CC BY
241Из истории общественно-политической мысли ====
Русский Ренессанс
О.И. ВИДОВА доктор филологических наук
О.И. КАРПУХИН доктор социологических наук
Сама постановка проблемы «русский Ренессанс» всегда неоднозначно воспринималась отечественным научным сообществом.
Тем не менее, на наш взгляд, вполне правомерно рассматривать вопросы возникновения и развития идей Ренессанса в древнерусской культуре, о чем убедительно писал в свое время Д.С. Лихачев.
Цель нашего исследования - показать то особое место, которое занимали традиции западноевропейского Возрождения в развитии культуры России в первой трети XIX в. При этом мы подчеркиваем титанизм поэтической личности Пушкина, имея в виду гуманистическую направленность его творчества и ставя его в один ряд с колоссами эпохи Ренессанса.
Общеизвестно, что в отличие от итальянского Ренессанса в России не было Возрождения как самостоятельной и целостной культурной эпохи. Но не было также подобных эпох по своей законченности и масштабу влияния в странах Северной и Восточной Европы. Применительно к этим странам, включая Россию, мы можем говорить лишь об особенностях их культур на отдельных стадиях своего развития в контексте общих типологических черт (рост национального самосознания, антропоцентризм, универсализм, гуманизм, титанизм,
становление национального типа личности, формирование национальных языков и художественных стилей). Культур, испытавших мощное влияние итальянского Ренессанса и подаривших миру в разное время своих национальных титанов, таких как в Германии - Гете, в Англии - Шекспира, во Франции - Рабле, в Испании - Сервантеса, в России -Пушкина.
Поэтому мы вводим понятие «разности потенциалов культур», под потенциалом культуры понимаются ее реальное состояние и возможности. Причем разность потенциалов культур всегда предполагает определенные взаимоотношения между более развитой культурой и менее развитой. Эти взаимоотношения можно представить как отношение «донора» (развитая культура) и «реципиента» (менее развитая культура), т. е. одна культура питает другую. Таким образом, культура Италии эпохи Возрождения стала для Западной и Восточной Европы культурой-донором, породив мощное развитие культур-реципиеутов сопредельных государств, включая Россию.
Состояние культуры в обществе есть всегда показатель его развития в политической, социально-экономической и иных сферах. Расцвет искусств, например, знаменует собой, как правило, подъем государственности, упадок же сопровождается социальным утомлением, декадансом. Хотя были в истории примеры, казалось бы, обратного свойства. Достаточно вспомнить поразивший мир всплеск интеллекта и духовности в конце XVIII - начале XIX в. в раздробленной на множество карликовых и маломощных государств Германии. Провинциальный Веймар становится вдруг центром духовной жизни Европы, что вполне, впрочем, объяснимо - там в то время жил Гете... А может быть, происходивший тогда процесс накапливания национальных сил впоследствии и явил миру феномен
сильной Германии, поскольку своим экономическим и социально-политическим возрождением она во многом была обязана знаменитым на весь мир университетам и художественным школам.
Намного раньше, на рубеже Х!!!-Х!У вв., похожие культурно-исторические процессы происходили в Италии. Это привело к рождению гуманизма, который стал, по мнению немецкого историка культуры К. Бурдаха, самостоятельной силой формирования Европы.
Россия также не осталась в стороне от этих тенденций национально-культурного развития, хотя время ренессансного обновления пришло сюда значительно позже и протекало иначе, чем в Западной Европе.
Общепринятым является мнение, что в культуре России не было периода гуманизма с его представлением о человеке, основывающимся на новом типе мировоззрения, на антропоцентристской картине мира. Страна якобы шагнула прямо из Средневековья в век Просвещения, минуя гуманизм.
Впрочем, если вспомнить явления Проторенессанса в Италии (творчество Мазаччо, Джотто), они также зарождались и развивались, как и в России, в рамках средневекового религиозного сознания. Это не противоречит в целом представлению о Ренессансе как о господстве, по словам К. Бурдаха, «духовного идеала над формулами застывших догм. И происходило это не в противоречии с христианской религией, а из полноты силы религиозного подъема».
Более того, голландский историк и философ культуры Й. Хейзинга вообще отрицает сколько-нибудь принципиальное отличие Возрождения от Средних веков, усматривая в первом завершающую - «осеннюю» - фазу последних. По мнению Й. Хейзинги, никакого Ренессанса не было, а было только постепенное угасание средневекового мира при переходе к Новому времени. В
своей знаменитой книге «Осень Средневековья» он предпринимает попытку увидеть средневековую культуру в ее последней фазе как дерево, плоды которого полностью завершили свое развитие, налились соком и уже перезрели (см.: Хейзинга И. Осень Средневековья. М., 1988, с. 5).
Спорная точка зрения, далеко не всеми разделяемая, но очень полезная для понимания русского Предвозрождения.
В самом деле, в России значительно дольше, чем в Западной Европе и очень постепенно шло угасание «средневекового мира». Но и здесь фермент культуры стал мощной цивилизационной «закваской» в исторических процессах. Эту особенность подметил еще В.О. Ключевский. Говоря о культурном значении наследия преподобного Сергия Радонежского, он подчеркнул, что нравственное влияние таких, как Сергий, «украдкой западая в массы, вызывало брожение, незаметно изменяло направление умов, перестраивало весь нравственный строй души». Экономическому и политическому возрождению народа всегда должно предшествовать духовное, нравственное - таков вывод историка (см.: Ключевский В. О. Значение Преподобного Сергия для русского народа и государства. М., 2006).
