CC BY
320
ФИЛОСОФИЯ, СОЦИОЛОГИЯ И КУЛЬТУРОЛОГИЯ
УДК 1
РУССКИЙ РАДИКАЛИЗМ. П.Н. ТКАЧЕВ © А.И. Юдин
В статье рассматриваются социальные идеи яркого представителя русского радикализма П.Н. Ткачева.
Ключевые слова: социальная философия; теория прогресса; общественный идеал; государство и народ.
Радикализм являлся и является характерной чертой русской общественной жизни. Истоки его в народных бунтах и восстаниях, в крестьянских войнах. Революция 1917 г. -яркое воплощение радикализма и его идеологии, в которой В.И. Ленин во многом реализовал принципы, сформулированные П.Н. Ткачевым. Революция 1991 г. тоже прошла под радикальными лозунгами. И сегодня огромное количество радикалов-реформаторов стремится вписать свое имя в историю. Поэтому изучение истории русского радикализма вполне актуально.
Петр Никитич Ткачев (1844-1885/1886) -представитель радикального направления русского народничества, активно участвовал в революционной деятельности. Критикуя Лаврова за оторванность от практики революционного движения, Ткачев писал о себе: «С гимназической скамьи я не знал другого общества, кроме общества юношей, то увлекающихся студенческими сходками, то таинственно конспирирующих, то устраивающих воскресные школы и читальни, то заводящих артели и коммуны, то опять хватающихся за народное образование, за идею сближения с народом и опять и опять конспирирующих; я всегда был с ними и среди них - всегда, когда меня не отделяли от них толстые стены каземата Петропавловской крепости» [1]. Эта нацеленность на немедленное практическое решение задач революционного движения обусловила характерные черты концепции Ткачева.
Он был блестящим публицистом, литературный талант его раскрылся в 1860-е гг.
Ткачев сотрудничал в «Библиотеке для чтения», во «Времени», в «Эпохе», «Русском слове». Он фактически занял в этом журнале место Писарева, заключенного в Петропавловскую крепость. В 1869-1873 гг. Ткачев за публикацию прокламации «К обществу» был заключен в Петропавловскую крепость и отбывал ссылку в Псковской области. В 1873 г. он эмигрировал; в Женеве и Лондоне, безуспешно попытавшись сотрудничать с Лавровым в издании журнала «Вперед!», создал свой журнал «Набат» (стал его редактором). В этот период Ткачев открыто излагал свои радикальные взгляды, рассматривая проблемы теоретического обоснования идеала, стратегии и тактики революционной борьбы.
Свою систему взглядов он называл «критическим реализмом». Характерной особенностью отношения мыслителя к философии являлось стремление видеть в ней инструмент для реализации практических задач общественного движения. Позитивизм, получивший распространение в 1860-70-е гг., не остался без внимания Ткачева. Отношение мыслителя к этому направлению философии было неоднозначно; несомненно, ему импонировала опора позитивизма на науку и научное знание, в нем он видел философию, противостоящую объективно-идеалистическим концепциям. В то же время по сравнению с П. Л. Лавровым в восприятии позитивизма П. Н. Ткачевым было больше критического отношения, и по мере развития этого направления в России мыслитель все больше акцентировал внимание на его идеалистическом характере.
Следует отметить, что Ткачев чаще и настойчивее других обращался к экономическому принципу, который в ряде случаев приводил к определенным результатам. Опираясь на анализ экономического развития, он с материалистических позиций раскрывал процесс перехода от феодальных к капиталистическим общественно-экономическим отношениям в Европе, верно раскрывал противоречия капитализма. «Коллективный труд многих является теперь главным и даже единственным средством увеличения средств к существованию немногих, поэтому само собой понятно, что возможно выгоднейшая для моего и наименее выгоднейшая для твоего эксплуатация этого труда служит для «немногих» самым надежным и могущественным орудием взаимной борьбы», - делал вывод мыслитель [2].
Теория прогресса Ткачева есть, по сути, теоретическое обоснование его общественного идеала. Теорию прогресса мыслитель разрабатывал как результат анализа социальных явлений, полемики с позитивистской социологией, с концепцией прогресса Лаврова.
