CC BY
35
ISSN 0321-3056 ИЗВЕСТИЯ ВУЗОВ. СЕВЕРО-КАВКАЗСКИЙ РЕГИОН. ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ._2016. № 4
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2016. No. 4
УДК 130.121; 101.1 DOI 10.18522/0321-3056-2016-4-12-16
САМООПИСАНИЕ СОЗНАНИЯ И ПРОБЛЕМА САМООПРЕДЕЛЕНИЯ
СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ
© 2016 г. А.В. Моисеев
THE SELF-DESCRIPTION AND PROBLEM OF SELF-DETERMINATION OF CONTEMPORARY PHILOSOPHY
A. V. Moiseev
Моисеев Андрей Викторович -кандидат философских наук, г. Ростов-на-Дону. Е-таИ: andrey-moiseevF@yandex. ги
Andrey V. Moiseev -Candidate of Philosophy, Rostov-on-Don.
Е-mail: andrey-moiseevF@yandex. ru
Рассматриваются связь самоопределения стратегии современного философского мышления и проблемы самоописания структур опыта сознания. Отмечается, что выдвинутые в различных онтологических проектах ХХ в. тезисы о сущности методов самоутверждения сознания и культуры в целом остаются в поле предложенной еще Гегелем характеристики «абсолютного знания» как формы самовыражения субъекта. На примере взглядов Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ж.-П. Сартра, Р. Барта, Ж. Делёза и других аргументируется тезис о том, что для самообоснования постклассической философии краеугольной является задача обнаружения такой формы выражения, которая будет абсолютно исчерпывать горизонт возможных значений устанавливаемой реальности, т. е. аннулировать дистанцию между «сказуемым» и «подлежащим».
Ключевые слова: опыт сознания, классическая и неклассическая философия, самосознание, самоутверждение, Э. Гуссерль, М. Хайдеггер, Ж.-П. Сартр, Ж. Делёз, Р. Барт.
The article considers the relationship of self-determination strategies for contemporary philosophical thinking and problems of self-description of structures of the experience of consciousness. It is noted that extended in different ontological projects of the twentieth century theses about the nature of the methods of self-affirmation of consciousness and culture in general remain in the field proposed by Hegel characteristics of "absolute knowledge " as a form of expression of the subject. For example, the views of E. Husserl, M. Heidegger, J.-P. Sartre, R. Barth, G. Deleuze and others argued the thesis that the self-justification ofpost-classical philosophy is the cornerstone of the problem of detecting such form of expression, which will absolutely exhaust the horizon of possible values established reality, that is to cancel the distance between "predicate " and "subject".
Keywords: experience of consciousness, classical and non-classical philosophy, identity, self-assertion, E. Husserl, M. Heidegger, J.-P. Sartre, G. Deleuze, R. Barth.
Если современная философия и может сказать нечто истинное о той действительности человека, общества, культуры и самой истории, которая сегодня вызывает болезненное переживание со стороны части общества, проблематизирующей собственную смыслосимволическую идентичность, и образует фокус схождения оценок прошлого и прогнозирования будущего, то это должно быть слово прежде всего о том, как эта самая драматичная ситуация родилась из отношения сознания к собственному предмету. Данное отношение так или иначе выступает основанием самоутверждения акта означивания и сказывания как такового. Философия не может в принципе заниматься конструированием неких целебных «моделей» или образов желательного устройства социума. Различные измышления на сей
счет могут только пагубно отразиться на том еще тлеющем потенциале традиционного исторически и по инерции присутствующего остатка форм и правил существования публичного пространства, языка, каких-то ценностей и смыслов, в лоне которого пребывает предмет исследований подавляющего большинства современных «гуманитарных» дисциплин.
