CC BY
17
УДК 902
DOI:10.24412/2658-7637-2021-18-93-103
1 2 В.А. Иванов , А.С. Проценко
СЕДЕНТАРИЗАЦИЯ КАК ФОРМА БЫТИЯ В МЕНТАЛЬНОСТИ ТЮРКО- И МОНГОЛОЯЗЫЧНЫХ НАРОДОВ УРАЛО-ПОВОЛЖЬЯ
башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы, г. Уфа,
Российская Федерация ^Республиканский историко-культурный музей-заповедник «Древняя Уфа», г. Уфа,
Российская Федерация
В статье рассматривается проблема седентаризации (переход к оседлому образу жизни) тюрко- и монголоязычных кочевников Урало-Поволжья. Автор ставит себе цель показать, что, вопреки мнению многих исследователей истории и культуры кочевников эпохи средневековья, седентаризация не являлась ни самоцелью, ни итогом естественноисторического развития кочевых обществ. Методическое обеспечение концепции постепенного, но последовательного перехода кочевников к оседлости советскими исследователями осуществлялось через построение трехступенчатой схемы: первая (таборная) стадия, археологически представленная редкими археологическими памятниками в степи; вторая (полукочевая) стадия, проследит которую можно по появлениям в степи стационарных курганных могильников и поселений, маркирующих места кочевнических зимовок; третья стадия (оседлость), выраженная в появлении кочевнических могильников вблизи городов и отложении элементов материальной культуры кочевников в культурных слоях средневековых городов. Однако свидетельства средневековых нарративистов указывают на индифферентное отношение основной массы кочевников к городам. Наблюдения путешественников XVIII-XIX вв. подтверждают и дополняют наблюдения средневековых авторов. Из приводимых ими сведений следует, что для башкир, казахов, калмыков XVIII - начала XX в. характерен был полукочевой образ жизни с устойчивыми маршрутами сезонных перемещений между зимниками (кышлак) и летниками (йайляу). И это была единственно приемлемая для них форма бытия, сломать которую удалось только Советской власти.
Вывод, вытекающий из результатов исследования, следующий: «первая стадия кочевания» - это фактически миграция кочевников в поисках новых мест обитания; «вторая стадия» - наиболее естественная форма существования кочевых сообществ, единственно возможная в природно-географических условиях Евразийских степей (правы те исследователи, кто считал и считает так); «третьей стадии кочевания» не было вообще, поскольку принудительный переход к ней уже не есть кочевание.
Ключевые слова: седентаризация, башкиры, казахи («киргиз-кайсаки»), калмыки («зюнгорцы»).
1 2 V.A. Ivanov , A.S. Protsenko
SEDENTARIZATION AS A FORM OF BEING, IN THE MENTALITY OF THE TURKISH AND MONGOLINGUAL PEOPLES OF THE URAL-VOLGA REGION
*Bashkir State Pedagogical University named after M. Akmulla, Ufa, Russian Federation ^Republic Historical-Cultural Museum-Reserve "Ancient Ufa", Ufa, Russian Federation
The article considers the problem of sedentarization (the transition to a sedentary lifestyle) of Turkic and Mongol-speaking nomads of the Ural-Volga region. The author sets
himself the goal to show that, contrary to the opinion of many scholars of history and culture of the nomads of the Middle Ages, sedentarization was neither an end in itself, nor the result of a natural development of the nomadic societies. Methodological support for the concept of a gradual but consistent transition of nomads to sedentaryness by Soviet researchers was carried out through the construction of a three-stage scheme: the first (tabor) stage, archeologically represented by rare archaeological sites in the steppe; second (seminomadic) step, which can trace the appearances of the steppe stationary burial grounds and settlements, nomadic wintering place marking; The third stage (sedentary), expressed in the emergence of nomadic burial sites near cities and deposition of elements of material culture of the nomads in the cultural layers of medieval towns. However, the evidence of medieval narrativists indicates an indifferent attitude of the majority of nomads to cities. Observations of travelers XVIII-XIX centuries. confirm and complement the observations of medieval authors. From the information they cite, it follows that for the Bashkirs, Kazakhs, Kalmyks of the XVIII - early XX centuries. a semi-nomadic way of life was characteristic with stable routes of seasonal movements between winter roads (kyshlak) and summer visitors (yailau). And this was the only acceptable form of life for them, which only the Soviet government managed to break. The conclusion to be drawn from the results of the study, as follows: "The first stage of nomadism" - is actually the migration of nomads in search of new habitats; "Second stage" - the most natural form of existence of nomadic communities, only possible in the natural and geographical conditions of the Eurasian steppes. There was no "third stage of nomadism." at all, since the forced transition to it was no longer a nomadism.