Надо учитывать и то, что после христианизации Руси ее культура формировалась под воздействием не только византийских, но и «туранских» влияний, в том числе в рамках сложных процессов взаимоотношений Орды и русских княжеств. Несомненно, велика была роль и западноевропейских влияний на культурные процессы средневековой Руси. Между тем именно столь сложный и разнородный характер культурных скрещений обусловил самобытность, уникальность и мощь русской культуры до такой степени, что в мировой науке - от А. Тойнби до С. Хантингтона - все увереннее говорят о русской (или славяно-православной) цивилизации как одной из восьми самых значительных
мировых цивилизаций - в частности, наряду с западной (евро-американской) и исламской.
Казалось бы, о каком европейском Возрождении в России можно говорить, если духовная жизнь народа развивалась в контексте норм и образцов допетровского традиционного общества, которому были чужды новые прозападные ценности.
Однако Н.А. Бердяев был прав, когда подчеркивал особенность русских, проявляющуюся в том, что они в своем творческом порыве ищут совершенной жизни. Даже русский романтизм стремился не к отрешенности, а к лучшей действительности. Русские искали в западной мысли, прежде всего, сил для изменения и преображения собственной неприглядной действительности, искали, прежде всего, ухода из настоящего. Они находили эти силы в немецкой философской мысли и французской социальной мысли. Пушкин, прочитав «Мертвые души», воскликнул: «Боже, как грустна наша Россия!» (см.: Бердяев Н. Русская идея. М., 2004, с. 24-37).
Существовала ситуация трагического для всего последующего исторического развития России разрыва культур -народной культуры и культуры образованного класса. «Народ, принадлежавший к иному типу культуры, увидел в университетской интеллигенции что-то ложное, нечто себе чуждое и даже враждебное», - так характеризует Д.С. Лихачев противостояние культур на рубеже Х1Х-ХХ вв. (Лихачев Д.С. Заметки о русском // Советская культура, 1988,27 августа).
Для понимания подобного «различения между ученой или официальной культурой», с одной стороны, и культурой народной, неофициальной - с другой, по мнению А.Я. Гуревича, необходимо ставить вопрос о разных ментальностях «элиты» и «простого народа» - о различиях в образе их мыслей и чувств, о различии точек зрения на мир и человека, присущих «как низшим прослойкам
имущих, так и социальным маргиналам». Перед историками культуры «вырисовываются очертания во многом еще не открытого и не познанного материка -культуры «безмолвствующего большинства», тех широких слоев, которые были оттеснены от книги и письменной фиксации своих идей, «побуждений и чувств» (Гуревич А.Я. Социальная история и историческая наука // Вопросы философии, 1994, № 4).
Поднять культуру «безмолвствующего большинства» до высот европейского Возрождения можно было только благодаря росту национального самосознания, в результате чего мог появиться интерес к человеческой личности, да и сама личность стала бы возможной.
Н.А. Бердяев очень точно подметил, что начало XIX в., Александровская эпоха, одна из самых интересных в петербургском периоде русской истории. Это была эпоха русского универсализма, она имела определяющее значение для русской духовной культуры XIX века. Тогда формировалась русская душа XIX века, ее эмоциональная жизнь. Иначе говоря, Бердяев воспринимает эту эпоху как ренессансную.
Таким образом, постановка проблемы «русский Ренессанс» только на первый взгляд парадоксальна. Ученые отказывают России в эпохе Возрождения. По их мнению, русская культура якобы совершила скачок от Средневековья сразу к Новому времени, которое, считают они, ориентировано на западноевропейскую традиционную схему развития: классицизм, просветительский реализм, сентиментализм, романтизм, критический реализм. Единодушное признание смены этих художественных направлений в России в ХУ!!!-Х!Х вв. и сегодня не подвергается сомнению. Попытки Н.И. Конрада поставить вопрос о существовании в России Ренессанса не увенчались успехом в силу излишний идеологизации, которой грешили его рассуждения, он не мог преодолеть
психологический барьер, возникший при рассмотрении этого художественного явления. Дело в том, что все народы Западной Европы прошли через эпоху Возрождения с XIII в. по XVI в., а в России этот этап развития отмечается гораздо позже - в ХУ!!!-Х!Х вв. Конрад не смог признать «запоздалость» развития русского народа и потому откинул эту проблему как несуществующую.
Академик Д.С. Лихачев в свое время также фиксировал отсутствие в русской культуре этапа абсолютизирования человека как личности в единстве социального и индивидуального. Он очень осторожно очертил условные границы «русского Возрождения», определив Х!У-ХУ века как «Предвозрождение», XVI век как период «неудавшегося Возрождения», а XVII век - как «замедленный Ренессанс». В этом раскладе XVIII век получает определение «Новое время».
Д.С. Лихачев ввел в научный оборот термин «русское Предвозрождение», откровенно заявив о том, что в России существовала эпоха становления личности, обусловленная ростом национального самосознания. Ученый тем самым ввел Россию Х!У-ХУ вв. в контекст европейского исторического движения. Исторически сопоставляя Европу и Россию, Д.С. Лихачев отмечает, что в России идет формирование русской культуры, крепнет единство русского языка, но при этом он считает, что «Предвозрождение» не развивается в русское Возрождение, что русское «Предвозрождение» развивается в русле религиозного сознания. Однако он не может не заметить, что оно также проявляет интерес к античной и эллинистической культуре, носит уже отчетливо выраженный «ученый» характер и связано в Византии с филологическими студиями.
