CC BY
134
С. Е. Федоров
ПОСМЕРТНЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ МОНАРХА В РАННЕСТЮАРТОВСКОЙ АНГЛИИ
Благодаря успешным начинаниям Ральфа Г изи и Сары Ханли, развивавшим положения церемониальной школы Э. Канторовича, сложились два перспективных с точки зрения исследовательских подходов направления, изучавшие феномен так называемого «церемониального междуцарствия». Суть этого феномена сводилась к ритуальному, целостно оформленному преодолению известной паузы, которая возникала между официальной церемонией похорон усопшего монарха и коронацией его наследника или преемника. Речь идет о знаменитых королевских эффигиях, образно и телесно восполнявших такую паузу.
Закладывавшиеся во времена правления Тюдоров, в особенности, как представляется, — ранних Стюартов основы «династических сценариев» предполагали активное использование разработанной в XГV-XV вв. практики скульптурных моделей для визуальной демонстрации непре-рывающейся преемственности находящейся на троне династии. Скульптурные эффигии применялись для организации теперь уже хорошо известных церемоний, таких как презентация тела усопшего монарха в парадных одеждах и под государственными символами, а также ритуального исхода в собор-усыпальницу.
Содержание этих двух церемоний, составлявших самостоятельное звено в погребальной процессии Якова Г Стюарта, определяется, с одной стороны, наличием как французского, так и собственно английского влияний. При этом очередность и полнота заимствований, формирующих характер сценария этой части самой процессии, не всегда поддаются однозначной интерпретации. С другой стороны, обе церемонии, визуализируя, как представляется, династические концепты Стюартов, несли на себе самостоятельную нагрузку и были новационными. Однако и в этой части погребального «спектакля» при желании можно обнаружить определенные параллели.
© С. Е. Федоров, 2011
Переплетение традиции и новых решений в организации этих двух церемоний придает им особое значение для понимания того, как ранние Стюарты пытались интерпретировать легитимность собственной династии, и при помощи каких средств они решали связанные с этой проблемой задачи1.
***
Церемония презентации складывалась постепенно и, судя по всему, обрела окончательные черты не ранее середины XVI в. Именно тогда оформилась последовательность, определявшая сочетание двух ее основных элементов. После изготовления самой эффигии умершего государя, ее облачения в парадные одежды, причем, как правило, оставшиеся после инаугурации, куклу с короной на голове и инсигниями в обеих руках укладывали на специально изготовленное ложе с балдахином, украшенным династической символикой, либо помещали поверх покрытого гроба, водруженного на специальный постамент. Дальнейшее действо разворачивалось таким образом, что с «эффигией государя обращались так, словно она воплощало его живое присутствие, словно почивший государь оставался живым, и будто не произошло никаких трагических событий»2. Эффигии воздавали соответствующие королевскому сану почести, произносились адресованные ей речи. Словом, осуществлялось то, что традиционно связывалось в сознании современников с повседневной рутиной государственного церемониала. Однако помимо почестей, очевидно, составлявших подобие публичной части презентировавшего эффигию спектакля, соблюдались правила, лишь частично напоминавшие официальный протокол. Перед куклой с принятой регулярностью выставлялись еда и напитки, ей прислуживал необходимый при этом штат придворных, ей омывали руки так, как обычно поступали тогда, когда государь завершал трапезу, и каждый день меняли нижнюю рубаху. При этом покоившееся в гробу набальзамированное тело умершего государя, облаченное в скоромные одежды, находилось в придворной часовне, и над ним совершались все необходимые в этом случае обряды и манипуляции.
1 College of Arms, London. Nayler (Press 20F/ Royal Funerals). 1618-1738. Wesminster Abbey Library. London. Box: Royal Funeral Effigies. — Наиболее обстоятельное описание похорон Якова I Стюарта см.: Nichols J. The Progresses, Processions and Magnificent Festives of King James the First, His Royal Consort, Family and Court: In 4 vols. London, 1828. Vol. 3: College of Arms, London. Nayler (Press 20F/ Royal Funerals). 1618-1738.
