CC BY
97
Образ автора эксплицирован (форма 1 лица множественного числа личного местоимения). Образ адресата выражен эксплицитно (личное местоимение 2 лица множественного числа). Формальная организация реализуется без использования жанрового форманта.
Фактор коммуникативного прошлого: высказывание инициативное.
Фактор коммуникативного будущего: планируется определенная речевая реакция.
Таким образом, мы нашли подтверждение тому, что перформа-тивы не сводятся только к ритуальным речевым действия. В речевом поведении референта нами выделены следующие перформативные жанры: приветствие, уверение, приглашение, предложение помощи и услуг, отказ, условие, согласие, начало разговора, завершение разговора, сожаление, благодарность, извинение, предположение, обещание, представление, прощание.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Арутюнова Н.Д. Перформатив // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1991. С. 372.
2. Бенвенист Э. О субъективности в языке // Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 1974.
3. Шмелева Т.В. Речевой жанр // Русистика. Вена, 1990. № 2. С. 20-32.
4. Там же.
5. Апресян Ю.Д. Перформативы в грамматике и словаре // Изв. АН СССР. Сер. лит. и язык. 1986. №З.С.208.
6. Шмелева Т.В. Семантический синтаксис. Красноярск: Изд-во Краснояр. гос. унта, 1988.
7. Месеняшина Л. А. Проблема речевых жанров в свете идей М.М. Бахтина // Вестник Вост. ин-та эконом, и гум. наук. М., 1996. № 3. С.61.
8. Шмелева Т.В. Семантический синтаксис. Красноярск: Изд-во Краснояр. гос. унта, 1988.
О.В. Демидов
РУССКОЕ СУДЕБНОЕ КРАСНОРЕЧИЕ В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОСТИ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ПОДХОД
(АНАЛИЗ ОБВИНИТЕЛЬНЫХ РЕЧЕЙ А.Ф. КОНИ)
Очень схожи условия прошлого века и нашего времени. Времени становления в России иной судебной системы (с восстановлением суда присяжных заседателей, повышением роли оратора в судеб-
ном разбирательстве). Времени, когда опыт выдающегося юриста может пригодиться как никогда.
Судебные реформы 1864 года и последовавшие за ними преобразования, способствовали появлению среди русских юристов новых имен, достойнейшим образом представляющим русскую юриспруденцию. В этом ряду особое место принадлежит А.Ф. Кони, чей многомерный талант, авторитет и опыт снискали уважение ещё при его жизни, а обвинительные речи были и остаются эталоном для юристов, образцом умелого сочетания, знания материалов дела и искусного владения словом. Его обвинительные речи стали достойным продолжением успеха античных риторов, внесли новое в теорию и практику красноречия.
Вводя заимствованный с Запада институт государственных обвинителей, российские чиновники второй половины прошлого столетия стояли перед трудной задачей. Надо было создать и должностное лицо, несущее новые, необычные обязанности, действующее живым словом в обстановке публичного столкновения взглядов. Стояла невероятная дилемма - где взять таких людей? Не будут ли они подражать французским обвинителям? Другой путь - немецкий прокурор - не устраивал здравомыслящих людей. Не подходила и английская обвинительная речь в силу специфики британского уголовного процесса. В старом судебном строе России была прекрасная должность губернского прокурора, который, однако, по своим правам был представителем центральной правительственной власти, и во всей его многообразной деятельности не было места судебным состязаниям. Да и сами губернские прокуроры, за редким исключением, далеко не соответствовали идеалу. Таким образом, не было ни школы, ни подготовки прокуроров-обвинителей, не было и людей, способных взяться за новое дело.
Однако в первые же месяцы после преобразования судов по реформе 1864 года появились ораторы, которые не только поняли, но и приняли новую роль, сумели показать талантливое владение словом. Они пошли самостоятельной дорогой, доказав способность духовной природы русского человека. Несмотря на общие традиции со времён античности, приёмы русской обвинительной речи имели мало общего с западными образцами. Основными же, сильными, чертами обвинительной власти русского типа стали, по мнению А.Ф. Кони, "спокойствие, отсутствие личного озлобления против подсудимого, опрятность приемов обвинения, чуждая и возбуждению страстей, и искажению данных дела, и, наконец, полное отсутствие лицедейства в голосе, в жесте и способе держать себя на суде, простота языка, свободного, в большинстве случаев, от вычурности или от громких и "жалких слов". Такое представление о состязательности не в громких фразах, а в стремлении достигнуть истины не столько силой факта, сколько силой убеждения противоположной
стороны в правоте предлагаемой позиции, не в изощренной казуистике, а силой слова, основанной на воздействии, и позволило создать целое направление риторики - русское судебное красноречие, где в основе лежит не унижение и принижение другого, а уважение к мнению всех и торжество истины.