Ткачев стремился к материалистическому пониманию общественного развития. Опираясь на экономический принцип, он критиковал идеализм теории исторического развития О. Конта. «Исходная точка зрения Конта приводит его к тому заключению, что законы мышления суть в то же время и законы социального развития» [1, т. 1, с. 202]. Природа и общество, по мнению Ткачева, развиваются в рамках объективного, закономерного процесса. Однако законы развития имеют свои специфические особенности. Он критиковал органицизм Спенсера, полагая, что отождествление законов природы и общества приводит к фаталистическому пониманию общественного развития. Если законы природы вечны, однообразны, строго детерминированы, то, «напротив, законы, которыми управляется общество, не отличаются ни одним из этих свойств, являясь всегда продуктами самого общества, т. е. продуктами человеческой воли и человеческого расчета» [1, т. 1, с. 183-184].
В раскрытии специфики общественных законов очевидно стремление мыслителя выйти за рамки механистического детерминизма, раскрыть специфику общественного развития, обосновать активную роль челове-
ка как субъекта, наделенного сознанием, волей. Человек потому значителен, что он «не ящера и не муравей, что он не должен быть ослом, что он всегда может по своему произволу изменять условия окружающей его жизни, что законы развития гражданского общества не имеют не единой черты той непреложности, вечности и неизменности, которой запечатлены законы природы» [1, т. 1, с. 385]. Проблема для Ткачева заключалась в том, чтобы преодолеть фатализм в понимании общественного развития, обосновать роль человека как субъекта в рамках закономерного процесса общественного развития.
Эту проблему Ткачев пытался решить, полемизируя, с одной стороны, с органициз-мом и социал-дарвинизмом, с другой - с «субъективной» социологией Лаврова. Ткачев отрицал возможность применения к обществу предлагаемого органицистами критерия развития органического мира - дифференцирования органов. Он утверждал, что общество, «доведя специализацию труда до известного пункта (в период мануфактурной промышленности), стремится затем обобщить, ободноформить специализированный труд, сделать разделение между людьми ненужным, излишним» [1, т. 1, с. 390]. Хотя Ткачев критиковал органицизм, он в то же время испытал его влияние.
По-своему он относился и к социал-дарвинизму. Борьба за существование применительно к обществу, считал Ткачев, есть борьба за обладание средствами производства, за капитал, она «составляет такую же выдающуюся и характеристическую черту в истории гражданского общества, как борьба за существование в истории органической природы» [1, т. 1, с. 432]. Если в природе борьба за существование является источником прогресса, то в обществе она не выходит за «юридические рамки», которые позволяют эксплуатировать чужой труд, приводит к деградации человека как вида. «В самом деле. среди рабочего населения антагонизм индивидуальности и генезис распадается, как мы видим, в регресс индивидуальности, в вырождение расы; он приводит к истощению физических и психических сил организма, к бедности, болезням и чрезмерной смертности» [1, т. 1, с. 450]. Следовательно, в эксплуататорском обществе борьба за существование приводит к регрессу человека как вида.
В природе, по мнению мыслителя, борьба за существование есть регулятор индивидуальных потребностей особей. В обществе эту функцию должно взять само общество, «тогда не будет повода к борьбе, потому что каждый будет и - что главное - будет желать иметь только столько, сколько он может иметь, не нарушая ничьих прав, не посягая на доли своих ближних» [1, т. 1, с. 459]. Значит, прогресс в обществе, по мысли Ткачева, возможен только в результате устранения борьбы за капитал, в результате социальной революции и реализации социалистического идеала.
Антагонистическое общество регрессивно, общественный прогресс может быть только в социалистическом обществе, в котором исчезнет борьба за капитал. Ткачев верно констатировал противоречивость общественного развития, рост материального производства, усиление эксплуатации. Однако под прогрессом он понимал постепенную эволюцию индивидуума, отсюда отрицание материального производства как критерия прогресса, неприятие прогресса как противоречивого процесса, проявляющегося в форме социальной борьбы.