Д.С. Лихачев уделяет внимание и «абстрактному психологизму», которым, по его мнению., отмечены русская литература и живопись этого времени. Очевидно, он имеет
в виду обобщенную психологическую характеристику персонажей, которая хотя не индивидуализирована, например, в творчестве Феофана Грека, но, тем не менее, ярко представляет внутреннее состояние его героев (Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979, с. 80-81).
Д.С. Лихачев считает, что Феофан Грек встретился в России с задачами, незнакомыми ему на родине. В силу своего образования и одаренности, личных интересов (художник был связан с еретическими и мистическими движениями XIV столетия), он сумел совместить созерцательность и ученую философичность византийской культуры, и безраздельность эмоционального переживания, отличающую русскую культуру той эпохи. Феофан Грек, сточки зрения Д.С. -Лихачева, первый мастер, отразивший полноту духовного и художественного поиска России XIV в., а это значит, что он был одним из первых, в чьих индивидуальных качествах и творчестве проявилась идея личности русского Предвозрождения -второй после обращения к культурному наследию античности признак этой эпохи. «Феофан Грек - это художник-интеллектуал, «философ зело хитрый», как называет его Епифаний Премудрый». В работах Феофана Грека зрителю открывается процесс духовного восхождения, поражающий интенсивностью и глубиной внутренней жизни персонажей (там же).
Интересно отметить, что итальянское Возрождение начинало с антропологического открытия человека, с интереса к пропорциям человеческого тела, его индивидуальным особенностям. Русское
Предвозрождение отличает, прежде всего, духовно-нравственный аспект.
Впервые о «русском гуманизме» заговорили представители отечественной философской мысли начала прошлого века. Так, один из них, В.В. Зеньковский, относит к «русским
гуманистам XVIII века» Новикова, Радищева, русское масонство, а также тех, кого он называет представителями «эстетического гуманизма» XIX века, - Карамзина, Жуковского. В центре внимания русского гуманизма, как он считает, стояли проблемы социальные (утверждение человечности в жизненных отношениях) и моральные (приоритет нравственности над разумом) (см.: Зеньковский В.В. История русской философии. П., 1991, т. 1, ч. 1, с. 195).
По мнению Н.А. Бердяева, если в России и была хоть какая-то вспышка Ренессанса, то это было исключительно творчество Пушкина. «Нам не дано было пережить радость гуманизма, у нас, русских, никогда не было настоящего пафоса гуманизма, мы не познали радости свободной игры творческих избыточных сил. Вся великая русская литература, величайшее наше создание, которым мы можем гордиться перед Западом, не ренессансная по своему духу» (Бердяев Н. Смысл истории. М., 1990, с. 143).
Драма маленького человека, сострадание к униженным и оскорбленным, народопоклонство, - все то, что отличало русскую литературу от других, по Бердяеву, - не является темами классического гуманизма с его жизнеутверждающим оптимизмом и возвышением человека до уровня Бога. Гуманизм радуется жизни во всех ее проявлениях, исполнен сознания дарованного человеку совершенства, русская литература плачет и скорбит по поводу несовершенства мира. «Русская литература XIX века... была не пушкинская. Мы творили от горя и страдания; в основе нашей великой литературы лежала великая скорбь, жажда искупления грехов мира и спасения. Никогда не было у нас радости избыточного творчества... Творчество Гоголя, Достоевского, Толстого в этом смысле не гуманистическое и не ренессансное. Наше государство, философия, мораль, вся наша национальная судьба противостоит «радостному духу ренессанса и гуманизма». И в этом Н.А. Бердяев видит не недостаток, а великое
преимущество России над Западом (там же). Исчерпывающее объяснение этого преимущества дал другой представитель великой философии русского Серебряного века С.Н. Булгаков. По его твердому убеждению, гуманизм, начав с освобождения в человеке человеческого начала, до того заглушаемого верой в потустороннее начало, в конечном счете, порвал вообще с верой, обернулся антихристианским гуманизмом и атеизмом, что привело в итоге к созданию царства духовной буржуазности, культурного мещанства (Булгаков С.Н. Соч. В 2 т. Т. 2. Избр. статьи. М., 1993, с. 218-219). Ему вторит Н.А. Бердяев, трактующий появление буржуазного общества как конец ренессанса и кризис гуманизма, а вместе с ними и конец человеческой истории в ее земном воплощении (Бердяев Н. Смысл истории, с. 108).
Зададимся вопросом, можно ли так категорично говорить о «конце Возрождения», тем более о «конце человеческой истории», имея в виду то колоссальное влияние, которое Ренессанс оказывал и оказывает на ход развития мировых культур. Подобные эпохи по своему влиянию на развитие человечества имеют вневременной характер, они по сути своей универсальны, и в этом смысле, несомненно, прав русский ученый-медиевист П.М. Бицилли: «Возрождение до такой степени еще живо и жизненно, что по отношению к нему трудно сохранить «объективность». К числу главных достижений этого явления он относит, прежде всего, обоснование индивидуализма (см.: Бицилли П.М. Место Ренессанса в истории культуры. СПб., 1996, с. 149).