2 Du Tillet J. Recueis Des Roys de France: Leurs Couronne et Maison. Paris, 1567. P. 247.
Церемония презентации тела умершего государя опиралась на традицию. Наиболее ранней и, очевидно, реальной точкой отсчета в использовании королевской эффигии для подобных целей следует считать похороны Эдуарда II (1327), после чего такая практика стала более или менее регулярной для англичан. До этого времени подобный вариант никогда не применялся. Известно, что ненабальзамированные тела Эдуарда Исповедника (1065/1066), Вильгельма Завоевателя (1087) лежали покрытыми на специально изготовленных дрогах. При этом наблюдавшие за самой процессией могли de facto лицезреть проступающие из-под покрова контуры их тел. Похороны Генриха I (1135) протекали несколько по иному сценарию. Тем не менее, теперь уже забальзамированное, опять-таки покрытое тело монарха также покоилось на носилках. Похоронная процессия Генриха II (1189), включавшая новый элемент — непокрытое лицо монарха, также была более или менее типичной для тех лет процедурой. Лишь только похороны Генриха III (1272) обнаруживают определенный сдвиг, произошедший в организации церемонии, когда наряду с закрытым гробом, где покоилось тело усопшего монарха, присутствовала восковая маска его лица, но при этом не было эффигии.
Во Франции эффигии стали применяться значительно позднее и под влиянием англичан. Первый известный мне опыт относится к погребальной церемонии Карла VI (1422), замысел которой повторял аналогичную процессию умершего почти одновременно с ним Генриха V3. Известно, что кости и плоть английского короля, согласно обычаю (mos teutonicus), были раздельно доставлены из Руана (возможно, из Сент-Дени) в Вестминстерское аббатство, а эффигия, заменявшая тело монарха, покоилась при этом на крышке гроба. В последующем практика использования эффигий во Франции частично обновлялась (Карл VIII, 1498) и, как представляется, достигла новой стадии в похоронной процессии Франциска I (1547)4, повторенной, как известно, и в ходе погребения Карла IX (1574)5.
3 Описание церемонии см.: Stow J. The Annales, or General Chronicle of England Begun First by Master John Stow and after Him Continued... by Edmond Howes. London, 1615. P. 362. — Более подробно об этом см.: Hope W. On the Funeral Effigies of Kings and Queens of England, with Special Reference to those in the Abbey Church of Westminster // Archaeologia. 1907. Vol. 40. P. 517-570; The Funeral Effigies of Westminster Abbey / Ed. by A. Harvey, R. Mortimer. Woodbridge, 1994.
4 Церемония детально описана: Du Tillet J. Recueis Des Roys de France... P. 247-248.
5 Тогда срок презентации эффигии был несколько сокращен, но ее функция осталась прежней: Hanley S. The «lit de Justice» of the Kings of France: Constitutional Ideology in Legend, Ritual and Discourse. Princeton, 1983. P. 154, 169-172.
Именно тогда эффигия впервые была использована для церемонии презентации тела усопшего монарха в официальных одеждах и под государственными символами. До этого события в этих целях фигурировал только открытый гроб с телом покойного. Теперь же в течение одиннадцати дней эту функцию выполняла изготовленная по этому случаю эффигия, изображавшая Франциска Г, облаченная в парадные одежды государя. Эффигии, поставленной на специально сооруженный постамент, выставленный в saUe d,honneur, прислуживали первые люди королевства, подававшие привычную еду монарха слуги6. На двенадцатый день эффигию заменил гроб с телом монарха7. При этом изготовленные для похоронной процессии Генриха УГГ и его сына Генриха УГГГ эффигии с этой целью не применялись. Относительно посмертных изображений Эдуарда VI и его сестры Марии Тюдор сохранившиеся сведения весьма противоречивы. Известно, что эффигия, изображавшая старшую дочь Генриха УШ, была все-таки изготовлена и представляла собой скульптурное изображение королевы во весь рост8, но помимо того, что она была выставлена в Вестминстерском аббатстве для всеобщего обозрения вплоть до коронации Елизаветы Тюдор9, более ничего не известно.