Ткачев выделял три элемента прогресса -движение, определенное направление и цель. В неорганической природе присутствуют только первые два элемента, цель отсутствует. Но уже на уровне биологического развития присутствуют все три элемента, включая цель. «Иными словами, жизнь есть некоторое движение частиц организма, постоянно следующее по известному направлению с целью сохранить свое подвижное равновесие, приспособиться к движеньям внешних частиц, окружающих организм» [1, т. 1, с. 485]. Для исследования общественного развития необходимо «найти критерий исторического, социального процесса, нам нужно знать только цели социальных форм, а не законы их движения» [1, т. 1, с. 496]. Ткачев полагал, что в общественном развитии только цели могут быть известны, а законы развития - нет, значит, критерий прогресса идентичен его цели. То есть Ткачев, принимая за критерий общественного прогресса его цель, рассматривал прогресс не как сущее, объективно необходимое, а как должное, как идеал, выработанный личностью.
Пытаясь преодолеть субъективизм, Ткачев утверждал, что цель, являющаяся критерием прогресса, должна иметь объективный характер. Такой объективной основой может быть стремление человека к счастью. «Все согласны также в том, что совокупность всех этих жизненных целей человека может быть сведена, или лучше сказать, заключена в одной цели - в стремлении человека к счастливой жизни, к счастью» [1, т. 1, с. 499]. В свою очередь, возникал вопрос: в чем заключается объективная основа человеческого счастья? Ткачев отвечал на него: «Человеческое общежитие не может иметь другой задачи, как способствовать осуществлению жизненных целей образующих его индивидов. Жизненная цель каждого индивида состоит в сохранении и поддержании своей индивидуальности» [1, т. 1, с. 507]. Таким образом, он опирался на идеи органицизма Спенсера. Объективным критерием общественного прогресса выступает не уровень развития материального производства, а натуралистически понимаемое поддержание и сохранение индивидуума, удовлетворение его потребностей.
С методологических позиций антропологического материализма, опираясь на натуралистически понимаемые потребности человека, теоретически преодолеть субъективизм в понимании общественного развития было невозможно. Критикуя субъективизм Лаврова, Ткачев вынужден опираться на его понятия. «Итак, установление возможно
полного равенства индивидуальностей (это равенство не должно смешивать с равенством политическим и юридическим или даже экономическим - это равенство органическое, физиологическое, обусловленное единством воспитания и общностью условий жизни) и приведение потребностей всех и каждого в полную гармонию со средствами к их удовлетворению - такова конечная, единственно возможная цель человеческого общества, таков верховный критерий исторического социального прогресса», - делал вывод мыслитель [1, т. 1, с. 508]. Было бы неверно на основании вышеизложенного делать однозначное заключение о субъективизме Ткачева, хотя методологическая база для этого очевидна. Однако необходимо отметить, что тенденция к реализму, к объективному анализу, к материалистическому пониманию
общественного развития выражена у него достаточно четко. Констатируя антагонизм частных интересов в капиталистическом обществе как регрессивное явление, Ткачев выделял также и прогрессивные элементы. «Таким элементом является в экономической области пролетариат, в политической и юридической - те институты, которые основываются на понятии юридической и политической равноправности всех граждан. Наконец, одним из таких элементов можно считать стремление масс развить в себе некоторые умственные способности - стремление, логически вытекающее из того положения, в которое новейшая промышленность ставит городских рабочих» [1, т. 1, с. 511]. Здесь явственно прослеживается тенденция представить общественное развитие как диалектически противоречивый процесс - тенденция, ориентировавшая мыслителя на преодоление социального утопизма.
Анализируя теорию общественного развития Ткачева, можно сделать вывод о том, что из-за ограниченности методологической базы он не смог преодолеть критикуемый им субъективизм. Значит, тенденция, ведущая к волюнтаризму, безусловно была, отрицать ее нельзя, и она в значительной степени определяла его учение о социальной революции, хотя безусловно прав Б.М. Шахматов в том, что отождествлять Ткачева и Бланки неправомерно [3]. Однако Ткачев под влиянием марксизма стремился раскрыть объективную основу общественного развития, рассматривать его как объективно обусловленный, закономерный, диалектически противоречивый процесс, но, повторяем, не смог преодолеть субъективизм.
