CC BY
8
УДК 39.23/28 Ы^:/Моьо^10.34680/2411-7951.2023.3(48).235-238
К.В.Цеханская
РУССКОЕ ПРАВОСЛАВИЕ: НАЦИОНАЛЬНЫЙ МИФ ИЛИ ИСТИНА?
Статья посвящена рассмотрению особенностей цивилизационно-религиозного самовосприятия русских. Указанная проблема раскрывается в контексте сравнительного анализа таких категорий как национальное мифотворчество и религиозная истина. И социо-культурную, и цивилизационную самоидентификацию русских и других православных этносов страны до сих пор коррелирует православный архетип веры. Именно он поддерживает консервативную духовную ментальность народа, выступая мотивационным источником религиозности православных. Главной задачей, стоящей перед современной религиозной антропологий является уяснение самой природы религиозной веры, а в дальнейшем — и феномена Православия.
Ключевые слова: мотивация веры, метафизика, трансцендентное, религиозная истина, миф, избранность, коллективное бессознательное
Одной из наиболее сложных проблем в изучении особенностей цивилизационного психотипа русских
является выявление религиозных констант их мировоззрения, связанных социо-культурной спецификой восприятия истин Православия, важнейших аспект которых составляет незримое существо веры и зримые формы выражения. Самобытность универсалий русской православной цивилизации — тема, получившая системно-многостороннюю разработку в трудах российских философов, историков, писателей социологов конца XIX, начала ХХ вв. Размышления о религиозном социогенезе и сущности русской цивилизации, о постоянной «вкорененности» народа в идею Церкви, о структурах «коллективного бессознательного», непрерывно воспроизводящих ортодоксальный модус национальной ментальности — все эти вопросы были в свое время положены в основание и славянофильской, и метафизической, и социо-этической концепции русской истории. Указанные проблемы составляли суть творчества таких корифеев отечественной мысли, как Н.Данилевский, К.Леонтьев, В.Соловьев, Н.Бердяев, В.Розанов, Г.Флоровский, И.Ильин, С.Франк, Л.Карсавин, П.Сорокин и др. В постсоветское время проблема осмысления онтологического ядра русской цивилизации, а также самобытно-национального феномена «русской веры» нашла отражение в ряде философских, исторических и богословских исследованиях. Наиболее полно и цельно указанная тематика была разработана в трудах Н.Лисового, А.Казина, Н.Нарочницкой, А. Панарина, игумена Иоанна (Экономцева) и др. Свое суждение произнесла и религиозная этнология. В работах целой плеяды российских этнографов — Т.Бернштам, М.Громыко, А.Панченко, А.Буганова, О.Кириченко, Е.Смилянской, Г.елеховой, К.еханской и др. — раскрывались и анализировались особенности цивилизационного архетипа русских, особенности их религиозного мирочувствия, степень и качество включенности в сакральную и обрядовую жизнь Церкви. Прямо, а чаще опосредованно, через рассмотрение обрядово-поведенческих моделей «верующего» социума, современная этнография убедительно воссоздала цивилизационно-ментальные коды народной веры и благочестия во всей их сложности, полноте и неизбежных для такой строго коррелирующей системы, как Православие, противоречиях.
Данная статья посвящены именно этому вопросу, который более расширенно можно сформулировать так: Бог и вера — это общечеловеческая утешительная иллюзия, национальный миф, сформированный как исповедь народов о своих самых сокровенных мечтах? Или это действительно реальная, живая, не сотворенная человеческим гением Истина, преобразующая видимый и невидимый мир? Итак, наша задача — рассмотреть, как на вопрос своей истинности отвечает Русское Православие и другие российские конфессии, например, ислам, и как постулаты истинности вероисповедания формируют самобытную цивилизационную идентичность религиозных народов.