Отсутствие сведений об использовании эффигий для презентации тела усопшего монарха после смерти Генриха УГГГ и Эдуарда VI объясняется влиянием англиканской традиции, негативно трактовавшей любые попытки поклонения скульптурным изображениям человека. Допускавшая известный культ королевских инсигний, эта традиция считала все прочие формы посмертного воздаяния идолопоклонством, относя эф-фигии и подобные им пластические изображения монарха лишь к второстепенным атрибутам похоронной церемонии. В момент кончины Генриха УГГ практика использования эффигий для подобных презентаций
6 Эта церемония детально описана Дженнифер Вудуорд: Woodward J. Funeral Rituals in French Renaissance // Renaissance Studies. 1995. Vol. 9. Pt. 4. P. 385-384. — Р. Гизи, также писавший об этом, полагал, что источником для этой церемонии могла послужить известная к тому времени традиция сервирования стола перед пустым креслом усопшего монарха (Giesey R. The Royal Funeral Ceremony in Renaissance France. Geneva, 1960. P. 159). П. Шрамм приводит достаточно любопытные сведения о том, как после коронации германских государей знать, следуя обряду, прислуживала за столом новому государю, желая подчеркнуть свою готовность быть кем-то вроде придворного стюарда или же его подопечных (Schramm P. A History of the English Coronation. Oxford, 1937. P. 62-63, 70).
7 Du Tillet J. Recueis Des Roys de France... P. 247.
8 The Funeral Effigies of Westminster Abbey. P. 55.
9 Stanley A. Memorials of Westminster Abbey. London, 1885. P. XXXIX.
еще не сложилась, а отсутствие этой церемонии при организации похорон Марии Тюдор подсказывает несомненное влияние протестантских симпатий ее преемницы Елизаветы.
Негативное отношение к таким церемониям не исключало интереса, который англичане питали к ритуальным нововведениям французов. Так, сэр Николас Трогмортон — посол английской королевы при французском дворе — оставил любопытные записи относительно похорон Генриха II, описав в них со знанием дела церемонию презентации с использованием эффигии10. Участвовавший в процессии Уильям Сесил оценивал ее сценарий как «всем уже известный и не требующий пояснений»11. Эдвард Стаффорд, присутствовавший на похоронах герцога Алансонского, писал Уолсингему, явно осведомленному об основных деталях процессии, что она «была организована в соответствии с принятой при французском дворе традицией»12.
Известно, что похороны Елизаветы Тюдор были организованы в соответствии с англиканским сценарием13, который исключал любую возможность использования эффигии для презентации тела усопшей государыни, но не отрицал допустимость самой церемонии. Присутствовавшие при этом современники отмечали, что открытый гроб с телом покоился на специально сооруженном постаменте и что придворные и первые сановники королевства отдавали последние почести государыне так, «словно она оставалась еще живой и продолжала здравствовать»14. Изготовленная для церемонии исхода эффигия находилась в соседней комнате, и до начала траурной процессии в Вестминстерское аббатство ее никто не видел.
Приход к власти Якова I Стюарта повлек за собой определенные изменения в отношении традиций англиканской церкви, сказавшиеся на росте популярности так называемой Высокой церкви. Она была по своей организации и обрядности близка к католицизму, и для нее было характерно несколько иное, более терпимое отношение к образам и к посмертным изображениям монарха.
10 Calendar of State Papers. Foreign series. 1558-1559. P. 472-473.
11 Ibid. P. 493.
12 Calendar of the Manuscripts of the Most Hon. The Marquess of Salisbury, preserved at Hatfield House, Hertfordshire: In 18 vols. London, 1883-1940. Vol. 3. P. 39.
13 Chettle H. The Order and Proceedings at the Funeral of... Elizabeth Queen of England... 28th April 1603 // A Third Collection of Scarce and Valuable Tracts: In 3 vols. London, 1751. Vol. 1.
14 Clapman J. Elizabeth of England: Certain Observations Concerning the Life and Reign of Queen Elizabeth / Ed. by E. Read, C. Read. Philadelphia, 1951. P. 110-111.