«... Человек Ренессанса - художник, virtuoso, проявляющий свое virtu в сфере искусства, которое, правда, служит органом познания мира и жизни, но само находится вне мира и вне жизни» (там же). Подобного рода гуманистический индивидуализм, который ни в коем случае нельзя смешивать с «буржуазным индивидуализмом»
Нового времени, был свойствен лучшим представителям «русского гуманизма», но в том-то его отличие от западного, что он никогда не был «вне мира и вне жизни», если следовать логике П.М. Бицилли. Русская литература, погруженная в контекст остросоциальных и духовных проблем, по сути своей всегда была антибуржуазной. Исполненная «лелеющей душу гуманностью» (В. Белинский), она органически впитала в себя лучшие традиции Возрождения и, прежде всего, представление о человеке как основополагающей субстанции, в которой ищут и по сей день ответы на все поставленные вопросы. В этом, по справедливому замечанию современного исследователя В.М. Межуева, и состояло главное открытие гуманизма, получившее название «открытие человека» (Межуев В.М. Идея культуры. Очерки по философии культуры. М.,2006, с. 49).
Воплощение гуманистического понимания мира и личности нашло, по мнению Д.С. Лихачева, отражение еще в творчестве Андрея Рублева. Д.С. Лихачев сопоставляет «Троицу» Рублева и «Божественную комедию» Данте, ибо, как и у великого итальянца, в работе Рублева соединяются средневековый символизм, высокий гуманизм и «простая человеческая правда».
«Троица» подробно прокомментирована
многочисленными авторами. Но Д.С. Лихачева, прежде всего, интересует выражение в ней тех качеств, которые ученый считает определяющими для русского Предвозрождения: в произведении запечатлен идеал созерцательно-духовной личности, в которой соединилась русская религиозность и интеллектуальная деятельная активность, отличающая данную эпоху. Икона была написана в «похвалу Сергию», который практически разрабатывал традицию «умного делания» на Руси, «возделывая трудную пустынную почву душ, чтобы взрастить плоды Духа». Он призывал «воззрением на Святую
Троицу побеждать ненавистную рознь мира сего», а это было время братоубийственных войн и разорения русской земли ордынцами. Именно тогда прозвучал призыв Сергия к братолюбию, единению, духовному созиданию.
Лихачев подчеркивает, что в творчестве Рублева Пред-возрождение достигает новой стадии развития, действительно сопоставимой с высочайшими достижениями Ренессанса. По его мнению, Рублев поставил перед русской живописью новые колористические задачи, и этот его шаг явился новым выражением взаимодействия культур (см.: Лихачев Д.С. Указ. соч.).
Но в еще большей степени решение ренессансной проблемы нашло свое выражение в русской литературе.
Н. Бердяев одним из первых обратил внимание на то, что именно Пушкин был величайшим явлением русской творческой гениальности первой трети XIX века, создателем русского языка и русской литературы. Он считает, что наиболее изумительной чертой Пушкина, определившей характер этого века, был его универсализм, его всемирная отзывчивость. Без Пушкина невозможны были бы Ф. Достоевский и Л. Толстой. Но в нем было «кто-то ренессансное, и в этом на него не походит вся великая русская литература XIX в., совсем не ренессансная по духу.
Н. Бердяев тем самым давал понять, что Пушкин и его творчество стоят особняком от русских писателей и их произведений. Но Пушкин дал почву для произрастания в будущем таких колоссов, как Гоголь, Лермонтов, Толстой и Достоевский. При этом Бердяев настойчиво проводит мысль о том, что Пушкин, «единственный русский писатель ренессансного типа, свидетельствует о том, как всякий народ значительной судьбы есть целый космос и потенциально заключает в себе все». Бердяев объясняет отличие Пушкина от последующей плеяды писателей тем,
что тот утверждал творчество человека, свободу творчества, в то время как на другом полюсе в праве творчества усомнятся Н. Гоголь, Л. Толстой и др. Но основной русской темой будет не творчество совершенной культуры, а творчество лучшей жизни.
Г.П. Макогоненко, с одной стороны, утверждал, что русская литература в XVII - первой трети XIX вв. решала «общевозрожденческие проблемы» (при этом акцент смещался на пушкинское творчество). Этот период он называл «русским Возрождением». С другой - ученый не отказывался и от традиционной схемы известных литературных направлений: классицизма,
просветительства, сентиментализма, романтизма, критического реализма, утверждая при этом, что «русское Просвещение оказывает значительное влияние на решавшиеся проблемы Возрождения, которые, в свою очередь, многое определяли в идейно-эстетическом облике Просвещения» (Макогоненко Г.П. Проблемы Возрождения и русская литература //Русская литература, 1973, № 3, с. 36-59).
Большинство исследователей, говоря о реализме критическом, якобы имевшем место в России первой трети XIX в., не могли обозначить принципиальной сущности этого явления и зачастую механически переносили черты западного критического реализма на русскую культурную почву.
В.В. Кожинов, размышляя по этому поводу, пришел к выводу, что под критическим реализмом в России, в сущности, подразумевали иной реализм - ренессансный. В результате этих наблюдений ученый довольно категорично, но вполне справедливо заявляет: «Время с конца XVIII в. до второй трети XIX в. было эпохой становления и развития ренессансного реализма, венцом которого явилось творчество Пушкина и молодого Гоголя. Ни о каком критическом реализме здесь не может быть и речи».
В этом случае и пушкинский «Евгений Онегин», и более поздние пушкинские произведения не могут быть отнесены к критическому реализму, как не имеют к нему отношения и знаменитые гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки». Для того, чтобы сделать такой вывод, у В.В. Кожинова должны были быть основания. Их он видит в классических критериях эпохи Возрождения, исходя из которых Ренессанс делится на классический (корни его уходят в античность), каковым выступает итальянский Ренессанс, и - Ренессанс других народов, не имеющий наследия античности (см.: Кожинов В.В. Размышления о русской литературе. М., 1991, с. 439-485).