Судебное красноречие ставит три задачи, которые определяют выполнение главной цели оратора - подчинить себе слушателя, заставить его принять предлагаемую позицию. Выступающий должен, как утверждал известный юрист XIX века П.С. Пороховщиков, "пленить, доказать и убедить" [4; 124], то есть создать определённую атмосферу, где можно было бы применить весь спектр приёмов убеждения, воздействия на оппонентов. Ещё со времён античности ораторы прибегали к так называемым "риторическим фигурам". Говоря о них, обычно рассматривают лишь образную сторону этих тропов, забывая, что главное достоинство любых словесных средств в ситуации судебного дискурса составляет их действенность и эффективность, способность приводить "к изменению поля смысла другого", как считал известный психолог A.A. Леонтьев [3; 36]. Традиционное представление о средствах выразительности не охватывает всего многообразия судебного выступления. А между тем это не только эстетическое наслаждение словом, но и способ реализации задач оратора, главная из которых - убедить другого в правоте своих доводов. Средства реализации могут быть различны: от аргументации до психологического давления, суть в одном -повлиять на решение суда, в пользу выступающего (правда, существует проблема: все ли средства для достижения успеха хороши?). Поэтому каждый оратор находит собственный путь для достижения успеха, но, безусловно, есть нечто общее, что позволяет объединять часто совершенно разные по своему составу и тематике речи - это приёмы воздействия, которые призваны облегчить понимание и принятие доводов ритора и быстрее привести к желаемому результату.
Со времён Аристотеля выделяют одну из самых изящных и выразительных именно в судебном красноречии фигур - concessio (уступка, позволение, согласие), которая позволяет оратору, на время "приняв точку зрения противника, встав на его позицию, как бы изнутри разоблачить противника, бить его его же оружием" [1; 173]. Если же рассматривать уступку как приём речевого воздействия, то очевидным становится факт, что это, прежде всего, некий речевой "ход ", призванный разрешить поставленное оратором противоречие через опровержение гипотезы, а значит и самого факта существования какого-либо иного мнения, кроме очевидного. Этот приём становится способом воздействия, так как использует набор логических, аргументативных, выразительных средств, направленных на нейтра-
лизацию могущих возникнуть возражений, устранение якобы слабых сторон своего выступления собственными силами. Таково назначение приёма уступки в обвинительных речах А.Ф. Кони, который строится обычно по следующей схеме. В начале приёма обычно используется глагол в форме 3-его лица множественного лица иногда в сочетании с вспомогательным глаголом и местоимением (нам могут возразить, ...; нам скажут, ...)■ Это создаёт псевдо-передачу чужих слов и, минуя объяснения, переводит разговор в плоскость того или иного предположения, вероятности (то есть выдвижения гипотезы), которая иногда и представляет собой развёртывания уступки через допущение (и следовательно, неразличения их в контексте речи). В дальнейшем такая гипотетическая модель развёртывается посредством предоставления конкретного факта. Его то и нужно в дальнейшем полно или достаточно подробно интерпретировать с позиции целеположений оратора. Завершить необходимо безусловной оценкой явления, по сути, опровергающей возможные доводы противника и лишающей его возможности противопоставить достойный контраргумент. Вполне допустимыми являются и отступления от схемы, связанные с тем, что судебный оратор прибегает к информированию (отсылке к материалам дела), словесному рисованию или обращению к стереотипам (для создания большего эффекта аргумента к человеку). Основным же элементом является опровержение - оценка того или иного факта (в приёме уступка), переходная ступень от данного приёма к последующим речевым действиям.
Так, в речи "По делу об убийстве статского советника Рыжова" А.Ф. Кони для характеристики душевного состояния подсудимого Шляхтина прибегает к уступке: "Обращусь к душевному состоянию Шляхтина. Вероятно, нам будут говорить. что Шляхтин, после убийства Рыжова, имел вид потерянный, говорил несообразные вещи, едва стоял на ногах, был бледен, весь трясся, хотел ехать к генералу Трепову, приходил в отчаяние о сделанного им поступка, путался в словах и вообще производил впечатление больного, (уступка) (гипотеза) Вы слышали здесь показание экспертов. Я не могу прибавить ни слова к их точному, строго научному выводу, высказанному с полным убеждением и с сознанием его важности .(факт) Из слов их оказывается, что Шляхтин не человек, не владеющий здравым смыслом, а человек нервный, раздражительный, болезненный от неправильной жизни, что он от не всегда, может быть, приятно слагавшихся обстоятельств сделался человеком впечатлительным, на которого всякое препятствие действует раздражающим образом, вызывая сильное нервное расстройство и заставляя горячиться там, где человек нормальный,
обыкновенный этого делать не будет, (интерпретация) Я говорю: человек обыкновенный, человек нормальный!"(оценка) [2; 125].