Ткачев пропагандировал идею немедленного осуществления социальной революции. «Мы ни на минуту не можем забывать, что наша непосредственная цель - революция, революция не в отдаленном будущем, не «когда-нибудь», а именно теперь, в ближайшем к нам настоящем» [2, т. 3, с. 238]. Опираясь на такую установку, Ткачев пытался раскрыть в объективной действительности экономические, социальные и политические предпосылки революции, ее движущие силы.
Социальную революцию мыслитель понимал как качественный скачок, как коренную перестройку всей системы общества. «Могут ли рабочие приобрести политиче-
скую силу, не имея силы экономической? С другой стороны: могут ли они приобрести силу экономическую, не имея силы политической?» - ставил вопрос Ткачев [1, т. 1, с. 309]. В результате социальной революции, считал он, должны быть преобразованы все сферы общества, хотя политический аспект он несколько абсолютизировал.
В рамках концепции русского социализма, под влиянием Герцена, Бакунина, основное противоречие общества применительно к России Ткачев представлял как противоречие между государством и народом. Если Ткачев, анализируя социально-экономическое развитие Западной Европы, последовательно проводил не раз провозглашенный им экономический принцип, то, обращаясь к русским условиям, он высказывал прямо противоположное мнение. В России «имеет место совсем обратное отношение, - наша общественная форма обязана своим существованием государству, висящему, так сказать, в воздухе, государству, которое не имеет ничего общего с существующим социальным строем и корни которого находятся в прошлом, а не в настоящем» [2, т. 3, с. 92]. По мнению Ткачева, между народом и эксплуатирующим его государством в России нет среднего класса, стало быть, народу предстоит борьба только с политической властью государства. Поскольку в России капиталистические общественно-экономические отношения существуют только в зародыше, постольку нет экономически заинтересованного сословия в существовании государства, и оно не имеет корней в обществе - такова логика рассуждений Ткачева.
Ткачев признавал объективную закономерность развития капитализма в России, отмечал реальные факты этого процесса и полагал, что капитализм уничтожит поземельную общину. Община «стоит, так сказать, на перепутье двух дорог: одна ведет к царству коммунизма, другая - к царству индивидуализма: куда толкнет ее жизнь, туда она и пойдет» [1, т. 2, с. 164]. Развитие капитализма в России уничтожит поземельную общину, сформирует класс капиталистов, экономически и политически связанный с государственной властью, - в этом случае революция возможна в далеком будущем. Значит, полагал Ткачев, революцию необходимо делать сейчас, используя благоприят-
ные конкретно-исторические условия, которые в ближайшем времени исчезнут. «Теперь или очень нескоро, быть может никогда! Теперь обстоятельства за нас, через 10, 20 лет они будут против нас» [1, т. 2, с. 23]. Опираясь на такое понимание основного противоречия русского общества, Ткачев разработал свою концепцию социальной революции, по-своему подошел к выявлению ее предпосылок, движущих сил, к вопросам стратегии и тактики. В своей концепции социальной революции мыслитель ориентировался на реалии докапиталистических общественно-
экономических отношений.
Если Лавров предполагал необходимость пропаганды с целью подготовки народа к революции, то Ткачев призывал к немедленному вооруженному восстанию. Полемика между ними по этому вопросу привлекла внимание К. Маркса и Ф. Энгельса. Энгельс в обзоре «Эмигрантской литературы» (1874) подверг критике взгляды Ткачева. В ответ Ткачев опубликовал «Открытое письмо господину Фридриху Энгельсу», в котором в иронической манере обвинил Энгельса в незнании русской действительности и изложил свое понимание стратегии и тактики революционной борьбы в России. Подчеркивая солидарность с основными принципами европейского рабочего движения, Ткачев полагал, что мы можем не быть солидарными с тактикой борьбы пролетариата и «никогда солидарны не будем и быть не должны (по меньшей мере с той фракцией, во главе которой стоят господа Маркс и Энгельс) в вопросах, касающихся исключительно практического осуществления этих принципов и революционной борьбы за них» [2, т. 3, с. 89]. Энгельс в работе «О социальном вопросе в России» (1875) на основе анализа социальноэкономического развития русского общества показал несостоятельность концепции социальной революции Ткачева, ее несоответствие объективным процессам общественного развития.
