CC BY
186
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 2 (217).
Философия. Социология. Культурология. Вып. 20. С. 64-68.
В. Н. Кукьян, Л. Л. Леонова
сакральное и профанное в пространстве культуры
(на материале сравнительного анализа Древнего Египта и Советской России)
Анализируются проекции сакрального и профанного в пространстве двух различных культур Древнего Египта и Советской России. В процессе анализа использовались методы: историко-культурный, компаративистский, аналитический. Материалы данного исследования использованы в преподавании курсов истории культуры, этики, эстетики, культурологии, религиоведения, философии.
Ключевые слова: мировоззрение, сакральное, профанное, картина мира, парадигма, символ, массовая культура, ценность, мир человека.
Говорить о проекции сакрального и профанного в пространстве различных культур совсем непросто. Термин «сакральное» этимологически восходит к латинскому sacer, и в своей многозначности переводится как «священное», «посвященное богам». Будучи важной мировоззренческой категорией, выделяющей особые области бытия, связанные с миром религиозных ценностей, сакральное является неотъемлемой частью различных религиозных конфессий и имеет самое разнообразное выражение в культурах Востока и Запада. В контексте любой религиозной культуры именно с сакральным ассоциируется сотериологическое, онтологическое, эсхатологическое начала, полнее и ярче всего раскрываемые в словесных, архитектурных и живописных символах.
В культурной картине мира именно сакральное выступает единым структурообразующим началом: в соответствии с представлениями о сакральном фрагменты картины мира выстраиваются в единую систему, структурируются в порядке их ценностной значимости, оказывая несомненное влияние на формирование индивидуального и общественного сознания.
Уже в древнеегипетской культуре к восприятию сакрального как онтологической и соте-риологической ценности, конституирующей профанный (человеческий) мир, добавляется понимание сакрального как нравственного идеала, высшей духовной Истины, образца для подражания (закон Маат). В европейской христианской культуре сакральное долгое время выступало в качестве мировоззренческой, онтологической и идеологической парадигмы, определяя жизнь каждого человека и общества в целом. В России интерес к изучению сакрального активизируется в начале XIX в. в нескольких философских кружках. Под влиянием
религиозных идей В. С. Соловьева и от части Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого сакральное связывалось не только с религиозным мировосприятием, но и стало приобретать социальный оттенок. И только в начале XX в. русские мыслители стремятся определить глубину социальной значимости сакрального и его влияния на развитие человека.
Проблемой сакрального занимались многие мыслители — Р. Отто и Р. Барт, Р. Кайуа и М. Элиаде, С. Л. Франк и В. С. Соловьев,
С. Н. Булгаков и Е. Н. Трубецкой, А. Ф. Лосев и В. В. Винокуров.
Однако наименее всего разработана проблема сакрального и профанного в их связях с историко-культурным анализом развития современных цивилизаций Востока и Запада.
Однако именно такой анализ выходит за рамки данной статьи — ее предмет несколько иной. Нашей целью является определение специфических особенностей проекции сакрального и профанного в культурах древнего Египта и современной культуры, в частности — Советской России, выявление общих закономерностей сакрального в данных культурах — объяснение концептуальной значимости сакрального для современных культур.
В культуре XX и XXI вв. воспроизводство религии и религиозных ценностей столь велико и многопланово, что традиционная для религиозного сознания категория сакрального становится доминантой массового сознания и массовой культуры, причем сакральное воспроизводится в архетипических формах. Почему это происходит? Чтобы ответить на этот вопрос, необходим сравнительный анализ этого необычного явления в пространстве древней и современной культур — в частности Древнего Египта и Советской России.