Академик А.Сахаров писал в своих «Воспоминаниях», что он не верит ни в какие догматы, что ему не нравятся никакие официальные церкви, но в то же время ученый признается, что он не может представить себе Вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего их начала, без источника духовной «теплоты», лежащего вне материи и ее знания. И это чувство, без которого, по словам академика, скучно жить, тем не менее, названо им религиозным [1]. Религиозное чувство зависимости от бесконечной реальности, порождающей неразрешимый экзистенциальные вопросы бытия, как бы «роднит» все религии и верования человечества. И на первый взгляд, кажется, что и доктрины, и догматы, и этика, а также формы практического благочестия едины в своей первооснове для всех религиозных систем. Но переживание особых религиозных чувств не может быть само по себе критерием подлинной веры. Источник такой подлинности — самооткрывающаяся, ипостасно-личностная, трансцедентная сила, то есть по-церковному — Бог или Творец [2]. С точки зрения миров монотеистических религий самооткровение Творца уже состоялось в историческом прошлом, его последствием стало рождение ветхозаветной, а затем и новозаветной церквей, а также религиозных систем, взявших часть откровения на свое самобытно-цивилизационное «духовное вооружение».
Несомненно, онтологический контекст является наиболее продуктивным методологическим инструментов познания религиозной мотивации веры как таковой. Важность и ценность подобного аналитического подхода усугубляется тем, что раскрытия побудительных импульсов веры, в нашем случае,
православной, помогает выявить архетипическое ядро «коллективного бессознательного», генерирующего этнопсихологию русских и других православных этносов страны. Действительно ли церковный народ, поклоняясь Святой Троице, Спасителю, Божией Матери, почитая святыни веры, иконы, мощи, совершает подлинный акт Богообщения? Или это просто более разработанная и усложненная система мифологических верований и ритуалов, которая в своей основе мало чем отличается от архаически-суеверных представлений? Действительно, если христианство содержит единое универсальное метафизическое начало вместе со всеми регалиями и верованиями человечества, то нет никакой нужды в искупительной жертве Иисуса Христа, нет оснований вычленять христианство в качестве не просто подлинной, но единственно возможной религии спасения, как это мыслят православные и католики. И в этом случае веру в Спасителя можно рассматривать всего лишь в одном ряду с общей системой мировых дорелигиозных и религиозных верований человечества, таких как племенная магия, греческая и римская мифология, славянское или кельтское язычество, индуизм, шаманизм и прочее. Подобное научное положение некогда утверждал советский академик Б.Рыбаков: «Мы не можем разделять обособления христианства из общей системы древних религиозных представлений и считать, что христианство с его верой в загробный мир, его магией молитв, обрядов, архаичным календарным циклом является антитезой язычества» [3, с. 3]. Но известно, что как среди старых, скажем так, классических мировых вероисповедных систем, так и среди множества более молодых и просто новейших общин и церквей отсутствует даже намек на возможность духовного плюрализма по отношению друг к другу. Несмотря на глобальное экуменическое давление, каждый конфессиональный этнос, каждая церковь и даже мелкая община воспринимают себя единственным носителем религиозной истины. Именно поэтому в современной действительности и мировые, и народно-национальные церкви, а также языческие и даже чисто оккультные группы, носящие форму церковного объединения, сосуществуют и сохраняются в качестве автономных, закрытых структур, жестко претендующих на свою эксклюзивную истинность и значимость.
Исключение в этом ряду составляют церкви, специально созданные под экуменический заказ, например, церковь объединения или ассоциации святого духа за единение мирового христианства, основанная ныне покойным Сан-Мен-Муном из Южной Кореи. Особое положение в экуменических проектах современности занимает самая молодая мировая религия — бахаизм: согласно вере бахаев, все религии мира имеют божественное происхождение, все они истинны, так как их основатели: Авраам, Моисей, Зороастр, Кришна, Христос, Мохаммед, а также идеологи бахизма Баб и Баха-Улла посланы в мир одним Богом и парят в одних небесах [4]. Не представляется возможным определить степень неприятия данного положения бахаизма со стороны иудеев, христиан и особенно мусульман, которые с самого начала жестко преследовали основателей бахаизма — Сийида Аль Мохаммеда (он же Баб) и Мирзу Хусейн Али (Баха-Улла).
