CC BY
100
КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР В АНГЛИИ XV-XVII ВЕКОВ
С. Е. Федоров
СЕМАНТИКА ИНСТАЛЛЯЦИОННЫХ ИНСИГНИЙ
Символическая сторона оформления и реализации властных отношений, сложившихся в Англии после восшествия на престол Якова I Стюарта в 1603 г., остается сравнительно слабо изученным явлением. Историки, обращавшие внимание, как правило, на институциональные аспекты властных отношений начала XVII столетия, предпочитали исследовать семантику династической мифологии первых Стюартов1. При этом констатируемые в большинстве случаев различия с предшествовавшей тюдоровской традицией определяли строгое разграничение ранне-стюартовской модели властных отношений и всех отличавшихся от нее символических систем. Так или иначе, раннестюартовский опыт оформления династической программы выглядел до сих пор скорее инновационным, чем опиравшимся на традицию.
Символическое пространство раннестюартовской монархии, в самом деле, содержало внутренние ресурсы, которые образовывали неповторимую гамму дискурсивных практик. Однако изрядная часть этих ресурсов оказывается при ближайшем рассмотрении куда более традиционной, чем могло показаться на первый взгляд. Речь идет в первую очередь о наборе королевских инсигний, с которыми оба первых Стюарта всходили на королевский трон, после чего они только и начинали реализовывать свои новаторские идеи по оформлению оснований своей власти.
Исходный набор этих инсигний просуществовал практически в неизменном виде с коронации Эдуарда II в 1308 г. вплоть до 1649 г., когда все королевские регалии, за исключением коронационных мечей, были уничтожены республиканским режимом. Их восстановили заново по сохранившимся изображениям и описаниям и использовали при коронации
1 Классической в этом плане остается работа Малколма Сматса: Smuts M. Court Culture and the Origins of a Royalist Tradition in Early Stuart England. Philadelphia, 1987.
© С. Е. Федоров, 2011
Якова II Стюарта в 1685 г., но уже в совсем ином, чем ранее, политическом и символическом контексте.
Неизменность первоначального набора королевских инсигний начала XIV в. не означала, однако, что со временем их смысловая нагрузка не обрастала новыми дополнительными значениями, по мере закрепления которых могли модифицироваться форма короны или державы, уточняться происхождение кольца или мироносного священного сосуда, варьироваться количество церемониальных мечей и т. д. При всем этом исходная семантика коронационного спектакля оставалась без изменений на протяжении всего периода, определявшегося действием так называемого Четвертого коронационного чина, известного также как Liber Regalis2.
Традиция, связанная с набором королевских инсигний, впервые зафиксированная в начале XIV в., продолжала формально воспроизводиться вплоть до коронации четвертого по счету Стюарта, обрываясь, таким образом, намного раньше, чем прекратил свое существование Четвертый коронационный чин. Оставаясь органической частью ран-нестюартовского символического пространства, этот набор инсигний, как представляется, определял семантику одной из важнейших составляющих как яковитского, так и каролинского династического сценария.
Влияние и роль королевских инсигний в символическом пространстве раннестюартовской монархии чрезвычайно велики, а объем сохранившейся информации вполне достаточен для их изучения. Естественно, что в пределах одной статьи нельзя описать все оттенки этого влияния. Я попытаюсь сделать акцент на так называемых инаугурационных или конституирующих инсигниях, уделяя особое внимание трактовкам их смысла, появившимся на протяжении XTV-XVII вв. При этом ассоциации, возникавшие у современников при использовании как традиционных, так и измененных по форме королевских инсигний, будут рассмотрены только в двух основных, как представляется, в то время наиболее
2 Наиболее ранняя версия Четвертого коронационного чина, вероятно, была составлена для коронации Эдуарда II. Его первая редакция содержала лишь короткие без пояснений рубрики, которые были заменены пространными только при Ричарде II, после чего текст чина приобрел окончательный вид, остававшийся неизменным вплоть до конца XVII века. В таком расширенном виде текст чина, по всей видимости, предназначался для самого короля с тем, чтобы он мог следить за последовательностью церемоний и понимать смысл совершаемых над ним действий. Именно такую пространную версию чина и принято называть Liber Regalis. Полный текст чина опубликован: Legg W. English Coronation Records. London, 1901. P. 81-112 (латинский оригинал); P. 112-130 (английский перевод).
актуализированных плоскостях: в литургическом пространстве Вестминстерского комплекса, каждый раз заново воссоздаваемом самим коронационным чином3, а также в семантическом поле, формировавшемся в ходе, с одной стороны, манипуляций с легендарной традицией и постепенного развития представлений об английской монархии — с другой.
Иными словами, речь пойдет о том, как из начального, установленного самой первой редакцией коронационного чина (1308 г.) набора инсигний именно в XIV - начале XVII в. формируется полный комплекс инсталляционных регалий, задававший смысл и характер их литургического рядоположения и толкования. Этот комплекс параллельно включается в контекст создаваемого внутри и за пределами аббатства смыслового ряда, обозначавшего сакрально-имперский статус английского монаршего дома.
***
Очевидно, наиболее архаическая часть литургического спектакля, коронации, выполняла исходные функции характерного для раннего Средневековья ритуального действа, ассоциируемого в сознании современников с так называемым «обрядом перехода»4. В этом смысле исключительную роль играла параллель между самим этим событием и основными церковными праздниками, а также ассоциация между ним и обрядами крещения и рукоположения в священники. Именно такое сочетание обрядовой стороны самой церемонии и основных христианских таинств можно с легкостью наблюдать в сценарии так называемого Второго коронационного чина5, где итоговой частью церемонии становилось появление монарха, объединявшего в своей персоне собственно монаршие и священнические функции. Исчезнувший в Третьем коронационном чине6 этот дуализм в восприятии статуса монарха
3 Я предпочитаю использовать этот не очень удачный термин, поскольку при всей исключительной значимости собора св. Петра Вестминстерского аббатства инсталляционные процедуры не ограничивались его пределами и включали еще и пространство Вестминстерского дворца.