Key words: sedentarization, Bashkirs, Kazakhs ("Kyrgyz-Kaisaki"), Kalmyks ("Zyungors").
Седентаризация - переход кочевников к оседлости - в советской историографии (в соответствие с формационной теорией истории К.Маркса и Ф.Энгельса) рассматривалась как закономерный этап в истории кочевых народов. Была даже разработана концепция «трех стадий кочевания», согласно которой кочевничества в «чистом» виде не существовало. Оно всегда было представлено тремя формами: таборное (постоянное) - это когда кочуют постоянно, но только в тех местах, где для этого есть соответствующие пространственные и экологические условия; полукочевое - это когда племя в теплое время кочует в определенных для этого пределах, а зиму проводит в поселениях-зимниках (кышлаках); полуоседлое - это когда кочует только элита общества, а неимущая его часть постоянно обитает на поселениях, куда элита возвращается зимовать [Федоров-Давыдов, 1966; Плетнева, 1982; Марков, 2010]. По археологически фиксируемым признакам5, первая (таборная) стадия кочевания характеризуется отсутствием археологических следов, кроме разбросанных в пространстве отдельных погребений, это гунны, печенеги и половцы на раннем этапе их появления в степях Восточной Европы. Ее вызывало стремление кочевников к «приобретению любой ценой новых пастбищ, максимальное расширение территории для выпаса стад и охоты» [Плетнева, 1982, с. 14-17].
Переход ко второй стадия кочевания «означает, прежде всего, ограничение территории кочевания для каждой орды или рода и соответственно появление постоянных мест для сезонных стойбищ - зимовок и летовок (выделено нами -авт.)». По мнению исследователя, это - наиболее характерная для кочевников форма хозяйствования. Вокруг зимовок появляются поля, обрабатываемые беднейшей частью кочевого общества. Рядом появляются стационарные могиль-
5 А других мы просто не имеем.
ники: «итак, следы стойбищ в виде обломков посуды и костей на берегах рек, бескурганные и курганные могильники рядом с ними и святилища - вот те основные материалы, типичные для второй стадии кочевания, которые может обнаружить археолог в степях» [Плетнева, 1982, с. 42].
В историческом контексте вторая стадия кочевания - это гунны в Европе, авары, болгары в Хазарском каганате, половцы в восточноевропейских степях, кимаки. Поскольку вторая стадия кочевания наиболее характерна для кочевых обществ, она сохраняется очень долго, практически до XX в.: ногайцы, казахи, монголы [Плетнева, 1982, с. 71].
В отличие от первых двух стадий, от третьей стадии, «сохраняется в земле громадное количество разнообразных памятников, позволяющих осветить все стороны экономической и культурной жизни государства. Это, прежде всего, остатки обширных поселений, характеризующихся ярко выраженным культурным слоем, насыщенным обломками костей животных и керамики» [Плетнева, 1982, с. 81]. Переход к третьей стадии прослеживается практически у всех средневековых кочевников Евразии, но окончательно она утверждается только в Хазарском Каганате и Золотой Орде. И то и в Каганате, и в Золотой Орде «завоеватели так и оставались кочевниками. Они не оседали на землю, т.е. не приобщались к земледельческому труду (за редким исключением)» [Плетнева, 1982, с. 121].
Основным источником информации о формах и типах кочевнического бытия являются нарративы. Не будем здесь приводить избыточно известные сведения средневековых европейских (В.Рубрук, П.Карпини) и арабо-персидских (Ибн-Василь, Ал-Омари, Ибн Шохба ал-Асади, Ибн Арабшах, Ибн Баттута) авторов, описывавших кочевнический быт, нравы, внешний вид обитателей золотоордынской степи. Однако в последние годы в региональной историографии появляются публикации, в которых приводятся «новые сведения», согласно которым, в эпоху средневековья кроме волжских болгар в Урало-Поволжье обитал еще один тюркоязычный народ с урбанистической культурой -башкиры. Речь идет о написанном в 1340 г. сочинении персидского автора Хамдуллаха Казвини «Нузхат аль-кулуб» («Услада сердец».), в переводе и толковании историка, журналиста и телеведущего С.И. Хамидуллина. По мнению названного автора, в своем сочинении Хамдуллах Казвини дает сведения о башкирских городах6.