Елизаветинское правление было также отмечено определенными попытками смягчить отношение церкви к этому щекотливому для монархии вопросу, но, за исключением отдельных уступок, достичь значительного успеха в этом деле не удалось. Общество в целом отличалось нетерпимостью: погромы кладбищенских надгробий и статуй оставались реальностью, а королевские эффигии, хранившиеся в восточном пределе часовни Генриха VII, были недоступны для публики.
При Якове ситуация меняется в противоположную сторону. Он активно продвигает в парламенте проект по созданию надгробного монумента самой Елизавете15, организует перезахоронение останков Марии Шотландской в Вестминстерском аббатстве и сооружает великолепное надгробие, украшенное многочисленными статуями и богато декориро-ванное16; учреждает пост блюстителя королевских эффигий и активно финансирует связанные с их реставрацией работы. В 1611 г. все сохранившиеся к тому времени скульптурные изображения английских монархов выставляются для публичного обозрения и доступа. Помимо этого издаются первые английские переводы регламентов похоронных процессий французских монархов, сочинений древних авторов, освещавших погребальные обряды римских императоров17.
Во всех этих изменениях угадывается неоднозначность конфессиональных исканий Якова, питавшего скрытую симпатию к религии его предков; увлеченность французской политической литературой, окрепшая еще в юные годы благодаря стараниям его дяди — герцога Леннокса, а также желание сделать несомненной легитимность его династических притязаний. Стремление монументально увековечить память о Елизавете объяснялось тем, что он воспринимал ее как свою предшественницу, со смертью которой преемственность в наследовании английского трона не только не прерывалась, но и усиливалась. Перезахоронение останков его матери в Вестминстерском аббатстве подчеркивало необходимую, но в свое время оспоренную связь шотландского королевского дома с Тюдорами. Выставленные в соборе Вестминстерского
15 Llewellyn N. The Royal Body: Monuments to the Dead, For the Living // Renaissance Bodies: the Human Figure in English Culture, c. 1540-1660 / Ed. by L. Gent, N. Llewellyn. London, 1991. P. 224-225, 231, 233-238.
16 Mercer E. English Art, 1553-1625. Oxford, 1962. P. 220; Harris J. Medieval Theater in Context: An Introduction. London, 1992. P. 32.
17 The Funerall Pompe and Obsequies of the Most Mighty and Puissant Henry the Fourth, King of France and Navarre, Solemnized at Paris, and at St. Denis, the
29 and 30 Daies of June Last Past. London, 1610 (французское издание: Lyon: Claude Morillon, 1610); The History of Herodian, a Greeke Author, Treating of the Romayne Emperors. London, 1611.
аббатства для всеобщего обозрения королевские эффигии демонстрировали не столько внимание нового короля к его предшественникам на английском троне, сколько подчеркнутое отношение к ним как равным. Так или иначе все предпринятые Яковом начинания вырисовывали контуры отстаиваемой им династической программы.
Еще в «Истинном законе свободных монархий» (1598) он высказывался однозначно о том, что «незаконно смещать как того, кто наследует ее [корону], так и того, кто является его предшественником, так как непосредственно в момент прекращения одного правления ближайший и законный наследник почившего государя заступает на его место... поэтому отвергнуть его или навязать другого значит не только препятствовать его вступлению, но и исключить или изгнать законного короля»18. Адресуя эти слова и сам трактат, главным образом, шотландской аудитории, Яков имел все основания рассчитывать если не на одобрение, то на понимание со стороны подданных, но, написав его по-английски, он, должно быть, ожидал определенной реакции и со стороны своих южных соседей.
Англичане без должного восторга относились к перспективе появления шотландца на английском троне. Дело было даже не в том, что Елизавета медлила с окончательным решением, не назначала официального преемника и тем самым нагнетала и без того сложную обстановку. Практически каждый, кто был хотя бы отчасти знаком с династической программой Генриха VII, придерживался мнения о том, что первый Тюдор сознательно лишил шотландскую ветвь своих наследников всех прав на английский трон. Позиция Стюартов даже после смерти Елизаветы не была прочной.