4 Геннеп А. ван. Обряды перехода. М., 1999.
5 Текст Второго чина опубликован: Legg W. English Coronation Records. P. 14-29. Из посвященных ему работ заслуживают внимания, прежде всего: Robinson A. Coronation Order in the Tenth Century // Journal of Theological Studies. 1918. Vol. 19. P 56-72; Ward P. An Early Version of the Anglo-Saxon Coronation Ceremony // English Historical Review. 1942. Vol. 17. P. 345-361.
6 Текст чина опубликован: Legg W. English Coronation Records. P 30-42.—См. также: The Pontifical of Magdalen College with an Appendix of Extracts from other English MSS of the Twelfth Century / Ed. by H. Wilson // Henry Bradshaw Society Publications. 1910. Vol. 39. P. 89-97.
заново возрождается составителями коронационного чина 1308 г. Восстановленная практика сопровождается детализацией отдельных фаз коронации, акцентирующих уже с большей определенностью подготовительную часть церемонии, включавшую ночное бдение кандидата, его ритуальное омовение, согласие прибывших ко двору прелатов и знати с кандидатурой преемника, процессию от дворца к собору св. Петра, в ходе которой представлялись отдельные предметы из состава инсиг-ний, аккламации и завершающую эту часть церемонии прострацию кандидата перед главным алтарем собора Вестминстерского аббатства. Следующая за этой частью церемонии процедура помазания предваряется снятием мирской одежды, а собственно процедура помазания (ладоней — миром, плечей, предплечий, груди — елеем и далее двукратно в форме креста сначала елеем, а затем миром—головы) переносит смысловые ассоциации, связанные с обрядом перехода, в иную плоскость, превращая новое состояние кандидата теперь уже в необратимое. Начавшаяся с момента помазания своеобразная пороговая фаза завершается. Следующие за нею инвеститура, коронация и интронизация знаменуют обретение монархом его исключительного состояния, в котором он предстает первоначально перед Господом, вкушая дары Святого причастия, а затем на коронационном пиршестве, как бы заново определяя конфигурацию возглавляемой им земной иерархии.
Из фигурирующих в тексте Четвертого коронационного чина королевских инсигний выделяются чаша, потир, два скипетра (один—увенчанный крестом — собственно скипетр, второй—увенчанный голубкой — предмет, в котором можно узнать пока еще немодифицированную державу), три меча, золотые шпоры, кольцо, соїоЬіит sidonis — безрукавная далматика, длинная туника с рукавами, затканная золотыми изображениями сзади и спереди, королевский паллий с изображениями орлов, сандалии, носки, браслеты, корона (пока без каких бы то ни было уточнений о ее форме) и наконец, два сосуда: один с елеем и другой с миром, изготовленные, как тогда полагали, из оникса. Позднее сюда добавляются еще один меч, посох св. Эдуарда, surcoat — верхнее довольно свободного покроя платье, сосуд в форме орла, заменивший флаконы для мира и елея, в определенных случаях еще и церемониальная ложка.
Среди этих регалий четко выделяются две группы предметов, одни из которых фигурируют вне стен аббатства, и другие, которые появляются только тогда, когда король минует западный портал церкви св. Петра. При этом часть регалий, присутствовавших в процессии, направлявшейся от дворца к собору, после обряда святого причастия остается в стенах собора и более нигде не упоминается. К числу таких запрещенных
к выносу регалий относятся в первую очередь корона и все предметы, которые вручались королю7.
Должно быть, особую группу составляют предметы, доставляемые в аббатство накануне коронации—это перчатки, льняная шапочка и башмаки-туфли, в которых король покидает собор и следует на пиршество. Помимо этого, все упомянутые регалии разделяются на «просто» ин-сигнии, или регалии-инвесты, и личные инсигнии короля. Все, кроме короны, надеваемой после святого причастия, двух мечей, которые несут в процессии впереди — справа и слева от короля, рубахи (за исключением пуговиц и пряжек) в которой архиепископ помазывает короля, комментаторы, судя по всему, относят к регалиям, указывая на то, что таковые являются сакраментами—элементами таинства и, следовательно, находятся на хранении и попечении аббатов и монахов Вестминстерского аббатства. Позднее все запрещенные к выносу из храма регалии получат название регалий Эдуарда Исповедника.
Смысловая нагрузка регалий в основном детализируется в ходе самой церемонии, где посредством сложного переплетения литургических элементов антифонов, молитв, литаний, благословений, псалмов актуализируется их назначение, но их роль как эмблем, предопределяющих характер предстоящего правления, становится вполне понятной еще при следовании процессии от дворца к собору Вестминстерского аббатства.
Открывающие процессию чаша и потир указывают на итоговую часть самой коронации, где возрожденный заново и обретший исключительное состояние монарх принимает свое первое причастие. Характер этой части процессии вызывает прямые ассоциации с процессией, которая предшествовала рукоположению священников в раннехристианской церкви, когда возглавлявшие процессию чаша и потир служили предметами, которые только что рукоположенные священники использовали при своей первой евхаристии.
