CC BY
17
РЕЦЕНЗИИ
И.А. Осиновская С АНТИНОМИЧЕСКИМ ПРИВКУСОМ*
Аннотация. Автор анализирует взаимосвязь философских взглядов И. Канта и Ф. Достоевского, рассматривая книгу Е. Черкасовой «Достоевский и Кант».
Ключевые слова: сердце, общество, личность, Кант, Достоевский.
Annotation. The author analyses connections in the philosophical vews of I.Kant and Russian writer F. Dostoevski, regarding the book by Evgenia Cherkasova. Dostoevsky and Kant.
Keywords: heart, society, person, antinomy, Kant, Dostoevski.
Решение написать исследование, посвященное Канту и Достоевскому, можно назвать дерзким. Точнее, оно было дерзким в 1963 г., когда такое исследование провел Яков Голосовкер. Достоевский и Ницше (с их общностью идеи о сверхчеловеке), Достоевский и Шопенгауэр (с их идеями о важной роли воли в человеческом бытии)... Тут все очевидно, общность взглядов на поверхности.
А Достоевский и Кант - задача позаковыристей. Но Голосовкер изящно справился с ней. Он положил Канта на обе лопатки, преодолев главную сложность сравнения немецкого философа с русским писателем: критический метод Канта, никак не желающий
* Cherkasova E. Dostoevsky and Kant. - Amsterdam; N.Y.: Rodopi, 2009. -
128 p.
мириться с парадоксальным видением мира у Достоевского. Голо-совкер рассмотрел философию Канта, приправив ее толикой мистического, иррационального перца. Кантовские антиномии, опираясь на которые Голосовкер выстраивает структуру его философии, предстают в виде чудовищ («четырехглавых горгон»)1, встречающихся на пути любого мыслителя. По мнению Голосовкера, за строгой системой кантовской философии, за попыткой выстроить прозрачную, четкую картину мира, в которой есть ответы на все вопросы, стоит непреодолимый скептицизм: «Откуда и куда бы ни шел мыслитель по философской дороге, он должен пройти через мост, название которому Кант. <...> Но стоит путнику, совершив переход через этот чертов мост, обернуться, <...> позади него окажется иллюзорная действительность, порожденная его же собственным догматическим упорством, прикрывающим его непреодолимый скептицизм»2. Голосовкер убежден, что связь Достоевского и Канта очевидна, и для ее установления «незачем даже прибегать к изучению биографии писателя». Ведь, «если полагать, что -по Канту - речь в тезисе антиномий идет о "краеугольных камнях" морали и религии, а в антитезисе о "краеугольных камнях" науки, то о тех же "краеугольных камнях"идет речь и в романе»3 («Братья Карамазовы». - Прим. ред).
Но откроем эссе Евгении Черкасовой, профессора философии университета в Саффлоке, получившей докторскую степень по философии в Государственном университете Пенсильвании и защитившей кандидатскую диссертацию по математике в МГУ. Она, конечно, не пытается приписать себе лавры первопроходца на бездорожье под названием «Кант и Достоевский», и мельком, на одной из первых страниц ссылается на Голосовкера, впрочем, даже не упоминая его имени: «Некоторые исследователи настаивают на том, что никакой очевидной исторической связи здесь нет», -пишет она (о том, что Достоевский действительно читал Канта. -Прим. ред.) (с. 1). То, что «некоторые исследователи», это, собственно, Голосовкер и есть, читатель узнает, только взглянув в конец книги на скромную расшифровку сноски.
Черкасовой важно доказать, что существует не только философская, но и историческая связь Достоевского и Канта. Ее аргументы в пользу того, что Достоевский действительно был знаком с учением Канта, выглядят занимательно, но тем не менее весьма
умозрительны. Аргументация строится на том, что Достоевский очень ценил творчество Карамзина, а Карамзин, в свою очередь, интервьюировал Канта по выходу его книги «Критика чистого разума»4 в 1781 г. По мнению Черкасовой, Достоевский не мог не прочитать это интервью, из которого и почерпнул сведения об учении немецкого мыслителя.
Черкасова идет в обход исследования Голосовкера, что, конечно, очень верный ход для ученого, который не хочет, чтобы его заподозрили в изобретении велосипеда. Голосовкер ограничивает свое исследование лишь одним романом («Братья Карамазовы»), Черкасова замахивается на собрание сочинений, Голосовкер, по сути, рассматривает лишь один аспект (антиномический), Черкасова старается сконструировать систематическую картину связи писателя и философа.