Полемика Энгельса и Ткачева раскрыла принципиальную разницу мировоззрений и подходов, историческую ограниченность народнической идеологии. Сама острота полемических выпадов Ткачева свидетельствовала об уязвимости его концепции, о понимании им ее исторической бесперспективности.
Полемизируя с Энгельсом, Ткачев выделял специфические конкретно-исторические особенности России, на базе которых и строил теорию социальной революции. «Мы не имеем городского пролетариата, у нас нет свободы печати, нет представительных собраний» [2, т. 3, с. 90]. Это не дает возможности объединить народ в дисциплинированный союз рабочих, к тому же, по мнению Ткачева, наши «пролетарии» являются собственниками и расчленены в небольшие общины, не связанные между собой. На основании этого он делал вывод о том, что «всякая революционная борьба при помощи рабочих союзов (тайных или явных), подобно западноевропейским, в настоящее время на русской почве совершенно невозможна» [2, т. 3, с. 94]. Значит, революционная борьба в России должна иметь свои специфические особенности.
Анализируя тактику русских революционеров, Ткачев отмечал, что у шестидесятников не было прочных корней ни в народе, ни в интеллигенции, поэтому в 1870-е гг. на первый план встала задача сближения с народом, «хождения в народ» с целью его революционизирования. В результате «хождения» обнаружились «отсутствие общего плана и единства в преследовании цели, чисто случайное распределение революционных сил в народе, недостаток (происходящий вследствие раздробления) материальных средств, затруднительность сношений» [2, т. 3, с. 236]. Поэтому для Ткачева на первый план выступала проблема практической организации революционных сил, для ее решения требовалось ответить на следующие вопросы: «Каким образом можем мы всего скорее сделать революцию, каковы должны быть теперь наши отношения к народу, обществу, существующему государству?» [2, т. 3, с. 238].
Критикуя пропагандистское направление в революционном народничестве, Ткачев утверждал, что в России уже есть предпосылки для социальной революции. Они заключаются в тяжелом экономическом положении народа, в его политическом бесправии, поэтому необходимо не «подготовлять», а делать революцию, т. к. народ к ней готов. Русский народ, повторял вслед за Бакуниным Ткачев, является революционером, но революционером в «возможности». Для ее реализации по-
мимо объективных факторов требуется еще и субъективный фактор, влияние на народ революционного меньшинства, т. е. революционной интеллигенции.
Каково должно быть влияние революционной интеллигенции на народ? В своей статье «Мужик в салонах современной беллетристики» (1879) Ткачев ставил вопрос: «Почему мужик сделался с некоторого времени последним словом всех наших общественнолитературных споров, толков и нареканий?» [2, с. 185-186]. Ткачев, полемизируя с идеей Лаврова о том, что народ путем пропаганды и агитации необходимо довести до ясного осознания общественного зла, своих истинных потребностей и целей, полагал, что «для того чтобы просветительская пропаганда могла иметь желаемый успех среди «большинства», для этого прежде всего необходимо, чтобы это «большинство» было поставлено в жизненные условия, не только не препятствующие, а, напротив, благоприятствующие такому удовлетворению насущных потребностей людей, которое было бы вполне сообразно с требованиями просветительской пропаганды» [2, с. 309]. Значит, по мнению мыслителя, пропагандистская работа может иметь успех только после социальной революции, когда уже будут созданы необходимые социальные условия для ее восприятия.
Ткачев критиковал и идею Бакунина о том, что народ может самостоятельно реализовать и выразить инстинктивно существующий в нем социалистический идеал. «Скажите же, бога ради, отчего же народные идеалы яснее должны отражаться в «мутной воде» инстинкта, чем в «полированном зеркале» мысли? Отчего идеалы инстинктивные могут переделать жизнь, а идеалы сознательные не могут?» [1, с. 111]. Степень революционности народа Ткачев ставил в зависимость от характера его идеала. В крестьянской общине коммунизм существует только в зародыше, а, по сути, «общественный идеал нашего народа не идет далее окаменелых форм его быта». На основании этого мыслитель делал вывод о том, что народ не может играть самостоятельной роли в революции. «Ни в настоящем, ни в будущем народ, сам себе предоставленный, не в силах осуществить социальную революцию. Только мы, революционное меньшинство, можем это сделать, - и мы должны это сделать как
можно скорее!» - писал Ткачев [1, с. 165, 170]. Народ в будущей социальной революции будет выступать как сила разрушительная, однако в качестве созидательной силы он на место разрушенных, ненавистных ему учреждений распространит свои консервативные формы общественного устройства.
