CC BY
2
З.Г. Станкович (Казань)
САМОРЕФЛЕКСИЯ ПРОЦЕССА ТВОРЧЕСТВА В ЛИРИКЕ ЕГОРА ЛЕТОВА
|Аннотация
Статья посвящена актуальной для современного литературоведения теме саморефлексии в художественном творчестве. Автор концентрирует свое внимание на саморефлексии творческого процесса и «конечного продукта» творчества. Материалом для исследования выступают лирические тексты русского рок-поэта Егора Летова. Специфика собственного творчества не является одной из центральных тем для этого автора, однако в виде маленьких фрагментов-вкраплений присутствует во многих его произведениях. Автор статьи приходит к выводу о том, что часто Летов, используя эпитеты, дает характеристики собственным текстам и словам, таким образом делая акцент на неподатливости языка, что проявляется в невозможности выразить высокие истины языка в человеческой поэтической речи. Ряд эпитетов, указывающих на незначительность и несовершенство собственных слов и песен, Летов заимствует из древнерусской житийной традиции самоуничижения автора. На основе этого можно говорить и о том, что лирический субъект постепенно учится слышать в мире Большое слово - Слово Бога, обладающее более совершенными характеристиками, нежели слово человеческое. При этом человек-творец получает привилегию по сравнению с другими людьми, обладая хоть каким-то даром высказать свои мысли и чувства, передать людям смыслы Больших слов. Фиксируя внимание на подчас прозаических обстоятельствах зарождения произведения, Летов указывает на неразрывную связь между личностью автора и процессом творчества, который эту личность формирует и без которого она не может не просто существовать, но и в полном смысле слова бытийствовать.
Ключевые слова
Е. Летов; саморефлексия; творческий процесс; житийная традиция; человек-текст; субъектно-объектные отношения.
Z.G. Stankovich (Kazan)
SELF-REFLECTION OF THE CREATIVE PROCESS IN YEGOR LETOV'S LYRICS
Abstract
The article is devoted to the topic of self-reflection in artistic creativity, which is relevant for modern literary criticism. The author of the article focuses on the self-reflection of the creative process and the "final product" of creativity. The material for the study are lyrical texts by Russian rock poet Yegor Letov. The specifics of his own work is not one of the central themes for this author. However, this theme is present in many of his works in the form of small fragments. The author of the article comes to the conclusion that Letov often uses epithets to characterize his own texts and words, thus emphasizing the intractability of language, the drama of the poet's relationship with language which manifests itself in the inability to express the high truths of language in human poetic speech. Letov borrows a number of epithets indicating the insignificance and imperfection of his own words and songs from the ancient Russian hagiographic tradition of author's self-deprecation. Based on this, we can also say that the lyrical subject is gradually learning to hear a Big word in the world - the Word of God, which has more perfect characteristics than the human word. At the same time, the creator receives a privilege compared to other people, because he has at least some gift to express his thoughts and feelings, to convey to people the meanings of Big words. Fixing attention on sometimes prosaic circumstances of work's genesis, Letov points out unbreakable link between the personality of the author and the creative process that forms this personality and without which it cannot not exist in the full sense of the word.
Key words
Ye. Letov; self-reflection; creative process; hagiographie tradition; man-text; subject-object relations.
Одной из ключевых характеристик современной литературы, как и всего неклассического искусства в целом, является неиссякаемая потребность в саморефлексии. Эта форма интеллектуальной и душевной практики направлена на осмысление собственной деятельности и жизни человека, творца, а значит, и культуры как возможной результирующей слагаемых такой деятельности. М.А. Хатямова, изучая явление саморефлексии в русской прозе первой трети ХХ в., указывает на то, что «как особое свойство эстетического сознания литературность, преодолевая границы метода, оформляется в поэтике того или иного писателя как на уровне текста, так и на уровне художественной реальности, возникающей за ним, и представляет форму саморефлексии литературы -семиотического механизма сохранения идентичности и самоценности» [Хатямова 2008, 8].
