CC BY
24
Ведь князь, этот «политический беженец», прибыл именно в Польшу - сильное католическое государство, в котором есть даже знакомые с философией люди, и, несомненно, как человек образованный, не мог не ознакомиться с существующими политикоправовыми воззрениями, а также отношением к праву, особенно после своего фактического поступления на службу к Сигизмунду. Эти идеи в то же время постепенно стали оказывать все большее влияние на слугу польского государя, пока окончательно не утвердились в его сознании. К тому времени, к середине 60-х гг. XVI в., «эмигрант более не выражал сожаления о «божьей земле» и не выставлял себя защитником всех преследуемых и гонимых на Руси. Круг предательства замкнулся: Курбский поднял меч на родную землю» [18, с. 300]. Так прекратилась всякая полемика между князем, почитавшим мораль и право происходящими в силу естества человеческого, и царем-самодержцем. Влияние «безбородого» Запада, в том числе и в сфере политикоправовой, иссякает, чтобы вновь полно разлиться в России лишь с приходом Петра Великого.
Литература
1. Камчатнов А.А. Старославянский язык. Курс лекций. М., 2009.
2. Зеньковский В.В. История русской философии. В 2 т. Ростов-на-Дону, 1999. Т. 1.
3. Назаров В.Н. История русской этики: Учебное пособие для студентов вузов. М., 2006.
4. Бердяев Н.А. Русская идея. М.; Харьков, 2004.
5. История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений. / Под ред. проф. В.И. Власова. Ростов-на-Дону, 2004.
6. История политических и правовых учений: Учебник для вузов / Под общ. ред. В.С. Нерсесянца. М., 2006.
7. Беседа души с умом. Библиотека русской классики. Вып. 5. Русская философская мысль Х1-ХУ11 вв. М., 2007.
8. Осипян Б.А. Русский судебник 1497 г. как правоидеологическая основа зарождения централизованного государства // История государства и права. 2011. № 4.
9. Из истории русской культуры. Т.Н. Кн.1. Киевская и Московская Русь. М., 2002.
10. Салтыкова С.А. Реализация православного идеала «симфонии» Церкви и царства: византийская и русская исторические формы церковно-государственных отношений // История государства и права. 2009. № 21.
11. Левицкий С. Очерки по истории русской философии. В 2 Т. Т. 1 / История философии (электронная библиотека). М., 2005.
12. Культурное наследие Древней Руси (Истоки. Становление. Традиции). М., 1976.
13. Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии / История философии (электронная библиотека). М., 2005.
14. Хацкилов А.А. Развитие государственного аппарата и государственной службы при Иване IV // История государства и права. 2008. № 4.
15. Фасгиев Т.А. Идея защиты православия в арсенале средств внутренней и внешней политики Московской Руси // История государства и права. 2011. № 1.
16. Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским. М., 1979.
17. Власов В.И., Власова Г.Б., Напалкова И.Г., Це-човев В.К. История политических и правовых учений: Учебное пособие для высших учебных заведений / под ред. проф Власова В.И. Ростов-на-Дону, 2004.
18. Скрынников Р.Г. Бегство Курбского // Прометей. М., 1977. Вып. 11.
УДК 340.11
Мартыненко Б. К.
СЕГОДНЯШНИЕ МЕТАМАРФОЗЫ РАЗВИТИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО НАСИЛИЯ
В статье рассматривается проблематика метамарфоз развития политического насилия.
The article considers the problems of метамарфоз development of political violence.
Ключевые слова: насилие, превращение, соотношение, право, деформация, цинизм, связи, характер, рационализация насилия, идеологизация насилия.
Key words: violence, conversion ratio, right, deformation, cynicism, connection, character, rationalization of violence, ideologization of violence.