Проблема создания эффективной, действенной организации, способной практическими революционными действиями побуждать народ к революции, подтачивать основы государственного строя и готовить захват политической власти, имела для Ткачева огромное значение. Создание революционной организации он рассматривал как первый шаг для практического осуществления социальной революции, тем более что эта проблема оказалась слабым местом во время «хождения» в народ.
Ткачев отстаивал идею создания единой централизованной организации, выступал против фракционности. «Обособляясь в
кружковые, фракционные организации, мы выдаем себя с головой и ногами III отделению, мы губим дело революции!» [2, т. 3, с. 287]. Все направления и фракции должны подчиняться единому центральному руководству, действовать по общему плану. Это не исключало относительной самостоятельности фракций, обусловленной их частными задачами. Для революционной организации характерны следующие черты: «1) централизация власти и децентрализация функций революционной деятельности, 2) иерархическая подчиненность и безусловная дисциплина членов... 3) сохранение в строжайшей тайне революционной деятельности каждого из членов организации» [2, т. 3, с. 382].
Необходимо отметить, что в полемике с бакунистами Ткачев все же признавал федеративный принцип организации революционного меньшинства в виде относительной самостоятельности групп. Но при этом он всегда подчеркивал, что только дисциплинированная, боевая, централизованная организация способна бороться с централистски организованной силой правительства. Примером централизованной организации для Ткачева были ишутинское и нечаевское общества.
Если, по Бакунину, роль тайной организации заключалась в выявлении и разжигании революционных инстинктов народа, в
организации его сил, то, по Ткачеву, революционная организация сама должна быть движущей силой социальной революции. С этой точки зрения понятна критика Ткачевым фракционности бакунистов, призыв к объединению всех революционных сил в рамках единой, централизованной, тайной организации, понятен его акцент на общности задач «якобинцев» и «народников», на создании единого руководящего центра, который координировал бы все революционное движение России.
Политический переворот должен быть осуществлен при помощи тайного революционного заговора, который будет поддержан народным бунтом. Ткачев полагал, что «якобинцы», сторонники политического заговора, и «народники», выдвигающие на первый план идею народного восстания, должны объединиться в рамках одной организации. «В самом деле, ведь у тех и у других, у народников и государственников, цель одна и та же - социальный переворот... Разве местный бунт не помогает успеху заговора, а удавшийся заговор - успеху местного бунта?» [2, т. 3, с. 289]. Однако на первом плане у Ткачева стоял политический заговор. «Чтобы превратить народ из возможной революционной силы в действительную, из возможного революционера в реального, мы (т. е. революционное меньшинство) должны первоначально расшатать, ослабить, уничтожить гнетущий его политический строй, консервативное, эксплуататорское, самодержавное государство» [2, т. 3. с. 442]. Народ, таким образом, может стать подлинно революционной силой после политического переворота, поэтому народный бунт играет не основную, а вспомогательную роль в социальной революции.
Ткачев не отождествлял социальную революцию с политическим переворотом. По времени социальная революция включает в себя переходный период, когда революционное меньшинство, овладевшее государственной властью, «с одной стороны, борется и уничтожает консервативные и реакционные элементы общества, упраздняет все те учреждения, которые препятствуют установлению равенства и братства, с другой - вводит в жизнь учреждения, благоприятствующие их развитию» [1, с. 96].
Ткачев выступал за необходимость государства в социалистическом обществе: после политического переворота оно становится инструментом реализации в жизнь социалистического идеала; революционное меньшинство при помощи государственной власти должно оказать влияние на рутинное, консервативное большинство, которое должно перестроить свою жизнь в соответствии с истинными потребностями. Государство в переходный период, согласно терминологии Ткачева, должно выполнять революционноразрушительную и революционно-устроительную функции, причем последняя в большей степени должна опираться на силу нравственного убеждения, народный разум, народную волю. В качестве первоочередных преобразований, по мнению мыслителя, необходимо поставить сельскую общину, промышленность, торговлю в такие условия, «которые неизбежно, хотя и постепенно, должны будут привести к общности имущества и общности труда, к уничтожению всякой собственности, к полному практическому осуществлению в сфере экономических и политических отношений начал коммунизма» [2, т. 3, с. 281].