Русская рок-поэзия конца ХХ - начала XXI в. демонстрирует множество вариантов саморефлексии. Одним из наиболее интересных авторов, периодически обнаруживающих своеобразные пути и формы саморефлексии, безусловно, является Егор Летов.
В работе «Комментарий к мифу: Егор Летов о своих текстах» А. Кор-чинский высказывает следующий тезис: «Летов принадлежит к числу авторов, склонных к интенсивной мировоззренческой и творческой рефлексии. <...> На протяжении всей творческой жизни он подвергал ревизии уже сделанное и стремился сформулировать текущие эстетические принципы» [Корчинский 2018, 52]. В той же работе исследователь называет такое явление тягой рок-поэта к саморефлексии. В данной работе рассмотрим вопросы о том, как оценивал рок-поэт свое творчество, обстоятельства создания текстов и творческий процесс в целом.
Тему собственного творчества нельзя назвать одной из магистральных в лирике Егора Летова, но в разных формах она нередко заявляет о себе с самых ранних произведений, созданных еще в 1983-1984 гг., вплоть до 2006 г.
Нередко оценка собственного творчества производится Летовым через подбор эпитетов к определенным словам. Чаще всего рок-поэт снабжает эпитетами собственно слова (или словеса), а также песни. В стихотворении «Новый футуризм» 1985 г. читаем: «И вот треплюсь тороплюсь // И бездарно боюсь расплескать пулно блюдище // Блинных словес одноразовых - // Много уже расфонтанил спотыками» (выделено мной - З.С.) [Летов 2018, 108-109]. Слова здесь во многом приравниваются к еде или напиткам, отсюда проистекает их принципиальная недолговечность, одноразовость, а следовательно, Летов не воспринимает их как нечто принципиально нетленное, могущее стать основой поэтического памятника творцу. Годом позже в песне «Среди зараженного логикой мира» мы находим развитие этой мысли: «Я научился писать на воде // Я научился орать в пустоту» [Летов 2018, 194]. Ощущение недолговечности творчества дополняется настроением бессмысленности: то, что пишется на воде, не сбудется; если кричать в пустоту, никто не услышит. Лирический субъект овладел абсурдным умением, значит, для этого пришлось приложить определенные усилия. Почему же нужно было сознательно делать свои слова такими неустойчивыми? В песне «Как везли бревно на семи лошадях.» 1992 г. констатируется: «Все слова - п**деж» [Летов 2018, 315], что обесценивает не только слова автора, но и слово вообще. В интервью «200 лет одиночества», взятом Серегой Домой в декабре 1990 г., Летов высказывает похожую мысль: «Надо сказать, что вообще все слова - говно. Скуден язык, Нищ, Жалок, и убог. <...> Слова недостойны НАСТОЯЩЕГО языка. Через них можно задать как бы вектор, образ, указочку. Но ведь все это. не самодостаточно. Все это - костыли. Дырочки. Веревочки. Я всегда испытывал крайнее неудобство, когда пытался посредством речи выразить что-либо <...>» [Домой 1990].
Создается впечатление, что поэт ведет речь, а слово «настоящего языка» ему не дается, но откуда поэт знает о своем несовершенстве? Это знание - результат рискованного действия - вглядывания в бездну совершенства, в бездну языка. Это противоречие между языком и речью, знакомое Л. Витгенштейну, М. Хайдеггеру, В. Рудневу, для Ле-това становится сложнейшей проблемой. Большое слово, которое было у Бога или которое было Бог, надо перевести в малое слово - в живую человеческую речь. Эту драму поэзии и схватывает Летов, говоря об ущербности, слабости своего слова.
Образ ущербного слова поддерживается Летовым в коротком стихотворении 1993 г.: «Слово мое захудалое // Родилось ты тут ни с того ни с сего // Словно пятая нога у хромой собачонки // В принципе-то понятно отчего // Однако все ж таки досадно // Не мне так другим, // Прихрамывающим» [Летов 2018, 345]. Здесь снова наблюдается соседство мотивов несовершенства слова и хромоты. Пятая нога в данном случае может служить своеобразным костылем. Она не заменит ту ногу, на которую хромает собачонка, но все-таки она лучше, чем ничего, иначе не было бы досадно другим прихрамывающим. Получается, что язык поэта и вообще человека беден, но все-таки лучше обладать хотя бы захудалым словом, с тенью смысла, нежели не обладать никаким.