Традиционная социология сводила движущие силы мирового исторического развития к классовой борьбе и возникающим на её основе революциям. Однако движущие силы общества следует дополнить, кроме того, рождением, расширением и сменой этносов и новых цивилизаций, а также войнами как своеобразным механизмом такой смены. Именно в процессе войн и военных столкновений между народами материальные ресурсы попадали в руки наиболее активных и жизнеспособных этносов и возникающих на их основе государств, что приводило, в конечном счёте, к ускорению развития всего общественного организма. С помощью войн происходила также смена различных цивилизаций, осуществлялось устранение отживших этнических образований и замена их новыми, более жизнеспособными [1, с. 366].
А.М. Ковалев подчеркивает, что прежде всего большинство теорий обращают внимание на причины, которые коренятся в природе отдельных социальных групп, классов, этносов и т. д. и оставляют в тени те причины, которые заключены в обществе в целом как определённом природно-социальном организме. А между тем действия индивидов и социальных общностей, в конечном счёте, подчинены обеспечению укрепления единства общества и ускорению его развития. Именно общество как целое посредством войн и революций укрепляет себя и развивается по пути прогресса. Что же касается индивидов и социальных групп, то они выполняют в этих процессах служебную роль. Не случайно поэтому, что и после вышеприведенного объяснения остаётся неясным, почему же человечество вынуждено прибегать к таким античеловеческим действиям и безжалостно губить в войнах и других социальных конфликтах свой высший цвет, не говоря уже о бесчисленных материальных жертвах, которыми они сопровождаются. История неопровержимо свидетельствует, что человеческое общество строится на незыблемых принципах рациональности, и если какое-либо явление приходит в противоречие с этими принципами, действует во вред оптимальной самореализации, то оно рано или поздно будет преодолено. И если войны сопутствуют фактически всей человеческой истории, то из этого можно сделать лишь один вывод, что благодаря войнам человечество извлекает для себя какую-то пользу. Но в таком случае возникает вопрос, какую же пользу приносят человечеству войны и другие социальные конфликты [1, с. 357-358].
Важнейшей причиной конфликтов в истории общества выступает, с одной стороны, соревновательность, действие закона преимущественного развития, а с другой - дефицит материальных ресурсов, возникающий либо в результате собственного саморазвития системы, либо в результате нехватки их в окружающей среде. Для того, чтобы в таких условиях выиграть соревнование и быть впереди других, необходимо либо пополнить свои запасы продуктами природы, либо произвести их, либо отнять у другого при помощи силы. При этом далеко не всегда и дефицит приводит к конфликту и войнам между народами. Он приводит к войнам лишь в том случае, если представляется возможным легче их отнять у другого, чем собрать или произвести самому. В качестве примера можно привести Японию и Германию, которые в целях преодоления возникшего у них к XX в. дефицита источников сырья и рынков сбыта, явились инициаторами ряда войн, в том числе и Второй мировой войны. И лишь после того, как на Японию была сброшена атомная бомба, а Германия потерпела поражение в двух развязанных ею войнах, они отказались от политики военных захватов и стали на путь производства необходимых материальных ресурсов [1, с. 358-359].
И далее А.М. Ковалев продолжает: причины и роль войн в истории следует выводить, исходя из интересов всего человечества как некой целостности, в которой отдельные индивиды, народы, цивилизации выполняют своеобразную служебную роль, направленную на обеспечение развития того общества, к которому они принадлежат. Войны в истории общества, в конечном счете, представляют своеобразную форму столкновения социальных структур в условиях дефицита материальных ресурсов, жизненных условий, пространства и т.д. Кроме того, столкновения представляют собой закономерный результат единства и качественного многообразия общества и его развития. В мире, представляющем определенную целостность, существование и активность одних структур может иметь место лишь за счёт чего-то другого. Всё это порождает борьбу между ними [1, с. 358-359].