В речи "По делу об убийстве крестьянки Емельяновой её мужем", оценивая правдивость показаний единственной свидетельницы утопления, А.Ф. Кони прибегает к уступке: "Скажут, что Сурина показывает о самом убийстве темно, туманно, путается, сбивается, (уступка) (гипотеза) Всё это так (факт), но у того, кто даже как посторонний бывает свидетелем убийства, часто трясутся руки и колотится сердце ох зрелища ужасной картины; (стереотип) когда же зритель не совсем посторонний, когда он даже очень близок к убийце, когда убийство происходит в пустынном месте, осеннею и сырою ночью, тогда не мудрено, что Аграфена не совсем может собрать свои мысли и не вполне разглядела, что именно и как делал Егор (интерпретация). Но сущность её показаний всё-таки сводится к одному, т.е. к тому, что она видела Егора топившим жену; в этом она тверда и впечатление это передаёт с силою и настойчивостью"^оценка) [2; 3.1]..
Как правило, употребление данного приёма связано, с, нагнетанием психологических, логических, фактических и иных элементов речи, подведением слушателей к кулыйинации - объяснению причин совершения преступления, мотивов, обстоятельств, приведших к преступлению (как в примере, где рассматривается и опровергается в итоге возможность представления обвиняемого Шляхтина душевнобольным, а значит - и не отвечающим за свои поступки). Такое расположение приёма уступки строго увязано с композицией речи и целями оратора - убедить оппонентов в правоте предлагаемой позиции, в данном случае прибегая к возможным доводам противника и "разбивая" их. Часто после таких оценок 6 речах А.Ф. Кони следуют пространные замечания-сентенции на общественные темы, чтобы усилить воздействие приёма и дополнить его иным доводом - ссылкой на известные мнения или обращением к стереотипам суждений по данной теме, сопоставлением данного преступления с картинами обыденной жизни, близкими присяжным заседателям. Такой подход находйт о^ражёнйё не только в каких-то определённых, заданных речах, а, по сути, в каждом из обвинительных выступлений А.Ф. Кони, начиная с дел, связанных с убийством, бытовых и заканчивая делами социально опасными - преступлениями против общества.
В речи "По делу о подлоге завещания от имени купца Козьмы Беляева" А.Ф. Кони, оценивая физическое состояние Беляева и опровергая принадлежность рассматриваемого завещания его руке, прибегает к такому замечанию: "Нам скажут, что он мог это сделать, но не находил этого нужным (уступка)(гипотеза): в таком случае это был
бы человек крайне неделовой (факт), а известно, что Беляев был не таков" (оценка) [2; 203].
А в речи "По делу о Станиславе и Эмиле Янсенах, обвиняемых во ввозе в Россию фальшивых кредитных билетов, и Герминии Акар, обвиняемой в выпуске в обращение таких билетов" Кони, подводя присяжных и слушателей к пониманию того, что фальшивые ассигнации имеют общий источник происхождения и злой умысел получения прибыли незаконным путём, делает вывод: "Нам скажут, что единственно тот (вывод)(факт), что бумажки выходили из одного места подделки. (уступка)(гипотеза). Да, но самое разделение их на две группы не показывает ли, что они были разделены так для того, чтобы не подать никакого подозрения в подлинности их. (интерпретация). Так обыкновенно делают распространители бумажек"(оценка) [2; 105].
Таким образом, обоснованием использования приёма уступки может служить, с одной стороны, желание и цели самого оратора, который стремится реализовать их с привлечением доступных и эффективных средств воздействия на слушателей и состав суда, а, с другой стороны - реализация намерения лишить противоположную сторону важных доводов, используя право произнести речь первым. Содержание приёма в этом случае представляет собой последовательное и целенаправленное изложение факта, с предварительным его обоснованием через предположение (гипотезу), его интерпретацию "в нужном свете" с последующей оценкой для перехода к дальнейшим приёмам и средствам воздействия и убеждения другого в ситуации судебного разбирательства.
Современный юрист, конечно, должен знать и умело применять весь "арсенал" средств воздействия, накопленный предшествующим развитием красноречия. Только в этом случае можно с уверенностью говорить о традициях и успехах судебного оратора на трудном пути поиска истины и убеждения другого в своей правоте.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Граудина Л.К., Миськевич В.И. Теория и практика русского красноречия. М., 1989.
2. Кони А.Ф. Собр. соч.: В 8 т. М, 1967. Т. 3.
3. Леонтьев A.A. Слово в речевой деятельности. Некоторые проблемы общей теории речевой деятельности. М., 1965.
4. Сергеич П. Искусство речи на суде. М., 1960.