Современники, писавшие о поведении Якова до коронации, почти единодушно отмечают его безупречность. Следуя традиции, он преднамеренно задерживал свой приезд в английскую столицу до окончания официального траура. Выдерживая паузу, Яков, поступаясь своими идеалами, как бы подчеркивал свое согласие и отдавал должное сложившимся стереотипам, когда выставленная в Вестминстерском соборе эффигия королевы, символизируя «церемониальный интеррегнум», визуализировала бессмертие сакрального тела монарха.
Приготовления и сама коронация показали, однако, истинные намерения монарха. Из первоначального регламента были вычеркнуты необходимые, если не обязательные, приготовления, предусматривавшие достаточно кропотливую работу по приглашению «лордов и других
18 The Trew Law of Free Monarchies: or, the Reciprock and Mutual Duetie betwixt a Free King, and His Naturall Subjects // The Political Works of James I / Ed. by C. Mcllwain. New York, 1965. P. 69.
сословий» на официальную церемонию. В Вестминстере и самом соборе оказались только те, кого хотел видеть там Яков. За этим последовало сокращение процедуры аккламаций: она оказалась максимально формализованной. Должно быть, так преемник Елизаветы протестовал против идеи избрания английских монархов. Яков отказался надеть необходимую для помазания традиционную красную рубаху и облачился в белую, какую обычно надевали шотландские короли и чуть было не испортил обряд причастия19.
Яков и потом будет не раз нарушать традиции придворных церемоний, пренебрегать обрядностью англиканской церкви, но в каждом отдельном случае подобные нарушения будут оправдываться его хорошо продуманными династическими амбициями. Так произойдет, когда он откажется присутствовать сначала на траурной церемонии по случаю погребения его старшего сына — принца Генри (1612)20, а затем Анны Датской (1619)21, возложив соответствующие полномочия на Карла, который будет не только возлагать дары за умерших, но и принимать их от присутствовавших.
Достаточно сложно оценивать роль самого Якова в разработке нового сценария похоронной процессии. Он, несомненно, следил за тем, как герольды и духовенство выстраивали общий план двух предшествующих церемоний, отличавшихся, однако, известным своеобразием и колоритом.
Сравнивая идеологические концепты его полемических сочинений с идеями, положенными в основу погребального сценария, каждый может определить скорее их отличия, чем реальное сходство. Центральной идеей, на которой строилась вся композиция похорон, была концепция двух (возможно, трех) тел монарха—физического и сакрального22. Яков никогда не касался этой темы ни в своих трактатах, ни в своих письмах,
19 Документальные свидетельства этих нарушений содержатся в постраничных комментариях, сделанных рукой Лода на коронационном регламенте Карла I (Cambridge University. St. John College Library. MS. L. 12).
20 Calendar of State Papers. Venetian. Vol. 12. 1610-1613. P. 468; Nichols J. The Progresses, Processions... London, 1828. Vol. 2. P. 499; Cornwallis C. The Life and Death of Our Late Most Incorporable and Heroique Prince Henry, Prince of Wales. London, 1641. P. 85.
21 Более подробно об этом см.: Федоров С. Е. В поисках сценария: Анна Датская и ее последний путь // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. 2002. № 3. С. 43-68.
22 Наиболее обстоятельно эта тема была разработана в сочинениях Эдварда Форсета: Forset E. A Comparative Discourse of the Bodies Natural and Politique. London, 1606.
ни в своих речах. Он, напротив, настаивая на сакральной (божественной) природе королевской власти, предпочитал не разделять не только сам институт и конкретного носителя монаршей власти, но и писал о том, что преемственность поколений реализуется в момент смерти предшественника, полагая, что даже коронация в этом плане играет второстепенную роль.
Очевидно, решающее влияние на формирование общего сценария похоронной церемонии оказал сам Карл и назначенная им специальная комиссия, в которой ощущалось влияние Эсме Стюарта, герцога Ричмонда, второго кузена умершего короля, Джорджа Вилльерса, герцога Бекингема, и Генри Монтагю, графа Манчестера. Каждый из них был известен своими профранцузскими симпатиями. Возможно, какую-то роль играла и Мария-Генриетта.