О своей истинности также свидетельствует и Православие. Какие же позиционирующие постулаты веры вложены в мировоззренческую матрицу православных этносов и прежде всего русских? Не касаясь церковных догматов и канонов, отметим функциональные позиции, два неиссякаемых источника, питающих религиозную энергетику русского менталитета. Первое — уверенность в том, что христианство носит неземной характер и дано всему человечеству в откровении Святой Троицы. Подобная онтологическая интенция православных подкрепляется очевидностью того факта, что человеческий разум просто не способен создать Образ Того, Кто не вмещается в психо-физическую природу человеческого восприятия и Кто объективно и ощутимо проявляется независимым внешним Агентом всеобъемлющего, а точнее бесконечного воздействия. Вторая позиция — убежденность в том, что все, что находится вне православия, ограждено церковной перегородкой до небес. Отметим, что принципиальные вероучительные разногласия православной церкви с остальными христианскими конфессиями и деноминациями — отдельная тема, которая не входит в проблемно-методологические задачи статьи. В данном случае мы лишь констатируем то, что восприятие истинности и спасительности православия — средоточие веры русских и других православных этносов, веры, прямо отражающей Откровение апостола Иоанна: «Мы знаем, что мы от Бога, а весь мир лежит во зле» (I Ин. 5:19).
Но не одни православные, как отмечалось выше, являются носителями идеи религиозно-исключительной избранности. Страстными, пассионарными проповедниками своей религиозной эксклюзивной истинности являются народы, исповедующие ислам. Например, российские мусульмане. Будучи патриотами России, они одновременно ощущают себя органичной частью мировой мусульманской уммы вселенской общины правоверных, стоящих на путях к истинной вере. Последователей других религий и наши и зарубежные представители мусульманства относят к общинам, находящимся вне попечения Всевышнего, как и учит Священный Коран: «Если бы захотел Господь твой, то он создал бы людей общиной, одну и ту же веру исповедующей. Но они остаются различными, за исключением тех, над кем смилостивился Господь твой» (Коран. II: 118-119). Коран прямо учит правоверных отделяться от носителей неправедных, то есть ложных религиозных идей: «О вы, которые уверовали! Не берите иудеев и христиан друзьями: они друзья один другому. А если кто из вас берет их к себе друзьями, тот и сам из них. Поистине, Аллах не ведет людей неправедных!» (Коран. II: 5-51). Учение Корана проникнуто позитивной эсхатологией «будущего века», подразумевающей, что политическая власть ислама будет длиться вечно и что мусульмане станут править на земле: «Аллах обещал тем из вас, кто верует и творит добро, что воистину поставит их правителями на земле, как ставил Он правителями бывших прежде, утвердит для них религию их, воистину ниспошлет он им взамен безопасность после страха им. Будут служить они Мне, и не приравнять никого ко Мне» (Коран. II: 24-55). Здесь следует отметить, что историко-эсхатологические чаяния мусульман и в частности, российских, не носят
демонстративного характера и сочетаются с обостренным ощущением своей этничности как изначальным, биологически-врожденным свойством, данным самим Всевышним. Поэтому отказ от своей религии и переход в другую, например, в православие, считается разрывом с национальной общностью. Исследователь Г.Косач, изучающий проблемы современной религиозной самоидентификации российских татар, указывал, что согласно опросам, татары осуждают переход в православие на порядок больше, чем переход православных в ислам. При этом ученый обратил внимание, что при практической идентификации религии с национальностью можно быть неверующим, но возмущаться переходу из «своей» религии в чужую и радоваться переходу в «свою» [5, с. 378].
Это в определенной мере можно отнести и к «неверующим» крещеным в Православии русским, с той лишь разницей, что для них само Православие сознательно или бессознательно воспринимается в виде мировой надэтнической культурной величины, которая может быть доступна каждому человеку вне зависимости от его национальной принадлежности. Как видим, здесь действует евангельский постулат — во Христе нет ни эллина, ни иудея. Подобное отношение к Православию со стороны «неверующих» и «невоцерковленных» православных является ярким проявлением культурного архетипа русских, когда «коллективное бессознательное» этноса точно воспроизводит духовно-этические смыслы и символы православного мироощущения [6, с. 162]. Следует особо подчеркнуть: ощущение истинности христианства как единственно Богооткровенной религии, открытой для всего человечества, у русских сочеталось с уважением религиозных чувств нехристианских народов. Так, Г.Вернадский отмечал: «Русским всегда казалось естественным, что восточные народы должны унаследовать свою собственную веру — будь то ислам или буддизм» [7]. И в этом проявляется не просто вежливая веротерпимость русских, но признание сакрального права других, не христианских народов воспринимать себя в качестве самобытно-религиозных мировых этносов, спасающихся своей, освященной древней традицией, верой. Очевидно, постулирование исключительной вероучительной истинности той или иной конфессии усиливает процессы этнопсихологического отождествления веры и ее носителей, когда люди утверждают:
Я — итальянец, следовательно, католик.