К сожалению, главный миф о некой «общественной» функции философии, сложившийся еще в эпоху модерна (начиная с Просвещения), а именно, что философия должна производить на свет такое знание, которое может как-то менять или реконфи-гурировать универсум человеческого существования, сохраняется в полной мере и в настоящий момент. Подтверждений тому можно найти сколько угодно много, если присмотреться к содержанию
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2016. No. 4
философских дискуссий и программ, которые наполняют публичное институционализированное пространство современных научных центров, образовательных и исследовательских лабораторий. Понятно, что философское творчество протекает не в форме выступлений с трибун всевозможных «конгрессов» и «симпозиумов». Однако сам факт их проведения и акцентуация определенной «повестки дня» говорит именно о том, что и само философское сообщество сегодня соотносит собственную профессиональную идентичность с необходимостью рефлексии, критики и продуцирования тех или иных социально, культурно значимых форм мышления, языковых «игр» и аксиологически окрашенных норм жизнеустройства. И та критика философии, которая все чаще раздается со стороны сциентизированных «обществоведческих» дисциплин, невольно обязана своим мощным энергетическим импульсом, питаемым «злобой дня» и предчувствием будущего, именно самой же философии, переодевшейся еще в XIX столетии в одежды греческого жреческого сословия. «Подлинный декаданс» [1, с. 9] философской мысли, как заметил С.Л. Франк, есть следствие прямого действия того чувства свободы и простора творчества, который наполнил собой новейшее время как определенную эпоху сознания.
В этом новом облачении извлеченное старанием рефлексии из классической философии желание знать сущность и истину инициировало для самосознающего субъекта роль строителя некой реальности - реальности человека мыслящего и свободного в своем труде и творчестве, прошедшего длительный исторический путь становления собственного самосознания, нравственности, законосообразной всеобщности (различных формализованных структур, права и политического языка, публичной коммуникации) и, наконец, самой философии. Оставаясь в пределах такой самоинтерпретации, философия, что вполне ожидаемо (было бы даже удивительно, если бы это было не так), не может предоставить ответы на вопросы, задаваемые обществом, вообще любым субъектом сказывания и действования. Вопросы, связанные с установлением норм и определением границ посткризисного мышления как того общего «эфира» жизни масс людей, который якобы должен наступить в конце концов по итогам разрешения проблем и противоречий современности.
Существующие сегодня проекты философского (трансцендентального в первую очередь) преодоления онтологического нигилизма, спроецированного в том числе и на социально-историческую действительность, обязанные своим появлением на свет фе-
номенологической, структуралистской и конструктивистской интерпретации еще классической философии, не могут предложить принципиально иные парадигмальные основания раскрытия аффирма-тивной жизни сознания. Те, которые бы выходили за рамки критического дискурса в адрес традиции и исходной установки философского опыта сознания -обнаружения в самом потоке сознания способа референции собственной формы, дабы сознание могло само себя «считывать» во внешней реальности и, следовательно, определять себя как свободно существующее единство означаемого и означающего. «Язык», «знак» или «методология науки» не могут собой исчерпывать предмет философского мышления.
Что дал для философии и ее самоопределения ХХ в. в её многовековой истории? Что такого фундаментального и действительно нового, кроме критики классической формы самосознания, объемлющей различные вариации духовного стержня антропологического опыта в его европейском образе, а также кроме критики самой современности как сложной и драматичной ситуации самого человека, общественных институций, множащихся форм и видов знания и пр. При этом и критика классики, и стремление разоружить современность сами по себе вполне могут казаться справедливыми и даже - по отношению к «обществу потребления» - необходимыми. Но ни первая, ни вторая стезя современной философски именующей себя мысли не открыли ни одного действительно нового способа бытия сознания в мире, способа присутствия реальности, иной по отношению к наличной эмпирической стихии, в том числе человеческого существования. Бессознательное, языковые «грамматики», знаки и символы, время и другие мегаструктуры опыта стали теми лазейками мысли, с помощью которых при общем скепсисе по отношению к традиционной метафизике и риторике пытались реактуализировать те или иные грани уже известного культурного массива.
В конечном счете если внимательно присмотреться к замыслу той же феноменологии (особенно в ее классическом варианте у Э. Гуссерля, интерпретации П. Рикёра, Г. Башляра, а также в развитии феноменологической школы искусствознания), структурализма или герменевтики, философии жизни или экзистенциализма (например, у Ж.-П. Сартра), то становится вполне очевидным одно единственное стремление, которое объединяет различные направления неклассической философии в общее русло. Стремление отыскать такой предмет вопрошания, сталкиваясь с которым философия обязана будет
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2016. No. 4
лишь собственным акциям именования в деле утверждения некоего предмета, обладающего в себе истинностью и определенностью, конструирования смыслового поля, самоутверждения сознания.