Клэр Гиттингс, пожалуй, одна из самых авторитетных специалистов в этой области, полагает, ссылаясь на английский перевод сочинения Клод Мориллона, что в основу траурной церемонии 1625 г. был, скорее всего, положен регламент похорон Генриха IV23. Добавлю, что описание Мориллона было не единственным возможным источником, способным вдохновить англичан. Очевидно, определенную роль могло сыграть английское издание знаменитого трактата Андре Фавина, включавшего пространное описание похорон французского монарха и, кстати, посвященное графу Манчестеру24, а также сочинения Пьера Маттью25.
Элементы, использованные в церемонии презентации тела усопшего монарха в ее яковитском варианте, вызывают неоднозначные ассоциации. Вместо парадного зала действо разворачивается в королевской спальне. Отсутствует традиционный балдахин, а его функцию выполняет искусно задрапированный потолок помещения. Нет величественной кровати или менее привычного постамента. Их заменяют менее традиционные дроги, а в качестве центральных элементов церемонии фигурируют закрытый гроб с телом монарха с наброшенным поверх него покровом, на котором покоится эффигия с открытыми глазами. Любопытны также облачение монарха и его изображения. На Якове—традиционные коронационные одежды шотландских королей, эффигия облачена в парадный костюм
23 Gittings C. Death, Burial and the Individual in Early Modern England. London, 1984. P. 223.
24 Favyn A. The Theatre of Honour and Knighthood. London, 1623. P. 516.
25 Matthieu P. Histoire de la Mort de Henri IV // Archives Curieuses de L’Histoire de France Depuis Louis Jusqu’a Louis XVIII / Ed. par M. Cimber: 30 vols. Paris, 1834-1841. Vol. 14. — О значении сочинений этого автора для развития похоронных церемоний во Франции конца XVI - начала XVII в. пишет Ральф Гизи: Giesey R. The Royal Funeral Ceremony in Renaissance France. P. 179.
английских монархов. При этом на голове государя надета коронационная шапочка, а у эффигии — весь традиционный набор королевских инсиг-ний, включая корону Эдуарда Исповедника, которая покоится на ее груди.
Явная ритуальная перегруженность образа умершего короля может показаться чрезмерной, но, тем не менее, каждый элемент презентации получает свое объяснение. Выбор спальни легко объясняется ее значением в рутинной жизни английского двора. Известно, что именно при Якове в нее перемещается политический центр придворной жизни. Она становится не только местом, где обычно собиралось ближайшее окружение монарха, заседал Тайный совет, но и местом, где принимались основные политические решения. Отсутствие балдахина, очевидно, подводило известную черту в споре между сторонниками двух основных направлений в англиканстве, оспаривавших допустимость этого атрибута для протестантски ориентированных государей, и вводился традиционный шотландский элемент убранства. Наличие эффигии подчеркивало заимствования, определявшиеся французской практикой. Одновременное использование гроба и изображения, очевидно, было новшеством, которое в рамках этой церемонии остается не совсем понятным, но приобретает вполне определенное значение в сочетании с процессией исхода. Одежды Якова и эффигии, как представляется, подчеркивали необходимую в данных условиях связь Англии и Шотландии, объединенных Унией корон. Распределение инсигний было скорее традиционным. Появление короны Эдуарда Исповедника было необычным, но все-таки вполне объяснимым, если учесть убеждения Якова относительно преемственности и его патриархальные настроения. Наконец, открытые глаза эффигии возвращали присутствовавших к известному спору между сторонниками натурализма, с одной стороны, и функционализма подобных церемоний — с другой. Очевидно, окружавшая тело Якова атрибутика и символика в достаточной степени профилировала его индивидуальные черты, и поэтому сценарий церемонии был скорее функционалистским, чем натуралистическим.
