CC BY
69
УДК 821.161.1.09"20"
Примочкина Наталья Николаевна
доктор филологических наук Институт мировой литературы им. А.М. Горького РАН, г. Москва
СЕМАНТИКА ОБРАЗА ЧЕРТА В ТВОРЧЕСТВЕ М. ГОРЬКОГО
В статье рассматривается эволюция семантики образа черта в творчестве Горького, начиная с ранних социально-политических памфлетов до послереволюционных рассказов и драматургических замыслов 1930-х гг., выявляется его особый философский смысл и сатирическая окраска, устанавливается связь этого образа с мировой и русской литературной традицией, с изображением черта в произведениях Мильтона, Гете, Пушкина, Гоголя, Лермонтова и Достоевского, а также писателей - современников Горького - И. С. Шмелева и П.П. Муратова.
Анализ произведений и творческих замыслов Горького о черте позволяет прийти к выводу, что писатель обращался к этому религиозному и сказочному персонажу, чтобы в яркой художественной форме выразить свою философскую мысль о всеобщем несовершенстве жизни и населяющих Землю «людишек», причем черт как персонификация мирового зла играет в них роль той лакмусовой бумажки, с помощью которой выявляются человеческие грехи и пороки.
Ключевые слова: М. Горький, творческая эволюция, образ черта, философский и социально-политический смысл, сатирическая окраска.
Образ черта - сквозной в творчестве Горького. Еще в ранний период, в конце 1898 и в начале 1899 г. он создал один за другим памфлеты «О черте» и «Еще о черте». Оба памфлета были направлены против мещанской психологии обывателя и либерального приспособленчества, а также против проповеди нравственного самоусовершенствования, которую вели «толстовцы».
Хотя эти первые фельетонно-публицистические произведения о черте были без особого восторга приняты критикой, Горький, видимо, весьма дорожил ими. В разгар первой русской революции он выступил с сатирическим памфлетом, направленным против российского либерализма, который намеренно назвал «И еще о черте», тем самым подчеркнув его идейную и художественную связь с предыдущими двумя произведениями и создав своеобразную маленькую «трилогию о черте». Эта связь еще более усилена тем, что во втором и третьем фельетонах, кроме черта, главным их героем (вернее, антигероем) является собирательный образ либерального интеллигента Ивана Ивановича. Причем в Иване Ивановиче третьего фельетона нетрудно узнать черты таких известных в то время политических деятелей как П.Б. Струве, М.М. Ковалевский, П.Н. Милюков и др.
Интересно отметить, что ровно через сорок лет после появления этого социально-политического памфлета другой русский писатель, И.С. Шмелев, проживавший в эмиграции, выступил с почти «зеркальным» по отношению к горьковскому фельетону произведением «Почему так случилось». Главными действующими лицами в этом рассказе, как и у Горького, являются русский либерал, профессор и его оппонент и обличитель - черт. Произведение, подобно горьковскому памфлету, построено как беседа этих двух главных героев, в ходе которой вскрывается вся несостоятельность мыслей и поступков профессора. Так же, как в горь-
ковском фельетоне, фантасмагоричность сюжета -появление черта - объясняется в финале вполне реалистически тем, что профессору все это просто приснилось.
Но при всем формальном сходстве двух произведений идейный смысл рассказа Шмелева прямо противоположен, как будто он писал его «в пику» Горькому, оспаривая революционный пафос его памфлета. Если черт у Горького в 1905 г. укорял либеральную интеллигенцию в лице Ивана Ивановича за ее трусость, отказ от прежних революционных устремлений и смыкание с реакцией, то шме-левский черт обличает и винит профессора за то, что он вместе с либерально-демократической интеллигенцией участвовал в подготовке революции, побуждал народные массы к бунту, что и привело в конце концов страну к катастрофе «смертоубийства» и разрушения.