В культурном пространстве российского общества XX в. сложилась очень непростая ситуация, названная многими культурологами парадоксально-катастрофической. Ее развитие базировалось на целом ряде признаков, имеющих несомненное сходство с доминантами культуры древнего Египта. К числу таких признаков можно отнести:
— общность структур государственного управления: и древний Египет, и Советская Россия являются различными вариантами деспотических империй;
— оба государства ориентированы на формальный тип социальной стратификации, предполагающий закрепощенность человека в рамках одного класса;
— в культурной динамике обоих государств первостепенное значение имеет религия (как вариант — атеизм), выполняющая роль политической идеологии;
— в обоих государствах сакрализация некоторых морально-нравственных постулатов приобретает ярко выраженный догматический характер: в древнем Египте — закон Маат; в Советской России - идея мессианского избранничества одного класса (пролетариата) в масштабах человеческой цивилизации;
— оба государства представляют «мир без социальной дистанции» (термин В. С. Барулина), в котором социум превалирует над личностью, контролирует все сферы общественной жизни, подавляет любые попытки проявления индивидуально-личностного начала;
— растворенность индивида в социуме способствует размыванию его ментальности и выработке черт «социального типажа» (усредненный вариант «человека общественного»);
Кроме этого, в Древнем Египте главным конституирующим элементом общества становится сакральное, выполняющее роль «социальной детерминанты» (особенно ярко заметной в парадигме «царь — раб»). В Советской России складывается феномен культурного двоемирия, основой которого послужил и мир партийно-государственного абсолютизма, и мир простого советского человека: из их сложного взаимодействия возникают и проявляют себя несколько уровней их функционального симбиоза:
— внешний уровень представлен партийной идеологией, доктриной о построении коммунизма и концепцией классового врага (в действии); функциональная роль внешнего уровня — раз-
витие форм организации общественной жизни, социальных институтов и соотношение различных ветвей власти - законодательной, исполнительной и судебной;
— внутренний уровень способствует тотальному омассовлению общества, растворяет человека в социальных общностях различного типа — классовых, этнических, региональных, при этом очень часто человек становится и инструментом социальных притязаний (принадлежность к рабочему классу как фактор социальной избранности), и средством разрешения социальных конфликтов.
В мире без социальной дистанции, каким являлись и Древний Египет, и Советская Россия, мы наблюдаем очень высокую зависимость человека от государства. Вторгаясь в человеческую жизнь и контролируя все формы деятельности человека, государство предлагало взамен некоторые социальные удобства и гарантировало право на труд, жилье, заработную плату, медицинское и культурное обслуживание, оплату временной нетрудоспособности и ежегодный трудовой отпуск. Все это создавало иллюзию попечительства о каждом человеке, и каждый искренне верил в свою нужность обществу, значимость и социальную востребованность. «Это означает, что человечность воспринималась как сущностная черта, свойственная социалистическому обществу как таковому. Трактовка социализма и коммунизма как воплощения человеческой сущности приводила к своеобразной социологизации и одновременно девальвации критерия человечности, который по сути сливался с критерием социалистичности»1.
Мир человека в древнеегипетском социуме целиком и полностью устремлен в вечность; жизнь человека понимается как бесконечная развертываемость его энергетических оболочек, помогающих овладеть новыми магическими технологиями расширения сознания. Здесь уместно выявить еще одно сходство проекции сакрального как социальной детерминанты профанного (мира человека) в пространстве культур Древнего Египта и Советской России:
— «общественный договор» — в Древнем Египте система договорных отношений между богами и царем как гарант социального благополучия страны, в Советской России — «договорные» отношения между партией и властью и народом;
— мифологичность мировосприятия в целом — в Древнем Египте сакрализация царей как детей Ра, в Советской России — мифологизация партийных вождей и наделение их сверспо-собностями и сверх-возможностями;
— социологическая редукция человека как существа без сущности — в Древнем Египте народ назывался «мерет» и считался собственностью царя, в Советской России народ понимался как коллективный строитель коммунизма;
— активная пропаганда религиозных и политических утопий — в Древнем Египте вера в «жизнь после смерти», в Советской России вера в коммунизм;
— апологетика военной агрессии как мощной силы общественного прогресса — в древнем Египте военные походы царей утверждали социум как сильное государство на мировой политической арене, в Советской России внутренние репрессии подавляли любые попытки сопротивления и бунта.
Оценивая социальную значимость человека только материально-предметными категориями, идеологи Советского государства лишали человека права на личностность, индивидуальность, неповторимость и уникальность.
В результате такого подхода к пониманию сущности человека общество наполнялось «че-ловеком-массой», для которого личностное пространство срасталось с пространством общественным, а общественные императивы ставились на первое место. Тотальное омассовление личности имело свои катастрофические последствия: у человека снижалась планка личностной самооценки, постепенно исчезала убежденность в своей социальной востребованности.