***
Церемония исхода в собор-усыпальницу была достаточно типичной для похоронных процессий как французских, так и английских монархов, отличаясь лишь в отдельных деталях. Использование эффигий сопровождалось в этом случае достаточно схожей процедурой. Ее могли нести впереди траурного катафалка специально отряженные для этого персиванты, или она могла покоиться поверх гроба на той же колеснице под балдахином. В этом смысле общий план яковитской церемонии, повторяя второй вариант, не отличался своеобразием и был традиционным. При этом две основные составляющие этой церемонии — собственно катафалк-колесница, определявшая практически все визуальные
планы процессии исхода, и действо, разворачивавшееся в стенах Вестминстерского собора, — были оригинальными и в совокупности не имели предшествующих аналогов.
Несмотря на то что эффигия, изображавшая Якова, играла одну из главных концептуальных ролей во всей похоронной процессии, взгляды окружающих были прикованы не только к ней, но и к самому катафалку, на котором она покоилась. Венецианский посланник Жуан Пизаро отмечал, что «катафалк поражал своей конструкцией и украшавшими его деталями». Джон Чемберлен признавался, что он был «наиболее изысканным и великолепно украшенным среди всех, что я имел возможность видеть ранее»26.
Оба современника события, записавшие свои впечатления от увиденного, действительно столкнулись с необычным для Англии тех лет явлением. Дело было даже не столько в том, что господствовавшая англиканская церковь весьма отрицательно относилась к подобного рода сооружениям. Очевидно, присутствовавших на церемонии поражала архитектурная эклектика, кстати, весьма характерная для яковитского двора, и выделенные при проектировании катафалка идеологические концепты.
Иниго Джонс, по чертежам которого был сооружен монумент, определяя внешний план катафалка, заимствовал не только основные идеи архитектурной композиции капеллы Темпьетто при церкви Сан-Пьетро ин Монторио в Риме, воздвигнутой на месте, где якобы был распят Святой Петр (рис. 1). Очевидной представлялась еще одна параллель, соединявшая в его проекте традиционные архитектурные решения Бра-манте с вертикальной перспективой не менее известных римских центрических храмов, в частности, известного круглого храма Сивиллы (Весты) в Тиволи (рис. 2). Джонс заимствовал также идею трехступенчатого основания для сферического греческого перипетра, рассчитанного на круговое обозрение.
Если общее решение архитектурной композиции катафалка почти безошибочно подсказывало вдохновлявшие Джонса источники, то детали, использованные при оформлении его отдельных элементов, оказывались менее различимыми, а стоявшие за их использованием авторитеты—куда менее определенными. Возникающие при их толковании параллели подчас разрушают, как полагал Джон Пикок, не только возможную связь проекта Джонса с Темпьетто Браманте, но и наличие определенного единства с общей композицией храма Сивиллы в Тиволи27. Речь идет
26 Calendar of State Papers.Venetian. 1625-1626. P. 55; The Letters of John Chamberlain: In 2 vols. Philadelphia, 1939. Vol. 2. P. 614.
27 Peacock J. Inigo Jone’s Catafalque for James I // Architectural History. Vol. 25. 1982. P. 1-5.
377
Рис. 1. Браманте. Темпьетто. Рисунок из книги А. Палладио «Четыре книги по архитектуре» (Оиайго 1лЬп delГArchitettura). Личный экземпляр Иниго Джонса
Рис. 2. Храм Весты. Тиволи. Рисунок из книги А. Палладио «Четыре книги по архитектуре» (С>ш1:1го 1лЬп сЫГАгсккейига). Личный экземпляр Иниго Джонса
о том, какое влияние оказал на Джонса Доминико Фонтана, как известно, спроектировавший траурный катафалк для Сикста V28 (рис. 3). Пикок полагает, что основной декор яковитского варианта был скопирован у Фонтана, и считает это обстоятельство главным источником архитектурной эклектики катафалка29 (рис. 4). Тем не менее, именно четыре скульптурных изображения (Религия, Справедливость, Война и Мир), украшавшие катафалк и в свое время олицетворявшие личные достоинства умершего папы, в контексте похорон Якова приобретали новое назначение, олицетворяя традиционные качества библейского царя Соломона.
Катафалк, таким образом, выполнял определенную познавательную функцию, раскрывавшую и, возможно, объясняющую для присутствующих существо происходившего в Вестминстерском соборе (рис. 5-6). Действо на самом деле было необычным, но средства, использовавшиеся для раскрытия его смысла, были вполне традиционными.