На пороге своего 50-летия Горькому пришлось пережить тяжелейшую духовную драму, вызванную Первой мировой войной и революцией. Война почти до основания разрушила его прежнюю веру в богоподобного Человека и в торжество человеческого разума. О душевном смятении писателя в первые месяцы войны свидетельствует, в частности, его стихотворение 1914 г., в котором все происходящее на земле представало как подлые козни жестокого дьявола, завладевшего обезумевшим миром. И лирический герой вступает с этим дьяволом в разговор, с горечью признавая его победу над людьми:
Что я тебе, дьявол, отвечу?
Да, мой разум онемел.
Да, ты всю глупость человечью
Жарко разжечь сумел! [4, т. 17, с. 175].
Это одно из немногих произведений Горького о черте, где этот персонаж назван дьяволом и вызывает не улыбку или ироническую усмешку, а ужас и отвращение.
Пессимистические, тяжелые настроения писателя еще больше усилились в последующие годы.
© Примочкина Н.Н., 2018
Вестник КГУ^ № 1. 2018
19
Горький не мог смириться с тем, что творимая большевиками революция очень мало походила на ту, о которой он мечтал всю жизнь, ибо не несла в себе подлинного освобождения человеческой личности, свободы духа. Глубоко разочарованный и потрясенный жестокостью революции, ее террором и кровью, писатель глубже, чем прежде, начинает постигать разлитую в мире стихию зла, меньше верить в рациональные начала человеческой жизни, в справедливость и правильность мироустройства. В его произведениях начала 1920-х гг. все обнаженнее выступает мысль о том, что мир устроен плохо, абсурдно, что им правит не высшая разумная сила, а некто злой и коварный, кто глумится и совершает свои страшные опыты над людьми. В октябре 1924 г. Горький писал в связи с этим М.А. Осоргину: «Это очень соблазнительная и человечески дерзкая задача: взять нашу русскую трагедию как частицу непрерывного вселенского террора, как одну из недоступных пониманию нашему и столь мучительных для нас шуточек некоего таинственного Химика, - а, вернее, Алхимика - которого, пожалуй, можно окрестить именем Вселенского Инквизитора» [3, т. 15, с. 65].
Как видим, Горький чувствовал и осознавал огромный творческий потенциал, заложенный в образе дьявола, черта, знал и учитывал богатейшие мировые литературные и фольклорные традиции, связанные с этим образом. И после революции, в начале 1920-х гг., он вновь почувствовал потребность обратиться к этой теме.
В письме В.А. Каверину от 13 декабря 1923 г., советуя молодому писателю перенести свое внимание «в русский, современный, достаточно фантастический быт», Горький заметил, что этот быт «подсказывает превосходные темы, например: о чорте, который сломал себе ногу, помните: "тут сам чорт ногу сломит!"» [3, т. 14, с. 277]. Этот сюжет продолжал волновать воображение Горького и в следующем, 1924 г. 2 мая он писал о нем поэту В.Ф. Ходасевичу: «...хочется написать кое-что о почтмейстере, который от скуки жизни выдумал чорта, поместил его у себя в кабинете на книжном шкафу, полтора года пил с ним коньяк и философствовал - чорт сбежал от него. Сбежишь, знаете!» [3, т. 14, с. 330]. Вероятно, тогда же Горький записал сюжет о почтмейстере и черте в дневник. (См.: [4, т. 18, с. 407-408]). Эту дневниковую запись можно считать первой редакцией будущего произведения. Отрывки, сохранившиеся в архиве писателя, видимо, относятся также к раннему этапу работы над рассказом.
Интересно сопоставить этот рассказ, который Горький назвал «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым», с ранними произведениями писателя о черте. Прежде всего, их объединяет фольклорный, народный образ черта (маленького, но весьма остроумного и циничного
чертенка, всегда готового поиздеваться над человеком) и сатирическая, ироничная интонация.
Действие рассказа о почтмейстере и черте отнесено в прошлое дореволюционной провинциальной России. Вероятно, чтобы придать большую убедительность и «правдивость», почти «документальность» своей фантастической истории, Горький помещает изображаемые события в достаточно точные хронологические рамки. В произведении упоминается губернатор Воргорода П.Ф. Унтербергер - реальное историческое лицо, губернатор, управлявший Нижегородской губернией в 1897-1905 гг.
