19продукции в бурно развивающийся Лондон. В XVIII в. основой для развития промышленности становятся полезные ископаемые, которых в Восточной Англии не было в отличие от других регионов. Именно поэтому эти восточ-ноанглийские графства с XVIII в. больше ориентируются на аграрное производство, а промышленное развитие начинает отставать от хозяйственной жизни в Уэст-Райдинге и Западном Мидленде (на Севере и Западе страны), где оказались основные запасы минерального сырья.
Библиографический список
1. Евсеев В. А. Английский город в Тюдоровскую эпоху: регионы и города. Иваново, 1995.
2. Apprentice indentures at Norwich, 1510—1672. Norwich, 1959.
3. Charters J. A. Internal trade in England 1500—1700. L.; Basingstoke, 1977.
4. Davis R. The rise of English shipping industry in the 17-th — 18-th centuries. L.; N. Y., 1962.
5. Fisher F. J. The development of London food market, 1540—1640 // EcHR. 1954. Vol. 5.
6. Hoskins W. Local history. L., 1959.
7. Nef J. The rise of British coal industry. L., 1932. Vol. I.
8. Patten J. English towns in 1500—1700. Folkestone, 1978.
9. Patten J. Patterns of migration and movements of labour to three East Anglia towns // J. of historical geography. 1976. Vol. 2.
10. Redstone L. J. Ipswich through the ages. Ipswich, 1969.
11. ReedM. Economic structure and change in the 17-th century Ipswich // County towns in pre-industrial England. Leicester, 1981.
12. Stephens W. B. The cloth export of the provincial ports, 1600—1640 // EcHR. 1969. Vol. 22.
13. VCH of Suffolk. L., 1911. Vol. 1.
14. Ibid. 1912. Vol. 2.
15. Wrigley E. A. People, cities and wealth: The transformation of traditional society. Oxfor; N. Y., 1987.
16. Wrigley E. A. A simple model of London's importance in changing English society and economy, 1650—1750 // Past and present. 1967. Vol. 37.
Д. А. Смирнов
РУССКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ СЕРЕДИНЫ XIX — НАЧАЛА XX в. В РАБОТАХ ВАЛЬТЕРА БЕНЬЯМИНА
В первые десятилетия после Русской революции 1917 г. взгляд европейских интеллектуалов на Россию в значительной мере определялся происходившими в стране переменами. Именно в контексте создания «нового мира» оценивались и прошлое, и настоящее, и будущее России. Не явились исключением и работы немецкого мыслителя Вальтера Беньямина, известного своим положительным отношением к левому движению и стоявшего у истоков формирования теоретической базы Франкфуртской школы социальных и политических исследований, оказавшей сильное влияние на развитие этого движения в XX в.
© Смирнов Д. А., 2008 2008. Вып. 4. История •
Однако его симпатии к марксизму и другим левым идеям не стали препятствием на пути к более масштабному восприятию России — наблюдению, изучению и анализу происходившего в нашей стране: в ее истории, политике, культуре и социальной жизни. Одним из таких явлений, на которые обратил внимание Беньямин, был русский консерватизм, представлявший собой широкий комплекс идей и концепций, далеких от тем основных научных интересов мыслителя, и преодолевший к началу XX в. путь в несколько столетий.
В середине XIX в. консерватизм стал одним из важнейших течений общественной мысли в России. Яркое определение консерватизма в первые послереволюционные годы истории России дал русский философ Н. А. Бердяев: «Консерватизм поддерживает связь времен, не допускает окончательного разрыва в этой связи, соединяет будущее с прошлым. Революционизм поверхностен ... Консерватизм же имеет духовную глубину, он обращен к древним истокам жизни, он связывает себя с корнями. Он верит в существование нетленной и неистребимой глубины. У великих гениев и творцов был этот консерватизм глубины. Никогда не могли они держаться на революционной поверхности». В связи с этим он представляет консерватизм как «одно из вечных религиозных и онтологических начал человеческого общества»1.