В своих публикациях С.И. Хамидуллин приводит два варианта перевода сведений средневекового автора о «городе Башкорт». Первый - перевод с персидского на английский Г. Ле Стренджа: «Maks and Bashqarad. These are two large towns of the Seventh Clime, having many lands and pastures belonging to them: most of their inhabitants are nomads of the plain» («Макс и Башкаруд. Это два крупных города Седьмого Климата, имеющие много земель и пастбищ, принадлежащих им: большинство их жителей - кочевники равнины»).
В переводе С.И. Хамидуллина: «Макс и Башкаруд. Эти два больших города расположены в седьмом климате, включающем в себя много стран и пастбищ,
6 К сожалению, полного перевода географического сочинения Казвини на русский язык нет. Есть перевод главы IV из его основного сочинения «Тарих-и-Гузида» («Избранная история») под названием «О делах царей тюркских и монгольских» [Золотая Орда в источниках, 2003, с. 274-276] и отрывки из «Нузхат аль-кулуб», касающиеся Азербайджана, в переводе И.П.Петрушевского [Хамдаллах Казвини, 1983].
принадлежащих им. Большая часть обитателей [этих стран] являются номадами равнин» [Хамидуллин, 2015, с. 21].
Ниже автор дает еще один перевод (теперь уже с персидского) отрывка из рукописи Казвини списка 1641 г.: «Макс и Башкурд - два больших города в седьмом климате. [Там] степи и местности, в которых имеется множество подданных» [Хамидуллин, 2015, с. 22].
В другой публикации (очевидно, того же автора) приводится сокращенный вариант перевода с персидского: «Хамдуллах Казвини пишет о городе Башкорт: «М.кс и Башкурд - два больших города в седьмом климате»... Если первый сопоставляется с золотоордынским городом Мокша (ныне с. Наровчат Пензенской области), то второй, судя по западноевропейским картам, отождествляется с Уфой» [История башкирских родов., с. 99].
Как звучит перевод Казвини с персидского на английский и с английского на русский: «Maks and Bäshgarüd. These are two large towns of the Seventh Clime, having many lands and pastures belonging to them: most of their inhabitants are nomads of the plain» (Это два больших города седьмого климата, имеющие много земель и пастбищ, принадлежащих им: большинство их жителей - кочевники равнины) [The Geographical Part., р. 255].
Откуда Казвини черпал свои сведения, исследователям до сих пор неизвестно. Что же касается «города Башкорт», то, по мнению С.И. Хамидул-лина, это в полной мере касается астионимов Макс и Башкурд: «Хамдуллах Казвини вносит известия о них как новацию своей эпохи (выделено нами -авт.): название Макс, по мнению Ле Стрэнджа, относится к этнониму мокша. Другой контекст его упоминания им не рассматривается. Однако скорее всего здесь имеется в виду не племя мокша, а город Мокша, стоявший на месте современного села Наровчат Пензенской области. В XIV веке он был крупным экономическим центром Золотой Орды и, подобно Булгару, являлся одним из пунктов эмиссии денег. Что касается астионима Башкурд, то в комплексе с данными западноевропейской картографии он уверенно идентифицируется с современной Уфой (выделено нами - авт.)» [Хамидуллин, 2015, с. 23].
Правда, в переводе G. le Strange астионимы Maks и Bäshgarüd отмечены сноской: «О башкирдах упоминает Казвини, который произносит имя Basghurt; также Якут, который пользуется им при описании миссии Ибн Фадлана в 309 г. (921 г.). Кто такие маки (или макаш), неясно, возможно, нам следует читать Макар или Магар, в этом случае имеются в виду мадьяры. Но если Магар - это прочтение верное, то в этом случае оно относиться к мок-шам или бокшам, мордве, имеющей финское происхождение» [The Geographical Part., р. 255]
В приведенных выше отрывках следует обратить внимание на следующие обстоятельства: во-первых, по правилам текстологии, слова, заключенные в квадратные скобки, принадлежат не цитируемому, а цитирующему - это его пояснительный текст. Во-вторых, если, как считает С.И. Хамидуллин, сведения Казвини о городе Башкорт» являются новацией его, Казвини, эпохи, то
7 The Bashkirds are mentioned by Qazvini, who spells the name Basghurt ; also Yaqiit, who gives the narrative of Ibn Fadlan's mission to them in 309 (921). Who the Maks (or Makash) were is uncertain, possibly we should lead Makar or Magar, in which case the Magyars are meant. But if Makash be the true reading, this may refer to the Mokshas or Bokshas, the Mordvins who are of Finnish origin.