Исследователь подчеркивает, что причины войн и революций заключены не только в разнородности общества, состоящего из отдельных индивидов, этносов, социальных групп и т. д., но и в его целостности. Именно целостность общества, которая реализует себя через многообразие, и приводит к тому, что на определенном этапе оно само-реализует себя и развивается путем всевозможных
конфликтов и войн внутри и между народами. В конечном счете, и войны и революции представляют собой извращенную форму проявления в обществе закона преимущественного развития в условиях острейшей необеспеченности и недостаточности. Именно в такой обстановке этот закон начинает действовать путем ущемления и даже истребления себе подобных, или в лучшем случае насильственного перераспределения накопленных богатств. С помощью закона преимущественного развития и перераспределенных материальных ресурсов в пользу сильнейших обеспечивается динамическое равновесие в рамках целостности, которое время от времени нарушается в результате неравномерности развития различных общественных структур. Таким образом, война - одна из форм проявления в обществе закона поддержания целостности, ее динамического равновесия, когда целостность и ее части испытывают дефицит и перегрузки. В таких условиях начинают действовать хищнически, путем прямого устранения или подавления конкурентов, в конечном счете, все это результат единства и качественного многообразия мира [1, с. 360].
Убеждение в том, что насилие полезно для достижения дефицитных ценностей, может оказаться независимым источником политического насилия, однако в рамках политических общностей наиболее вероятно, что оно, будучи рационализированным, окажется вторичным; первичным же выступает мотивация. Широко распространившаяся неудовлетворенность обеспечивает общий импульс для коллективного насилия. Однако огромное большинство актов коллективного насилия в последние десятилетия имели в качестве своей цели по меньшей мере несколько политических объектов. При этом более интенсивными являются те акты насилия, которые с большей вероятностью сосредоточены -первично или вторично - на политической системе. Интенсивная неудовлетворенность будет с высокой степенью вероятности политизирована; первичное воздействие нормативных и утилитарных аттитю-дов к насилию состоит в том, чтобы сконцентрировать этот потенциал в какой-то точке.
Сила политического насилия в системе, и формы, которые оно принимает, частично детерминированы масштабами и интенсивностью политизированной неудовлетворенности, которая выступает необходимым условием обращения к насилию в политике. Однако каким бы интенсивным и сосредоточенным ни был порыв к насилию, на его актуализацию в конкретной политической общности
оказывают сильное влияние типы коерсивного [2] контроля и институциональной под-держки. Если режим и те, кто ему противостоит, обладают приблизительно равными степенями коерсивного контроля и институциональной поддержки, мы будем иметь дело с политическим насилием максимальной величины, и оно с наибольшей вероятностью примет форму внутренней войны. Коерсивные возможности режима и обычная практика их применения - это решающие переменные, оказывающие влияние и на формы, и на длительность насилия как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе. Имеется немало свидетельств того, что определенные формы коерсивного контроля скорее увеличивают, нежели уменьшают интенсивность неудовлетворенности и могут способствовать трансформации беспорядков в широкомасштабные революционные движения. Диссиденты же, напротив, используют любые степени коерсивных возможностей, приобретаемых ими для групповой обороны и атак на режим. Степень институциональной поддержки диссидентов и режимов является функцией относительных пропорций численности национальных организаций, которые им удалось мобилизовать на службу себе, сложности и сплоченности этих организаций, их ресурсов и той степени, в которой они способны обеспечить упорядоченные процедуры для получения ценностей, разрешения конфликтов и каналирования агрессивности [3]. Рост организации диссидентов может в короткие сроки способствовать развитию политического насилия, но он также, вероятно, может обеспечить неудовлетворенных новыми средствами облегчения лишений в долгосрочной перспективе, минимизируя таким образом насилие [4, с. 52-54].
Следует наметить, как нам представляется, современные тенденции метамарфоз насилия:
Первое. Существуют многозначные взаимные связи между историческими формами осознания человеком своей природы, общественной эволюции власти и насилием.
Политическая власть в формах своего государственного развития постепенно монополизирует, упорядочивает и регулирует применение насилия с помощью рычагов права и морали, сообщая жизни людей рациональность и предсказуемость.