Если в первых двух ранних памфлетах о черте Горький никак не мотивировал присутствие в них этого фантастического персонажа, а в третьем фельетоне объяснял достаточно неожиданно в самом финале все произошедшее с Иваном Ивановичем увиденным им сном, то в «Правдивом изложении» Горький создает вначале полную иллюзию реальности происходящего. Вернее, повествование движется все время по тонкой грани между реальностью и фантастикой. И только к концу, постепенно, читатель начинает догадываться, что черт - это плод больного воображения почтмейстера. К похожему художественному приему писатель прибегнул, например, в рассказе того же времени «Голубая жизнь», где вся фантасмагория изображаемого в финале объяснялась душевной болезнью главного героя Константина Миронова (см. об этом: [8]).
Кроме того, в «Правдивом изложении случая с почтмейстером Павловым» Горький ввел в рассказ о черте новый неожиданный поворот сюжета. Если в прежних памфлетах черт выступал обличителем жизни людей, строгим и язвительным критиком их греховных мыслей и неблаговидных поступков, то в этом произведении происходит всё наоборот: главный герой, почтмейстер Яков Петрович Павлов, философствуя и беседуя с чертом, начинает видеть в нем единственного достойного собеседника и друга и решает «очеловечить» его: снабдить российским паспортом, обратить в православную веру и даже усыновить.
Следует признать, что горьковский сюжет об обращении черта в христианскую веру не являлся полностью оригинальным. Он был достаточно широко распространен в мировой и русской религиозной литературе, житиях и других церковных текстах. И автор этого не скрывает. Его герой почтмейстер Павлов, желая обратить черта в православную веру, указывает на пример христианского святого Мурина. Преподобный Моисей Мурин (325-400) жил в Египте, в молодости был пьяницей и предводителем разбойников, убивал и грабил людей. Позже раскаялся и постригся в монахи, стал иеродиаконом. Благодаря своей аскетической святой жизни этот монах получил
власть над бесами. Согласно христианским преданиям, Моисей Мурин самого дьявола заставил «исповедать Христа» [7, с. 79]. Кстати, книга, где излагается эта история, была известна Горькому, она сохранилась в его личной библиотеке [6, № 5234].
Сюжет о попытках обращения черта в христианство можно назвать «бродячим». Такой же властью над темной силой обладал, согласно церковным преданиям, и русский святой Никита Столпник из Переславля Залесского, живший в Х11 в. Он, как и Мурин, в молодости много грешил, притеснял бедняков, но затем раскаялся и всю дальнейшую жизнь путем добровольно принятых на себя тяжелых физических страданий искупал грехи. Как и Мурин, Никита был убит разбойниками в монастыре. Сходный сюжет можно встретить в житии преподобного Иоанна Новгородского, архиепископа, жившего в Х11 в., который предпринял путешествие в Иерусалим верхом на бесе, а также в книге о монахах Нило-Сорской пустыни Х1Х в. (в воспоминаниях о рясофоре Иване Шапочнико-ве). Наконец, вспоминается в этом контексте и ранняя поэма Пушкина «Монах».
Сюжет об «очеловечении», «воцерковлении» черта, похоже, продолжает до сих пор волновать писателей и художников. Например, известный киносценарист Ю.Н. Арабов использовал его при создании сценария притчи-трагикомедии «Монах и бес». Фильм, снятый по этому сценарию Н. Н. Досталем, вышел в 2016 г. Тогда же Арабов был удостоен кинопремии «Золотой орел» за лучший сценарий года. Действие фильма происходит в первой половине Х1Х в. в России, в отдаленном монастыре, один из монахов которого, Иван (актер В.Т. Трибунцев) ведет отчаянную борьбу с соблазняющим его бесом Легионом. Вместе они переносятся на Святую Землю, в Иерусалим, затем возвращаются в Россию, где монах умирает. В конце картины бес проникается верой и святостью монаха, постепенно «очеловечивается» и возвращается послушником в тот самый монастырь, в котором когда-то жил Иван.
Видимо, рассказ «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым» был написан в 1924 г., однако Горький не стал его печатать, оставил «в столе», а в 1926 г. передал своему сыну М.А. Пешкову для № 4 домашнего рукописного юмористического журнала «Соррентийская правда».