«Важно было подчеркнуть этот парадокс власти, сугубую оригинальность отношения, соединяющего повелеваемого с повелителем. В основе его разница энергетических уровней, которая автоматически подчиняет первое второму...
Такую полярность создает уже простое преимущество в личном престиже. .»2.
Подобный «парадокс сакрального» можно обнаружить в развитой религиозной инфраструктуре Древнего Египта времен Древнего, Среднего и Нового Царств: «У каждого бога был управляющий его имуществом, полями, скотом, складами зерна и кладовыми; боги имели своих управляющих зданиями, а также собственных живописцев и золотых дел мастеров, рабов и слуг.»3.
Подавленность, а вернее — задавленность человека властью способствует унификации и общественного, и индивидуального сознания. «Так рождаются идеологии, доктрины и кровавые фарсы. Существо, не одержимое верой и не пытающееся передать ее другим, выглядит странно на этой земле, где одержимость спасением делает жизнь невыносимой»4.
Власть и идеология, превращенные в сакральные идолы, регламентируют и все формы человеческой деятельности, и все формы и уровни общественного сознания, и все разновидности социальных отношений. Как правило, такую «политико-идеологическую сакральность» можно наблюдать во многих современных деспотических государствах, в самых разнообразных формах тоталитаризма. Сакрализация политической идеологии весьма важна, она цементирует» страну, держит людей в страхе.
Эта «сакральная двуликость» власти и в древнеегипетском, и в российском социуме XX в. выражает себя в следующих существенных моментах:
— замена гуманистичности на технологичность «управления» сознанием человека, открытое внушение идей человечности «новой религии» (или — социальной утопии);
— выравнивание социокультурного поля мира человека (замена личностных императивов на общественные);
— обмен символикой престижности как фактором статусной благонадежности человека: жречество и писцы в Древнем Египте; пионеры, комсомольцы и партийцы в Советской России;
— тенденция построения однополярного мира, в котором вся полнота власти отдана Божественному Царю (или — партии власти);
— идеологизированность бытия и социальных отношений утопическими доктринами, вера в которые дезориентирует сознание человека, меняя его социальные приоритеты (вера в желаемое оправдывает убожество и нищету настоящего);
— однополярный мир древнеегипетской империи и России XX в. был миром социальной предопределенности, где блага распределились в узком кругу избранных;
— слепая вера в религиозно-политические утопии порождала «идеологический хилиазм» (веру в бесклассовое райское общество на земле и возможность его реального построения);
— неравномерность социального простран-
ства способствовала поляризации культуры и власти, создавая «закрытость» индивидуального и общественного сознания от диалога с другими культурами и социальными общностями;
— приоритеты сакрального были основой появления репрессивных начал в культуре: в Древнем Египте основой художественного творчества служил религиозный канон; в Советской России единым началом выступал метод социалистического реализма;
— изоляционизм как доминанта отношений человека с властью не способствовал конкурентоспособности, ограничивая творчество жесткими рамками канона;
— догматизированное и идеологизированное искусство воспринималось как морально-этический контекст, воспитывающий человека в определенном культурном формате;
— мифологизация личности Божественного царя (или — Партийного вождя) находила отражение в художественном языке времени: в Древнем Египте тема рождения и смерти пронизывает религиозное искусство; в Советской России сознательно воспроизводятся архитектурные формы древности: пирамидальность сталинских высоток, их особое расположение и мистическая предназначенность, сакральная значимость Дворца Советов, «дома на набережной»; ВДНХ и других объектов сталинской эпохи;
— мифологическая ориентированность сознания человека воспроизводилась в художественных «штампах» произведений искусства, и эта «штампованность» несла на себе ярко выраженную идеологическую суггестию: колоссы фараонов в Древнем Египте были символами царской силы, мудрости и мощи; портреты и статуи вождей изображали их в качестве феноменов российской политики и культуры, а также объектов поклонения. До сих пор «по инерции» свадебный обряд завершается у памятника вождя возложением цветов и фотографированием, хотя сакральное в данном случае вытеснено про-фанным;
— «новая мифология» общественного и индивидуального сознания в культурном пространстве России XX в. была сложным, противоречивым и неоднозначным явлением, порождая как шедевры творчества, так и духовный ширпотреб;
— агитационная направленность искусства в культурных пространствах двух стран имела свои конкретные задачи: приобщить людей к новым политическим реалиям, заставить принять
новый стиль жизни и новые духовные ценности, сформировать новые императивы их бытия и личной веры в избранность лидеров, идеологии и роли страны на мировой политической арене.