Символизм этой части процессии усиливался характером должностей тех лиц, которым, согласно регламенту, надлежало нести эти священные предметы. Это канцлер и казначей, и в том нередком случае, когда на обоих этих постах были епископы, они с самого начала придавали известный дуализм всей последующей церемонии, где сам король
7 Существует определенная сложность с идентификацией функций церемониальных носков, поскольку в регламенте четко указано, что король, следуя в процессии от дворца к собору, идет босиком, при этом в сохранившихся описаниях на его ноги надеты носки (Walshingham T. Historia Anglicana / Ed. by H. Riley. London, 1876. Vol. 1. P. 322, 327; The Anonimalle Chronicle, 1333 to 1381 / Ed. by V. Galbraith. Manchester, 1927. P. 108, 114).
становился своеобразным сосредоточением собственно монаршего сана и сана священнического. Позднее, уже в XV в., появлялся священный сосуд, указывая на источник двойной власти государя. В ранних церемониях Четвертого коронационного чина этот источник был определен еще не вполне ясно, хотя некоторые намеки на него уже имелись — в частности, в построении остальной части процессии. Поддерживавшие короля с двух сторон епископы Дарэма и Бата вызывали ассоциации с тем, как два в свое время крупнейших англосаксонских диоцеза способствовали объединительным процессам внутри разрозненных королевств. Следовавшие за ними представители знати, каждый обозначая значимые территориальные объединения, несли источники монарших полномочий светского характера — мечи, скипетр и державу. Облаченный в скромное одеяние король олицетворял готовность и покорность принять власть на тех условиях, которые символизировала сопровождавшая его в собор процессия.
Начальные аккорды торжественной мессы, перемежавшиеся вставками внелитургического свойства, организуются так, чтобы углубить представление о чистоте помыслов монарха и его готовности принять власть от Христа, прибегнув к помощи посредников между ними. Регалии, покоящиеся на главном алтаре, первое дароприношение, сам король, лежащий ниц перед алтарем — все это не только напоминает богослужение, сопровождающее рукоположение священников, но, вместе с тем, подчеркивает и разницу между этими двумя церемониями.
Помазание уже в который раз подчеркивает двойственную природу совершаемой церемонии, соединяя в себе элементы традиционного помазания королей с элементами помазания священников. Следующее за этим освящение предметов, вручаемых монарху, работает в том же направлении, вызывая ассоциации как с облачением священников, так и с отдельными элементами одежды римских императоров. И только после того, как на облаченные в носки и «сандалии» ноги короля надеваются шпоры8, в церемонии начинают постепенно появляться светские мотивы, прежде всего связанные с рыцарством (понимаемым, впрочем, в качестве воинства Христова). Любопытно, что именно эта часть церемонии, помимо произносимых молитв и двух гимнов в конце инвеституры, содержит вплетенные в текст литургии рубрики-пояснения, в которых разъясняется назначение регалий-инвестов.
Вручение меча тогда еще никак специально не называемого, но в последующем обозначаемого как Сшйапа (меч справедливости, милосердия,
8 Очевидно, это один из парадоксов, смысл которого, несмотря на многочисленные повторения в описаниях церемоний, не удается понять.
сострадания, а еще позднее — меч государства) символизирует передачу королю всего королевства, чтобы он правил им с этим мечом в руках ради обеспечения правосудия. Браслеты, или «браслеты чистосердечия», символизируют систему принципов, на которых монарх строит свое правление и соотносит его с желаниями подданных. Наконец, четырехугольная мантия, надеваемая поверх длинной туники, как бы подчиняет символизируемые ею четыре стороны света (четыре части королевства) монаршей воле.
Следующая за инвеститурой церемония возложения «короны славы» — это апогей всего действа, завершающийся надеванием кольца, скрепляющего вечными узами нового монарха с его королевством, а также вручением королю двух скипетров — символов приобретенной власти, эмблем доблести и справедливости. Снятый было с королевского пояса меч, символизирующий готовность монарха сложить свои полномочия перед властью и силой Христа, только что даровавшего ему эту привилегию, выкупается самым знатным лицом королевства в знак готовности принять помазанного и коронованного монарха в качестве легитимного правителя. Звучит Sta et retine, и начинается интронизация монарха, завершающаяся принесением присяги прелатами и светской знатью. Участие короля в праздничной мессе-евхаристии завершает торжества в стенах аббатства. Следующее за этим переодевание монарха, снятие регалий, их принесение к усыпальнице св. Эдуарда задает смысл дальнейшей церемонии. Король одет в специально изготовленное по случаю коронации парадное платье—аналог коронационных одежд, а на голове у него корона, напоминающая по форме так называемую корону Эдуарда.
Намеченная в первой редакции коронационного чина символика королевских инсигний во многом отражала функциональную сторону закрепляемых за ними значений; при всей своей важности, она, однако, не исчерпывала всех возможных смысловых ассоциаций, которые могли оказаться не менее значимыми в контексте не только церемонии, но и всей эпохи. Эту односторонность толкования смыслов инсталляционных инсигний отчасти восполняла устная традиция, питавшаяся представлениями о происхождении и функциях королевских регалий, почерпнутыми из фольклора, эпоса, куртуазной литературы, а также из вновь создаваемых преданий и легенд.
Среди преданий, истолковывавших символику королевских инсигний, наиболее обстоятельными оказывались легенды, создаваемые аббатами и канониками Вестминстерского аббатства, как известно, в XIII-XIV вв.
активно отстаивавшего свои исключительные права на проведение коронаций и, что оказывается особенно важным в контексте избранной темы, на хранение инаугурационных инсигний9.
Помимо легенд, создававшихся за счет интеллектуальных ресурсов Вестминстерского аббатства, не менее четко просматривается не только традиция, воспроизводившая очевидные, общеизвестные смыслы, как правило, приписывавшиеся королевским регалиям. Весьма существенными оказывались усилия самих монархов, обращавших, подчас не без подсказки тех же клириков, внимание на значимые с точки зрения светской власти мотивы. Формирующийся в результате таких дополнительных приращений смысловой баланс определял устойчивость семантического пространства как самих символов власти, так и их восприятия современниками.