А.Ф. Лосев и Р.И. Хлодовский выделили сущностные черты эпохи Возрождения. Одной из них, определяющей, является антропоцентризм, т. е. признание человека центром мироздания. Это абсолютизирование человеческой личности, по их мнению, и есть новое, что несет эпоха Возрождения человечеству. А.Ф. Лосев отмечал появление ярких живописных красок и телесной выпуклости изображения художниками мира, потребность в созерцании и в то же время устремленность в «бесконечные дали, не знакомые никакой антично-средневековой эстетике». Именно в эпохе Возрождения, подчеркивал ученый, заложено и «классическое равновесие», и «беспокойный уход в бесконечность», и «художественный энтузиазм, о котором говорили в эпоху романтизма» (см.: Лосев А.Ф. Эстетика Возрождения. М., 1982, с. 623; Хлодовский Р.И. Новый человек и зарождение новой литературы в эпоху Возрождения// Литература и новый человек. М., 1963, с. 372).
Сущностной чертой эпохи Ренессанса было и воссоздание в иной языковой материи высокоразвитых художественных стилей других литератур, в результате чего и появился зрелый национальный художественный
стиль, а значит и национальный литературный язык. Таково принципиальное отличие эпохи Возрождения от других культурных эпох и направлений, и если признать, что в России в начале XVIII в. еще не существовало этапа становления нации, а соответственно - личности, отсутствовал зрелый художественный стиль и национальный литературный язык, то просто удивительно, откуда вдруг стало развиваться в конце XVIII - начале XIX в. стилевое многообразие. В.В. Кожинов обратил внимание на то, что типологической чертой русской литературы первой трети XIX в. явилось «равновесие», т. е. относительное единство нации, личности и государства, и что эта черта родственна западноевропейской литературе эпохи Возрождения. Исследователь подчеркивал, что только после восстания декабристов обнаружилась действительная непримиримость личности и государства, в связи с чем русская культура начала стремительно «отделяться» от государства и к 40-м гг. XIX в. преуспела в этом.
Надо сказать, что ученые периодически высказывали некоторые сомнения в полноценности существующих на российской почве художественных направлений. Скажем, В.В. Кожинов одно время считал, что между классицизмом, просветительским реализмом, сентиментализмом, романтизмом и критическим реализмом существовал настолько узкий временной просвет, что исчислялся буквально годами, самое большее - десятилетиями, тогда как на Западе эти же художественные направления существовали зачастую столетиями.
Только после того, как личность осознает самое себя, когда бесконечная сущность человечества как некоего социального организма найдет выражение в своем индивидуальном проявлении, станет возможным ее дальнейшее развитие. Именно поэтому важны для человеческой культуры завоевания эпохи Возрождения.
Если рассматривать Россию как целостную самостоятельную цивилизацию, как «симбиоз народов, синтез различных культур, сплав, родивший общее миропредставление и общий образ жизни», то сам дух и культура Возрождения с ее абсолютизированием человеческой личности и было то новое и необходимое русскому человеку, без чего не могло быть его дальнейшего развития. В то же время считается, что становление личности не может происходить без роста национального самосознания, без становления самой нации. Вот отчего ни один народ не может миновать в своем культурном развитии этого этапа.
Эпоха Ренессанса знаменательна тем, что именно в ней происходит становление Личности. Как справедливо заметил русский историк и философ К.Д. Кавелин, «для народов, призванных ко всемирно-историческому действованию в новом мире, такое существование без начала личности невозможно... Личность, сознающая сама по себе свое бесконечное, безусловное достоинство, - есть необходимое условие всякого духовного развития народа» (Кавелин К.Д. Авдотья Петровна Елагина //Русское общество 30-х годов XIX в. - Мемуары современников. М., 1989, с. 144).
Именно в Александровскую эпоху в России наиболее рельефно проявляются ренессансные, личностные черты русской культуры.
Этому в значительной степени способствовали такие важные исторические события, как война 1812 года, победа в ней России.
Появилась новая плеяда молодых людей, увидевших свое Отечество в сравнении с Европой и стремившихся видеть Россию иной - европеизированной. В то же время подлинный европеизм, как считает В.К. Кантор, «произрастает изнутри своей культуры - но в процессе преодоления и переосмысления, одухотворения и
пресуществления ее почвенных слоев. Такими были основатели великих европейских культур - Данте и Сервантес, Рабле и Шекспир, Гете и Пушкин» (Кантор В.К. Санкт-Петербург: Российская империя против российского хаоса. М., 2008, с.243).
Стремление к европеизации предполагало во всех областях общественной жизни появление ярко выраженного индивидуального, личностного начала.
Свободный, внутренне раскрепощенный человек-творец, именно такой тип личности был особенно востребован русским общественным сознанием, найдя свое воплощение во многих произведениях деятелей русской культуры первой трети XIX в. И, прежде всего, в творчестве А.С. Пушкина, в художественном мире которого появился новый, в основе своей ренессансный тип художественного сознания. В тоже время его «европеизм» произрастал изнутри национального пласта русской духовности.
А.С. Пушкин, по справедливому замечанию В.К. Кантора, «был человек, ощущавший равноправие как суть человеческого жизнеповедения, поэтому чувствовал себя равноправным по отношению и к Данте, и к Гете, и к Шекспиру, не стесняясь учиться у них, ибо верил в себя. И в Россию». Ученый отметил одну странность в восприятии западноевропейцами творчества Пушкина: он для них был недостаточно русский. В.К. Кантор объясняет это тем, что «Пушкин равноправен с Шекспиром, Данте, Гете, он чувствует и думает также, как и они» (там же, с. 196).
