может здесь жить' При этом вопрос касается только части пропозиционального содержания, выраженной вопросительным местоимением hvem 'кто'. Таким образом, модально-вопросительная частица mon (-) в структуре диктального вопроса (-) кодирует установку говорящего на наличие конкретного ответа на данный вопрос (+). При замене в структуре данного вопроса частицы mon (-) частицей vel 'наверное' (+) изменяется установка говорящего, который сомневается в возможности получения конкретного ответа на данный вопрос и ожидает отрицательного ответа, ср.:
Hvem kan mon bo her? — Der er nogen, der kan.
(-) (-) = (+).
'Кто же это может здесь жить? — Кто-то может.'
Hvem kan vel bo her? — Ingen.
(-) (+) = (-).
'Кто же (= разве кто) может здесь жить? — Никто не может.
Для условий употребления такого типа вопросов-размышлений c mon характерны: интерес говорящего к сложившейся ситуации, отсутствие у него информации, которая может стать объяснением данной ситуации, а также отсутствие возможности адресовать вопрос тому, кто располагает такой информацией. Условия употреб-
ления такого вопроса, как и в предыдущем случае, позволяют переводить данный тип вопросов русской конструкцией «Интересно, кто Р.»: Hvem mon begik forbrydelsen? 'Интересно, кто же совершил это преступление?'; Hvem mon bliver verdensmester? 'Интересно, кто же станет чемпионом мира?'
Структура диктального вопроса с mon в предсубъектной позиции часто характеризуется как подобная структуре придаточного предложения, т.е. косвенного вопроса: Нтогпйг mon statsministeren holder sin, nu forsinkede, nytârstale til det danske folk? 'Когда же это премьер-министр выступит со своим, теперь уже запоздалым, новогодним обращением к датскому народу?' Однако порядок слов в таком косвенном вопросе иной, ср.: Hvem mon hun venter pâ? 'Кого же это она ждет?' — Han sporger sig selv, hvem hun mon venter pâ? 'Он спрашивает самого себя, кого это она ждет?'; Hvad mon det er hun sâ gerne vil fortœlle os? 'Что же это такое ей не терпится нам рассказать?' — Du gâr i panik over, hvem din nye nabo mon bliver. 'Ты начнешь паниковать по поводу того, кто же будет твоим новым соседом?' С.Н. Кузнецов, рассматривая отдельные типы вопросов с mon, приходит к выводу, что частица вытесняет из своей позиции финитный глагол, который «переносится в ядерную позицию глагола» [Кузнецов, 1984: 174].
Данный тип вопросов отличается от предыдущих тем, что Х-позиция может быть заполнена любым другим вопросительным словом, поскольку субъект пропозиции выражен в ней эксплицитно: Det var mâske ikke Tove Ditlevsen, men hvordan mon hendes forste digt sâ ud? 'Может, это и не Тове Дитлевсен, ну, а ее-то первый стих как выглядел?' Вопросительное местоимение hvem 'кто' в вопросах Hvem mon morderen er denne gang? 'Кто же убийца на этот раз?' и Du gâr i panik over, hvem din nye nabo mon bliver. 'Ты ударяешься в панику, кто же будет твоим новым соседом?' касается идентификации субъекта.
Такой тип вопросов с mon также кодирует установку говорящего на наличие конкретного ответа на данный вопрос: Hvornâr (-) mon (-) det bliver min tur? = (+) 'Когда же это настанет моя очередь? — Настанет.' Такие вопросы-размышления являются своего рода реакцией на неожиданную для говорящего ситуацию, но эти вопросы имеют анафорическую функцию, так как ответ на них интересует говорящего не сам по себе, а как возможное объяснение описанной в предыдущем предложении необычной ситуации: Vasketojspuklen er faretruende stor, hvem mon den venter pâ? 'Груда грязного белья угрожающе велика, кого же это она дожидается?'; Анафорическая функция данного типа вопросов позволяет восстановить такую ситуацию, даже при ее отсутствии: Hvornâr gâr det mon op for danskerne, at nâr man er konstateret hjernedod med 100pct.
sikkerhed, er personen uigenkaldeligt dod, selv om ândedrœttet og hjertet holdes kunstigt i gang. 'И когда же это до датчан дойдет, что если смерть мозга констатируется со 100-процентной точностью, то человек необратимо мертв, несмотря на то, что дыхание и сердцебиение искусственно поддерживаются.' Этот тип вопросов, как и предыдущие, может быть переведен на русский язык конструкцией 'Интересно.': Vasketojspuklen er faretruende stor, hvem mon den venter pâ? 'Груда грязного белья угрожающе велика, интересно, кого же это она дожидается?'