Общеизвестно, с какой настойчивостью церковь подчеркивала значение обряда помазания монарха. Помимо общей интерпретации самого обряда, характерной для западноевропейской практики, на английском материале четко просматривается тенденция к созданию особых истолкований, ориентированных на национальную специфику. Это касается в первую очередь различного рода историй, повествующих о живительной силе помазанного на царство монарха в исцелении больных золотухой10. На протяжении XIV в. убеждение в целительной силе, обретаемой монархом после помазания, неизменно крепнет. Наряду с монетами, которые монархи жертвуют исцеляемым ими золотушным, в Англии появляется другая, не менее показательная в этом плане практика.
9 Около 1387-1389 гг. Ричард II обратился к монаху Вестминстерского аббатства Уолтеру Садбери с просьбой ответить на волновавший его в те годы вопрос: «являются ли его [Ричарда] регалии регалиями короля Альфреда и берут ли они свое начало от времени его правления». Монах написал трактат «De Primis Regalibus Ornamentis Regni Angliae», в котором, помимо прочего, указал на то, что Вестминстерское аббатство как sedes regia было выбрано Эдуардом Исповедником в качестве места, где должны храниться королевские регалии. Последние он определяет как «инсигнии», то есть «знаки» таинства коронации, «средства», при помощи которых государь обретает «королевское достоинство, которое среди всех богатств, удовольствий и почестей занимает главенствующее место в самом его высочайшем значении». По мнению Уолтера Садбери, исключительные привилегии аббатства являются знаком благодарности монархов за выполняемую его монахами функцию по хранению регалий в часовне св. Эдуарда (Richardi Cirencestria Speculum Historíale de Gestis Regum Angliae / Ed. by J. Mayor. London, 1869. Vol. 2. P. 26-27).
10 Более подробно об этом: Блок М. Короли-чудотворцы: Очерк представлений о сверхъестественном характере королевской власти, распространенных преимущественно во Франции и Англии. М., 1998.
С конца XIV в. английские государи начинают переливать золотые монеты в особые кольца, которые во время Страстной Пятницы возлагались к подножию распятия в королевской часовне. Такие кольца по всеобщему убеждению были способны облегчать тонические боли и спазмы и, в особенности, эпилепсию11. Их часто называли «cramp rings», или, как бы это звучало на современный манер, «спазмолитическими кольцами»12. Такая практика была регулярной вплоть до смерти Марии Тюдор в 1558 г. и представляла собой постоянно возобновляющийся ритуал. При Генрихе VI подобные кольца вытесняют прежние золотые монеты, и за ними закрепляется двойная сила: с одной стороны, ассоциируемая с ритуалом исцеления золотушных, а с другой—усиливающаяся благодаря их антитоническим свойствам. Перед тем как надеть кольцо на палец страждущего, король потирал кольцо, зажав его в ладонях.
Традиция переливать монеты в кольца получает новое толкование в начале XVI в.13, когда чудотворная сила короля стала объясняться магической связью, которая существовала между этими чудотворными кольцами и кольцом, якобы возвращенным апостолом Иоанном Эдуарду Исповеднику и хранящимся теперь в Вестминстерском аббатстве, по образу и подобию которого отливались все коронационные кольца английских монархов14.
Эта легенда восходила к описанию событий 1102 г. в «Жизни св. Эдуарда» Осберта де Клэра15. Именно тогда при вскрытии гробницы святого на его пальце было обнаружено это кольцо. Повторное сообщение о кольце относилось к 1163 г., когда останки Эдуарда были впервые перенесены в специально отстроенный для этих целей придел Вестминстерского храма. Именно тогда и возникло первое предание, описывающее чудесное возвращение кольца Эдуарду Исповеднику и зафиксированное де Клэром. Согласно этому преданию, король присутствовал при освящении церкви св. Иоанна. При этом в конце церемонии перед Эдуардом предстал сам святой апостол, в облике паломника попросивший короля
11 Ailred of Rievaulx. Vita Sancti Edwardi Regis et Confessoris / Ed. by R. Twys-den // Historiae Anglicanae Scriptores. London, 1652. Col. 369-370.
12 Craufurd R. The Blessing of Cramp-rings, A Chapter in the History of the Treatment of Epilepsy // Studies in the History and Method of Science / Ed. by
C. Singer. Oxford, 1917. P. 165-187.
13 College of Arms. MS. I.7. fol. 27.
14 Описание самой легенды: Ailred of Rievaulx. Vita Sancti Edwardi Regis et Confessoris. Col. 397-398.
15 La Vie de S. Edoward le Confesseur par Osbert de Clare / Ed. par M. Bloch // An-nalecta Bolladiana. Vol. 41. Bruxelles, год. P., 1923. — См. также: Letters of Osbert of Clare, Prior of Westminster / Ed. by E. Williamson. London, 1929. P. 124-128.
о милостыне. В порыве христианского сострадания Эдуард Исповедник снял с пальца кольцо и отдал его просителю. Позднее святой предстал перед двумя английскими пилигримами, блуждавшими по пустыне, и отдал им кольцо с тем, чтобы они возвратили его Эдуарду вместе с пророчеством, что его в ближайшем будущем ожидает слава.