Со временем для Летова слова приобретают дополнительное значение опасной стихии: «Вот и я не знаю что делать // Когда погружаюсь, ныряю, плыву, утопаю // в священных словесных помоях» [Летов 2018, 387] («Пропеллер», 1994 г.). Здесь Летов соединяет в одном словесном образе высокое и низкое, продолжая традицию пересоздания словесного мусора, «помоев» - в поэзию.
Чтобы проблема превратилась в драму, как у Летова, надо было почувствовать идеальность, «священность помоев», когда за самым захудалым словом могут открыться большие смыслы. Так когда-то Хай-деггер почувствовал значимость «болтовни», «толков» для... философии [Хайдеггер 1997]. Поражает превращение потока слов в разгул стихии, с которой, словно с потопом, невозможно совладать.
Слова не существуют изолированно, а собираются в произведения, песни или стихотворения. Своим песням автор дает определения несколько раз. Впервые - в песне «Западло» 1987 г.: «И все песни мои одинаковые // И похожи на гражданскую оборону» [Летов 2018, 222]. Примечательно, что словосочетание «гражданская оборона» не подается здесь как название группы а, скорее, предстает в своем прямом значении: «Гражданская оборона - это система мероприятий по подготовке к защите и по защите населения, материальных и культурных ценностей <...> от опасностей, возникающих при военных конфликтах <...>, а также при чрезвычайных ситуациях природного и техногенного характера» [Федеральный закон.]. На занятиях по гражданской обороне рассказывают об апокалиптических ситуациях, что рождает ощущение безысходности или подавленности. Возможно, именно эти настроения имел в виду автор. Принципиально и то, что он называет песни одинаковыми. Гражданская оборона - это оборона гражданами самих себя, и люди в этом смысле вполне одинаковы.
Семью годами позже Летов создает два стихотворения, близкие друг другу по духу: «Глаза болят от красот грешных.» и «Глаза воспалились разбухли набрякли.». В первом из них лирический субъект констатирует свое убожество и, вместе с тем, величие в нежелании становиться кем-то другим: «Глаза болят от красот грешных // Душа сатанеет от песен несбыточных <...> Алкоголь во мне плещется. Травы щекочут // Мои бесполезные скудные мощи // И кусты рукоплещут // Когда ковыляю я мимо // Такой неказистый тщедушный позорный // Такой никудышный // Такой настоящий» [Летов 2018, 382]. Здесь мы снова видим колоссальный разброс самооценок, достигающий максимальной остроты. И все же лирическому субъекту удается побороться за
свое место в жизни: он никудышный и позорный, но зато настоящий, неспособный к самовосхвалению и лицемерию. Во втором тексте Ле-тов размышляет о тщете своего творчества: «И песни мои окаянные // Непотребные // Безоглядные // Просочились меж пальцев печальных рассеянных // Моего героически-безрассудного народа // Пролились на бездонную землю // И канули в ней» [Летов 2018, 389]. Песни названы Летовым несбыточными, окаянными, непотребными, безоглядными. Эти определения всегда стоят после определяемого слова, замыкая стих или вообще являясь отдельным коротким стихом. Особенно интересен в этом ряду архаизм «окаянные», нередко встречающийся в произведениях древнерусской литературы, например, в «Житии протопопа Аввакума». Древнерусская житийная традиция строится на самоуничижении пишущего. Е.А. Епифанова пишет: «Древнерусские книжники верили в божественность творческого вдохновения, в высокое назначение искусства. Они считали, что, взявшись за перо, следовало уповать на благодатную помощь свыше. Унижая собственные способности, автор показывал, сколь велика роль Бога в успешном завершении дела <...>» [Епифанова 2014, 42].
Вопрос об отношении Летова к Богу - отдельная тема, обратим внимание только на один момент. Д.О. Ступников, размышляя о понятиях «Навсегда / Ненавсегда», говорит, что «значение слова «навсегда» двоится, указывая на тщетность человеческих усилий и всемогущество Бога» [Ступников 2017, 163].