Я — грек или русский, следовательно, православный.
Я — татарин, башкир, следовательно, мусульманин.
Я — калмык или тувинец, следовательно, буддист.
Вновь повторим, в изучении процессов этно-религиозной самоидентификации верующих народов важно не только определить духовно-ценностную мотивацию веры, но и углубиться в другую проблему — в вопрос соответствия религиозных представлений народов с сущностью исповедуемой религиозной истиной. Иными словами, необходимо понять, совпадает ли вера людей в Бога с законами Его познания, закрепленными в догматах и канонах Церкви. Можно категорично утверждать, что данная проблема всегда стояла перед всей христианской ойкуменой, а если сказать более «точечно» — перед русским народом как православным этносом, претендующим на особо близкие, истинно спасительные взаимоотношения с Творцом Сущего.
М.Барг, формулируя парадигмальные смыслы цивилизации как категории исторического времени, выделил несколько основополагающих аспектов ее познания: историко-антропологический, социо-культурный, социологический и наконец, исторический, предполагающий рассмотрение типа общества с позиции синтезирующей его бытие фундаментальной конститутивной идеи [8, с. 35]. Основополагающей конститутивной идеей для российской цивилизации всегда была и подспудно остается до сих пор ортодоксально-мировоззренческая доминанта, через культурные духовные коды невидимо гармонизирующая ментальные структуры психотипа русских и других православных этносов. И это чрезвычайно важный момент. Ведь именно русские, как государствообразующий народ, столетиями формировали и сохраняли геополитические и социо-духовные структуры православной российской цивилизации, в огромном поместительном пространстве которой нашлось свое органичное место для развития самобытных культур всех нерусских и неправославных этносов страны. Православный код этно психотипа русских либо естественно одухотворял русскую жизнь, как это было до революции, либо скрыто пламенел под атеистическим давлением советского времени, либо пробуждался к действию, как это произошло в постсоветский период. Но если в имперской России русские спокойно идентифицировали себя как православный народ, составляющий праоснову своей христианской цивилизации, если в советское время происходила своеобразная «конвертация» этнического самосознания всех народов СССР, воспринимавших себя в качестве единой, по сути традиционной общности советских людей, то в наши дни идет обратный процесс [9, с. 335]. В современных условиях экономической нестабильности, ожесточенной конкурентной борьбы, а главное, в атмосфере тотального насаждения унифицирующих моделей массовой культуры, российские этносы переживают резкий рост этнической самооценки, которая воспринимается в качестве контрдействия, сопротивления процессам глобальной нивелировки этнического разнообразия человечества.
Все исключительно самобытные особенности ментальности русских, с их упорным влечением к правде, святости, к эсхатологическому торжеству истины, которая мыслится не как миф, а как неоспоримая реальность бытия — есть уже сложившаяся данность, это духовная константа, струна, более или менее ярко, но постоянно звучащая в русской истории [10, с. 350]. Очевидно, что указанная соборно выпестованная данность русского менталитета не воспроизводится механически и не обладает отстраненно-замкнутыми качествами «вещи в себе». Напротив, как производное открытого, свободного «соработничества» воле Бога и волеизъявлению людей, да и всего народа, она уязвима и может подвергаться попыткам уничтожения, связанных, например, с
возможностью ее насильственного общественного отрицания или просто ввиду депрессивного угасания интереса к религиозно-мировоззренческим вопросам как таковым. Поэтому русским всегда было жизненно необходимо постоянно прояснять и защищать идеалы и смыслы своего земного существования. Подобно тому, как подлинно религиозный человек пребывает в неустанной молитве, а не молится «как следует» один раз на весь год, так и самосознание русских и других православных этносов, впрочем, как и неправославных этносов, требует напряженного, жертвенного и мужественного идентификационного «экзамена», «сверки» со своей спасительной, категорически понимаемой как единственно истинной, религиозно-ценностной праосновой.
Публикуется в соответствии с планом научно-исследовательских работ Института этнологии и антропологии РАН.
1. Сахаров А.Д. Воспоминания: В 2 т. Т. 1. М.: Права человека, 1996. С. 16.
2. Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. М., 2003. С. 532.
3. Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: Наука, 1981. 638 с.
4. Современная религиозная жизнь России: В 4 т. Т. III. М.: Логос, 2005. С. 214.