Соответственно, на планете сокращаются пространства общественной анархии, лишенной практики гуманистического правового регулирования: сегодня это самопровозглашенные, непризнанные националистические, религиозные квазигосудар-
ства, приграничные спорные регионы, территории, контролируемые бандами, мафией, и пр. Они могут стать детонаторами ретровозвращений насилия в его прежних качествах.
Развитие антрополого-этических представлений в сторону эскалации эмпатии и роста ценностного статуса человека определяет: приоритетные сферы применения насилия, маркеры «свой - чужой», обеспечивает ресурсы легализации и оправдания определенных направлений насилия [5].
Второе. Исторически меняется характер существования насилия:
- уменьшается частота явления одиозных, жестоких, публичных актов насилия, и это - следствие развития чувств сострадания и неприятия грубости.
Не то чтобы все люди стали более сострадательны и мягкосердечны - всегда есть антропологические и социальные категории, более других склонные к насилию [6], просто сейчас всерьез озабочены тем, чтобы скрывать насилие от общественности;
- происходит символизация, «окультуривание» насилия. Принуждение уже идет не напролом, в своей физической или же директивно-волевой направленности. Оно более терпеливо, методичнопоследовательно осаждает свой объект, «душа его любовью». Это насилие «в шелковых перчатках». Неважно кто воздействует на объект своих притязаний, главное, что давление здесь замаскировано озабоченностью с лейтмотивом: «делай так-то и так-то, поступай таким-то образом - это все ради твоего же блага» и т. п. Эти тенденции стали возможными в формате нарастания интериоризации насилия или же его «овнутрения», перемещения процессов корректирующего ограничивания своеволия извне вовнутрь. Фундаментальная подоплека этого процесса - в одном из когнитивных атрибутов нашего вида: способности в индоктринации. Это «способность к специальному формированию диспозиции, обеспечивающей принятие групповых характеристик и идентификацию с ними, которая тем самым служит сплочению и демаркации «мы -они»» [7, с. 51]. Как и у животных, в сенситивные периоды детства у людей формируется групповая верность, и они становятся впоследствии, во взрослом состоянии, очень резистентными к формированию других культурных представлений и измене чувствам родовой или этнической сопричастности.
Появившееся государство, используя этот биологический механизм, в дальнейшем уже преднамеренно внушает идентичность верности более
крупным, нежели кровнородственным, социальным группам с помощью систематического повторения («вдалбливания») соответствующих верноподданнических моральных и религиозных императивов.
Назойливый обман формирует внутри сознания мощную структуру «совести» или «супер-эго», как говаривал Фрейд, создавая тем самым репрессивный формат культуры как таковой, которая «передает» свое насилие вовнутрь индивида, переименовывает его, снимая с себя ответственность за него
- в итоге мы имеем «культурного человек», который «самонасилием» ограничивает в себе то, что культура (скорее господствующие группы, государство) полагает вредным.
Практика показывает, что всевозможные социальные взрывы и катаклизмы могут происходить не только в обстановке дефицита свободы для проявления определенных потенций, но и в условиях её избытка, что чаще всего ведет к беспределу. Избыточная энергия ищет выхода и при отсутствии адекватных условий она приобретает извращенную форму и действует слепо, стихийно и разрушительно, подобно реке в узком русле. Именно в результате беспредела, возникающего в условиях расширения рамок свободы, к которой общество в данный момент не готово, может происходить своеобразный откат общества или его части к беспределу [1, с. 364].