Усилия лирического субъекта нельзя назвать полностью бесполезными, если учесть, что он все же владеет хоть каким-то даром слова, который отсутствует у других людей. Обратимся к стихотворению «Все смешалось, все сместилось.» 1996 г. Летов пишет: «Здравствуй русское поле // Я - твой тонкий колосок // В грязь лицом ударенный // Жестоко одаренный» [Летов 2018, 444]. Лирический субъект наделен способностью к творчеству, но дар этот жестокий. Жестокость проявляется или по отношению к самому субъекту, или к окружающим людям, а возможно, и то и другое. Знаменитый пушкинский Пророк в одноименном стихотворении проходит через мучительное преображение, чтобы получить от посланника Бога свой дар. В случае с «я» в произведении Летова может происходить нечто подобное, хотя напрямую читателям не сообщается, кто именно дал герою необычные возможности. Однако мы точно знаем, что перед этим его ударили в грязь лицом. Обычно человек это делает сам, но тут в некоторой степени ломаются привычные субъ-ектно-объектные отношения. Пройдя через мучительную «инициацию», персонаж обретает свою исключительность.
Одно из своих последних стихотворений «Кто в доме хозяин» 2006 г. Летов начинает так: «Бог говорит со мной посредством меня // Бог говорит со мной посредством собаки // лающей на меня // Бог говорит со мной посредством языка <...>» [Летов 2018, 524]. Лирический субъект будто все больше и больше учится слышать во всем слова Бога и в итоге приходит к пониманию роли самого себя в мире: «Мне кажется снова я тот кто Хозяин // Я снова поэт» [Летов 2018, 524].
Как происходит восприятие и частичная ретрансляция слова Бога? Летов неоднократно обращается к многоплановой теме творческого процесса. В песне «Малиновая скала» / «Рядом лица вдоль сторон.»
1983 г. автор фиксирует компилятивный характер своей деятельности: «Собираю по крупице // И кладу себе в карман // Впечатленья и картинки, // Чтоб не канули в туман // Позабытых воплощений // И поспешных заключений» [Летов 2018, 4]. Лирический субъект наделяет элементы, из которых впоследствии будут складываться произведения, характеристикой вещественности: их можно положить в карман, будто какие-нибудь мелкие предметы. Это помогает творцу не забыть о собранном материале, ведь на вещи, лежащие в кармане, мы периодически натыкаемся руками. Так лирический субъект спасает впечатления и картинки от забвения или неверного истолкования.
Годом позже, в стихотворении «Ванна наполняется водой.» автор создает уже более конкретную картину обстоятельств, в которых рождается творчество: «Ванна наполняется водой // Праздничный пар // Суетный я // Суетное все // Мама что-то выпекает на кухне // Что-то бушует по телевизору // Что-то вполголоса у меня // Все двери распахнуты // Вскочил побежал // Бросил ручку забыл // Прибежал поискал.» [Летов 2018, 28]. Поэтическому вдохновению находится место в бытовом, прозаическом окружении, рядом с ванной, кухней, телевизором, что никак не мешает лирическому субъекту творить. Более того, герой способен, словно в ванну, глубоко погружаться в мир своего воображения, теряя связь с реальностью: «Не реагируй не помни // Вода через край» [Летов 2018, 28]. Цель творчества здесь не фиксируется, зато передается ощущение процесса. Вновь вопрос о цели поднимается уже в песне «Кто сдохнет первым», написанной в 1987 г. Летов констатирует: «Придуманным миром удобней управлять». Герои пребывают в «бесконечной помойной яме» и чувствуют «Страх выходить за дверь // Страх выражать свой страх» [Летов 2018, 238]. Единственная возможность увидеть другой мир - это его придумать и стать там главным, меняя все по собственному желанию и ничего не опасаясь.