Позднее общеизвестной становится другая не менее показательная легенда, истолковывавшая историю происхождения мироносного сосуда, использовавшегося в церемонии помазания на царство. Уже при королях Йоркской династии этот обряд обретает новую силу благодаря использованию в нем сосуда Томаса Беккета16. Как и в случае с чудодейственными кольцами, легенда о нем начинает оформляться еще в годы правления Эдуарда II, но ее корни восходят еще к более ранней традиции, относящейся к началу XIII в. Согласно этой легенде, во время молитвы, которую совершал находившийся в изгнании Беккет в церкви св. Колумбы, что в Сансе, ему явилась Пресвятая Дева: она передала Беккету золотого орла, между крыльями которого была вмонтирована вырезанная из камня фляга с маслом; она же сообщила ему, что это масло предназначено для помазания монарха, который в скором будущем будет коронован в качестве английского короля. Это будет государь, который возродит Нормандию и Аквитанию17, построит множество церквей в Святой земле и изгонит нечестивцев и язычников из Вавилона.
В XV в. легенда обрастает дополнениями. В продолжение прежнего рассказа сообщалось, что Беккет якобы передал на хранение флакон с маслом монаху из монастыря св. Киприана в Пуатье с напутствием, что тот должен будет объявить о хранении у него такой святыни лишь в подходящий момент, а именно, когда ему поступит знак от короля язычников. Тот, узнав от своих демонов о существовании флакона, осознав всю степень опасности этого дара для ему подобных, примет
16 Описание легенды можно найти в издании: Walshingham T. Historia Anglicana. Vol. 2. P. 239-240. О священном сосуде Беккета см.: Legg W. English Coronation Records. P. 169-176; Ullmann W. Thomas Becket’s Miraculous Oil // Journal of Theological Studies. New series. 1957. Vol. 8 (1). P. 129-133; McKenna J. The Coronation Oil of the Yorkist Kings // English Historical Review. 1967. Vol. 82. P. 102-104; Sandquist T. The Holy Oil of St. Thomas of Canterbury // Essays in Medieval History Presented to Bertie Wilkinson / Ed. by T. Sandquist et al. Toronto, 1969. P. 330-344.
17 Наиболее ранняя версия легенды предсказывала возвращение Нормандии и Аквитании (Гиени), и уже в XV в. ее влияние сказалось на появлении в коронационной процессии двух рыцарей, одетых таким образом, что в их одеждах каждый узнавал геральдические цвета этих двух в свое время утерянных частей некогда объединенного королевства.
решение отправить на поиски сосуда воина-язычника, христианина и собственного сына. Как и положено, в рассказах подобного рода, воин-язычник при таинственных обстоятельствах погибает, а христианин и сын короля находят сосуд с маслом и доставляют его сначала германскому королю, а затем Жану II, герцогу Брабантскому. Последний привозит флакон в Англию и преподносит его своему зятю Эдуарду II с намерением, чтобы тот использовал его при своей коронации. Однако ближайшие советники короля отклонили эту идею, сочтя рассказ герцога Брабантского сомнительным. Девять лет спустя король вспоминает о масле и, согласно одной из версий, направляет своего посланника в Авиньон с тем, чтобы папа Иоанн XXII разрешил его сомнения и позволил ему использовать содержимое флакона по назначению. Решение папы оказалось осторожным: королю позволили использовать масло, но только в строгой тайне. Решение понтифика показалось Эдуарду II весьма сомнительным и, судя по всему, сосуд вместе с содержимым перекочевал в королевскую сокровищницу в Тауэре. Там он оставался вплоть до того момента, когда Ричард II случайно наткнулся на него при поисках одного утраченного медальона. Описание священного сосуда в этом случае несколько отличалось от того, которое восходило к ранней легенде. Это был лишь всего небольшой пузырек. вставленный между двумя крыльями золотого орла. Любопытна одна деталь: к самому сосуду была прикреплена небольшая цепь, позволявшая носить его, подобно реликвиям, на шее18.
Известно, что Ричард II обратился к архиепископу Кентерберийскому с просьбой совершить помазание, но тот отказался, сославшись на то, что только помазание, осуществленное в момент коронации, может обладать чудодейственной силой и остается неповторимым. При этом вера короля в чудодейственную силу содержимого флакона была настолько сильна, что он взял его с собой в Ирландию, повесив на шее19.
18 Eulogium Historiaram / Ed. by F. Heydon. London, 1863. Vol. 3. P. 379-380, 381.
19 Более, чем кто-либо из его предшественников, Ричард II обращает внимание на создание нового мистического ореола монархии-династии, который просматривается не только в языке, но и церемониях, а также символических артефактах, обозначающих природу его правления. Подобно Генриху III, он поддерживал культ Эдуарда Исповедника, используя для этого возможности Вестминстерского аббатства. Вестминстерская хроника сообщает: «Согласно обычаю, непосредственно после завершения коронации королю надлежало удалиться в ризницу с тем, чтобы снять с себя регалии и облачиться в другие одежды, к тому моменту уже приготовленные его камергерами с тем, чтобы потом возвратиться кратчайшим путем в его дворец, но во время коронации
Возвратившись из похода, король не расстается с реликвией, но архиепископ Эрандел, ставший к этому времени одним из его злейших врагов, завладевает священным сосудом на том основании, что «на то не было божественной воли, чтобы он [Ричард II] был помазан этим маслом, и что оно на самом деле предназначалось другому». Священный сосуд оставался в ведении архиепископа «вплоть до коронации нового короля [Генриха IV], который первым из всех английских королей был помазан этой благоухающей жидкостью»20.
К середине того же столетия св. сосуд Томаса Беккета обрел свое место в самой церемонии: его стали хранить в Вестминстерском аббатстве и именно оттуда его доставляли для коронации. Сосуд нес епископ в парадных одеждах, перед которым представители капитула несли крест и свечи, и именно таким образом отряженная процессия доставляла святыню к алтарю в соборе св. Петра. Как только процессия достигала короля, сидевшего в кресле напротив сооруженного по случаю подиума, он вставал и приветствовал доставленную часть коронационных инсигний.