В трех стадиях процесса политического насилия - там, где неудовлетворенность зарождается, актуализируется и реализуется, - каждая из них зависит от предшествующей, как указывает этот набросок. Вероятно, хотя и не обязательно, между тремя этими стадиями существует определенная темпоральная [8] зависимость, которая выражается в том, что резкое возрастание интенсивности неудовлетворенности предшествует формулировке доктрин, оправдывающих насильственное действие, с последующими сдвигами баланса коерсивного контроля и институционального соблюдения правил. Однако все эти условия могут вступать в действие и одновременно, как это было при вспышке контрреволюционного движения в Вандее: введение процедуры воинской повинности интенсифицировало неудовлетворенность рабочих и крестьян, и без того враждебно настроенных по отношению к правительству и буржуазии. Массовые акции протеста против буржуазии начались в считанные дни; социальный контекст для действий диссидентов был отчасти обеспечен существованием сложившейся к этому времени коммунальной и политической
организации, а также слабостью правительственных сил и институтов в регионе [9]. Суть в том, что многие из аттитюдов и социетальных условий, способствующих политическому насилию, могут присутствовать в обществе в относительно неизменном виде на протяжении длительного периода; они становятся релевантными политическому насилию и действенными в его генезисе только тогда, когда относительная депривация увеличивается в масштабах и возрастает по интенсивности. Интенсивно политизированная неудовлетворенность также может быть широкомасштабной и устойчивой в течение длительного периода, причем без явного выражения ее, поскольку коерсивный контроль и институциональная поддержка монополизированы режимом. Ослабление контроля со стороны режима или развитие диссидентской организации в такой ситуации с высокой степенью вероятности могут привести к массовому насилию [10, с. 54-55].
Сегодня насилия не стало меньше, оно стало другим: в своих механизмах, формах и частоте проявления [11]:
1. Произошла рационализация насилия.
При этом положительно разумное лимитирование насилия:
- запрет варварских практик наказаний и смертной казни;
- смягчение отношения к преступлениям, не несущим большой общественной опасности;
- реабилитация в правах социальных изгоев -женщин, детей, умалишенных;
- повышение эффективности в деле раскрываемости преступлений, снижения преступности и ее профилактике. Однако, последнее порождает негативную сторону в рационализации насилия:
- инструментализацию насилия в виде создания больших бюрократических машин насилия (полиции, спецслужб и т. д.);
- анонимизацию насилия - данные о его носителях помещаются в гигантские картотеки; компетенции и ответственности борцов с насилием распределяются и строго прописываются;
- деморализацию насилия как следствие функ-ционализации и насильников, и защитников от насилия.
2. Налицо сильнейшая идеологизация насилия: сегодня идеологические враги могут быть везде -и вовне, и среди своих: шпионы, вредители, саботажники, контрреволюционеры, партизаны, агенты влияния, бунтовщики, заговорщики, пятая колонна и т. п. Насилие «упаковывается» идеологически
изощренно и применяется исключительно «правильными ребятами» против «плохих» ради счастья всех людей, за свободу и права человека.
3. Вследствие рационализации и идеологизации насилия происходит, на первый взгляд, относительное снижение частоты насильственных актов, в том числе в его грубых, варварских форм.
Однако это почти всегда компенсируется арит-мизацией насилия: его уплотнением в отрезки массового и жесточайшего насилия, в которое вовлекаются все большие людские массы (две мировые войны XX века).
Следует признать, что насилие в современном обществе является сдерживающим фактором. И любой выход за рамки законов приводит к применению различных форм насилия.
Вместе с тем и войны, и революции, и товарообмен в условиях общества представляют собой конкретные общественные формы проявления более общего закона, присущего всему природному миру - закона перераспределения материальной энергии и ресурсов в соответствии со значимостью для целого материальных и социальных объектов. В свою очередь закон перераспределения материальной энергии, как уже отмечалось, вытекает и выступает необходимым следствием более общего закона
- единства мира и его многообразия, относительной самостоятельности и активности его частей, которые также сталкиваются между собой, вступают в противоречия и конфликты, в результате чего энергия переходит из одной системы в другую, обеспечивая действие закона динамического равновесия.