Освоение Россией принципов и гуманистических идеалов Возрождения протекало на фоне активного изучения опыта культур эпохи Просвещения, романтизма, классицизма и т.д. Все это не могло пройти бесследно для Пушкина, поэтому в его творчестве по-новому засверкали такие вечные, казалось бы, незыблемые ценности, как Любовь, Дружба, Красота. Вслед за Державиным и Жуковским Пушкин возводит их на новые высоты
художественного осмысления, создавая русский литературный язык, национальный художественный стиль.
Радость бурлящей жизни, уверенность в способности человека изменить мир к лучшему, - все это звучит в пушкинском творчестве, пробуждая в душе русского человека чувство собственного достоинства, обусловленного верой в свой народ, в собственные силы.
Поэтический дар Пушкина вселял в сознание русского человека и такие основополагающие ценности, как Свобода-Творчество-Счастье.
Знаток итальянского Ренессанса Р.И. Хлодовский заметил, что только осознание себя частицей национальной целостности позволило человеку эпохи Возрождения преодолеть корпоративное сознание. Многообразная жизнь нации порождала представление о многосторонности и целостности человеческого индивида. В свою очередь, многосторонность, цельность и синтетичность содержания требовали и определенной формы выражения, поэтому в эпоху Ренессанса, по мнению В.В. Кожинова, не случайно вырабатывается национальный литературный язык, которым человечество пользуется вплоть до сегодняшнего дня, складывается зрелый национальный художественный стиль.
Рассматривая русскую культуру первой трети XIX в. с этих позиций, можно в полной мере осознать ее ренессансную природу, а Пушкин тогда представляется своеобразным титаном русского Возрождения. Заметим, что глубинный смысл ухода титанов из жизни состоял в том, как точно когда-то сформулировал свою мысль Д.С. Мережковский в отношении к А.С. Пушкину, что ему и им «некуда было дальше идти, некуда расти». Это обстоятельство, наверное, не стоит игнорировать.
Наталкивает на эту мысль и то, что титанизм личности эпохи западноевропейского Возрождения был постепенно снят предъявляемыми ей ограничениями со стороны
утверждающегося государства. В конце концов личность настолько стала скованной его рамками, что возник конфликт между чувством и долгом. В результате все это вылилось в субъективизм, т. е. превознесение человека как субъекта внешнего мира. И началось погружение в собственный внутренний мир (сентиментализм, романтизм).
Если сегодня рассматривать такое явление, как Пушкин, глазами исследователей разных веков, можно заметить, что
особенно острым вопросом для россиян будет следующий: является ли Пушкин «национальным поэтом в смысле всемирным», как обычно называют Шекспира, Гете, Гомера, либо - нет.
Заметим, что имя Пушкина все чаще ставится в один ряд с Шекспиром, Гете и другими деятелями западноевропейского Возрождения. Как сказал в свое время Д.С. Мережковский, «Пушкина Россия сделала величайшим из русских людей, но не вынесла на мировую высоту, не отвоевала ему места рядом с Гете, Шекспиром, Данте, Гомером» (Мережковский Д. С. Пушкин // Пушкин в русской философской критике. М., 1990, с. 96). Отсюда вытекает, что художественные деятели Возрождения являлись выразителями идеалов своего народа, ибо их величие обусловлено величием народа и наоборот. В развитие этой мысли: если Россия не вынесла на мировую арену своего гения, то означает ли это отказ в праве народа России встать в одни ряд с народами Европы, подарившими миру титанов духа?
С появлением Жуковского и Батюшкова в культуру России ворвалось свежее дыхание Европы. Через творчество мировых гениев россияне мощно осваивали идеалы других народов, пласты неведомых до сей поры переживаний, эмоциональных оттенков, чувствований. В сущности, и Жуковский, и Батюшков были гениальными подражателями
и переводчиками выдающихся произведений мирового уровня.
Суть художественных направлений состоит в том, что каждое из них возникает в той или иной стране не случайно, заключая в себе очередной этап духовного развития нации в его эстетическом отражении. Скажем, если в русской культуре появляется романтизм как художественное явление, возникающее, как правило, в переходный период жизни страны, когда происходит резкое разрушение старого привычного мира и утверждение нового, неизвестного, то в эмоциональном строе человека, живущего на зыбкой почве, становится существенной та преобразовательная деятельность, которая свершается на уровне внутреннего мира. В этот жизненный период еще нет каких-либо устойчивых черт внешнего мира, но есть сложная созидательная работа в отношении самой личности, сотворения ее сущности.
В суждениях критиков, по-разному оценивающих творчество Пушкина, все же заметно доминирующим оказывается суждение о близости Пушкина не к Байрону, а к Шекспиру и Гете.
Исследователи не раз отмечали «огромность» души Пушкина. «Если стихи его подбирать как документы, то с одинаковым правом вы можете утверждать, что Пушкин был и истинный христианин, и грубый язычник, и народолюбивец, и противник народа, и человек целомудренный, и циничный грешник, и враг насилия, и сторонник его» (там же). Но если расценивать Россию как симбиоз народов, верований, религий, то сама Русь была еще более многообразной, чем душа Пушкина. Он как выразитель чаяний, идеалов своего народа поэтому и не мог быть одномерным в своей духовной сущности в период становления нации. Отсюда его «Подражания Корану», «Отцы-пустынники и жены непорочны» и «Египетские ночи», и «Песни западных славян» как следствие тяги к
постижению миров и мусульманского, и древнего языческого, и христианского.