Верификативные вопросы с mon также являются реакцией говорящего на конкретную ситуацию. Чаще всего такая реакция возникает у говорящего как осмысление новой информации, неожиданной для него. Такой вопрос-размышление говорящего не имеет своей целью получить подтверждение истинности новой информации. Иллокутивная функция такого вопроса — выразить удивление говорящего по поводу полученной информации. Такое ад-миративное значение в семантике данного типа вопросов объясняется незнанием говорящим реальной ситуации и невозможностью сравнить ее с полученной информацией, которая, как предполагает говорящий, могла бы объяснить содержание пропозиции вопроса, например: Er det mon derfor danskerne ikke lever sâ lœnge? 'Поэтому ли (неужели поэтому..) датчане живут так недолго?'; Men vi skal rigtignok erindre os, at vi forst fâr at vide, hvem der havde ret, nâr vi er dode. Fâr vi det mon at vide. Og forst efter doden finder vi ud af, om de dode kan opstâ eller ej. 'Нам следовало бы помнить, что мы узнаем, кто был прав, только когда умрем. Неужели узнаем? И только после смерти мы выясним, могут ли мертвые воскреснуть или нет.'
Приведем два вопроса, одинаковые по своему пропозициональному содержанию, но разные по своей структуре: Mon det er sandt? 'ли это есть правда' — Er det mon sandt? 'есть это ли правда'. Оба вопроса являются вопросами-рассуждениями говорящего, т.е. функционально направлены на него самого. Расчет установочного компонента данных вопросов показывает, однако, что в первом случае говорящий настроен на получение негативного ответа (-) (+) = (-), тогда как второй вопрос кодирует установку говорящего на его позитивную альтернативу (-) (-) = (+). Модально-вопросительная частица mon в инициальной позиции сигнализирует отсутствие у говорящего оснований для утверждения «det er sandt» и допущение возможности утверждения «det er ikke sandt». Ситуация отсутствия у говорящего достаточных оснований для выбора одного из двух вариантов приводит его к сомнению в истинности утверждения «это правда» и к размышлению о том, «а правда ли это?». Модально-вопросительная частица mon в структуре вери-
фикативного вопроса нейтрализует его вопросительность и кодирует реакцию удивления говорящего на неожиданно возникшую ситуацию: 'Это правда? (= Неужели это правда?)'. Такая адмира-тивная реакция говорящего является его иллокутивной силой, вследствие чего высказывание в целом не воспринимается как вопрос, именно поэтому большинство из них в письменных текстах не имеет знака вопроса. Датские исследователи Э. Хансен и Л. Хель-тофт характеризуют mon как субъективную модальную частицу, являющуюся в модальных вопросах вопросительной структуры оператором иллокутивной силы, использование которого в предложении делает невозможным его «объективное прочтение» (den objektive lœsning) и нейтрализует ассертивную рамку [Hansen, Hel-toft, 1999: 30—57]. Логику рассуждений говорящего можно представить следующим образом: «если р1, то возможно р2, значит/неужели р2?»: Er det for dyrt at sende ordentlig dansk dramatik og er det derfor vi spises af med amerikanske serier og halvdârlige film som kobes ind til smâ priser? Er det mon talentet, der mangler i Danmark eller er det penge til at sende solid dramatik, som mangler? 'Слишком дорого ставить приличную датскую драматургию, и поэтому нас пичкают американскими сериалами и дешевыми посредственными фильмами? Неужели (= значит) в Дании дефицит талантов или нет денег для серьезной драматургии?' Вряд ли можно говорить о выражении данным вопросом значения сомнения, так как отсутствуют необходимые для этого условия, когда говорящий до этого момента считал, что нер, и, услышав, чтор, не знает, что из них истинно. Об отсутствии сомнения свидетельствует и установка говорящего на позитивную альтернативу ответа. Условность тезиса «если р1, то значит, возможно р2» допускает, что: «если р1, то значит, возможно и не-р2» В связи с этим эпистемическая и аксиологическая оценка говорящим содержания р2 могут быть выведены из самого контекста или эксплицированы в дальнейшем: Og hvad med alle de ovrige infektioner, som mindre born fâr i stort omfang. Har disse mon samme virkning. Opdagelsen har vide perspektiver. 'А как со всеми остальными инфекциями, возникающими у маленьких детей в большом количестве. Неужели и их воздействие такое же? У этого открытия большие перспективы.'; Vi danskere er nemlig enormt âbne over for fremmede kulturer sœrligt hvis de kan spises, er billige og ikke lugter for meget ude i opgangen. Bliver de mon mœtte hver dag i Sydkorea. Nœppe, men det gor vi her i paradiset Danmark, hvor de fleste selvmord angiveligt foregâr med kniv og gaffel. 'Дело в том, что мы, датчане, чрезвычайно открыты для чужих культур, особенно если они съедобны, дешевы и их запах не слишком чувствуется в подъезде. Неужели они каждый день хорошо питаются там, в Южной Корее? Вряд ли, а вот мы сыты здесь, в датском раю, где большинство самоубийств, как известно, происходит при помощи ножа и вилки.'