В 1440-х годах элементы и порядок доставки св. флакона в церковь св. Петра были зафиксированы в новом регламенте, известном как Liber Regie Capelle21 , отражавшем также ту часть церемонии, которая была связана с приготовлениями в королевской часовне. Уже тогда очевидно сосуд заново обрел прежнее оформление и был помещен в специальное отверстие между крыльями фигурки золотого орла. Ричард III окончательно закрепил право на хранение флакона за Вестминстерским аббатством, и после его смерти сосуд окончательно вошел в состав королевских регалий22.
ныне здравствующего короля было сделано противоположное, причем с прискорбными последствиями: в тот самый момент, когда коронация закончилась, один рыцарь по имени сэр Саймон Берли заключил короля в объятия и поднял над собой в том, в чем тот был одет, во всех его регалиях и таким образом понес его во дворец через толпу, давившую на него со всех сторон, так, что по пути во дворец король обронил одну из сандалий, хотя произошло это по его незнанию». Описанная ситуация имела продолжение: в марте 1390 г. король отправил в аббатство пару красных бархатных туфель, украшенных перламутровыми геральдическими лилиями, которые предварительно освятил Урбан VI (1377-1389) с тем, чтобы они хранились наряду с другими королевскими регалиями (The Westminster Chronicle / Ed. by L. Hector. Oxford, 1982. P. 415-416).
20 Eulogium Historiarum. P. 381.
21 Liber Regie Capelle: A Manuscript in the Bibliotheca Publica, Evora / Ed. by W. Ullmann. London, 1959 (Henry Bradshaw Society Publications. Vol. 92).
22 В 1450 г. Ричард Спорли составляет первое известное к тому времени описание «древностей» Вестминстерского аббатства, среди которых фигурируют
Церемония преподнесения монарху меча, как уже отмечалось, символизировала вручение ему власти над королевством. Среди всех мечей, используемых в церемонии, первенствующее положение занимал меч, известный как Сшйапа: под таким названием он впервые официально упоминается в 1377 г. и затем опять фигурирует в 1399 г. как «главный меч королей Англии»23.
Очевидно, источник подобных представлений о символической функции Сшйапа следует искать в церемониальных обращениях к англосаксонским королям, характерных для Второго коронационного чина, в которых при вручении меча обычно подчеркивалось, что его использование возможно только в интересах церкви и для того, чтобы с ее согласия вершить правосудие над мирянами24. Отношение к Сшйапа как мечу правосудия уточняется в литургическом сценарии коронации Генриха IV где в соответствующих рубриках, относящихся к церемонии вручения меча, акцентируется обломанный клинок как символ христианского правосудия25. Именно там впервые встречается ассоциация Сшйапа с мечом Тристана.
королевские регалии. В его описании в частности говорится: «Святой Эдуард, король и исповедник, для того, чтобы помнили потомки и для того, чтобы укрепить авторитет монаршей коронации, повелел, чтобы королевские инсигнии, в которых коронуют английских королей, были переданы на хранение в эту церковь, а именно, туника, супертуника, браслеты, пара сандалий и перчаток, золотой скипетр, один деревянный и один железный; также прекрасная золотая корона, золотой гребень и ложка; также для коронации королевы корона и два скипетра; также для святого причастия нашего господина-короля в день его коронации—одна чаша-потир из оникса на ножке, патена из великолепного золота; все здесь перечисленное является драгоценными реликвиями». Св. сосуд в описании регалий Эдуарда Исповедника отсутствует, что говорит о его позднем включении в состав инсталляционных инсигний (Legg W. English Coronation Records. P. 191-192).
23 Согласно сохранившимся описаниям, Эдуард II и Ричард II использовали в своих коронациях меч под таким названием.
24 Cambridge University. Corpus Christi College Library MS. 146. — См. также: Muskell W. Ancient Liturgy of Church of England, according to the Uses of Sa-rum, Bangor, York and Hereford, and the Modern Roman Liturgy. London, 1844. P. 78-89.
25 Адам Уск, присутствовавший на коронации Генриха IV в качестве протеже архиепископа Эрандела, оставил описание, согласно которому меч, известный как Curtana, нес непосредственно перед самим королем принц Уэльский. Уск уточнял: «его несли обнаженным с обломанным клинком в знак того, что справедливость будет вершиться без всякого насилия» (Adam of Usk. Chronicon, A.D. 1377-1421 / Ed. by M. Thompson. London, 1904. P. 34).
Корни этой ассоциации, очевидно, восходят к началу XIII в.26 Именно тогда в легенду о Тристане и Изольде включается сюжет с поединком знаменитого героя и Мархальта — шурина короля Ирландии, требовавшего, как известно, выплаты дани с корнуоллского правителя Марка, при дворе которого Тристан добивается почета и уважения. Выступив защитником своего покровителя, Тристан убивает Мархальта, но при этом обламывает клинок, острие которого остается в кровоточащей ране противника27.
Начиная с конца XIV в. Curtana как меч королевства начинает регулярно фигурировать во всех процессиях сразу же за тремя мечами (Ланкастерским, мечами терпимости)28. При этом и у Аска, и у Фруассара Curtana, покрытая белой материей, перетянутая золотыми лентами, фигурирует в процессии между короной, скипетром и державой, с одной стороны, и тремя другими мечами, с другой. То, что меч был скрыт в ткани, символизировало, вероятно, что шедший вслед за ним кандидат на царство еще не стал в собственном смысле королем. Во время самой церемонии коронации меч, очевидно, доставали из материи, поскольку вручали королю уже непокрытым29.