Глобальный тренд современной культуры, связанный с развитием практики именно философского ищущего мышления, - это формирование некоего метанарратива. Иными словами, суперструктуры рассказа о том, как возможна сама философия, как сбывается в тех или других текстах и фиксируется в соответствующих семиотических кодах ситуация мыслящего субъекта, или, как точнее выразился С.Л. Франк, «человека как субъекта» [1, с. 23]. При этом самым трудным для понимания и определения становится естественно возникающий условный источник такого повествования, или, говоря проще, рассказчик. Вряд ли будет корректным по отношению к современной культуре проведение прямой параллели между классической философией как опытом самосознания и современной с этой точки зрения в том смысле, что такого указанного нами рассказчика можно было бы вынести за скобки и определить как эпицентр самосознания, как то, что, например, тот же Сартр определял как «присутствующее отсутствие» сознания или опыт «Возможного» [2, с. 134 и др.]. По крайней мере, если не спекулировать на этой теме в контекстах публичных дискурсов, а брать за основу те конкретные результаты развития той же феноменологии или экзистенциализма. Были ли они успешными с точки зрения реализации собственного внутреннего замысла? Можно ли говорить о наличии целостного портрета такого повествующего субъекта, который как некий предел сказы-вания и процедур означивания сам будет выступать абсолютным тождеством формы и содержания?
Вспомним, как тот же Гуссерль трактовал свою главную задачу в «Феноменологии внутреннего сознания времени» и в «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии» - поиск такой формы феноменологического знания, в которой все содержимое знания абсолютно исчерпывалось бы самим актом чистого епох^. То есть для Гуссерля главной проблемой оставался не сам по себе анализ опыта сознания, а возможность выявления, установления и описания науки о таком опыте [3, 4]. Поэтому вполне понятными становятся те линии развития феноменологического онто-гносеоло-гического проекта философии ХХ в., которые мы считываем у П. Рикёра и М. Хайдеггера. Чем стала в итоге такая наука? Рассказом или «рассказанным временем» (как событием актуально текущего в настоящем модусе времени опыта сознания, фиксируемым в понятии «ко-референция» [5]) у Рикёра
и попыткой создания «фундаментальной онтологии» как опыта повествования о присутствующем Dasein у Хайдеггера. По мнению Рикёра, такая «наука» вполне может сама себя рассказывать или автореферировать. Приводя в качестве примера такого «абсолютного» знания литературный текст, Рикёр пишет: «Всякая референция есть ко-референция, диалогическая (или совершаемая в диалоге) референция. Нет надобности делать выбор между эстетикой восприятия и онтологией произведения искусства. То, что получает читатель, - это не только смысл произведения, но и осуществляемая через посредство смысла его референция, то есть опыт, который референция вносит в язык, и, в конечном счете, мир и его временность, которые она разворачивает перед собой» [5, с. 96].
Кстати, критика гуссерлевского проекта, которая содержится в «Пролегоменах к истории понятия времени» Хайдеггера, бьет именно по этому ключевому вопросу - невозможности, как полагает автор «Бытия и времени», исчерпывающего решения проблемы самоочевидности феноменологического знания как «чистой науки» по отношению к опыту сознания. Как пишет Хайдеггер, характеризуя данное положение гуссерлевской феноменологии, «сознание в смысле абсолютного означает преимущество субъективности перед всякой объективностью. Это третье определение - абсолютное бытие - опять же не определяет само сущее в его бытии, но фиксирует положение сознания в иерархии конституирования и приписывает ему формальную конститутивную первичность по отношению к объективному» [6, с. 113]. Как известно, с критикой гуссерлевского проекта выступил и Н. Гартман, указавший на иллюзорность «гносеологической близости» как основания имманентности предмета сознания и его самоконституи-рования [7, с. 546-547]. Понятно и то, что такая специфическая форма научности чрезвычайно далека от позитивистски определяемого знания. Гораздо ближе к образу «абсолютного знания», который стал предметом гегелевского философского проекта, а также к тем его рецепциям, которые составили основание развития интуитивизма (в том числе русского философского интуитивизма в работах Н. О. Лос-ского, С. Л. Франка, И. А. Ильина, Е. Н. Трубецкого и др.), и критики в его рамках сциентизма и трансцендентализма.