Довольно долго Летов не возвращался к вопросам творческого процесса, но в 2006 г. он пишет песню «Калейдоскоп», в которой дается сразу несколько определений тех эмоций, которые овладевают поэтом. Летов фиксирует состояние творца как «образный захлеб», «мысленный потоп» [Летов 2018, 520], при этом его сознание названо мглистым, он видит реальность лишь очень смутно. Вертящийся, смеркающийся, плавящийся и беснующийся калейдоскоп становится метафорой хаотичного, причудливого сочетания различных элементов, ранее собранных по крупицам. Рефреном проходят слова «Кипучее движение игристого ума. остановка» [Летов 2018, 520]. Процесс творчества активен, силен. Он опьяняет, как игристое вино, но иногда в этом процессе происходит перерыв, остановка.
Вплотную к вопросу о характере творческого процесса примыкает другой - о самоопределении лирического субъекта. Летов не обращается к этой проблеме в ранних текстах. Впервые она возникает в стихотворении «Я родом из этих невежливых строчек.», написанном в 1994 г., где лирический субъект называет несколько источников своего происхождения. Некоторые из них связаны с жизнью природы: «Я родом из утра», «Я родом из леса зеленого теплого», «я родом из радуги» [Летов 2018, 374]. Другие можно отнести к лексико-семантической группе «война»: ярость, воинство, Победа. На первом месте оказывается все же образ
из мира литературы. Однако и «воинство Правды единой» извергает наряду с протуберанцами «поэмы и подвиги». В привычном понимании автор создает строчки произведения, а не они его. Летов же нарушает эту логику: его произведения как бы рождаются до него, определяя в дальнейшем все его существование. Возможно, именно так слышится голос Большого слова. Возможно, автор создает автобиографический миф на основе образов, которые он использует в творчестве (или которые используют его?), подгоняя себя под облик лирического героя. В любом случае, Летов не пытается идеализировать свой образ, указывая на невежливость написанного.
Интересно решается вопрос о самоопределении автора в маленьком стихотворении 1996 г. «Собака измучилась, глядя.»: «Собака измучилась, глядя // Взирая, смотря // На ее месте я давно бы подох, зачер-кнулся // Ибо снег тает, мягко говоря // И весна наступает, извиняюсь за выражение» [Летов 2018, 448]. Слово «зачеркнулся» грамматически неверно, зачеркнуть можно только объект, но не субъекта. Однако здесь автор производит это действие над собой. Зачеркнуть можно текст, строку, слово. Следовательно, у Летова возникает очень необычный лирический субъект - «человек-текст». Он не мыслит себя вне творчества, вот почему, в частности, подбирает целый ряд синонимов к слову «глядя». Даже свою возможную смерть он описывает именно в терминах бытования текста. По словам Д.М. Сегала, «самосознание литературы - это процесс не «внутрилитературный», а «внутритекстовой», он относится не к литературному процессу (быту, факту), а к миру, литературой творимому, становясь, таким образом, парадигмой миротворчества в рамках текста» [Сегал 2006, 13].
Как мы можем видеть, в произведениях Летова саморефлексия творческого процесса представляется как достаточно сложное явление. Во-первых, автор выходит к проблеме несовершенства того языка, который находится у нас в услужении, для выражения всего спектра смыслов. Во-вторых, Летов фиксирует обстоятельства протекания творческого процесса. Он может разворачиваться в самых прозаических и бытовых условиях, на краешке кухонного стола (М. Булгаков). Поэт волен составлять образ из всего того, что дает ему Бог, но также имеет полное право подключать и свою фантазию. Автор при создании произведения является не только «продуктом» языка, но и полноправным субъектом. В-третьих, лирический субъект неотделим от процесса творчества, который формирует его личность, а потому мы можем говорить о нем, как о человеке-тексте. Таким образом, Егор Летов, соединяя в своем творчестве-жизни различные, иногда противоположные идеи авторства разных исторических эпох (от Средневековья до современности), создает свой неповторимый художественный мир, аналогов которому нет.
ЛИТЕРАТУРА
1. Домой С. 200 лет одиночества. Интервью с Егором Летовым // Гражданская оборона. Официальный сайт группы. URL: https://www.gr-oborona.ru/pub/ anarhi/1056981372.html (дата обращения: 27.01.2024).