Вплоть до начала правления Тюдоров местом хранения королевских регалий оставалась усыпальница Эдуарда Исповедника. В конце XV - начале XVI в. происходят значительные изменения, связанные с попыткой канонизации Генриха VI30. Несмотря на провал этого проекта из-за
26 Эта связь детально анализируется в работах: Loomis R. S. 1) Vestiges of Tristram in London // Burlington Magazine. 1922. № 41 (July-December). P. 54-64; 2) Tristram the House of Anjou // Modern Language Review. 1922. Vol. 17. P. 24-30.
27 Несмотря на то что так называемый меч Тристана фигурировал в коллекции военных раритетов короля Иоанна Безземельного, его существование продолжает вызывать сомнения среди специалистов. На самом деле, ассоциация с мечом Тристана была хотя и популярной, но не единственной. Согласно другой версии, меч с обломанным острием принадлежал Огиру Датчанину — одному из двенадцати ближайших сподвижников Карла Великого. Судить о том, какая из версий была предпочтительной, сложно, поскольку каждая из возникающих параллелей могла оказаться желательной при истолковании символики меча. Обе параллели указывали на светский характер исходной версии, при этом церковью была воспринята и соответствующим образом истолкована только ассоциация с мечом Тристана.
28 Rymer T. Foedera. London, 1704-1732. Vol. 8. P. 90-91.
29 Adam of Usk. Chronicon... P. 33-35; Froissart J. The Chronicles of Froissart / Trans. by J. Bourchier. London, 1901-1903. Vol. 3. P. 358.
30 О почитании Генриха VI см.: Anglo S. 1) Spectacle, Pageantry and Early Tudor Policy. Oxford, 1969. P. 37-43; 2) Images of Tudor Kingship. London, 1992. P 61-73.
сложностей в отношениях между Англией и папской курией, Генрих VII не оставил намерения увековечить память знаменитого предка: в Вестминстерском аббатстве начались работы по строительству часовни-усыпальницы Генриха VI, куда его останки в скором времени и были доставлены из Виндзора. Уже к 20-м годам XVI в. часовня Генриха VI постепенно превращается в династическую усыпальницу Тюдоров. Подобно тому, как их предшественники собирались вокруг усыпальницы Эдуарда Исповедника, Тюдоры объединялись, почитая останки Генриха VI. Именно с того времени королевские регалии начинают хранить раздельно. Усыпальница Эдуарда Исповедника остается по-прежнему местом, предназначенным для большей части инсигний. При этом одна из основных регалий — корона Эдуарда Исповедника переносится в построенную часовню Генриха VI. Мистическая связь инсигний с прошлым английского трона как бы раздваивается: основная линия преемственности сохраняется, но акцент на личности государя «двойной» англо-французской монархии Генриха VI выдает, очевидно, имперские амбиции Тюдоров.
Любопытно, что при Генрихе VIII корону Эдуарда Исповедника чаще начинают извлекать из хранилища с тем, чтобы демонстрировать преемственность династий. Число торжественных выносов регалии растет, и Тюдоры уже надевают корону не только на Рождество, Пасху и Троицу, но и на Богоявление, день всех Святых и праздники, связанные с именем Эдуарда Исповедника31. Тогда же зарождается практика извлечения «женской» короны из усыпальницы святого на каждую годовщину коронации королевы-консорты32. К указанным обстоятельствам следует добавить усиление внимания к другим королевским регалиям, хранившимся теперь также в Вестминстерском аббатстве, и попытку придать им новое, мистическое, значение. Это относится, прежде всего, к державе и так называемой «имперской короне» Тюдоров.
Известно, что держава в Англии воспринималась исключительно как имперский атрибут. Использовали ее впервые при коронации императора Генриха II в 1014 г. Ее форма полностью соответствовала изображению
31 Усиленная презентация инсигний совпадает по времени с изменением практики обращения к венценосной особе. Именно при Генрихе VIII в оборот входят обращения «высочество» и «величество», прежде употреблявшиеся исключительно применительно к Богу. Слово «государь» также сравнительно редко использовалось до этого времени; в конце XIV в. его использовали тогда, когда хотели подчеркнуть особую роль монарха как верховного законодателя, а конструкция «Ваше величество» применялась в том случае, когда подчеркивался сакральный характер королевской власти.
32 Liber Regie Capelle... P. 18.
на Большой печати Эдуарда Исповедника 1053-1065 гг. При королях Нормандской династии она была соединена с англосаксонским жезлом или скипетром, образовав тем самым весьма причудливую форму атрибута (шар, от которого начинался украшенный лиственным орнаментом ствол, заканчивавшийся крестом)33, далекую от изначального облика державы. Судя по всему, при Ричарде II практика использования «англосаксонской» державы для инвеституры короля была нарушена, поскольку в сохранившихся описаниях упоминается предмет обычной округлой формы34. Пример оказался настолько заразительным, что уже Ланкастеры отказываются от нормандских новаций и возвращаются к традиционной имперской державе, по крайней мере, в официальных церемониях и процессиях. Известно, что изображение державы в виде шара появляется впервые на Большой печати Эдуарда IV (1461 г.), а при Ричарде III ее, очевидно, уже проносят в процессии к собору св. Петра35. Сложно судить о том, как аналогичная практика развивалась при Тюдорах. Очевидно, предшественники Стюартов могли использовать имперскую державу как часть своих персональных регалий, но свидетельств, проливающих свет на форму этой инсигнии, применявшейся в обряде коронационной инвеституры, не сохранилось36.