Таким образом, при помощи революций и войн на определённом этапе, в условиях неадекватности развития в обществе:
а) реализуется закон целостности системы путём преодоления дисгармоничности в её развитии и утверждения динамического равновесия между её элементами;
б) обеспечивается действие закона преимущественного развития тех элементов, социальных сил и структур, которые наилучшим образом способны обеспечить её оптимальную самореализацию. Это достигается путем перераспределения материальных ресурсов от одних социальных сил, классов или государств в другие;
в) поддерживается оптимальное состояние в действии обоих указанных законов.
В заключение, подводя итоги, отметим, что чем ниже уровень производства, тем соответственно выше роль войн и революций в прогрессе человече-
32
Н.Б. Комова
ства и, наоборот, по мере повышения уровня производственного потенциала человечества, роль войн, революций, да и масштабов насилия в целом снижается [1, с. 373].
Литература
1. Ковалев A.M. Общество - развивающийся организм. М., 2000. Т. 4.
2. В оригинале - coercive, т.е. подавляющий; далее везде при использовании данного понятия мы будем прибегать к этой русскоязычной кальке. - Примеч. пер.
3. То есть выбора тех форм, в которые может выливаться эта агрессивность, и тех мишеней, на которые она может быть направлена. - Примеч. пер.
4. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб., 2005.
5. Как правило, против: чужаков, иноверцев, увечных, маргиналов, ненормальных, идеологических или классовых врагов и т. п. - авт.
6. Вообще антропологически самая склонная к насилию группа - это мужчины от 15 до 25 лет; замкнутые, мужские в основном, коллективы: армейская среда - последние примеры «дедовщины» и т. п.
7. Eible-Eibesfeldt I. (1998), & Salter E K. (Eds.),
Indoctrinabilty, ideology, and warfare: Evolutionary
perspectives. New York: Berghahn Books.
8. Временная. - Примеч. пер.
9. Charles Tilly. The Vendee (Cambridge: Harvard University Press, 1964), passim.
10. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб., 2005.
11. Красиков В.И. Насилие и эволюция сознания // http://www.intelros.ru/readroom/credo_new/ credo_02_2008/2152-nasilie-i-jevoljucija-soznanija.html
УДК 340.15
Комова Н.Б.
ИНСТИТУТ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВОМ И ДУХОВНОМ ПРОСТРАНСТВЕ XVII ВЕКА
В статье рассмотрены важные аспекты трансформации монархической власти в правовом пространстве России XVII в., выделены и проанализированы позиции ряда русских мыслителей, а также зарубежных исследователей монархической правовой политики, определяющей стратегию национального государственного строительства в последний предимперский век.
In the article important aspects of the monarch power in the legal space of the XVIIth century Russia are described. The position of the row of the Russia thinkers and also foreign researchers of the monarchist legal policy determining the strategy of national state building in the last pre-imperial century are singled out and analyzed.
Ключевые слова: Православный монархизм, монархическая власть, легитимность, империя, реформы, традиционные ценности, государство, законность, народ.
Keywords: Orthodox monarchism, monarch power, legitimity, imperia, reforms, traditional values, state, legality, people.
Вообще, в отечественной исторической науке экономическим показателям от стран западного как в рамках имперской традиции, так и в совет- мира) характер.
ский период большого интереса к «допетровским Конечно, возвеличивая Петра I, дореволюци-Романовым» не проявлялось. Результаты их прав- онные и советские исследователи преследовали ления чаще всего оценивались более чем скромно, разные цели, а поэтому делали различные акценты. на этом фоне в весьма и весьма позитивном ракур- Впрочем, не было единства и в понимании значи-се высвечивались деяния первого Всероссийского мости петровских реформ для России и в классиче-императора, отмечалась ценность его реформ, их ской русской философско-правовой и исторической буквально «спасительный» для национальной го- науках: славянофилы и позже евразийцы критиче-сударственности (якобы серьезно отставшей по ски относились к петровским преобразованиям, всем основным политико-правовым и социально- т.к. видели в них прежде всего борьбу за имперское величие отечественного государства через