Теория революции Ткачева опиралась на традицию русского радикализма, который рассматривал основное противоречие общества как противоречие между народом и государством. Ткачев развил эту идею в том смысле, что государство не имеет в обществе никаких корней, что оно «висит» в воздухе. Отсюда абсолютизация роли политической борьбы, роли тайной революционной организации, акцент на возможности захвата революционным меньшинством политической власти. Отсюда же вытекало скептическое отношение к роли народных масс в социальной революции, их способности реализовать социалистический идеал.
Элементы субъективизма, не преодоленные на уровне методологических посылок, находили свое очевидное проявление в социалистической теории. В теории социальной революции Ткачева это проявилось в абсолютизации роли и значения революционного меньшинства, организованного в тайную организацию, в выдвижении на первый план политической борьбы, в абсолютизации политического заговора. Практическая реализация этих идей со всей очевидностью
раскрывала их противоречивость, несоответствие реальной практике освободительного движения в России.
В статье «Утопическое государство буржуазии» (1869) Ткачев критиковал общественный идеал Э. Жирардена, выразителя интересов современной буржуазии. В нем он видел непреодоленные пороки современного буржуазного общества: это «перенесение возможного будущего в настоящее, это -узаконенный режим вечных непрерывных стачек, это гражданская война, возведенная в государственное право, это - борьба капитала с трудом, перенесенная с мастерской и фабрики на поля и улицы, это царство грубого насилия и произвола, это - апофеоз тирании!» [1, т. 1, с. 364].
В отличие от жирарденовского, общественный идеал Ткачева исключал классовую борьбу и конкуренцию, предполагал полное равенство, гармонию интересов, всеобщую солидарность. «Разумное человеческое общежитие возможно только при существовании полной гармонии в человеческих отношениях, при господстве мира, любви, согласия, братства, при совершенной солидарности интересов всех людей» [1, т. 1, с. 318]. Акцент на идее солидарности напоминает общественный идеал Лаврова.
Анализируя идеал Жирардена, Ткачев выделял два психологических момента, которые обусловливают борьбу за существование, - это чувство самосохранения и себялюбивое стремление быть лучше и совершеннее ближнего. Они преодолимы, и само «стремление человека к соперничеству - как одно из проявлений чувства эгоизма - не есть нечто абсолютно неизбежное, присущее человеческой природе» [1, т. 1, с. 319]. Если черты, ведущие к конкуренции, преодолимы, то возникает вопрос: каков источник стремления людей к труду в будущем обществе, предполагающий его развитие и самосовершенствование?
Источником человеческой активности является стремление к удовлетворению потребностей. В эксплуататорском обществе оно ведет к конкуренции и борьбе, в социалистическом обществе лишь после того, как материальные потребности будут удовлетворены, у людей возникнут «высшие» потребности, среди них - и стремление к труду. Ткачев делал вывод: «И вот эти-то новые по-
требности и будут играть роль тех стимулов, которые теперь, при данном порядке вещей, заставляют людей соперничать друг с другом на побоище экономической деятельности» [1, т. 1, с. 323].
Ткачев считал, что построение социалистического общества имеет общие закономерности. Однако мыслитель призывал учитывать специфические особенности конкретно-исторического развития каждой страны.
Характерной особенностью реализации социалистического идеала в России является опора на поземельную общину. Однако Ткачев не абсолютизировал значение поземельной общины, допуская иные пути построения социализма. Критикуя общественный идеал умеренного либерала Э. Бехера, Ткачев обратил внимание на производственную ассоциацию, «в которой должны слиться личность хозяина с личностью работника, которая сделает труд собственником производства, которая устранит посредников, стоящих между ними в настоящее время, которая уничтожает все привилегии капитала» [1, т. 1, с. 306-307]. Таким образом, основой построения общественного идеала могут быть и поземельная крестьянская община, и рабочая производственная ассоциация.