33 Описание державы такой особой формы есть в рукописи, принадлежавшей в свое время Джулианне де Лейборн, графине Хантингтон, и содержащей выдержки из Третьего коронационного чина с пространными интерполяциями: Cambridge University. Corpus Christi College Library MS. 20.
34 Причина замены державы (скипетра) Эдуарда Исповедника была банальной: ей требовался серьезный ремонт, и она оказалась непригодной для церемонии инвеституры (Saul N. Richard II’s Ideas of Kingship // The Regal Image of Richard II in the Wylton Diptych / Ed. by D. Gordon et al. London, 1992. P. 27-32).
35 В описании процессии фигурирует шарообразная держава, которая, по мнению очевидца, символизирует монархию (The Coronation of Richard III: The Extant Documents / Ed. by A. Sutton et al. Gloucester, 1983. P. 240-241).
36 В отношении Генриха VII это подтверждают: Legg W. English Coronation Records. P. 198-218; Materials for a History of the Reign of Henry VII / Ed. by W. Campbell. London, 1873. Vol. 1. P. 97; Генриха VIII: College of Arms. MS. I.7. fol. 21-28; Letters and Papers, Foreign and Domestic of the Reign of Henry VIII. London, 1920. Vol. 1. P. 37-43; Эдуарда VI: College of Arms. MS. I. 7. Fols. 28-44v; MS. I.8. Fols. 68-97v; Wriothesley Ch. A Chronicle of England During the Reigns of the Tudors. London, 1875. Vol. 1. P. 182-183; Ratcliff E. The English Coronation Service. London,1936. P. 111-115; Марии: College of Arms MS. I.7. Fols. 65-77; MS I.18. Fols. 112-135. Planche J. Regal Records or, A Chronicle of the Coronations of the Queens Regnant of England. London, 1838. P. 1-32; Елизаветы: College of Arms MS. WY. Fol. 198; Bodleian Library. Ashmole MS. 863; British Library. Egerton MS 3320. Fols. 12v - 22.
Усилия по поднятию престижа английской монархии сказались также на изменении формы используемой после коронации короны, теперь напоминавшей имперскую. Считается, что впервые «имперская корона» была использована Ричардом II37, женатым, как известно, на Анне Богемской — дочери императора Карла IV38. Фруассар, описавший коронацию Генриха IV, обращает внимание на имперскую по форме корону, которую уже со всей очевидностью носил Генрих V—его преемник39.
Наиболее раннее изображение английской «имперской короны» можно найти на барельефе придела Генриха IV в Вестминстерском аббатстве, сооруженного в 1432-1452 гг., где король изображен дважды: в первом случае его коронуют короной Эдуарда Исповедника, во втором уже ин-тронизированный монарх изображен в «имперской короне» с высокими дугами40. В серии рисунков, известных как «Представление, данное Ричардом Бошаном, графом Уориком» (1485-1490), оба Генриха и соответственно их супруги-француженки также изображены в так называемых закрытых коронах. При Генрихе VI изображения монарха в «имперской короне» становятся регулярными, а в 1462 г. «имперская корона» впервые появляется на Большой печати Эдуарда IV. Практика использования закрытой «имперской короны» на какое-то время прерывается при Генрихе VII, но и он, а тем более его преемники продолжают чеканить ее изображение на монетах41, обращенных, естественно, к самой широкой аудитории.
Здесь я поставил бы точку, позволив себе ряд замечаний общего свойства. История Четвертого коронационного чина и связанных с ним регалий, пожалуй, наводит на мысль о том, что имперские претензии английского королевского дома формировались значительно ранее, чем принято считать. Естественно, что символико-смысловая сторона английских
37 На самом деле упоминание об имперской по форме короне можно найти при описании инцидента с Пирсом Гавестоном в день коронации Эдуарда II (1308) (Chronicles of the Reigns of Edward I and Edward II / Ed. by W. Stubbs. London, 1882. Vol. 1. P. 253-254). — О еще более ранних ассоциациях см.: Holmes M. New Light on St. Edward’s Crown // Archaeologia. 1959. Vol. 97. P. 213-223.
38 Munimenta Gildhalae Londoniensis / Ed. by H. Riley. London, I860. P. 456-487.
39 The Chronicles of Froissart...Vol. 6. P. 379-383.
40 Подробнее об этом см.: HolmesM. The Crowns of England // Archaeologia. 1937. Vol. 86. P. 73-90.
41 Подробнее об этом см.: Grierson P. The Origins of the English Sovereign and the Symbolism of Crowns // British Numismatic Journal. 1964. Vol. 33. P. 118-134; Hoak D. The Iconography of the Crown Imperial // Tudor Political Culture / Ed. by
D. Hoak. Cambridge, 1995. P. 54-103; МухаМ.В. Монетные реформы Англии в эпоху Тюдоров. 1485-1603. СПб., 2002. С. 140-143.
КОРОЛЕВСКИЙ ДВОР В АНГЛИИ XV-XVII ВЕКОВ
инсталляционных регалий имела, помимо имперских, и другие, более общего свойства, функциональные назначения, но пришедшие к власти Тюдоры и затем первые Стюарты имели к тому моменту весьма разработанную символическую картину, в смысловое поле которой теперь уже с легкостью вписывались как тюдоровский, так и стюартовский варианты «великобританской» специфики. Церемония коронации и сама семантика конституирующих регалий с легкостью позволяли и тот и другой вариант уже собственно имперского прочтения42.
42 О различиях в понимании «имперского» у Тюдоров и Стюартов см.: Russell C. James VI and I and the Rule over two Kingdoms: an English View // Historical Research. 2003. Vol. 76. Nr. 192. P. 151-163; Canny N. Making Ireland British. 1580-1650. Oxford, 2001. P. 1-59, 121-134.