2. Епифанова Е.А. Структура житийных предисловий в древнерусской агиографической традиции (XII в. - до рубежа XIV-XV вв.) // Вестник Челябинского государственного университета. 2014. № 16(345): Филология. Искусство-
ведение. Вып. 91. С. 41-45.
3. Корчинский А. Комментарий к мифу: Егор Летов о своих текстах // Ле-товский семинар: Феномен Егора Летова в научном освещении. М.: Bull Terrier Records, 2018. С. 52-65.
4. Летов Е. Стихи. М.: Выргород, 2018. 548 с.
5. Сегал Д.М. Литература как вторичная моделирующая система // Се-гал Д.М. Литература как охранная грамота. М.: Водолей Publishers, 2006. С. 1149.
6. Ступников Д.О. От звездопада до прекрасного далека (пять заветных образов-символов сибирского экзистенциального панка) // Русская рок-поэзия: текст и контекст: сборник научных трудов. Вып. 17. Екатеринбург; Тверь: Уральский государственный университет, 2017. С. 151-172.
7. Федеральный закон от 12.02.1998 г. № 28-ФЗ «О гражданской обороне» // Президент России. URL: http://www.kremlin.ru/acts/bank/12007 (дата обращения: 27.01.2024).
8. Хайдеггер М. Толки // Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. C. 167-170.
9. Хатямова М.А. Формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети ХХ века: автореф. дис. ... д. филол. н.: 10.01.01. Томск, 2008. 42 с.
REFERENCES (Articles from Scientific Journals)
1. Yepifanova Ye. A. Struktura zhitiynykh predisloviy v drevnerusskoy agiograficheskoy traditsii (XII v. - do rubezha XIV-XV vv.) [The Structure of Hagiographic Introdustions in the Old Russian Hagiographic Tradition (12th century -the turn of the 14th-15th Centuries)]. Vestnik Chelyabinskogo gosudarstvennogo universiteta, 2014, no. 16(345): Filologiya. Iskusstvovedeniye, issue 91, pp. 41-45. (In Russian).
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
2. Heidegger M. Tolki [Talks]. Heidegger M. Bytiye i vremya [Being and Time]. Moscow, Ad Marginem Publ., 1997, pp. 167-170. (In Russian).
3. Korchinskiy A. Kommentariy k mifu: Egor Letov o svoikh tekstakh [Commentary on the Myth: Yegor Letov about His Texts]. Letovskiy seminar: Fenomen Egora Letova v nauchnom osveshchenii [Letovsky Seminar: The Phenomenon of Yegor Letov in Scientific Coverage]. Moscow, Bull Terrier Records Publ., 2018, pp. 52-65. (In Russian).
4. Segal D.M. Literatura kak vtorichnaya modeliruyushchaya sistema [Literature as a Secondary Modeling System]. Segal D.M. Literatura kak okhrannaya gramota [Literature as a Security Certificate]. Moscow, Vodoley Publishers, 2006, pp. 11-49. (In Russian).
5. Stupnikov D.O. Ot zvezdopada do prekrasnogo daleka (pyat' zavetnykh obrazov-simvolov sibirskogo ekzistentsial'nogo panka) [From Starfall to the Beautiful Far (Five Cherished Images-Symbols of Siberian Existential Punk)]. Russkaya rok-poeziya: tekst i kontekst. Sbornik nauchnykh trudov [Russian Rock Poetry: Text and Context. Collection of Scientific Papers]. Yekaterinburg, Tver, Ural State University, 2017, no. 17, pp. 151-172. (In Russian).
(Thesis and Thesis Abstracts)
6. Khatyamova M.A. Formy literaturnoy samorefleksii v russkoy proze pervoy treti XX veka [Forms of Literary Self-reflection in Russian Prose of the First Third of the
20th Century], Dr. Habil. Thesis Abstract. Tomsk, 2008. 42 p. (In Russian). Станкович Зинаида Григорьевна,
Казанский (Приволжский) федеральный университет. Кандидат филологических наук, доцент, доцент кафедры русского языка предбакалаврской подготовки подготовительного факультета для иностранных учащихся.