Эффигия и катафалк—основные элементы этой презентации — играли каждый свою роль. Эффигия визуализировала образ Якова как легендарного Соломона. Катафалк, буквально начиненный символическими и геральдическими средствами, дополнял визуализацию необходимыми атрибутами. Джон Уильямс, епископ Линколнский, читавший проповедь, увязывал два элемента церемонии в единое целое, снабжая все действо необходимыми пояснениями.
Центральной темой проповеди Джона Уильямса был образ короля, запечатленный в церемониальной эффигии. Он настаивал на том, что в ней происходит своеобразная реинкарнация ветхозаветного Соломона. Для того же, как известно, древние иудеи не изваяли скульптурного изображения, которое, по мнению Уильямса, следовало нести перед колесницей с телом покойного царя и затем водрузить в храме для всеобщего обозрения. Продолжая рассуждать о справедливости воздаяния по заслугам, Уильямс утверждал, что в почившем Якове произошла еще при жизни полная реинкарнация соломоновых добродетелей, некогда не увековеченных иудеями, и попранная справедливость была восстановлена30.
28 См. более подробно описание похорон Сикста V: Catani B. La Pompa Funerale... di Papa Sisto il Quinto. Rome, 1591.
29 Ibid. P. 2.
30 «hee had reincarnated Solomon in all his wisdome»; «hee had no Statue at all carried before him...that was peradventure scarce tolerable among the Jews»; «Solomon shall then arise in King James his virtues» (Wiilliams J. Great Britain’s Solomon: A Sermon Preached at the Magnificent Funerall of the Most High and Mighty King, James. London, 1625. P. 6-8).
379
Рис. 3. Доменико Фонтана. Траурный катафалк Сикста V. Воспроизведено по: Catani В. La Pompa Funerale di Papa Sisto il Quinto
Рис. 4. Серджио Вентури. Катафалк Павла V. Воспроизведено по: Guidiction L. Breve Racconto della Transportatione del Papa Paolo
380
Рис. 5. Иниго Джонс. Эскиз траурного катафалка Якова I Стюарта, 1625
Рис. 6. Иниго Джонс. Траурный катафалк Якова I Стюарта
Обращая внимание собравшихся на катафалк, он поочередно называл каждую из статуй, комментируя символизируемые ими качества31, и только потом обращался к лежавшей на гробе эффигии. Складывалось впечатление, что он заставлял собравшихся вспомнить образ библейского царя, чтобы отождествить его с Яковом.
Ассоциации, связанные с отождествлением Якова и Соломона, появляются сравнительно рано32. Среди англичан подобные аллюзии, очевидно, широко распространились позднее. Первое упоминание о легендарном иудейском царе в контексте династической перспективы было сделано Джоном Хэйуордом в проповеди, произнесенной в Пол Кросс 27 марта 1603 г. Скорбя по поводу кончины Елизаветы Тюдор, он призывал собравшихся признать в Якове ее достойного приемника, подобно тому как в Соломоне иудеи признавали продолжателя Давида33. Позднее за Яковом прочно закрепляется имя «Британский Соломон».
Скульптурное изображение Якова-Соломона, водруженное на гроб с останками усопшего монарха, таким образом, персонифицировало самого короля. Это был важный сдвиг в концепции королевских похорон, когда усопший монарх воспринимался или должен был восприниматься без каких бы то ни было соотнесений с обобщенным образом правителя. При этом прежний дуализм тюдоровских эффигий исчезал.
31 Wiilliams J. Great Britain’s Solomon... P. 45-46.
32 Федоров С. Е. «И увидела царица Савская всю мудрость Соломона и дом, который он построил»: Анна Датская и финальный эпизод шотландских королевских свадеб // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. 2004. № 7. C. 40-65.
33 «...as Solomon succeeding David (unto which two in Israel I compare these two in England for wisdome, piety, and love to Gods house) we have and shall have... the height and mighty, King James» (Hayward J. God’s Universal Right Proclaimed: A Sermon Preached at Paules Crosse, 27 March 1603. London, 1603. P. 133).