Остается загадкой, почему Горький не опубликовал свой рассказ. Произведение полно аллюзий, политических и литературных намеков, искрится редким для писателя, подлинным, неподдельным юмором, сверкает иронией, написано в пародийной, модной в те годы сказовой манере. Повествование ведется от лица диакона Иннокентия Параклитова, поэтому язык изложения наполнен церковнославянской лексикой и старомодными оборотами. Одним словом - рассказ в художествен-
ном отношении получился законченным и вполне состоятельным. Можно лишь высказать предположение, что в годы гонений большевистских властей на русскую православную церковь Горькому не захотелось «подливать масло в огонь» - обнародовать свое произведение из-за его антиклерикальной направленности.
В начале 1920-х гг. Горький проводил своеобразную художественную проверку самых своих заветных и дорогих моральных принципов и мировоззренческих идей, а также священных для него мировых культурных ценностей, путем их «снижения» и пародирования. В этом ключе, например, написаны упомянутая выше «Голубая жизнь», рассказ «О тараканах» и другие произведения этого времени. (См. об этом подробнее: [8; 10]). В рассказе «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым» подобному «снижению» и пародийному осмеянию с помощью циничного персонажа - провокатора-черта - подвергся религиозный «бродячий» сюжет о «перевоспитании» черта, обращении его в христианство.
Одновременно с созданием рассказа о почтмейстере и черте Горький начал перерабатывать свою пьесу «Фальшивая монета», начатую еще в 1913 г. 13 июля 1924 г. он писал В.Ф. Ходасевичу: «Сочиняю пьесу, у которой главное действующее лицо -чорт, он фабрикует фальшивую монету» [3, т. 15, с. 31]. Фантастический мотив этой второй редакции пьесы наиболее отчетливо проявился в прологе - «Любительском спектакле», где главным героем оказался Черт - Лузгин. Судя по сохранившимся в горьковском Архиве фрагментам этого замысла, писатель хотел дать для пьесы специальное фантастическое обрамление, состоящее из пролога, сцен между действиями и эпилога. Однако эта редакция осталась незавершенной.
Через два года Горький снова переделал пьесу, создав ее третью, окончательную редакцию. Фантастический элемент был из нее исключен, а Луз-гин - Черт превратился в ней в душевнобольного Лузгина, которого мучает собственное отражение в зеркале - двойник, враг, испортивший ему жизнь. Однако «следы» второй редакции пьесы, в которой черт был едва ли не основным персонажем, ощущаются и в словесной ткани, и в композиции окончательного текста, и в образе Лузгина. Например, в финале пьесы кривой часовщик Яковлев среди всеобщей неразберихи спрашивает окружающих: «Кто здесь распоряжается? Черт распоряжается, а? Черт?» [4, т. 13, с. 289].
Эта третья редакция «Фальшивой монеты» композиционно как бы «обрамлена» фразами из оперных арий таких «важных» в истории мировой культуры духов тьмы как Мефистофель и Демон. В начале пьесы Глинкин напевает арию Мефистофеля «На земле весь род людской.» [4, т. 13, с. 244] из оперы Ш. Гуно «Фауст» по драматиче-
ской поэме Гете, а в конце ее Лузгин дважды начинает петь арию Демона «И будешь ты царицей мир-ра-а...» [4, т. 13, с. 288, 290] из оперы А.Г. Рубинштейна «Демон» по поэме Лермонтова. А вслед за тем сумасшедший Лузгин заявляет: «Я -не Лермонтов, не Демон, не шучу - нет.» [4, т. 13, с. 291]. Напомним в связи с этим, что в рассказе «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым» Черт также «изредка мечтательно насвистывал лирическое из Рубинштейнова "Демона"» [4, т. 18, с. 427].