необходимо рассмотреть, что представляло собой городище Уфа II в XIII-XIV вв. И это уже сделано, и установлено, что в указанное время городище ни постоянным стойбищем местных племен - носителей чияликской археологии-ческой культуры, - ни центром «ордынского сборщика ясака» не являлось. Вероятнее всего, здесь осуществлялась какая-то разовая хозяйственная деятельность, обоснованная сезонными потребностями насельников Уфимского полуострова. По всей видимости, на месте заброшенного городища в начале II тыс. н. э. возникает «рыночное поле». Импортные украшения и монеты (которые были зарыты в землю в виде клада) служат подтверждением этой мысли [Гарустович и др., 2018, с. 35].
Таким образом, два переводчика соответствующего текста Казвини по-разному трактуют слова Maks и Bäshgarüd: для G. le Strange, понятия не имевшего о «городе Башкорт», это этнонимы; для С.И. Хамидуллина - ярого сторонника отождествления городища Уфа II, к началу II тыс. н.э. уже переставшего существовать как стационарное укрепленное поселение - это астиномы. Похоже, в этом и заключаются «новые сведения» о седентаризации/урбанизации средневековых башкир.
Если в источниковедении средневековых нарративов до сих пор существует много проблем - источники информации, синхронность нарратива описываемой в нем ситуации - то более поздние нарративы, уже постзолотоордынского времени, в этом плане выглядят вполне надежными, ибо составлялись непосредственными наблюдателями. Они не занимались целенаправленным сбором этнографических данных, поэтому их спонтанные сведения являются прямой эмпирикой.
В описаниях путешественников XV-XVII вв. кочевники Восточной Европы -ногаи, башкиры, казахи - находились на полукочевой (второй, по С.А. Плетневой) стадии своего бытия. Они имели определенные территории и маршруты кочевания, практиковали земледелие (выращивали просо), имели зимники по берегам рек [Барбаро и Контарини, 1971, §§ 16-31; Герберштейн, 1908, с. 141-145, 159; Книга Большому чертежу, 1950, с. 95, 139-140; Хождение купца Федота Котова, 1958, с. 31; Олеарий, 1906, с. 405]. Хотя ментальность их оставалась исключительно номадической, о чем весьма ярко сообщает нам С. Герберштейн: «Они никогда не остаются в течение долгого отрезка времени в одном месте, поскольку они считают это большим бедствием для себя. Поэтому, когда они сердятся на своих детей и хотят напугать их тяжелым проклятием, они обычно говорят: чтоб вы сидели на одном месте, как христианин, и дышали собственной вонью! Так что, когда они поедают пастбище, которое они могут найти в одном месте, они мигрируют в другое место вместе со своим скотом, женами и детьми, которых они всегда ведут с собой в болотистых местах» [Герберштейн, 1908, с. 143-144].
Академические экспедиции 1768-1774 гг., организованные Географическим департаментом Академии наук с целью изучения территории и населения Российской империи, кроме естественно-географических и геологических изысканий, занимались описанием этнического и социального состава, быта, обычаев и верований тюркских, славянских и финно-угорских народов Урало-Поволжья [Башкирская энциклопедия, 2005, с. 85]. То есть здесь мы имеем дело с совершенно определенными эмпирическими наблюдениями, лишенными какой бы то ни было политической или национальной ангажиро-
ванности. В описаниях П.И. Рычкова, П.С. Палласа, И.И. Лепехина, И.Г. Георги, П.-Ш. Левекка тюркские (башкиры, казахи - «киргиз-кайсаки») и монгольские («зюнгары»-калмыки) народы, населявшие Оренбургскую губернию и близлежащие к ней степные территории - суть народы кочевые и как земледельцы -«не прилежные» [Паллас, 1786, с. 8-9; Лепехин, 1772, с. 37; Сидоров, 2011, с. 33; Левекк, 2016, с. 163-165].
Что касается «урбанизации» кочевников, то, по П.И. Рычкову, у башкир она выражалась в том, что башкиры, жившие в окрестностях г.Уфы (башкиры-минцы [Кузеев, 2016, с. 273]), «... в самое то время, когда город Уфа строился, для опасности от помянутых своих неприятелей, принуждены были при самом том городе, особливо ж зимою, в землянках жить, а в летнее время не далее десяти верст от города кочевать» [Сидоров, 2011, с. 56]. А что касается казахов («киргиз-кайсацких орд»), обитавших на востоке Оренбургской губернии, то «тут не только городов, но и никакого жила, кроме их, киргиз-кайсацких кочевьев, не имеется» [Рычков, 1762, с. 136].