В условиях радикальных перемен 20—30-х гг. прошлого века идеи русского консерватизма получили отклик в разных сферах социальной жизни, и Беньямин, знакомясь с Россией во время своей поездки в Москву, читая русскую литературу, наблюдал это. Впоследствии наблюдения за происходившими в нашей стране событиями легли в основу его работ о России, где на первый план выходила именно реакция общества на радикальные изменения, часто контрреволюционная и консервативная. И хотя образ русского консерватизма не получил у Беньямина законченного оформления, его оценки отдельных сторон этого идейного течения позволяют исследовать общее отношение философа к русскому консерватизму.
Необходимо отметить, что у мыслителя нет своего определения консерватизма, ни европейского в целом, ни русского: он никогда не занимался его изучением непосредственно. Для него это было скорее своеобразным внутренним мотивом исследователя, стремящегося расширить горизонт наблюдения, анализа и оценки — и прошлого, и настоящего, и будущего. Например, его неприятие историзма и идеи прогресса в некотором роде сближало Беньямина, стоявшего на позиции исторического материализма, с консервативной идеей и, возвращаясь к Бердяеву, ее заботой о «духовной глубине», «древних истоках жизни», «связи с корнями» и ее «верой в существование нетленной и неистребимой глубины». Так, в своих историко-философских тезисах «О понятии истории» Беньямин писал: «Исторический материалист принимает в расчет их [культурные достояния] с позиции отстраненного рассмотрения. Поскольку то, что он обозревает в культурных достояниях, все без исключения имеет для него происхождение, которое нельзя осмыслить без ужаса. Они обязаны своим существованием не только старанию великих гениев, создавших их, но и безымянному подневольному труду их современников. Никогда документ культуры не является таковым, не представляя собой одновременно документ варварства. И как он сам не свободен от варварства, так не является таковым и процесс
1 Бердяев Н. А. Философия неравенства: (Письма к недругам по социальной философии): Письмо пятое. О консерватизме // Собр. соч. Париж: YMCA-Press, 1990. Т. 4. http ://www.vehi.net/berdyaev/neraven/05.html
передачи предания, когда документ переходил от одного к другому. Исторический материалист поэтому по мере возможного отмежевывается от этого. Он считает своей задачей гладить историю против шерсти»2.
Близок Беньямин к Бердяеву и в оценке «революционной поверхности». И хотя важность собственно революций он не отрицал, но, вступая в полемику с Карлом Марксом, говорившим о революциях как о «локомотивах всемирной истории», считал, что «возможно, совсем наоборот»: «...революции — это удар едущего в поезде рода человеческого по стоп-крану»3.
Представляется необходимым ответить на следующие вопросы: какие черты выделял Беньямин в русском консерватизме? что говорил немецкий мыслитель о теоретической ценности течения? как оценивал он перспективы практического применения его идей в социальных условиях и политической борьбе 20—30-х гг. прошлого века?
При этом важно учитывать, что свои мысли о России и русском консерватизме Беньямин выражал в работах различного плана, ставших отражением его многоплановой интеллектуальной деятельности, а именно: 1) в конкретных исследованиях, посвященных России; 2) многочисленных журнальных заметках, комментариях и рецензиях, касающихся культурных событий и явлений, например книг или театральных представлений; 3) письмах, в которых он высказывал мысли о нашей стране во время своей известной поездки в Москву, а также наблюдая издалека происходившие в России события.
Знакомство с Россией для Беньямина было бы невозможно без знакомства с русской культурой, и конкретно художественной литературой. Объясняется это не только спецификой научной деятельности мыслителя, его особым вниманием к произведениям искусства, но и расстоянием, которое отделяло его от нашей страны. Значительную роль сыграло положение самой художественной литературы в русской общественной жизни на протяжении нескольких веков, когда социальные и политические идеи развивались в тесном соприкосновении с литературным процессом. Эти традиции получили продолжение и в начале XX в.
Еще одним обстоятельством, повлиявшим на знакомство Беньямина с культурой и общественной жизнью России, явилось незнание им русского языка. Он был ограничен в своем интересе к нашей стране только тем кругом русской литературы, которая была переведена на немецкий язык. Такими книгами были прежде всего произведения русских классиков, в значительной мере стоявших на позициях консерватизма.