Но после прочтения книги остается стойкий «антиномический» привкус: Достоевский и Кант существуют сами по себе, на разных полюсах, как тезис и антитезис. У Канта - практический разум, у Достоевского - веления сердца, у Канта - общество, у Достоевского - личность, у Канта - семейные ценности и уважение, у Достоевского - юродство и страдание. Да и сама структура книги демонстрирует эту разрозненность - одна глава посвящена Канту, другая - Достоевскому, и так далее в шахматном порядке. Две линии мышления никак не сходятся, и читатель остается в недоумении: а зачем вообще эти две фигуры оказались в одной книге? В конце исследования Черкасова вспоминает о том, что Кант устраивал «платоновские» пиры, на которые зазывал гостей разных возрастов и убеждений: «раздумывая над списком гостей, Кант старался придерживаться двух основных правил: первое, чтобы обеспечить разнообразие тем для беседы», гости должны были быть из разных слоев общества. Второе - «для радостного и игривого характера беседы в компании приветствовались люди молодые, даже очень молодые» (с. 101). И далее Черкасова пишет, что в «процессе выстраивания диалога между Федором Достоевским и Иммануилом Кантом я чувствовала, что устраиваю виртуальный пир для них» (с. 101). Диалог Канта и Достоевского это именно диалог на пиру, когда все немного выпили, и каждый говорит о чем-то очень интересном, животрепещущем, но о своем, не слушая другого.
Дела сердечные
Между тем автор сам признается, что «интерес свести вместе этические учения Достоевского и Канта - не совсем академичен», и что главная задача книги - «приблизиться в философском ключе к тайне человеческого сердца и открыть возможность гармонии между разумом и сердцем» (с. 6). В этом, собственно, ключ исследования, и самая важная его часть. Философия и мифология сердца - вот скрытый предмет книги, а Кант с Достоевским как проповедники двух кардинально различающихся путей мышления -лишь идеологические схемы, помогающие автору разобраться в «делах сердечных».
Исследование Черкасовой - это своего рода апология сердца, которому, по ее словам, «в западной философии отводится маргинальная роль» (с. 8).
Да, действительно феномен сердца - не на первом месте среди проблем, решаемых философами. Но все же ситуация не настолько безнадежна. В 2004 г. (за пять лет до выхода рассматриваемой нами книги) было опубликовано обширное исследование норвежского философа Уле Мартина Хейстада «История сердца в мировой культуре»5. В ней обстоятельно рассматриваются представления о сердце мыслителей от Античности до постмодернизма (от Платона до Фуко). Автор также касается образа сердца в мифологии и в христианской культуре. И это не единственное в истории философии обращение к проблеме сердца. Например, роли сердца в христианском мировоззрении посвящено эссе Н. Лосско-го «Сердце как скрытая глубина человека»6. И в свою очередь Лосский ссылается на Павла Флоренского, который занимался библейским значением термина «сердце», и на П.Д. Юркевича с его статьей «Сердце и его значение в духовной жизни человека»7.
Так что когда Черкасова рассказывает о том, что Аристотель рассматривал сердце как самый совершенный орган во всем организме, Платон - как посредника между страстями и разумом, что Паскаль упоминал о свободе сердца, а Гегель посвятил несколько глав мистическому «закону сердца», она не говорит ничего нового. Равно как и когда излагает интересные сведения о том, что в египетской мифологии боги практикуют символический «суд сердца», а ацтеки приписывают ему энергию, питающую жизнь.
Помимо этого, Черкасова останавливается на поэтике сердца у Достоевского, для которого сердце «не просто художественный способ, помогающий автору описать внутреннюю жизнь человека, но многофункциональный концепт - адресат, с которым общается бог, вместилище противоречий человеческой натуры, хранилище тайн человеческой души» (с. 11). Но главное, подчеркивает Черкасова, то, что сердце - страж человеческой морали, агент деонтологии (этот термин Черкасова почерпнула у английского социолога Джереми Бентама, который использовал его для обозначения этического учения о нравственности). И в этой точке - поэтики сердца у Достоевского Черкасова пытается примирить с его взглядами философские принципы Канта. Черкасова не отрицает, что для Канта моральными принципами руководит практический разум. Но она обнаруживает, что Кант вскользь упоминает сердце (Herz) в сочинении «Религия в пределах только разума», где использует это понятие для описания «первичной основы морального выбора». «Несмотря на то, что Кант не рассматривает подробно феномен сердца, оно играет определенную роль в его теории о свободе воли и морального поведения» (с. 27). Таким образом, если Голо-совкер в своем исследовании «Достоевский и Кант» свел писателя и мыслителя на мосту чудовищ-антиномий, то Черкасова в одноименном эссе обнаруживает их за «сердечной» беседой на кантов-ском пиру. Жаль только, что беседа эта оказывается мимолетной, и очень быстро, наскучив друг другу, Достоевский с Кантом расходятся по разным углам в поисках более подходящих собеседников. Ну и мы пойдем. Перечитывать Голосовкера или, может быть, Лосского.
Примечания
1 Голосовкер Я. Избранное: Логика мифа. - СПб.: Центр гуманитарных
инициатив: Университетская книга, 2010. - С. 373.
2 Там же. - С. 334.
3 Там же. - С. 336.
4 Kant J. Critik der reinen Vernunft. - Riga: Hartknoch, 1781. - 856 s.
5 См.: Русский перевод: Хейстад У.М. История сердца в мировой культуре. - М.: Текст, 2009. - 318 с.
6 Лосский Н. Сердце как скрытая глубина человека // Грааль. Философско-литературный журнал. - М., 2001. - № 1. - С. 23.
7 Юркевич П.Д. Сердце и его значение в духовной жизни человека, по учению слова Божия // Юркевич П.Д. Философские произведения. - М.: Правда, 1990. - С. 68-103.