Ту же самую картину - полукочевой образ жизни с постоянными перемещениями по маршруту зимовья (кышлак) - летние пастбища (йайляу/ джяйляу) и обратно, наблюдали у тюркских и монгольских народов Евразийских степей и путешественники XIX столетия: Ч.Ч. Валиханов, А.И. Левшин, П. Небольсин, В.В. Радлов [Валиханов, 1985, с. 184-188; 1985а, с. 10; Левшин, 1996, с. 295-298; Небольсин, 1852, с. 167; Радлов, 1989, с. 253-258]. Элементы земледелия у них также фиксировались, но отнюдь не в качестве основного вида хозяйствования.
Что, собственно говоря, отмечали и исследователи XVIII столетия. В частности, И. Лепехин, описывая наблюдаемый им в 1770 г. у башкир праздник сабантуй, отмечал: «хотя Башкирцы еще по сие время очень худые и ленивые хлебопашцы; однако по соседству с Русскими и с ясашных Татар селениями начинают вникать в хлебопашество; и всякий старается по крайней мере столько посеять хлеба, сколько для домашнего обихода потребно. Они наиболее сеют ячмень и овес; а зимовой хлеб для них за ненужной почитается» [Лепехин, 1772, с. 24].
С.И. Руденко, приводя эти сведения в качестве доказательства наличия у башкир земледелия, тем не менее, отмечал: «в конце XIX - начале XX в. при оседлом образе жизни значительная часть башкир (выделено нами - авт.) летом еще выезжала на кочевки. Это были преимущественно зауральские башкиры: катайцы и айлинцы, кара-барын-табынцы и куваканцы, тамьян-табынцы, бурзяне; в горной части Башкирии: корные катайцы и кипчаки; в бассейне р. Белой: табынцы и юрматынцы; в бассейнах рек Демы и Б.Уршака: южные минцы; на юге: кипчаки, тамьян-табынцы и северные: усергане» [Руденко, 2006, с. 59]. Здесь нелишне будет отметить, что в исторической памяти башкир, материализованной в исторических сказаниях, земледелие оставалось занятием, даже унизительным для их менталитета. Так, в уста одного из героев легенды «Ушкуль», записанной в XIX в. писателем и археологом Ф.Д. Нефедовым по мотивам башкирского фольклора, в занятие земледелием вложено такое заклинание: «Богиня земли! Прими наши жертвы, пошли земле плодородие, хорошее просо, ячмень, сытую траву и всякое полезное людям и скоту произрастание. Вот сабан, который мы храним от наших предков, но мы не прикоснемся им к матери-земле, не тронем ее груди; земля для нас священна»
[Нефедов, 1988]. А по сведениям юрматынского шежере «История аула Мурдаш и соседних аулов, написанная Мингнигулом сыном Джиянбирди», еще в XVIII в. башкиры-юрматынцы, чтобы избежать принудительного от властей занятия земледелием, ухитрялись высевать прожаренную рожь. Тем самым они убеждали начальство в неплодородии своих земель и получали возможность «возвратиться к своим скакунам» [Башкирские родословные, 2003].
Как вполне продуктивное, исследователи XIX в. характеризовали занятие земледелием у казахов Большой Орды и кара-киргизов (бугу) Прииссыккулья. Но у первых оно появилось поздно, в начале XVII в., под влиянием китайцев и узбеков [Валиханов, 1985, с. 184-188; 1985а, с. 107], а у вторых оно являлось дополнительным к скотоводству промыслом, которым занимались люди, специально для этого нанятые богатыми скотоводами [Радлов, 1989, с. 295, 348-349].
Если обратиться к фольклору тех же самых башкир, рассматривая его как одно из наиболее выразительных проявлений ментальности этого народа, то мы убедимся, что по своему содержанию фольклор этот типично кочевнический. Его герои в основном проводят время на охоте и в военных походах, основное их богатство - скот, сами башкиры кочуют, в том числе, и далеко от Урала, например, на Иртыше («Куз-Курпяч"), их фольклорные ханы при возникновении проблем с соседями, не желая воевать, откочевывают куда подальше («Кузыкурпяс и Маянхылу»), практически все генеалогические предания и легенды башкир о происхождении племен и родов начинаются со слов: «В давние времена наши предки кочевали из одной местности в другую» («Происхождение башкир»), «Усергены жили на берегах рек Сакмара, Яика и Илека. Это было кочевое племя, скотоводы, главным образом, разводившие коров, овец и лошадей» («Усергены»), «Урман со своим родом в древности кочевал далеко от Урала, в местности Кысындык» («Урман-Кудейцы») и др.
Тот же самый лейтмотив - кочевничество как основа бытия - звучит в калмыцком («О сироте Бош-Кюбюне и злом хане», «Лотос» и др.) и казахском («Ер-Таргын», «Кобланды-батыр», Кыз-Жебек» и др.) фольклоре.