Почти во всех своих произведениях о черте Горький считал нужным указать на мировые литературные традиции в изображении этого персонажа. В памфлете «О черте» он ссылается на «лучшего из всех известных нам чертей, с которым познакомил нас великий Гете.» [4, т. 4, с. 158]. В фельетоне «Еще о черте» автор упоминает о «добром» черте, существование которого «подтверждается Лесажем и китайской легендой о Цин-гиу-тонге» [4, т. 4, с. 171]. В рассказе «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым» в ответ на заявление почтмейстера, что «в наш век черти совершенно излишни. Впрочем, они и всегда были не нужны.», черт остроумно парирует: «Вам - не нужны, а вот Мильтону, Тир-со де Молина, Гете, Марлоу, Лермонтову, Клинге-ру и десяткам других утешителей ваших - нужны. И отцам церкви нужны» [4, т. 18, с. 425]. Упоминая эти имена, Горький имел в виду художественные воплощения образа дьявола в романе французского писателя А. Лесажа «Хромой бес», в поэмах Д. Мильтона «Потерянный рай» и «Возвращенный рай», в комедиях Тирсо де Молина, в трагедии Гете «Фауст», в пьесе К. Марло «Трагическая история доктора Фауста», в поэме М.Ю. Лермонтова «Демон» и в романе Ф.М. Клингера «Жизнь Фауста, его деяния и гибель в аду».
Хотя из русских писателей в этом ряду упомянут один Лермонтов, Горький прекрасно знал о существовании в русском фольклоре и в русской литературе не менее мощной, чем на Западе, традиции изображения духа тьмы. И он в полной мере следовал этой традиции. Его черт предстает чаще всего не в леденящем душу страшном облике, а в образе смешного, но умного, проницательного и язвительного чертенка, напоминающего чертей из «Сказки о попе и о работнике его Балде» А. С. Пушкина или из повести «Ночь перед Рождеством» Н.В. Гоголя. Нельзя не упомянуть в связи с этим и «главного черта» русской литературы -черта Ф.М. Достоевского, черта Ивана Карамазова, который стал «родоначальником» многих подобных персонажей в произведениях писателей конца Х1Х - начала ХХ в. Горький также следует за Достоевским, показывая в памфлете «И еще о черте» и в рассказе «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым», что его черт - это не что
иное, как сублимация переживаний героя, проявление его подсознания, плод его болезненного воображения. Поэтому произведения Горького о черте, как и у Достоевского, построены как беседы, диалоги того или иного персонажа со своим двойником, предстающим в образе черта.
В одной из прежних статей мы упоминали, что Горький писал рассказ «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым» и вторую редакцию пьесы «Фальшивая монета» в то самое время, когда он познакомился и подружился с искусствоведом и писателем П.П. Муратовым [9, с. 277-279]. В апреле 1924 г. после долгих скитаний по Европе Горький прибыл на постоянное жительство в Сор-ренто, небольшой городок на юге Италии. Муратов, проживавший с осени 1923 г. в Риме, также проводил лето 1924 г. в Сорренто. Здесь-то и состоялось их личное знакомство. Письма Горького этого времени пестрят именем нового знакомого. Вероятно, этот тонкий знаток искусства и блестящий эрудит сумел войти в круг духовных интересов и увлечений писателя. Из переписки Горького видно, что летом 1924 г. они довольно часто встречались, вели беседы об искусстве и литературе. Например, Горький сообщал В.Ф. Ходасевичу в письме от 10 августа: «Бывает у меня П. П. Муратов, милый и весьма интересный человек. Сегодня мы с ним хорошо поговорили на тему об антиинтеллектуализме русской прозы и глубоком, оригинальном интеллектуализме поэзии» [3, т. 15, с. 42].
Возможно, во время этих бесед Горький поделился своими замыслами рассказа и пьесы о черте с Муратовым и вдохновил его на создание произведения, в котором главным действующим лицом также стал черт. Правда, Муратов перенес место действия своего рассказа «Посланник» в капиталистическую Европу, и его черт - дух тьмы был совсем не похож на русского черта Горького.