Научные интересы: русская рок-поэзия; саморефлексия в литературе; преподавание русской литературы как иностранной. E-mail: uky-onna@yandex.ru ORCID ID: 0000-0002-5442-6475
Zinaida G. Stankovich,
Kazan (Volga Region) Federal University.
Candidate of Philology, Associate professor at Russian language pre-bachelor preparation department of Preparatory school for foreign students.
Research interests: Russian rock-poetry, self-reflection in literature, teaching Russian literature as foreign. E-mail: uky-onna@yandex.ru ORCID ID: 0000-0002-5442-6475
Приложение 1. Сводная таблица мотивов
Мотивы Тексты Хаос, путаница, нейтрализация оппозиций Чертовщина Тьма / слепота Дым Алкогольное опьянение Часту-шеч-нопо-добные вставки Образ хУ-дож-ника Сон, образ астрального тела
«Раз-люли-малина...» (1978) «Гоморра и Содом»; «разбойничий посвист»; «пьяный сумасшедший дом»; «Туалеты "Мэ" и "Жэ" перепутаны уже»; «И теперь в кромешной тьме / куда хочешь заходи ты»; «Ван-Гоголь» Вороны «сумрачным карканьем гибель вещали»; жители «крестились» «зловеще крикнул филин»; появляются «летучие мыши» «третий час ночи»; «лампочки перебиты» «дым коромыслом» «темные окна в пьяном угаре»; «"Экстра", наливка, вермут, зубровка» «Осчастливил кто-то справа — / Робко сел ей на плечо...» Общежитие строится для художников В финале все герои засыпают: «Вскоре уснули, / Сном тяжелым забывшись / <...> А за окном хихикала / Глупая, пьяная в стельку / Луна»
«Подымите мне веки» (не позднее сентября 1984) «Я не знаю имен. Кто друзья, кто враги»; «Я не вижу мастей. Ни червей, ни крестей» Мотив чертовщины присутствует имплицитно через отсылки к «Вию» Гоголя «Почему так темно?»; «Я, наверно, ослеп»
«Похороны шута» (сентябрь 1984) «Водит с крестом хороводы Демьян» «Два раза за мной приходили дежурные черти» «А ночью сама притащилась слепая старуха» «Спирт в банке грима мешает актер» Шут = художник В финале герои (кроме шута) засыпают. Шута уводит смерть.
«Дым коромыслом» (январь 1985) «Через час — бардак. Через два — бедлам. / На рассвете храм разлетится в хлам»; «Кто там: Ангелы или призраки? / Мы берем еду из любой руки» «<...> все это исчезнет / С первым криком петуха»; «Здесь что-то нечисто»; «<...> свистит на лысой горе» «Музыкант по-прежнему слеп» «Сырые спички рядятся в черный дым»
«Мельница» (март 1985) «все через пень-колоду кувырком да поперек» «котлы чугунные»; «Мельник Ветер-Лютый Бес» «В пятницу да ближе к полночи» «Черный дым по крыше стелется» «пропитые кресты нательные»; «А принимай сто грамм разгонные!»
«Егор-кина былина» (сентябрь 1985) «где японский бог с нашей матерью / повенчалися общей папертью»; мотивы трансформации / текучести / иллюзии «Сгинет всякое / дело Бо-жие» «луна в черном маслице»; «Распустила ночь черны волосы» «Дымится вязь»; «Только черный дым тлеет ватою» «Дра-ки-пья-ночки»; «Он, собака, пьет год без месяца» «луна в черном маслице»; «В небесах - звезда участковая»
«Ванюша» (декабрь 1985) «Да нету рая, нету ада. / Никуда теперь не надо»; «Не сестра да не жена» «А заместо той свечи / кочергу засунем» «Да вы ж задули / Святое пламя! / Какая темень!» «сорок градусов тепла / Греют душу русскую» «Ты, Ванюша, пей да слушай - / Однова теперь живем» и т.д. «Да, может, Ванька чего сваляет?»; «Да вы не спели! А я спою вам!» «Как в лунном поле / душа гуляет»; «Не видя, звезды горят, костры ли.»