Таким образом, вопросительно-модальная частица mon в структуре верификативного вопроса формирует эмоционально-оценочный речевой акт удивления говорящего возможной истинностью пропозиции вопроса, связанного причинно-следственными отношениями с неожиданной или новой для говорящего ситуацией.
Подводя итоги, мы можем сказать, что модально-вопросительная частица mon в различных позициях и структурах вопроса формирует рефлексивный вопрос, представляющий собой размышление говорящего, которое является ее единым прагма-семантическим инвариантом. Анализ различных типов вопросов с mon выявил тесную взаимосвязь их структурной организации и установки, отражающей субъективное отношение говорящего к пропозициональному содержанию вопроса, что позволило конкретизировать функциональную семантику каждого из них, а также контексты их употребления.
Список литературы
Балли Ш. Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.
Булыгина Т.В., Шмелев A.Д. Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997. Дементьев В.В. Непрямая коммуникация и ее жанры. Саратов, 2000. Йокояма О. Когнитивная модель дискурса и русский порядок слов. М., 2005.
Золотова Г.А. (ред.) Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1988.
Кодзасов С.В. Логико-коммуникативные функции интонации // I Российская конференция по когнитивной науке. Казань, 2004. Кобозева И.М. Лингвистическая семантика. М., 2000. Крылова Э.Б. Коммуникативная семантика датских вопросительных предложений // Скандинавская филология. Scandinavica. Вып. 7. СПб., 2004а.
Крылова Э.Б. Прагматическая семантика и коммуникативные функции модальных частиц nok, vel и vist в датском языке: Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. М., 2004б. Крылова Э.Б. Датские модальные глаголы и эпистемическая модальность // Скандинавская филология = Scandinavica. Вып. 9: Меж-вуз. сб. / Под ред. Е.В. Красновой. СПб., 2007. Крылова Э.Б. Афирмативные частицы da, jo и nu в датском языке. Тез. XVI Междунар. конф. по изучению Скандинавских стран и Финляндии. Мат-лы конф. Ч. II. М.; Архангельск, 2008. Крылова Э.Б. Просодика и другие средства выражения прагматических значений в датском и русском языках // Контрастивные ис-
следования языков мира. Мат-лы Третьих лингвистических чтений памяти В.Н. Ярцевой. М., 2009. Кузнецов С.Н. Теоретическая грамматика датского языка. Синтаксис. М., 1984.
Локштанова Л.М. Система форм категории наклонения в датском
языке // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. 1982. № 1. Boye K. Semantisk analyse og afVigelser mellem sprogbrug og sprogstruktur //
Ny forskning i grammatik. 2004. Hansen Aa. Moderme dansk. I — III. Kbh., 1967. Hansen E, HeltoftL. Grammatik over det Danske Sprog. Kbh.,1999. Krylova E. Epistemisk polyfoni i danske modalpartikler // Sproglig polyfoni.
Arbejdspapirer. 4. RUC, 2005. Krylova E. Danske interrogative sstninger og polyfonisk instruks // Sproglig
polyfoni. Arbejdspapirer 5. RUC, 2006. MikkelsenK. Dansk Ordfejningslsre med sproghistoriske Tillsg. Kbh., 1975. WiwelH.G. Synspunkter for dansk Sprogloere. Bkh., 1901. Wierzbicka A. The Semantics of Grammar. Amsterdam, 1988.
Сведения об авторе: Крылова Эльвира Борисовна, канд. филол. наук, доц. кафедры германской и кельтской филологии филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