Но титанизм Пушкина наиболее полно проявился в выражении общего миропредставления и общего образа жизни русского народа. Не случайно Д.С. Мережковский подчеркивал, что Пушкин - поэт народа, только что проснувшегося от варварства, но уже чуткого, жадного ко всем формам культуры.
Пушкин, по единодушному мнению многих исследователей, описывает своих героев как бы изнутри, раскрывает их внутреннюю жизнь так, как ее опознает сам описываемый тип. В этом отношении Пушкин превосходит других гениальных писателей, например, Шиллера, и даже Шекспира, у которых большинство героев являются воплощением одной какой-нибудь страсти. Не случайно Ф.В. Булгарин однажды подчеркнул, что то, что Пушкин сделал в России и для России, не может сравниться с тем, что сделали гении-преобразователи в Англии, Германии и Франции. И.С. Тургенев подметил и то, что именно Пушкин создал поэтический литературный язык и что потомкам остается только идти по пути, проложенному его гением. Д.С. Мережковский осторожно подводит к осознанию того, что явления столь гармоничные, как Пушкин и Гете, предрекали искусству XIX в. новое Возрождение, новую великую попытку примирения двух миров, которое было начато итальянским Возрождением XV в. Иное дело, получилось ли это.
Исследователи Возрождения не раз отмечали особенность ренессансной души человека, состоящей в противоречивости, полярности мыслей и чувств. В Пушкине же все это доведено до крайностей. Лучше всего об этом написал В.В. Вересаев, заметивший бьющее в глаза несоответствие между его жизненными переживаниями и отражениями их в его поэзии. Вересаев обращал внимание на двуплановость Пушкина, усмотрев различие в
одномерности в поэзии и одномерности в жизни (см.: Вересаев В.В. В двух планах. М., 2000).
Однако внутренний мир Пушкина не был ни одномерным, ни двуплановым. Он был многомерным, многопланово-универсальным. Как известно, этим качеством наделены были титаны Возрождения: Шекспир, Рабле, Сервантес и т.д. И это не случайно: их внутренний мир вобрал в себя все многообразие нации. Так и духовная жизнь Пушкина вобрала в себя все величие своей нации. Его личность была столь многомерной, сколь многогранной была жизнь его народа.
Думается, Пушкин интересен многим, если не всем в силу широты диапазона его личности. Его знаменитая многоплановость: от меланхолии, уныния, тоски до яркого жизнелюбия и сделали его поэзию необходимой людям, так как они находили в ней ответы на все интересующие их вопросы, относящиеся к познанию самих себя.
Думается, загадочность натуры Пушкина можно объяснить и тем, что он по сути является художестве иным деятелем русского Возрождения, а не только выразителем какого-то одного литературного направления. Трагедия титанов западноевропейского Возрождения также состояла в этом: им некуда было идти, они были самодостаточны, представляя собой абсолют, и жизнь каждого из них поэтому была по-своему драматичной.
Говоря словами Д.С. Мережковского, «пуля Дантеса только довершила то, к чему постепенно и неминуемо вела Пушкина российская действительность. Он погиб, потому что ему некуда было дальше идти, некуда расти. Во всяком случае преждевременная гибель - только последнее звено роковой цепи, начало которой надо искать глубже, в первой молодости поэта». Он уточнял: «Смерть Пушкина - не простая случайность. Драма с женою, очаровательною Натали... ее
милыми родственниками - не что иное, как в усиленном
виде драма всей его жизни: борьба гения с варварским отечеством».
Пушкин был поэтом-патриотом, по убеждениям - государственником. Он всегда поддерживал Николая I, считая его единственным легитимным царем. В то же время с Пушкина в русской культуре начинается качественно новый этап во взаимоотношении творца и властелина, поэта и народа. Неоднократно подчеркивая, то поэзия «не имеет никаких целей, кроме самой себя», что «истинный талант доверяет более своему суждению», Пушкин в 1830 г. находит этим мыслям поэтическую формулу:
Ты царь: живи один. Дорогою свободной, Иди, куда влечет тебя свободный ум, Усовершенствуя плоды любимых дум. Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд, Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Пушкин утверждает суверенность своего поэтического сознания не только перед власть имущими, но и перед своим читателем. Нет большей для него власти, чем собственный суд, поскольку «самостоянье» человека и тем более творца - залог величия его».
Прав был Бердяев, когда подчеркивал, что Пушкин творил «от радостного творческого избытка», тогда как последующие русские писатели станут творить «от жажды спасенья народа».
Действительно, и М.Ю. Лермонтов, и Н.В. Гоголь, заявившие о себе в начале 1830-х гг., содержательным пафосом своего творчества, самой его философией, литературной направленностью резко отличаются от А.С. Пушкина.
М.Ю. Лермонтов, замкнувшись в своем гордом одиночестве, создает прецедент двоемирия, живя одновременно в мире реальном и идеальном.
Свобода, по Лермонтову, питает глубоко индивидуалистическую личность, выросшую из Ренессанса, но уже не имеющую с ним ничего общего.
Н.В. Гоголь в это время смотрит на мир с высоты пушкинского обзора и видит все его несовершенство в том, что общество ограничивает свободу личности вплоть до ее уничтожения («Шинель», «Записки сумасшедшего»).