Результатом одной из первых попыток проникнуть вглубь, как писал сам Беньямин, «русского духа» стал его очерк, опубликованный в конце 1921 г. в журнале «Argonauten» и посвященный вышедшему в Германии роману Ф. М. Достоевского «Идиот». К моменту знакомства с этим произведением мыслитель достаточно хорошо представлял себе творчество писателя, а также других русских классиков, например А. П. Чехова, Н. В. Гоголя, Л. Н. Толстого. Это обстоятельство позволило ему выйти за рамки рецензии и
2
Benjamin W. Uber den Begriff der Geschichte // Benjamin W. Gesammelte Schriften: In 7 Bd. Frankfurt am Main, 1974—1989. Bd. 1. S. 696—697. Далее ссылки на это издание даются с использованием принятой в работах о Беньямине аббревиатуры собрания сочинений (Gesammelte Schriften — GS), с указанием тома и страницы.
3 Ibid. S. 1232.
2008. Вып. 4. История •
выразить в очерке свои мысли не только о книге, но и о самом писателе, а также о русской культуре в целом.
В начале очерка Беньямин объясняет, почему его особое внимание привлек роман «Идиот»: «Судьбу мира Достоевский представляет через судьбу своего народа. Это типичный образ мысли крупного националиста, по мнению которого человеколюбие может развиваться только благодаря народному духу. Величие романа обнаруживает себя в абсолютно взаимной зависимости, в которой представлены метафизические законы развития человечества и народа. Поэтому не проявляет себя порыв глубокой человеческой жизни, которая не нашла бы свое решающее место в ауре русского духа»4.
Беньямин полагает, что отдельный человек в мировоззрении Достоевского оказывается величиной невозможной, поскольку всегда является частью народа, вырастает из его природы: «Это народная личность, человек родины, индивидуальная и социальная персона с детства склеены друг с другом... Психология героев Достоевского. как бы только нежная сфера, в которой из огненного первичного газа национального в процессе перехода рождается человечность. Психология — только выражение пограничного бытия человека»5.
Эту мысль Беньямин дополняет размышлениями непосредственно о судьбе героя романа «Идиот». Он видит в нем отражение некой социальной тенденции, чрезвычайно важной для истории России. Судьба князя Мышкина представляется ему судьбой поколения, которое в молодости не реализовало себя в России и теперь — «не оставленное и не впитанное Россией», «выброшенное на чужую землю» — отправляется в Европу, в «эту ветреную Европу». Однако и это не приносит успеха герою «Идиота» как представителю поколения. И Беньямин заключает, что у Достоевского «человечество может обогатиться только в своем катастрофическом самоуничтожении»: «Связь человеческой жизни с живущим до самой его смерти, как необыкновенной бездны кратер, из которого мощные силы имеют возможность однажды по-человечески мощно высвободиться, является надеждой русского народа»6.
Такая оценка Беньямином мировоззрения Достоевского, увиденного им в романе «Идиот», близка современному пониманию русского консерватизма XIX в., к одному из направлений которого — почвенничеству — относят и писателя как проявляющего уважение к глубинным, органическим формам жизни, утверждающего приоритет национального интереса над личным и признающего ценность нации, а также традиции и обычая.
Критика романа Достоевского позволяет Беньямину прийти к выводу, что рост популярности русского консерватизма был бы невозможен в России без расширения контактов с Европой. Консервативные идеи получают поддержку после падения интереса к идеям своих оппонентов, прославлявших Европу и ругавших отсталую Родину. В некотором роде и «комчванство» 20-х гг. представляется Беньямину результатом именно этой тенденции, поскольку основу для него составили высокомерие и пренебрежительное отношение даже к своим союзникам — левым политикам и интеллектуалам Западной Европы.