Острые дискуссии в народнической литературе вызвала проблема власти «на другой день революции». Бакунин выступал против власти революционного меньшинства, утверждая, что власть, оторванная от народа, не контролируемая народом, может быть направлена против него. Власть, по его мнению, должна быть передана органам народного самоуправления. «Неужели они не понимают, - критиковал Ткачев анархистов, -что передать законодательную власть общинам - значит передать им одну из главнейших функций государства, иными словами -не разрушать государственную власть, а, напротив, создать из каждой общины самостоятельное государство» [1, с. 183]. Если революционное меньшинство не удержит власть в своих руках, то, как полагал Ткачев, консервативное большинство распространит свои косные, рутинные общественные идеи, сформирует архаичные формы общественного устройства. Но в чем гарантия верности революционного меньшинства интересам народа? Такой гарантией должны стать, по мнению Ткачева, социалистические идеалы,
выработанные меньшинством. Революционное меньшинство, используя государство и его карательные органы, путем убеждения и насилия будет воплощать в действительность социалистический идеал. Таким образом, нравственным критерием принуждения у Ткачева выступает верность революционного меньшинства социалистическому идеалу. Насилие над народом оправдано во имя его же блага, которое сам народ в силу косности и невежества понять не может.
Позже Ткачев вспоминал свою революционную практическую деятельность: «Странное и глупое это было время: детей считали чуть не «солью земли», в них видели вождей, предназначенных вести нас в обетованную землю. И всего забавнее то, что сами дети вообразили, будто они призваны к этому, будто эта миссия именно по их силам: они даже стали утверждать в противность всякой очевидности, будто всем миром исповедуемая теория о том, что «яйца не учат курицу», есть не более как злонамеренная вы-
думка отсталых ретроградов» [2, т. 2, с. 225]. В этом высказывании мы чувствуем разочарование мыслителя в исповедуемых им в течение всей жизни идеях, их кризис, признание очевидного несоответствия их реалиям развивающейся жизни.
1. Ткачев П.Н. Сочинения: в 2 т. М., 1975-1976. Т. 2. С. 10.
2. Ткачев П.Н. Избранные сочинения на социально-политические темы: в 4 т. М., 19231933. Т. 4. С. 295.
3. Шахматов Б.М. П.Н. Ткачев. Этюды к творческому портрету. М., 1981. С. 219-222.
Поступила в редакцию 3.12.2009 г.
Yudin A.I. Russian radicalism. P.N. Tkachev.
In the article social ideas of the bright representative of Russian radicalism of P.N. Tkachev are considered.
Key words: social philosophy; the progress theory; a public ideal; the state and the people.
УДК 1:572:GG8
МЕТАФИЗИКА ТЕРРОРА И ДИСКУРС: МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ
© С.Н. Борисов, Е.В. Переверзев
В статье рассматривается проблема определения адекватных современным реалиям методологических подходов к исследованию террора. Предлагается отталкиваться от экзистенциальных оснований феномена и исследовать его дискурсивную природу средствами полипараметральной модели дискурс-анализа.
Ключевые слова: террор; метафизика; дискурс.
Террор: ретерриторизация понятийных пространств
Разговор о терроризме или терроре в рамках научного дискурса навязчиво требует понятийной определенности. Строгость словоупотребления играет применительно к рассматриваемому объекту злую шутку, поскольку процедура означивания и дефини-циации того, что обозначается как терроризм или террор, всегда оказывается неудовлетворительной. Подобный результат, что очевидно, не может устроить научный дискурс и запускает механизм отрегулирования исследовательской оптики (чем является, в т. ч. и предпринимаемый нами проект), неизбежно
и привычно разделяющийся на две проблемы: уточнения методологии и самого объекта исследования.
Ни то, ни другое не дает удовлетворительного результата, поскольку источник недостаточности, как нам видится, кроется в третьем члене указанной эпистемической дилеммы. Именно субъект порождает недовольство тех определений, которые предлагаются и могут быть предложены. С позиций экзистенциального опыта производится критика других возможных исследовательских стратегий, спекулятивных (понятийных), натуралистических (состояние мира), генеалогических (формации) и иных [1].