Предвидим возражения со стороны тех исследователей, которые видят в Пушкине сначала поэта-романтика, затем реалиста. Но если рассматривать в русской культуре такое явление, как романтизм, то можно с уверенностью сказать, что для его появления как полновесного художественного направления в начале XIX в. и по 30-е гг. еще не существовало необходимой социальной почвы.
Учитывая общее мнение ученых по отношению к определению сущности романтизма, можно сказать, что в центре внимания романтиков находится внутренний мир личности, обусловленный гармонией мира реального и мира идеального. Заметим, личности уже сложившейся.
Однако нам неизвестен период, когда именно произошло Становление личности русского человека. По мнению В.О. Ключевского, еще в XVIII в., в конце его, не было никаких оснований говорить о феномене Личности применительно к россиянину. Он еще просто не сложился. Ключевский же считал, что в России в течение XVIII в. новейшие западные идеи усваивались без размышления и отрывали «усвоявшие их умы от окружающей их действительности, не имевшей ничего общего с этими идеями», так как «старики жили понятиями и знаниями, крепко вбитыми петровской реформой либо наскоро схваченными в общеобразовательной школе преемниц преобразователя. В головах помоложе начали бродить вольнодумные рационалистические и моралистические идеи, воспринятые от гувернера или кадетского учителя, либо вычитанные из французской книжки. Эти бродячие идеи и получили особенно важное значение: они не только бродили, но и производили брожение, благодаря которому хаотическая смесь понятий, чувств и привычек, стол-
пившихся в русских умах, начала разделяться и кристаллизироваться, складываясь в определенные взгляды и убеждения. Тогда силуэтные очертания, туманные образы без лиц стали превращаться в физиономии с определенными и понятными чертами, из нравов стали вырабатываться характеры» (см.: Ключевский В.О. Западное влияние в России после театра // Неопубликованные произведения. М., 1988, с. 106).
Европейский гуманизм сего новым видением человека стал утверждаться в России только с середины XVIII в. в русле мощных просветительских тенденций, которые охватили тогда всю Европу. В этом своеобразие «русского гуманизма», до сих пор вызывающее в научном сообществе противоречивые суждения.
Пушкин глубоко чувствовал свой народ, его душу, его историю, его миф, его государственный инстинкт. И при всем том он обладал той вдохновенной свободой души, которая умеет искать новые пути, не считаясь с запретами и препонами, которая иногда превращала его по внешней видимости в «беззаконную комету в кругу расчисленном светил», но которая по существу подобала его гению и была необходима его пророческому призванию. А призвание его состояло в том, чтобы принять душу русского человека во всей ее глубине, во всем ее объеме и оформить, прекрасно оформить ее образ, а вместе с нею -и образ России. По словам И.А. Ильина, таково было великое задание Пушкина - принять русскую душу во всех ее исторически и национально сложившихся противоречиях и страстях; найти, выносить, выстрадать, осуществить и показать всей России достойный ее творческий путь, преодолевающий эти трудности, развязывающий эти узлы, вдохновенно
облагораживающий и оформляющий эти страсти.
Пушкин был тем, чем хотели быть многие из гениальных людей Запада. Ему был дан поэтический дар восхититель-
ной, кипучей, импровизаторской легкости; классическое чувство меры и неошибающийся художественный вкус; сила острого, быстрого, ясного, прозорливого, глубокого ума и справедливого суждения (см.: Ильин И. Пророческое призвание Пушкина // Пушкин в русской философской критике, с. 328-355).
Не случайно император Николай I считал Пушкина умнейшим человеком в России.
По мнению А. Григорьева, Пушкин-то и есть полно и цельно обозначившаяся душевная физиономия, выделившаяся, вырезавшаяся уже ясно из круга других народных, типовых физиономий. Он подчеркивал, что Пушкин-тип самобытный, меривший с другими европейскими типами, переходивший сознанием те фазисы развития, которые они проходили, но братавшийся с ними сознанием, - но вынесший из этого процесса свою физиологическую, типовую самостоятельность.
Заметим и то, что с 1830 г. из многоцветного универсального творчества Пушкина русская литература почти одновременно (и в этом ее своеобразие) продолжила свое развитие в сторону романтического направления и критического реализма. Пушкин мог еще продолжать творить, что он и делал вплоть до своей смерти, а ход русской литературы уже нельзя было остановить. М.Ю. Лермонтов увел русское общество в глубины внутреннего мира человека, благодаря чему личность в своем романтическом ореоле смогла, наконец, выделиться из человеческого целого, противопоставив себя ренессансному человеку, сложившемуся в период русского Возрождения. Н.В. Гоголь своим творчеством поставил новую проблему: взаимоотношения личности и общества (см.: Борев Ю.Б. Эстетика. М., 1988, с. 361). В то же время художественные миры М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя всецело обязаны своим появлением А.С. Пушкину.
Но несмотря на то, что русская литература, вышедшая из Пушкина, пошла другим путем, влияние традиций русского Возрождения не закончилось, оно продолжалось в разные эпохи по-разному, возводя всякий раз русское общество на новый виток духовного развития.
Так случилось и в начале XX столетия: русский Ренессанс проявился, на наш взгляд, и в эпохе Серебряного века - на уровне ярчайшего всплеска индивидуализма и ницшеанского титанизма, и в социалистическим реализме, базировавшемся на основополагающем принципе Ренессанса-антропоцентризме и породившем новую индивидуальность - социалистический тип личности.
Но это уже тема дальнейшего исследования.