Так же с этой точки зрения дистанция между «чистой наукой» Гуссерля и «наукой о литературе» Р Барта не так уж и велика. Критика «старого» философского языка привела к необходимости закрепления новых формальных структур сказывания, не позволяющих субъекту монополизировать право на
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2016. No. 4
время, на тождество и на смысл. Замысел «науки о литературе», как и различение «текста» и «произведения» [8, с. 415-420], Барта тем и любопытен, что в нем еще более явным становится стремление обнаружения такого возможного опыта Бытия, обнаружение которого одновременно является методом его развертывания и самонаполнения. То есть такого опыта, который всегда бы выступал только в единственном числе как собственное сказуемое, но никогда как подлежащее сказывания.
Кроме того, это общее стремление говорит о том, что само деление истории философии на «классическую» и «неклассическую» вовсе не является некой априорной истиной, данной раз и навсегда как какая-то готовая абсолютная «формула», выступающая нулевой точкой в исследовании западной философской формы самосознания культуры. Как минимум здесь следует внести существенные коррективы. В частности, общеизвестная трактовка классической философии как особого рода субстанционалистского знания, ориентирующегося на рациональные формы познания бытия и овладения истиной, ценностями и культурными идеалами и соответственно неклассической как выбирающей иной - внерациональный путь осмысления человека и универсума и толкующей сами субъективные формы опыта как источники горизонта жизни и познания, вряд ли сегодня может удовлетворять главному требованию времени. А именно: требованию современной эпохи сознания человека выявить собственный предел. Который позволит, наконец, выйти из тупиковой ситуации мышления и самой же философии в деле выбора качественно новой стратегии. При этом сразу подчеркнем, что все или почти все ссылки на так называемый «постмодернистский» скепсис и нигилистически окрашенный плюрализм «сознаний» и «точек зрения» как на конечную инстанцию, держащую ответ за невозможность определения такой новой стратегии мышления, самосознания, в действительности просто не работают. По одной простой причине: постмодернистские «проекты», представленные в первую очередь во французской философии ХХ в. (начиная, как минимум, с Ж. Ба-тая и «гегельянцев» А. Кожева, Ж. Ипполита, Ж. Валя и других и завершая работой на «полях метафизики» Ж. Деррида), вовсе не отвергали сам исходный для всякого духовного формообразования импульс самоутверждения; поиск велся в направлении сыска новых имен и новых «правил» такого самоутверждения. Более того, внутри именно самой что ни на есть постмодернистской философии - в работах Ж. Делёза и Ф. Гваттари - открывается
очень любопытный доступ к сердцевине зрелой классической формы культуры, связанной с бароч-ностью мышления и культурного творчества. Так, как, например, Ж. Делёз определяет «инфлексию», точку сгиба барочной формы или ризоматической структуры вообще, говорит именно о том, что реальность определенного культурного опыта (опыта самостановления художественной формы в барокко) есть процесс автореференциального выражения: «инфлексия является чистым Событием линии или точки, Виртуальным, идеальностью по преимуществу. Когда-нибудь она попадет на оси координат, но пока она находится вне мира; она сама - мир или начало мира...» [9, с. 28]. Концепт «ризома» в философии Делёза удивительно близок по своему смыслу и значению с употребляемым Бартом понятием «стемма» (греч. стедцато<;) [8, с. 251]. Общее в них как раз то, что определяет опыт самовыражения любой предметности и составляет как таковое основание духовного формообразования в культуре.
Вопрос об отношении сознания к действительности как критериальное лоно оценки современности есть в той же мере вопрос об отношении к ней философии. Потому что только на уровне охвата целого это сознание получало возможность удостоверения самого себя, различения собственной активной деятельности по отношению к тому «материалу», который ей предоставлял прошлый исторический опыт в виде наличной действительности. Допустить безоговорочное отождествление между носителем сознания классической эпохи и субъектом, предъявляющим к философии требования и ожидания сегодня, связанные с аналогичным установлением истины, принципиально нельзя. «Текст» или «опыт сознания», как бы они не определялись в феноменологии или постмодернизме, так и не привели к «письму» вновь открываемого в новейшее время «миру» человека и культуры. До сегодняшнего момента философия еще не достигла «дна» собственного определения. Вместе с тем полученные в основных философских проектах новейшего времени результаты в исследовании процесса конституирования форм духовного опыта (языка, временных структур, роли знака и самовыражения смысла) помогают лучше понять процессы самоутверждения сознания именно в классической культуре.