Еще одну тенденцию, сыгравшую, по мысли Беньямина, важную роль в развитии русского консерватизма, мыслитель обнаруживает при изучении произведений Н. Лескова. Свои мысли по этому поводу Беньямин представил
4 Benjamin W. «Der Idiot» von Dostojewskij // GS. Bd. 2. S. 237.
5 Ibid. S. 237.
6 Ibid. S. 240.
в очерке, касающемся социальной роли рассказчика, летописца, носителя воспоминаний о прошлом для сохранения обществом уверенности в себе, а также для формирования образа народа во время знакомства с ним его соседей: «Крупный рассказчик всегда укоренен в народе, прежде всего в ремесленных слоях... Но как они охватывают крестьянские, рыбацкие, городские элементы на различных стадиях своего экономического и технического развития, так многообразно расчленяются понятия, в которых для нас выражается богатство их опыта. При этом всем крупным рассказчикам присуща беспечность, с которой они продвигаются по ступеням своего опыта, как по лестнице, вверх и вниз. Лестница, которая проникает в земные недра и теряется в облаках, является образом коллективного опыта, для которого даже глубочайший шок любого индивида, смерть, представляет ничтожный толчок и препятствие... Первым настоящим рассказчиком был и остается рассказчик сказки. Немногие рассказчики имеют такое глубокое родство с духом сказки, как Лесков»7. «Так, наблюдая, идет рассказчик среди учителей и способов действий. Он дает совет — не как пословицу на многие случаи, но как способ для всех. Поэтому к нему можно всю жизнь прибегать. (Жизнь, впрочем, это не только собственный опыт, но немало чужого в себя включает. Рассказчику подчиняется и то, что он случайно услышал, сделав своим собственным.) Его талант — это его жизнь, его заслуга — это способность рассказывать всю свою жизнь. Рассказчик — это человек, который фитилю своей жизни мягким огнем своего рассказа мог бы вполне позволить зачахнуть. На этом покоится несравненное настроение, которое у Лескова так хорошо, как у Хауффа, у По, так хорошо, как у Стивенсона, вращается вокруг рассказчика. Рассказчик — это облик, в котором сам себя встречает праведник»8.
Оценка русского консерватизма Беньямином обнаруживает интересную особенность в его восприятии взаимосвязи между политикой и искусством в современной жизни общества и истории. Изучая еще в ранние годы научной деятельности европейское искусство, в частности немецкий романтизм или немецкую драму, Беньямин для придания большей убедительности своим суждениям об отражении в истории искусства обстоятельств общественной жизни той или иной исторической поры приводил факты из сферы политики. Так, в размышлениях о немецкой драме появлялись мысли о развитии идеи суверенитета в Германии, дополненные взглядами Карла Шмитта на этот процесс; или же в размышлениях о художественных достоинствах произведений Гете упоминались консервативные убеждения их автора. Но эти примеры скорее отражали собственное восприятие мыслителем взаимосвязи между политикой и искусством. Даже в работах о Шарле Бодлере, где фактор влияния политических событий на творчество поэта отмечен как один из главных, практически не говорится о поэте как о политическом деятеле, он определенно выступает как «лирик высокого капитализма», и его поэтическая «специализация» обусловливает его творчество.
Однако в исследованиях Беньямина, посвященных России, ситуация выглядит совершенно иначе. Мыслитель представляет творчество русских писателей как пространство для демонстрации ими своих политических и общественных взглядов. Впрочем, он не объясняет, почему его внимание не
7
Benjamin W. Der Erzähler. Betrachtungen zum Werk Nikolai Lesskows // GS. Bd. 2. S. 457—458.
8 Ibid. S. 464—465.
2008. Вып. 4. История •
привлекли работы именно на политические или исторические темы. Но сам факт достаточно примечателен. Беньямин ограничивается лишь изучением взглядов русских писателей и анализом их представлений. Кроме того, их отношение к общественным процессам позволяет ему продолжить свое исследование позиции и роли критики, но именно не в качестве аналитика особенностей развития художественного процесса, а шире, как наблюдателя и исследователя обстоятельств развития общественной жизни.
Эта же тенденция в изучении культуры была продолжена Беньямином и в изучении процессов развития искусства в Советской России. На материале непосредственных наблюдений за советской действительностью оценка отношения культурной среды и политического пространства могла измениться. Но мыслитель находит подтверждение своим методологическим установкам и продолжает изучать характер их взаимоотношений в том же свете, оценивая поэтов и писателей прежде всего как выразителей определенных политических взглядов, а с другой стороны, уделяя значительное место исследованию государственной культурной политики.