В августе 1924 г. вышла в свет 5-ая книга горь-ковского журнала «Беседа», и писатель начал готовить материалы для следующего номера. Вероятно, в это самое время Горький привлек Муратова в журнал в качестве автора, напечатав в сдвоенном 6-7-ом номере «Беседы» его фантастический рассказ «Посланник». Герой этого рассказа князь Бель-фегор послан из ада на землю для установления «контакта» с ее жителями. Хотя Бельфегор - князь тьмы, это вполне современный и очень деловой господин, поселившийся в Европе и быстро нашедший понимание у членов капиталистических правительств, банкиров и прочих влиятельных лиц. Остановить Бельфегора, развившего бурную и опасную экономическую деятельность, смог только простой священник из бедного итальянского селения.
Горький мог вспомнить этот рассказ Муратова позже, в начале 1930-х гг., когда снова обратился к теме черта. В это время писатель возвращается к драматургии, пишет пьесы «Егор Булычов»,
«Достигаев и другие», «Сомов и другие», создает второй вариант «Вассы Железновой». И тогда же, точнее, весной 1932 г., опять возвращается к образу черта, на этот раз мечтает написать комедию, где черт был бы не только главным действующим лицом, но и двигателем сюжета, всего хода пьесы.
4 февраля 1932 г. он писал о своем новом замысле заведующему литературной частью МХАТА П. А. Маркову: «Есть у меня и две темы смешных пьес, героем одной из них является Черт - настоящий!» [2, с. 30]. Набросок пьесы о черте писатель вскоре передал молодому советскому драматургу А.Н. Афиногенову, гостившему в это время в Сорренто. В апреле - мае 1932 г. Афиногенов записал в дневнике следующее высказывание Горького, проясняющее его драматургический замысел: «Тема сатирическая, бытовая. Перед занавесом черт. Он в сюртуке, он извиняется за свое существование, но он существует. Он здесь будет организовывать цепь, заговор случайностей, чтобы люди через эти случайности пришли в соприкосновение и обнаружили тем самым свои внутренние качества, свои бытовые уродства. Черт передвигает вещи, подсовывает письма, черт создает внешние мотивировки для развития поступков людей в их бытовом окружении. Он порой язвительно усмехается и спрашивает публику: "Каково, хорошо ведь работаю, вот как людишки сталкиваются, вот какая чертовщина разыгрывается"» [1, с. 108].
Этот замысел Горькому также не удалось воплотить. Сохранился только набросок начала этой комедии и зачеркнутый автором список основных действующих лиц. Вот сохранившееся начало пьесы, которую Горький назвал «Правдивый рассказ о злодеяниях черта»:
«Черт.
- Миром управляет случай. Случай, это - мой псевдоним. Я - если вам угодно знать - черт. Так как вы - не верите в бытие чертей, то вы мне, конечно, не поверите. А, все-таки, я черт, и это ко мне вы посылаете все, что вам не нужно, надоело, вообще всякую дрянь, которая мешает вам жить. (Пауза.) Вижу и чувствую, что вы сердитесь, полагая, что я напрасно морочу вам головы. Вы убеждены, что я - один из артистов, обязанных играть роль черта в этой пьесе. Автор пьесы это - я, а в то, что я существую, - вы не верите. Однако - существует пьеса, вы пришли смотреть ее, а я в ней - играю. Так как действие всегда убедительнее, я - начинаю действовать» [5, с. 55].
Название наброска этой пьесы указывает на глубинную перекличку с рассказом «Правдивое изложение случая с почтмейстером Павловым». В первом слове обоих названий - «правдивый» -заключены ирония, пародия и насмешка. Но в пьесе, судя по зачеркнутому автором перечню действующих лиц («Диктатор, его жена, любовницы. Кандидат в диктаторы, его жена, любовницы. Быв-
ший диктатор, жена, любовницы. Папа - не женат, обслуживается одной любовницей. Епископы, кардиналы. Генералы. Банкиры. Промышленники. Бандиты. Журналисты» [5, с. 56]), действие должно было разворачиваться не в дореволюционной России и не в СССР, а за границей. С помощью своего сказочного персонажа Горький хотел сатирически изобразить капиталистическую жизнь современного Запада, и это сближало его замысел с рассказом Муратова «Посланник».
Как видим, все произведения и замыслы произведений Горького о черте объединяет философская мысль о всеобщем несовершенстве жизни и населяющих Землю «людишек», причем черт как персонификация мирового зла играет в них роль той лакмусовой бумажки, с помощью которой выявляются человеческие грехи и пороки.