На наш взгляд, все это является достаточно веским основанием для того, чтобы считать, что в исторической памяти башкир, казахов, калмыков никаких городов и никакой оседлой жизни (седентаризации или стремлению к ней) не отложилось.
Современные исследователи8 имели и имеют дело с кочевниками, уже подвергшимися процессу седентаризации, как правило - принудительной. Однако в своих историко-этнографических изысканиях они отмечают, что к началу XX в. казахи продолжали оставаться кочевниками и удельный вес городского и оседлого населения среди них был чуть более 1% [Масанов, 1995, с. 55; Синицын, 2019, с. 19]. Сохранялась традиционная форма ведения кочевого хозяйства - сезонные перекочевки по маршруту зимник (кышлак) - летнее кочевье (йайляу/джяйляу) и обратно.
Однако, Советская Власть, повсеместно победившая на территории бывшей Российской империи, была заинтересована в установлении политического, идеологического и административного контроля над традиционными кочевыми
8 Имея в виду и исследователей второй половины XX столетия.
99
обществами. Поэтому уже в конце 1920-х гг. она начинает политику принудительной седентаризации кочевников [Синицын, 2019, с. 33-45].
Аналогичные процессы имели место и в Монголии. В XV в. прекращается монгольское градостроительство, поскольку монгольские города, в отличие от городов Золотой Орды, имевших свою сельскохозяйственную округу [Недашковский, 2010], сильно зависели от подвоза продовольствия из Китая, который в это время уже начинает освобождаться от монгольского владычества [Дробышев, 2014, с. 524]. В 1920-е годы там также и под влиянием схожих социально-политических факторов происходит процесс насильственной седентаризации кочевников. Что, впрочем, успехом не увенчалось: при первой же возможности монголы старались освободиться от этого неприемлемого для них образа жизни [Phillips, 2001]. А что касается урбанизации, то она в социалистической Монголии приобретала причудливые (если не сказать - гротескные) формы: по свидетельствам очевидцев, столица страны - Улан-батор - в 70-е годы прошлого столетия представляла собой типовые панельные здания, плотно окруженные скоплением традиционных юрт [Черных, 2009, с. 487-494].
Таким образом, если исходить из сведений нарративов, не подвергая их собственным дополнениям и уточнениям, а также, если следовать свидетельствам тех авторов, которые описывали собственные наблюдения, а не пересказывали что-то, где-то, от кого-то услышанное, то выводы напрашиваются следующие:
• Седентаризация и сопутствующая ей урбанизация отнюдь не являлась самоцелью кочевых сообществ. Там, где она осуществлялась правящей верхушкой, происходил раскол общества [Golden, 1992, р. 10-11] и «ордынская замятня» 60-х - 80-х гг. XIV в. - наглядная тому иллюстрация;
• Непрерывное кочевание (первая - таборная - стадия кочевания) - есть ничто иное, как миграция кочевников в поисках новых мест обитания, вызванная экстремальными условиями бытия на прежнем месте (перенаселение, ухудшение климата, давление извне);
• Вторая стадия кочевания по схеме кышлак - йайляу - кышлак является наиболее характерной (единственной) формой существования кочевых сообществ. Здесь уместно в качестве наглядного примера привести заключение И. Фодора, основанное на археологических и историко-этнографических материалах, о том, что даже древние венгры - «обретатели Родины»9 -переселившись в Карпато-Дунайскую котловину, ещё долгое время продолжали придерживаться именно этой стадии кочевания [Fodor, 1982, p. 293-297; Фодор, 2015, с. 82-84].
• «Третья стадия кочевания» - это уже оседлость, к которой кочевников принуждали насильственно. Из означенных выше народов Урало-Поволжья первыми к ней перешли башкиры, будучи к середине XVIII в. уже со всех сторон «зажатыми» казачьими и горно-заводскими владениями. Что, впрочем, и через сто и более лет не искоренило у них полностью тяги к полукочевому образу жизни [Бларамберг , 1978, с. 209-210; Лаббе, 2017, с. 129-130].
9 ^
С давних времен -Европе.