Поездка Беньямина в Москву в 1926—1927 гг. и знакомство с реалиями «нового мира» обогатили взгляд мыслителя, зачастую имеющего скептический и даже негативный оттенок, не только впечатлениями о результатах левых реформ в нашей стране, но и фактами отношения к ним в новом, советском обществе. Справедливо будет отметить, что Беньямин, направляясь в Советскую Россию, ожидал большего — и в плане содержания (с точки зрения результатов реформирования России), и в плане формы (с точки зрения подходов к реализации новаций).
Богатый материал для анализа его наблюдений представлен в работах, созданных во время и вскоре после путешествия в нашу страну. Можно назвать конкретные исследования, посвященные России, многочисленные журнальные заметки, касающиеся культурных событий и явлений, а также письма, в которых Беньямин высказывал мысли о нашей стране, находясь в Москве. Крупнейшей работой среди них стал «Московский дневник».
Нужно отметить, что сам Беньямин во время путешествия в Советскую Россию все еще находился на политическом перепутье: вступить или нет в компартию? определить четко свою позицию или же сохранить возможность критики? Увиденное на улицах Москвы и услышанное при общении с ее жителями заставили его отказаться от вступления в компартию. Многое для этого дали, с одной стороны, оценки проявлений реакционных настроений у вчерашних радикальных революционеров, а с другой — наблюдения за стойкостью консерватизма в повседневной жизни формально почти уже советских людей.
О «реакционном повороте в делах культуры» Беньямин9 впервые услышал в Москве от своего коллеги Бернхарда Райха. Это случилось в первые дни его пребывания в России и было для него неожиданностью, поскольку он ехал в столицу «нового мира». Ни о какой свободе слова говорить не приходилось, все определяла партия со своей идеологией. И это уже была вполне консервативная черта общественной жизни.
В другом разговоре с Райхом была поднята тема, близкая к рассуждениям Беньямина в очерке о романе Достоевского, тема о «собственной структуре "величия" у великих писателей»: «Они "великие", поскольку их воздей-
9 Benjamin W. Moskauer Tagebuch // GS. Bd. 6. S. 294.
ствие имеет исторический характер, но не наоборот, будто историческое воздействие обусловлено их писательской мощью. Как этих "великих" писателей видят только через линзы столетий, которые обращены к ним для увеличения и раскрашивания. Далее: как это ведет к абсолютно консервативному отношению к авторитетам и как вновь это консервативное отношение может обосновать только лишь материалистически»10.
Рассуждения Райха о контрреволюции Беньямин дополнил собственными наблюдениями за тем, как государство стремится «деполитизировать повседневную жизнь, так далеко, как это только возможно»: «Предпринята попытка приостановить динамику революционного процесса — вошли, желая того или нет, в процесс реставрации, но, несмотря на это, хотят скопить революционную энергию с молодежи, как электрическую силу в батарее. Это не проходит. Отсюда в молодых людях, часто первого поколения, которое имеет более чем скудное образование, развивается коммунистическое высокомерие, для которого уже имеется в России собственное название». Беньямин имел в виду такое явление, как «комчванство», проявившееся у молодых партийных и государственных функционеров и ставшее следствием того, что «революционное приходит к ним не как опыт, а как лозунг»11.
Факты для анализа контрреволюционных тенденций в Советской России Беньямин обнаружил также в искусстве, в большей степени в литературе, в меньшей — в других сферах культуры. Теперь это уже была советская литература, в массиве которой Беньямин обратил внимание на группу «Правых попутчиков» (по аналогии с «Левыми попутчиками»). Он охарактеризовал ее как «в узком смысле националистическую, даже "патриотическую"»12.
Среди ее представителей Беньямин назвал поэта С. А. Есенина: «Можно сказать, что Есенин, покончив с собой, беспрерывно держит литературную общественность в напряжении. Есенин представляет собой яркое и эффективное воплощение "старого" русского типа, скорбно будоражащего, до глубины и хаотично разрушающего русскую почву мечтателя, который несовместим с новым человеком, совершившим революцию в России. Борьба против призрака Есенина и его огромного влияния могла бы отдаленно напоминать ставшую снова очень актуальной защиту от хулиганов. Во всяком случае, речь идет в обоих случаях об уничтожении асоциального типа, в котором Россия увидела призрак своего прошлого, преградившего ей путь в новый рай машин»13.