5. Косач Г. Татарстан: религия и национальность в массовом сознании // Новые церкви, старые верующие — старые церкви, новые верующие. Религия в постсоветской России. М., 2007. С. 345-391.
6. Цеханская К.В. Феномен религиозности русских в годы Великой Отечественной войны // Вестник антропологии. 2015. № 4(32). С. 150-163.
7. Вернадский Г.В. Московское царство: В 2 ч. Ч. 1. Тверь-М.: Леан, Аграф, 1997. С. 12.
8. Барг М.А. Цивилизационный подход к истории // Коммунист. 1991. N° 3. С. 29-35.
9. Кара-Мурза С.Г. Советская цивилизация: В 2 т. Т. 1. М.: Алгоритм, 2002. 537 с.
10. Карсавин Л.П. Восток, Запад и русская идея // Русская идея. Сборник произведений русских мыслителей. М.: Айрис Пресс, 2004. С. 318-351.
References
1. Sakharov A.D. Vospominaniya [Memoirs] in 2 vols, vol. 1. Moscow, 1996, p. 16.
2. Narochnitskaya N.A. Rossiya i russkie v mirovoy istorii [Russia and the Russians in World History]. Moscow, 2003, p. 532.
3. Rybakov B.A. Yazychestvo drevnikh slavyan [Paganism of the Ancient Slavs]. Moscow, 1981. 638 p.
4. Sovremennaya religioznaya zhizn' Rossii [Modern religious life in Russia] in 4 vols, vol. III. Moscow, 2005, p. 214.
5. Kosach G. Tatarstan: religiya i natsional'nost' v massovom soznanii [Tatarstan: Religion and nationality in mass consciousness]. In: Novye tserkvi, starye veruyushchie — starye tserkvi, novye veruyushchie. Religiya v postsovetskoy Rossii. Moscow, 2007, pp. 345-391.
6. Tsekhanskaya K.V. Fenomen religioznosti russkikh v gody Velikoy Otechestvennoy voyny [Phenomenon of religiosity of Russians during the Great Patriotic War]. Vestnik antropologii, 2015, no. 4(32), pp. 150-163.
7. Vernadskiy G.V. Moskovskoe tsarstvo [Moscow Reign] in 2 vols, vol. 1. Tver', Moscow, 1997, p. 12.
8. Barg M.A. Tsivilizatsionnyy podkhod k istorii [Civilizational Approach to History]. Kommunist, 1991, no. 3, pp. 29-35.
9. Kara-Murza S.G. Sovetskaya tsivilizatsiya [Soviet Civilization] in 2 vols, vol. 1. Moscow, 2002. 537 p.
10. Karsavin L.P. Vostok, Zapad i russkaya ideya [East, West and Russian Idea]. In: Russkaya ideya. Sbornik proizvedeniy russkikh mysliteley. Moscow, 2004, pp. 318-351.
Tsekhanskaya K.V. Russian Orthodoxy: national myth or truth? The article is devoted to the consideration of the peculiarities of the civilization and religious self-perception of the Russians. This problem is disclosed in the context of a comparative analysis of such categories as national myth-making and religious truth. And the socio-cultural and civilization self-identification of the Russian and other Orthodox ethnic groups of the country still correlates the Orthodox archetype of faith. This is what supports the conservative spiritual mentality of the people, acting as a motivational source of the religiosity of the Orthodox. The main task facing modern religious anthropology is the clarification of the very nature of religious faith, and the phenomenon of Orthodoxy later on.
Keywords: motivation of faith, metaphysics, transcendent, religious truth, myth, chosenness, collective unconscious.
Сведения об авторе. Кира Владимировна Цеханская — доктор ист. наук; Институт этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН; ORCID: 0000-0001-9719-4304; kirilla2011@gmail.com.
Статья публикуется впервые. Поступила в редакцию 01.02.2023. Принята к публикации 05.03.2023.
Ссылка на эту статью: Цеханская К.В. Русское Православие: национальный миф или истина? // Ученые записки Новгородского государственного университета. 2023. № 3(48). С. 235-238. DOI: 10.34680/2411-7951.2023.3(48).235-238
For citation: Tsekhanskaya K.V. Russian Orthodoxy: national myth or truth? Memoirs of NovSU, 2023, no. 3(48), pp. 235-238. DOI: 10.34680/2411-7951.2023.3(48).235-238