один из наиболее выдающихся аграрно-скотоводческих народов в Центральной
В заключение можно привести высказывания двух исследователей центрально-азиатского номадизма, всецело, на наш взгляд, отражающих его сущность как исторического явления:
Н.Э. Масанов: «процессы седентаризации в ареальных эко-системах принципиально невозможны в аграрном обществе10 и никогда в истории-чески обозримое время не имели места. Поэтому следует отказаться от мысли, что эволюционное развитие номадизма завершается оседанием (выделено нами - авт.). Процессы седентаризации могли иметь место только за пределами ареальных экосистем - в маргинальных зонах либо в оседло-земледельческих ареалах. В ареалах номадизма оседание никогда не имело природной и материальной базы, и даже в условиях индустриального общества нет альтернативы кочевничеству как наиболее рациональной стратегии природопользования. В своем историческом развитии номадизм постепенно умирает как способ производства, поскольку не может быть полностью адаптирован к условиям индустриального и урбанизированного общества» [Масанов, 1995, с. 42].
D.Phillips: «Кочевничество формирует способность адаптироваться к изменяющимся возможностям, создаваемым новыми ресурсами и рынками. Кочевые скотоводы могут вносить значительные изменения в свой образ жизни, чтобы сохранить свое общество и культуру. Кочевники обладают опытом своих предков приспосабливаться к различным жизненным условиям, для которых номадизм является не только идеальным, но и реальным стилем жизни. Это может повлечь за собой изменение территории обитания, видов скота или способа расселения для того, чтобы сохранить то, что считается наиболее важным для их идентичности» (выделено нами - авт.) [Phillips, 2001, p. 30].
И. Фодор: «Предки венгров, став самостоятельным народом, оказались частью этого яркого, красочного, разнообразного мира (кочевнического - авт.). Очень вероятно, что одной из первопричин складывания древневенгерского этноса стала смена типа хозяйства. Номадизм несет в себе значительную объединяющую силу, которая способствует консолидации отдельных групп, формированию более крупных этнических общностей (выделено нами - авт.) [Фодор, 2015, с. 30].
Библиографический список
1. Барбаро и Контарини о России. М. Наука. 1971.
2. Башкирская энциклопедия. В 7 т. Т.1: А-Б. Уфа: Башкирская энциклопедия, 2005. - 624 с.
3. Башкирские родословные / сост. Р.М. Булгаков, М.Х. Надергулов. - Вып. 1: изд-е на рус. языке. Уфа, 2003.
4. Бларамберг И.Ф. Воспомнинания. М.: Главная редакция восточной литературы издательяива «Наука», 1978. - 357 с.
5. Валиханов Ч. Ч. Записки о киргизах // Собрание сочинений в пяти томах. Т.2. Алма-Ата: Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985. - С. 7-71.
6. Валиханов Ч.Ч. О кочевках киргиз // Собрание сочинений в пяти томах. Т.4. Алма-Ата: Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985а. - С. 105-110.
10 Выделено Н.Э.Масановым.
7. Гарустович Г.Н., Овсянников В.В., Русланов Е.В. Городище Уфа-II в золотоор-дынский период // Oriental Studies, 2018, Vol. 38, Is. 4. - С. 32-42.
8. Герберштейн С. Записки о московитских делах. Введ, пер. и примеч. А.И. Малеина. -СПб., 1908. - 382 с.
9. Дробышев Ю. И. Человек и природа в кочевых обществах Центральной Азии (III в. до н.э. - XVI в. н.э.) / отв. ред. Д. Д. Васильев. - М.: Институт востоковедения РАН, 2014. - 608 с.
10. Золотая Орда в источниках. Том первый. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды, в переводах В.Г. Тизенгаузена. Сост., вводная статья и комм. Р.П. Храпачевского. М., 2003. - 448 с.
11. История башкирских родов. Гайна. Т. 11. Уфа: ГУП РБ Уфимский полиграфком-бинат, 2015. - 696 с.
12. Книга большому чертежу. - М.-Л., 1950. - 228 с.
13. Кузеев Р.Г. Собрание научных трудов: в 7 т. Т.4 / ИЭИ УНЦ РАН. - Уфа: Китап,
2016. 528 с.
14. Лаббе П. По дорогам России от Волги до Урала. М.: «Издательство Паулсен»,
2017. - 224 с.
15. Левекк Ш.-П. История народов, подвластных России: экспериментальный пер. с фр. канд.филол. наук Л. Ф. Сахибгареевой под ред. канд. ист. наук И. В. Кучумова. СПб.: «Дмитрий Буланин», 2016. - 480 с.
16. Левшин А.И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей. Алматы: «Санат», 1996. - 656 с.
17. Лепехин И. Продолжение дневных записок путешествия академика и медицины доктора Ивана Лепехина по разным провинциям Российского государства в 1770 году. СПб., 1772. - 338 с.
18. Марков Г.Е. Кочевники Азии: Структура хозяйства и общественной организации. Изд. 2-е, испр. - М.: КРАСАНД, 2010. - 320 с.