Библиографический список
1. Афиногенов А.Н. Дневники и записные книжки. - М.: Советский писатель, 1960. - 552 с.
2. Горький и советские писатели. Неизданная переписка. - Литературное наследство. Т. 70. - М.: Изд-во АН СССР, 1963. - 734 с.
3. Горький М. Полн. собр. соч. Письма: в 24 т. -М.: Наука, 1997-2017.
4. Горький М. Полн. собр. соч. Художественные произведения: в 25 т. - М.: Наука, 1968-1976.
5. Горький М. Художественные произведения. Статьи. Заметки. - Архив А.М. Горького. Т. 12. -М.: Наука, 1969. - 433 с.
6. Личная библиотека А.М. Горького в Москве. Описание: в 2-х кн. Кн. 1. - М.: Наука, 1981. - 412 с.
7. Палладий. Палладия, епископа Елеонско-го, Лавсаик, или Повествование о жизни святых и блаженных отцов. Пер. с греческого. - СПб.: тип. Е. Фишера, 1850. - 310 с.
8. Примочкина Н.Н. В поисках обновления (О рассказе Горького «Голубая жизнь») // Неизвестный Горький (к 125-летию со дня рождения). -Горький и его эпоха. Материалы и исследования. Вып. 3. - М.: Наследие, 1995. - С. 301-314.
9. Примочкина Н.Н. Горький и Павел Муратов: история литературных отношений // Новое литературное обозрение. - 2003. - № 61. - С. 273-287.
10. Примочкина Н.Н. Художественные искания М. Горького начала 1920-х годов (Рассказ «О тараканах») // Известия РАН. Серия литературы и языка. - 2008. Т. 67. - № 4. - С. 32-40.
References
1. Afinogenov A.N. Dnevniki i zapisnye knizhki. -M.: Sovetskij pisatel', 1960. - 552 s.
2. Gor'kij i sovetskie pisateli. Neizdannaya perepiska. - Literaturnoe nasledstvo. T. 70. - M.: Izd-vo AN SSSR, 1963. - 734 s.
3. Gor'kij M. Poln. sobr. soch. Pis'ma: v 24 t. - M.: Nauka, 1997-2017.
4. вог'ку М. Ро1п. боЬг. босИ. Hudozhestvennye proizvedeniya: V 25 1 - М.: Майка, 1968-1976.
5. вог'ку М. Hudozhestvennye proizvedeniya. 8ta.fi. Zametki. - Arhiv А.М. вог'кояо. Т. 12. - М.: Майка, 1969. - 433 Б.
6. Lichnaya bib1ioteka А.М. Gor'kogo v Moskve. Opisanie: v 2-И ка КП. 1. - М.: №ик^ 1981. - 412 Б.
7. Pa11adij. Pa11adiya, episkopa E1eonskogo, Lavsaik, i1i Povestvovanie о zhizni svyatyh i b1azhennyh otcov. Per. Б grecheskogo. - 8РЬ.: tip. Е. Fishera, 1850. - 310 б.
8. Primochkina NN. V poiskah obnov1eniya (О rasskaze Gor'kogo «Go1ubaya zhizn'») // Neizvestnyj Gor'kij (к ^-к^и бо dnya rozhdeniya). - Gor'kij i ego ehpoha. Materia1y i iss1edovaniya. 3. - М.: Nas1edie, 1995. - 8. 301-314.
9. Primochkina NN. Gor'kij i Pave1 Muratov: istoriya 1iteraturnyh otnoshenij // Novoe 1iteraturnoe obozrenie. - 2003. - № 61. - 8. 273-287.
10. Primochkina NN. Hudozhestvennye iskaniya М. Gor'kogo nacha1a 1920-И godov (Rasskaz «О tarakanah») // Izvestiya RAN. 8eriya 1iteratury i yazyka. - 2008. Т. 67. - № 4. - 8. 32-40.
М. Горький, А.Б. Халатов, Л.М. Леонов. Сорренто, 1931 г.