Беньямин негативно относился к влиянию Есенина на общественную жизнь, критически оценивая не столько его творчество, сколько отклик, который находили его стихи в народных массах. При этом он считал, что ответственность поэта велика, хотя он сам находился в плену исторических обстоятельств и был подвержен влиянию общественных тенденций. В другой работе на эту тему Беньямин еще острее характеризует поэта как символ реакционных настроений в Советской России: «Есенин, крестьянский поэт, пытался дискутировать с революцией, но оказался при этом в пропасти нигилизма мировой скорби и стал, в конце концов, идолом романтической контрреволюции»14.
10 Ibid. S. 320.
11 Ibid. S. 338.
12 Benjamin W. Die politische Gruppierung der russischen Schriftsteller // GS. Bd. 2. S. 745.
13 Ibid. S. 745—746.
14 Benjamin W. Neue Dichtung in Russland // GS. Bd. 2. S. 760. 2008. Вып. 4. История •
Объяснение такому качеству общественной жизни Беньямин обнаружил, возможно, гуляя по московским улицам: «В них прячется русская деревня. Если войдешь в одну из больших подворотен — часто они закрываются железными коваными воротами, но я ни разу не видел их закрытыми — то окажешься на околице большого поселка. Так улица получает еще одно — сельское — измерение»15. Этот неожиданный ракурс внешнего фасада улиц нашел продолжение и в радикальных реформах, и в революционной риторике в Советской России. Зачастую громкими голосами и объявлением о серьезных шагах власти и ограничивались, и внутреннее содержание социальной жизни оставалось прежним, проявляя себя и в политике, и в экономике, и в культуре.
Русский консерватизм с его вниманием к традиции, воспоминаниям о прошлом и глубокой исторической памятью обнаруживает себя для Беньями-на прежде всего в литературе. Наряду с Достоевским, указавшим, по мнению мыслителя, на одну из главных причин утверждения консерватизма в общественной русской среде — разочарование в Европе и утрату поддержки прогрессивных идей, Беньямин с особым вниманием анализирует творчество Николая Лескова, не столь масштабного писателя, как русские классики, но ставшего для мыслителя отправной точкой в его рассуждениях о фигуре рассказчика, его роли «праведника» в сохранении традиции и ответственности в этом качестве за содержание исторической памяти.
Работы, посвященные Достоевскому и Лескову, отделяет значительный по «Веймарским» меркам период времени. Между этими работами произошло и очное знакомство Беньямина с Советской Россией. Сам мыслитель проделал большой путь: от роста симпатий к левым идеям до охлаждения к ним. Ему предстояло во многом переосмыслить прошлое мира и его возможные перспективы с позиции марксизма. Важную роль в этом как раз и сыграла поездка в Москву, столицу, как он полагал, «нового мира».
Но то, что он увидел, мало соотносилось с образом, нарисованным им для себя накануне поездки под влиянием новостей, приходивших с востока Европы. Советская Россия была отнюдь не «новым миром», а вполне традиционным, по мнению Беньямина, реставрационным режимом, самодовольным и высокомерным. Население в значительной своей массе отторгало реформы и симпатизировало контрреволюционным тенденциям — и в искусстве, и в политике, и в общественной жизни вообще. Популярный в народе поэт Сергей Есенин символизировал этот поворот, во многом продолжая традицию почвенничества, хотя и в упрощенном, близком массам варианте.
Именно в таком варианте русский консерватизм создавал политические препятствия для прогрессивного развития страны, даже формируясь в сфере культуры, что было привычно для России. О сохранении основ для дальнейшего движения вперед или расширении влияния критика, озабоченного этим, в отличие от Достоевского или Лескова, по мнению Беньямина, подобный консерватизм не задумывался.
15 Benjamin W. Moskau // GS. Bd. 4. S. 343.