В заключение подчеркнем, что специфика сакрального проступает в единстве содержания и его социальных функций:
— сакральное в качестве социальной детерминанты помогало становлению и развитию общественного сознания в древнем обществе, удерживая в памяти людей наиболее значимые события общественной жизни — религиозные праздники, военные победы, коронацию нового владыки, юбилей божественного Царя и многое другое (подобное явление можно наблюдать и в современных развитых цивилизациях, где в праздничных мероприятиях сознательно воспроизводятся архетипические формы древних сакральных символов);
— сакральное в качестве социальной детерминанты не только развивает общественное сознание, но и придает людям уверенность в правоте идеологий, власти и политической мощи лидера (символизация царей как детей Богов в древнеегипетской культуре, сакрализация партийных вождей в культуре России XX в., культ современных лидеров России XXI в., делавший их объектами поклонения, обожения, благодаря ремифологизации и сознательному воспроизведению в «новых мифах» их исключительности, мистической избранности, инаковости);
— сакральное как язык общения людей с Богом мифологично и символично, и через символическую многозначность человек говорит с окружающим миром, познает и преобразует его, расширяя пространство своего проживания (в древнеегипетской культуре символика сакральных образов помогала человеку готовиться к переходу в вечность после смерти физической, в культурном пространстве России XX и XXI вв. сакральное является средством манипуляции массовым сознанием, иллюзорным стимулом для развития нации и возможным объектом научного исследования (нано-технологии, генная инженерия, хирургия));
— в современных развитых цивилизациях сакральное трансформировано в органичный компонент массовой культуры (активный интерес «массового человека» к магии и астрологии, экстрасенсам и магам, пророкам и целителям, культ благородного происхождения, супергерои
в комиксах, мультфильмах и телесериалах, ритуа-лизация автомобильных шоу, конкурсов красоты);
— сознательная сакрализация персонажей литературных произведений и киноэпопей воспроизводит традиционную тему борьбы Добра и Зла, а персонажи-супергерои воспринимаются в сотериологическом и мессианском контексте в качестве носителей морально-духовных ценностей;
— подобная профанная объективация сакрального двуедина в своем функциональном проявлении: с одной стороны, популяризируются религиозные идеи мессианства и хилиазма, в допустимой и развлекательной форме излагаются общечеловеческие нравственные ценности; с другой стороны, недоступность, закрытость и одиночество супергероев формируют в сознании молодежи потребность ухода из убожества повседневности в фантастику: «готов», «эмо», «рэперов», и других неформальных группировок.
Кроме того, фантастические произведения, заимствуя сакральные образы, не отвечают художественным критериям, обращены к усредненному вкусу обывателя, а обильное использование сленга, ненормативной лексики и языковых штампов разрушает художественный язык традиционализма и обедняет современную культуру.
Исследуя многозначность проекции сакрального в современных культурах, необходимо придерживаться объективности и непредвзятости, особенно в отношении массовой культуры, которая так или иначе поднимает серьезные нравственные проблемы современного общества, представляет человеческое сознание в его противоречивости и сложности.
Возрождая архетипические образы древности на новом уровне, сакральное в различных культурах стремится определить значимость духовного начала в сложном и динамичном мире, помогает человеку в выборе личных моральных императивов, возрождает романтику ушедших эпох, пробуждает интерес к научному познанию и художественному творчеству. Именно в этом — непреходящая ценность и актуальность сакрального.
Примечания
1 Барулин, В. С. Российский человек в XX веке. Потери и обретение себя. СПб. : Алетейя, 2000. С. 66.
2 Кайуа, Р. Миф и человек. Человек и сакральное. М. : ОГИ, 2003. С. 212.
3 Эрман, А. Государство, армия и общество Древнего Египта. М. : Центрполиграф, 2008. С. 157.
4 Там же. С. 14—17.