19. Масанов Н.Э. Кочевая цивилизация казахов: основы жизнедеятельности номадного общества. Алматы «Социнвест» - Москва «Горизонт», 1995. - 320 с.
20. Небольсин П. Очерки Волжского Низовья. СПб., 1852. - 197 с.
21. Небольсин П. Очерки быта калмыков Хошоутовскаго улуса. - СПб., 1852. - 190 с.
22. Недашковский Л. Ф. Золотоордынские города Нижнего Поволжья и их округа. - М.: Вост. лит., 2010. - 351 с.
23. Нефедов Ф.Д. В горах и степях Башкирии. Серия: Золотые родники. - Уфа. Башкирское книжное издательство. 1988. - 336 с
24. Олеарий А. Описание путешествия в Московию и через Московию в Персию и обратно. СПб.: Издание А.С. Суворина, 1906. - 582 с.
25. Паллас П.-С. Путешествие по разным местам Российского государства. Ч.2. Кн.2. 1770 г. СПб., 1786. - 571 с.
26. Плетнева С.А. Кочевники Средневековья. Поиски исторических закономерностей. М.: Наука, 1982. - 186 с.
27. Радлов В.В. Из Сибири. Страницы дневника. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1989. - 749 с.
28. Руденко С.И. Башкиры. Историко-этнографические очерки. Уфа: Китап, 2006. - 376 с.
29. Рычков П. Топография Оренбургская, то есть: обстоятельное описание Оренбургской губернии. Часть 1. - СПб., 1762. - 331 с.
30. Сидоров В.В. Исследования и исследователи Южного Урала XVIII-XIX вв. Век XVIII. Книга 4. И.Г. Георги, Н.П. Рычков, И.П. Фальк и их вклад в исследования Южного Урала. Уфа: ИЦ Уфимского филиала ГОУ ВПО «МГПУ им. М.А. Шолохова», 2011. - 98 с.
31. Сидоров В. В. Исследования и исследователи Южного Урала XVIII-XIX вв. Век XVIII. Книга 1. П.И. Рычков - летописец Южного Урала - Уфа: ИЦ Уфимского филиала ГОУ ВПО «МГПУ им. М.А. Шолохова», 2011. - 112 с.
32. Синицын Ф.Л. Советское государство и кочевники. История, политика, население. 1917-1991. - М.: Центрполиграф, 2019. - 318 с.
33. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордын-ских ханов. М.: Изд-во Московского университета, 1966. - 274 с.
34. Фодор И. Венгры: древняя история и обретение родины. Пермь: ООО «Типография» «ЗЁБРА», 2015. - 132 с.
35. Хамдаллах Казвини. Нузхат-ал-кулуб. (Материалы по Азербайджану). Баку. Элм. 1983.
36. Хамидуллин С.И. К вопросу о названии средневековой Уфы // ж. Ватандаш, 2015. №6 (225) - С. 20-26.
37. Хождение купца Федота Котова в Персию. М., 1958. - 110 с.
38. Черных Е.Н. Степной пояс Евразии: Феномен кочевых культур. М.: Рукописные памятники Древней Руси, 2009. - 624 с.
39. Fodor I. In Search of a New Homeland. The Prehistory of the Hungarian People and the Conquest. Budapest: Corvina Kiado, 1982. - 367 p.
40. Golden, Peter B. An introduction to the history of the Thrkic peoples : ethnogenesis and state formation in medieval and early modern Eurasia and the Middle East 1 Peter B. Golden. -Wiesbaden : Harrassowitz, 1992. - 483 p.
41. Phillips David. Peoples on the move. Introducing the Nomads of the World. London: William Carey Library, 2001.
42. The Geographical Part of the Nuzhat-al-qulub, composed by Hamd-Allah Mustawfi of Qazwin in 740 (1340). Translated by G. Le Strange. Leyden. E.J. Brill, 1919. 322 p.
Сведения об авторах:
Иванов Владимир Александрович - доктор исторических наук, профессор, Башкирский государственный педагогический университет им. М. Акмуллы, e-mail: ivanov-sanych@inbox.ru
Проценко Антон Сергеевич - научный сотрудник Музея-заповедника «Древняя Уфа», e-mail: anton.procenko@mail.ru
Vladimir A. Ivanov - Doctor of Historical Sciences, Professor. Bashkir State Pedagogical University, e-mail: ivanov-sanych@inbox.ru
Anton S. Protsenko - Researcher, Museum-Reserve "Ancient Ufa", e-mail: anton.procenko@mail.ru