Литература
1. Франк С.Л. Душа человека. Опыт введения в философскую психологию. М., 1917. 253 с.
ISSN 0321-3056 IZVESTIYA VUZOV. SEVERO-KAVKAZSKII REGION. SOCIAL SCIENCES. 2016. No. 4
2. Сартр Ж.-П. Бытие и ничто: опыт феноменологической онтологии / пер. с фр., предисл., прим. В. И. Колядко. М., 2000. 639 с.
3. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Кн. 1 / пер. с нем. А.В. Михайлова; вступ. ст. В.А. Куренного. М., 2009. 489 с.
4. Гуссерль Э. Феноменология внутреннего сознания времени // Собр. соч. : в 4 т. Т. 1 / пер. с нем., составл., вступ. ст., общ. ред. В. И. Молчанова. М., 1994. 162 с.
5. Рикёр П. Время и рассказ. Т. 1: Интрига и исторический рассказ. М.; СПб., 1998. 313 с.
6. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск, 1998. 384 с.
7. Гартман Н. К основоположению онтологии / пер. с нем. Ю. В. Медведева; под ред. Д. В. Сютяд-нева. СПб., 2003. 640 с.
8. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / пер. с фр., сост., общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М., 1989. 616 с.
9. Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко / общ. ред. и послесл. В. А. Подороги; пер. с фр. Б.М. Скуратова. М., 1997. 264 с.
References
1. Frank S.L. Dusha cheloveka. Opyt vvedeniya v filosofskuyu psikhologiyu [Human Soul. The Experience of Philosophical Psychology Introduction]. Moscow, 1917, 253 p.
2. Sartr Zh.-P. Bytie i nichto: opyt fenomenologicheskoi ontologii [Being and Nothingness: Experience of Phenomenological Ontology]. Tr. from Fr., intr., con. V.I. Kolyadko. Moscow, 2000, 639 p.
3. Gusserl' E. Idei k chistoi fenomenologii i fenomenologicheskoi filosofii [Ideas to Pure Phenomenology and Phenomenological Philosophy]. Coll. Vol. 1. Tr. from Germ. A.V. Mikhailov; intr. art. V.A. Kurennoy. Moscow, 2009, 489 p.
4. Gusserl' E. Fenomenologiya vnutrennego soznaniya vremeni [The Phenomenology of Inner Time Consciousness]. Coll. Works. Vol. 1. Tr. from Germ., coll., intr. art.,ed. V.I. Molchanov. Moscow, 1994, 162 p.
5. Riker P. Vremya i rasskaz. T. 1: Intriga i istoricheskii rasskaz [Time and Narration. Vol. 1: The Intrigue and Historical Story]. Moscow; Saint Petersburg, 1998, 313 p.
6. Khaidegger M. Prolegomeny k istorii ponyatiya vremeni [Prolegomena to the History of the Time Concept]. Tomsk, 1998, 384 p.
7. Gartman N. K osnovopolozheniyu ontologii [To Fundamental Principle of the Ontology]. Tr. from Germ. Yu.V. Medvedev; ed. D.V. Syutyadnev. Saint Petersburg, 2003, 640 p.
8. Bart R. Izbrannye raboty: Semiotika. Poetika [Selected Works: Semiotics. Poetics]. Tr. from Fr., coll., ed. intr. art. G.K. Kosikov. Moscow, 1989, 616 p.
9. Delez Zh. Skladka. Leibnits i barokko [Leibniz and the Baroque]. Ed., conc. V.A. Podorogi; tr. from Fr. B.M. Skuratov. Moscow, 1997, 264 p.
Поступила в редакцию / Received 13 октября 2016 г. / October 13, 2016
